Поход шведов на Москву и его последствия для Европы

Щёлкните мышкой по значку   Оглавление   в верхнем левом углу и сможете перейти к любому разделу книги.

Наведите курсор на значок   Карта   в верхнем правом углу и сможете посмотреть карту Северной войны.

Оглавление

1. Четыре века на пути к Северной войне
2. Как Швеция стала великой державой, а её армия — сильнейшей в Европе
3. Русская армия к началу Северной войны
4. Тяжёлое поражение под Нарвой
5. Польша становится союзницей Швеции
6. Подготовка к отражению шведского нашествия
7. Попытка шведов пройти на Москву через Смоленск
8. Роковое поражение шведов под Лесной
9. Попытка пройти на Москву через Брянск
10. Попытка шведов пройти на Москву через Курск и Белгород
11. Провалившаяся осада
12. Был ли у шведов шанс победить под Полтавой?
13. Неудачное шведское начало
14. Два часа на разгром лучшей армии Европы
15. Как шведы могли спастись, но, в итоге — сдались
16. Боевые действия в Финляндии, угрозы Стокгольму, мир
17. Зарождение дружеских отношений с Пруссией
18. Формирование русско-австрийского союза
19. Установление отношений с германскими государствами
20. Начало русско-британского противостояния
21. Колебания Франции относительно России

• Хронологические таблицы русских князей
• Все правители Российского государства от Рюрика. Хронологическая таблица
• Книга «Почему возникло Московское царство»
• Статья «Тайная записка Карамзина: за самодержавие, но против самодержцев»
• Перейти на главную страницу

Четыре века на пути к Северной войне

В начале XVIII века Россия и Швеция схватились в смертельной битве. Причиной этого была не вражда русского и шведского народов, и не какие-то особенности характеров Петра I и Карла XII. Причины были объективные. В своём развитии обе страны подошли к тому состоянию, когда государство становится великой державой. Но окрестности Балтийского моря — территория не такая уж большая, двум великим державам здесь места нет. Кто-то должен проиграть. Выигравший получил новые плодородные земли, интенсивные торговые пути и возможность накапливать богатство и развиваться. Причины русско-шведской войны были чисто экономические. А до этого столетиями отношения двух стран и народов были вполне мирными. Конфликт стал постепенно нарастать во второй половине XVII века и за полвека обострился до войны не на жизнь, а на смерть. Шведы потерпели полное поражение и навсегда потеряли своё место в ряду ведущих стран Европы. Россия продолжила свой путь по дороге, которая привела её к положению одного из самых мощных государств мира.

Швеция относится к скандинавским странам наряду с Данией, Норвегией и Исландией (которую заселили выходцы из Норвегии). Норвегия значительную часть своей истории входила либо в состав Дании, либо Швеции. Дания и Швеция на протяжении столетий воевали друг с другом, в том числе и во время Северной войны.

Летописи рассказывают о взаимоотношениях шведов и славян начиная с VIII века. До этого времени жители даже восточной, то есть балтийской, стороны Скандинавского полуострова свои связи ориентировали на юг и на запад. Но с середины VIII века жители восточной Швеции отправляются на восток. Постепенно их ладьи проникали внутрь Финского залива и далее мимо места будущего Петербурга поднимались по Неве в Ладожское озеро. Здесь шведы столкнулись с племенами славян, балтов и финнов. Скандинавы не отличались от этих племён в хозяйственном плане, но быстрее двигались, владели лучшим оружием и были лучше организованы. Однако их конечной целью были сказочно богатые города Средиземноморья, Ближнего и Среднего Востока.

Варяги освоили два маршрута: по Волге до Каспия и дальше в Персию, и по Днепру до Чёрного моря и далее в Константинополь. Некоторых из этих опытных воинов, торговцев и путешественников племена, жившие вокруг Новгорода, пригласили к себе как опытных управленцев. Руководитель этой группы варягов, которого в летописях называли Рюриком, заключил с новгородцами устный договор и занял должность князя. После смерти Рюрика его коллега, согласно летописям по имени Олег, перебрался в Киев и распространил варяжское управление на эти земли. Затем он передал бразды правления подросшему сыну Рюрика Игорю и так появилась правящая династия Рюриковичей, которые управляли Россией до начала XVII века.

Отношения Руси и Швеции долгое время были эпизодическими. Шведы регулярно пополняли княжескую дружину, были случаи, когда князья во время усобиц перебирались на краткое время на историческую родину переждать смутные времена и собрать дополнительную рать.

Новгород постепенно развивался и проводил самостоятельную внешнюю политику. В XII веке окрепли его торговые связи со шведским островом Готландом, который занимал ведущие позиции в посреднической торговле на Балтике между Восточной и Западной Европой, а также с новым балтийским городом — немецким Любеком, ставшим вскоре ведущим среди членов Ганзы — союза немецких купцов, развившегося затем в союз городов. В XIII веке Ганза прибрала к рукам прибалтийскую торговлю и могла влиять на шведских королей и на новгородских выборных князей. В торговле положение Швеции оказалось несколько благоприятнее, чем у Руси. Во второй половине у шведов сложилось единое государство с упорядоченными податями и сословиями. Русь же наоборот, распалась на самостоятельные княжества и перестала быть централизованным государством. Монгольское нашествие эту раздробленность усилило. Центр русской жизни сместился в Северо-Восточную Русь, то есть дальше от Балтийского моря. Но Новгород нашествие не затронуло и он продолжал оставаться крупным торговым центром.

С формированием централизованного шведского государства русско-шведские отношения сменились от партнёрства древних времён к почти непрерывным мелким столкновениям. Выборным шведским королям противостояли выборные же новгородские князья. Сфера влияния Новгорода простиралась от Ботнического залива (расположен между нынешними Швецией и Финляндией) и Баренцева моря до полярного Урала. Новгородцы взимали дань с части эстов (чуди), с карел, живших вокруг Ладожского озера и в нынешней юго-восточной Финляндии, и с восточной части финнов-тавастов (емь).

В 50-е годы XII века начались шведские крестовые походы в «Восточную страну», как шведы тогда называли земли будущей Финляндии. Реальной целью было завоевание новых областей под предлогом обращения их в новую веру. Обращённые в католичество племена облагались налогами, а опорные пункты в Финском заливе позволяли контролировать международную торговлю. Приморская часть заселялась шведскими колонистами. До 1200 года удалось без особого сопротивления освоить юго-запад Финляндии, где из торгового, возможно ещё новгородского, местечка вырос позже первый город страны Або (сейчас — Турку). Земли на востоке включались в состав шведского королевства и управлялись на тех же началах, что и метрополия. Однако в конце XII века у шведских королей появились соперники в лице германских (саксонских) герцогов и датских королей, начавших крупные завоевательные походы в южную и восточную Прибалтику.

Пытался помешать шведам и Новгород, направлявший отряды даже в юго-западную Финляндию. В том числе и карелы не раз нападали на шведские поселения в Финляндии и даже на остров Готланд, населённый северогерманским племенем готов и политически самостоятельный. В 1164 шведы поднялись по Неве и напали на Старую Ладогу, но были отбиты. Вооружённые столкновения продолжались затем до середины XIII века. Наиболее известный эпизод — разрушение новгородцами Сигтуны в 1187 году, главного города Швеции и резиденции её епископа.

Тем временем датские короли продвигались вдоль южного, а немецкие рыцари-монахи вдоль восточного побережья Балтийского моря. Новгородцам важно было не допустить захвата соседних эстляндских земель. Несмотря на помощь Новгорода восставшим в 1223 году эстам, силы Ордена и Дании овладели всей Эстляндией до реки Нарвы (Наровы). В 1219 году датчане захватили город Колывань, получивший после освобождения русской армией в начале XVIII века по желанию Петра название Ревель, любившего иностранное, а сейчас называющийся Таллин (Таллин переводится с эстонского как «датский город»). Территория Ливонии — нынешней Латвии, была захвачена Тевтонским орденом. Тем не менее Новгород продолжал мешать более слабому противнику, Швеции, утвердить свою власть и католическую веру во внутренней части финских земель, у племени емь.

Всё активнее помогал крестоносцам и Римский папа. Его посланники координировали наступление шведов, датчан и немцев в Прибалтике. Папа даже требовал от европейцев прекратить торговлю с «языческим» Новгородом.

Летом 1240 года шведы поднялись по Неве в новгородские владения. Руководил походом епископ Финляндии. Целью было захват берегов Невы и крепости Старой Ладоги. Новгородский князь Александр (Невский) захватчиков разгромил. На шведской стороне выступило финское племя емь, на русской — финское племя ижора (по-шведски — ингерманландцы). Во время следующего крестового похода в 1249-1250 годах шведам удалось заставить емь перейти в католическую веру.

В 50-е годы XIII века шведы при поддержке Ордена пытались утвердиться в устье реки Нарвы и затем продвинуться вдоль южного побережья Финского залива. На правом берегу они начали было сооружение крепости, но были прогнаны. Александр Невский, поддержанный карелами, совершал походы в землю еми, и шведский «Дранг нах Остен» («поход на восток») был приостановлен.

В конце XIII века на Балтике окрепла новая сила — союз северонемецких купцов-ганзейцев. Ганзейцы теснили шведских купцов на сельских рынках-торжищах западной Карелии и Ижорской земли. Между тем шведское королевство укреплялось, шведы пытались проникнуть в Карелию, но новгородцы их отбрасывали. Военные столкновения участились. В ходе третьего крестового похода в землю ладожских карелов шведы заложили крепость в северо-восточной бухте Финского залива — будущий Выборг.

В устье Невы шведы начали строить крепость Ландскрону. Это была прямая угроза позициям Новгорода, и ему удалось в конце-концов крепость сжечь. Тем временем у шведов начались внутренние неурядицы, их напор ослаб. 12 августа 1323 года на Ореховом острове, при выходе Невы из Ладоги, при ганзейском посредничестве был подписан первый из многочисленных русско-шведских договоров. Договор определил границу новгородских и шведских земель. Невские берега и восточная часть Карельского перешейка оставались за Новгородом.

В 1348 году король объединённых Швеции и Норвегии предпринял очередной крестовый поход. Набрав иностранных наёмников, он собрался завоевать невское побережье и новгородскую Карелию. К тому времени Новгород имел близ Финского залива всего три крепости: Копорье, Корелу и Орешек (позже переименованную Петром в Шлиссельбург), а также Валаамский монастырь на острове посреди Ладоги. Шведы потребовали от православных сменить веру, но встретил отказ и осадили Орешек, который пришлось в конце-концов сдать, но через год его отбили. Затем последовали 130 лет затишья в русско-шведском противостоянии.

Во второй половине XIV века западная торговля Руси перешла из рук немецких купцов острова Готланд в руки северогерманских городов, немецкого Любека и ливонских городов Риги, Ревеля (Таллина) и Дерпта (Тарту). Шведы, вопреки возражениям Ганзейского союза, торговали с Новгородцами в обход, через Выборг и Нарву. Нарва (русское название Ругодив) с 1223 по 1346 годы принадлежала Дании, а затем до 1558 года — Ливонскому ордену. В 1492 году для борьбы с Орденом Иван III построил напротив Нарвы крепость — Ивангород.

Главным врагом Швеции в то время была другая скандинавская страна — Дания. В 1493 году датский посланник прибыл в Москву, и был заключён наступательный союз против Швеции и Литвы — главного противника России. В 1495 году началось русское наступление на Швецию. Был осаждён Выборг — город, а затем и сама крепость. В конце-концов осаду пришлось снять, но окрестные земли были разорены. Шведы, в свою очередь, взяли в 1497 году Ивангород. Дело закончилось перемирием, заключённому в 1497 году. Ивангород шведы вернули. Торговля датчан и шведов росла через Ивангород и Выборг. В датско-шведские дела Россия не вмешивалась.

Всё в мире взаимосвязано, поэтому и на русско-шведские отношения влияли события в Европе, происходящие далеко от России. В XVI веке Швеция обрела независимость. До этого она была связана Кальмарской унией, связывающей Данию, Швецию и Норвегию в государственное объединение под властью датских королей. В 1513 году королём Дании стал Кристиан II. Он стремился к абсолютной власти и проводил в странах унии радикальные реформы. Против них выступили дворяне, а в Швеции началось восстание. В 1523 году короля Кристиана свергли. Шведский рикстаг избрал на престол дворянина Густава Вазу, героя борьбы за освобождения от власти датчан. Новый король Дании и Норвегии признал произошедшие в Швеции перемены, и страна получила независимость.

Русско-шведские отношения стали более интенсивными. При всех вековых столкновениях страны не считали друг друга главными врагами. Теперь их связи стали гораздо оживлённее, чем во времена раздробленности на Руси и существования датско-шведской унии. Посланники теперь не задерживались в приграничных Новгороде и Выборге, как было раньше, а направлялись прямо в Москву и Стокгольм. Обсуждался даже вопрос о русско-шведском союзе.

К середине XVI века стало заметно изменение баланса сил в Прибалтике. Ливонский орден, состоявший из пяти или шести малых княжеств, хирел и всё шло к его распаду. Дело ускорялось растущим давлением со стороны Москвы, пока преимущественно дипломатическим. Россия укрепляла торговые связи с Англией, что начинало беспокоить Швецию. Иван Грозный был занят борьбой с татарскими ханствами, и Густав Ваза решил этим воспользоваться. Он затеял поход с целью оттеснить Россию от Финского залива. Однако ни Ливонский орден, ни Польско-Литовское государство его не поддержали, да и отношения с Данией вновь ухудшились. Поход 1555 года успеха не имел, в том числе и из-за значительного численного превосходства русских. В 1557 году был заключён очередной мирный договор.

Та часть Тевтонского ордена, что находилась в Ливонии (на территории современных Латвии и Эстонии) называлось Ливонским орденом. Этот Орден стал крайне слабым государством, и всё шло к тому, что его земли захватят соседи. Россия не хотела войны с Польшей из-за Ливонии и предполагала эти земли мирно поделить с поляками. Ситуация складывалась благоприятно. Соперники были заняты своими внутренними датско-шведским и польско-литовским конфликтами. Причиной для начала войны со стороны России послужил договор между Польшей и Орденом, направленный против Москвы. В 1558 году Россия вернула себе Дерпт (Юрьев) и Нарву (Ругодив). В города посылались воеводы для управления; имения, оставленные их владельцами, жаловались русским дворянам. Немецкому самоуправлению в городах и лютеранскому богослужению русские не препятствовали. Дерпт и Нарва получили широкие торговые привилегии, и Нарва стала стапельным портом, то есть получила право складирования грузов, подобно Выборгу. Зимой 1558/59 года русские войска заняли восточную часть Лифляндии (современные северная Латвия и южная Эстония) и вошли в Курляндию (юго-запад современной Латвии). Они стояли уже у ворот Риги.

Успехи России обеспокоили соседей. Дания и Литва убеждали царя прекратить военные действия. Он согласился на не особенно выгодное для себя перемирие при датском посредничестве. Россия надеялась с помощью перемирия и полюбовного раздела Ливонии с Литвой получить принадлежащие той исконно русские земли к западу от Смоленска.

Ливонский орден пытался как-то спастись и в 1559 году подписав соответствующее соглашение, стал польским протекторатом. Россия возобновила военные действия и взяла несколько городов в Эстляндии и Лифляндии. Ливонский орден по соглашению 1561 года перешёл в совместное польско-литовское владение. Магистр Ордена признал себя вассалом польского короля и получил в ленное владение часть Курляндии. Западная часть Эстляндии и остров Саарема стали датскими владениями.

Шведам такой расклад не нравился и они решили вмешаться. В начале лета 1561 года шведские войска сошли на берег в Ревеле. Буржуазию и дворянство эстляндских провинций заставили признать власть шведов, которые, таким образом, сделали прыжок через Балтийское море и сделали первый шаг к статусу великой державы. Завладев Ревелем, шведы стали контролировать выход из Финского залива. Ревельские купцы хотели устранить конкурента — русскую Нарву. Побуждаемый ими шведский король объявил о запрете нарвского плавания — балтийской торговлей европейцев с Россией. Этим шагом он испортил отношения с Москвой и немецким Любеком. Экономические причины вызывали политические осложнения. Но прямого столкновения России и Швеции ещё не произошло, хотя морская блокада Нарвы продолжалась.

Осенью 1562 года Россия объявила войну Польше, а в следующем году Дания, владевшая и Норвегией, объявила войну Швеции. Начался длинный ряд войн. По временам заключался мир, но он никогда не продолжался особенно долго.

В 1569 году Польша и Великое княжество Литовское в Люблине подписали договор о создании федеративного государства Речь Посполитая, для простоты обычно называемого Польшей. В Швеции тем временем умер король, новое правительство заключило мир с Данией и возобновило сотрудничество с Польшей. Шведы стремились вытеснить Россию, и началась долгая русско-шведская борьба за Прибалтику.

В 1570 русские войска осадили Ревель. Ждали помощь от датчан, но те помирились со шведами и не пришли. Осаду пришлось снять, тем более, что начались проблемы на юге. В 1571 году крымский хан сжёг Москву, и нужно было укреплять южные рубежи. Мирные контакты со шведами возобновились, и в 1575 году было заключено перемирие, действовавшее только в Карелии, но не в Ливонии. Постепенно русские войска овладели почти всей Ливонией, оставляя в городах воевод и гарнизоны. На исходе 1577 года держались ещё только главные города края — Рига и Ревель.

Польша в ливонские дела не вмешивалась из-за внутренних неурядиц. Но в 1576 году королём был избран выходец из Трансильвании (нынешней Румынии) видный полководец Стефан Баторий. Мирные отношения с поляками оказались невозможными, поскольку те хотели забрать свой ливонский протекторат. Стефан Баторий, бывший вассал Турции, заключил союз с Турцией и Крымом. Ивану Грозному же ни с кем союза заключить не удалось. Шведы пообещали полякам действовать заодно против России.

В 1578 году русские войска потерпели своё первое крупное поражение от соединённых польско-шведских войск под Венденом (сейчас Цесис в Латвии). Шведы перешли границу в Карелии, а поляки вытеснили русские войска из Лифляндии и вторглись в пределы России. В 1579 году пал Полоцк. В 1581 году шведы взяли Нарву и оккупировали Ижорскую землю. За короткий срок Москва потеряла Эстляндию, побережье Финского залива и ладожскую Карелию. Шведы заблокировали западный морской путь в Россию.

В 1582 году с Польшей было заключено 10-летнее перемирие. Лифляндия и старинный русский город Полоцк уступались Польше. Она же сохраняла за собой притязания на всё наследие Ливонского ордена. В 1583 году было заключено трёхлетнее Плюсское (Плюсса — приток реки Нарвы) соглашение со Швецией. Шведам доставалась Эстляндия, Нарва, Ивангород, Ям и Копорье.

Итоги Ливонской войны были неприятными. Широко распространилась версия о какой-то катастрофе для России и крахе политики Ивана Грозного. Этот пессимизм не обоснован. Перемирие было заключено лишь на короткий срок, и Россия надеялась всё вернуть. Военная ситуация переменчива, и что проиграл сегодня, можно будет вернуть завтра. В Прибалтике часто территории переходили из рук в руки, и поражение русских войск было не катастрофой. Выход к Балтийскому морю у России оставался в районе устья Невы, правда там не было сильной крепости, но это можно было исправить. В 1584 году по указу Ивана Грозного в устье Северной Двины на Белом море был основан на Архангельск. А ведь в начале XVIII века это был основной порт по торговле с Европой. Устье Невы и после Ливонской войны оставалось в русских руках, и позже Пётр построил здесь новую столицу Петербург.

Поражение в Ливонской войне имело причину не в слабости русской армии, а явилось стечением обстоятельств. Некоторое время у шведов и поляков были внутренние проблемы, которые ослабляли эти государства, чем воспользовалась Россия, и военные действия шли успешно. Но затем нашим соперникам удалось эти проблемы решить, и ситуация в Прибалтике изменилась. Здесь ещё важны были межгосударственные союзы. Мог сложиться союз между Россией и Польшей против Швеции, союз России и Швеции против Польши. Но в конце-концов образовался союз Польши и Швеции против России. Кроме того, не удалось побудить к активным действиям наших обычных союзников датчан.

Иван Грозный умер в 1584 году, то есть через год после заключения мира со Швецией. Ему наследовал сын Фёдор, человек по своим качествам мало пригодный для руководства государством. Проживи Иван Грозный ещё несколько лет и кто знает, не вернула ли бы Россия потерянные в Прибалтике земли. Само понятие Ливонской войны ввели в оборот историки, связывая её окончание исключительно со смертью Ивана Грозного. Но борьба России за возврат прибалтийских территорий не прекращалась и при его сыне Фёдоре Ивановиче.

Что касается провалов Ивана Грозного, то и здесь часто преувеличивают. При нём были присоединены к территории России, причём навсегда, Казанское и Астраханское ханство. Россия теперь владела всем бассейном Волги, получила выход к Каспийскому морю и далее в Персию. Началось постепенное освоение Кавказа. На восточном направлении казаками Ермака было разгромлено Сибирское ханство. До самого Тихого океана открывались никому не принадлежавшие бескрайние земли. Что там Ливония по сравнению с Сибирью! Иван Грозный оставил после себя огромное государство, территорию которого его потомки осваивают уже несколько столетий.

Неудачи в Ливонской войне представляются более драматичными на фоне начавшегося после смерти Ивана Грозного ослабления России. В Польше в это время власть короля окрепла, и страна оставалась достаточно сильным государством. Но гораздо большие изменения произошли в Швеции, которая из захудалого королевства за 150 лет превратилась в великую державу, ставшую ведущей силой в Европе. Под Швецией оказалось абсолютно всё балтийское побережье, включая Данию. Основная торговля с Европой шла через Балтийское море, но этот путь для России был закрыт, что стало серьёзной проблемой, которая в конце-концов была окончательно решена лишь через сто пятьдесят лет после Плюсского мира со шведами. Этот чрезмерно долгий срок и есть главная неудача Ливонской войны. Был ли Иван Грозный виноват в поражении? Нет. А кто был в этом виноват? Никто не виноват. Так сложились обстоятельства.

Во время Ливонской войны спор шёл между второразрядными европейскими державами, расположенными на восточном краю Европы, которой до этих баталий особого дела не было. Победа той или иной стороны мало влияло на европейскую политику. Северная война, в ходе которой Россия воевала со Швецией, проходила в совершенно других условиях. Победитель автоматически получал статус великой державы. У Швеции такой статус уже был и в случае победы она его бы сохранила. Но поскольку Россия разгромила великую державу, то сама стала такой. Это кардинально и на века изменило европейскую политику. Никто от России не ожидал таких военных успехов. Сложилась удивительная ситуация: страна, не относящаяся к Европе по своей культуре и вере, стала на европейском континенте ведущим игроком.

Внешнеполитическое положение России после смерти Ивана Грозного усугубилось избранием в 1587 году на польский престол вместо умершего Стефана Батория шведского принца Сигизмунда, внука Густава Вазы, поляка по матери. Возникла опасность нового антирусского польско-шведского союза с последующем превращением его в личную унию в случае избрания Сигизмунда шведским королём. Этот союз тормозился нежеланием шведов уступать полякам Эстляндию. Зная об этих разногласиях, Россия возобновила военные действия за возврат свои земель и в 1590 году осадила Нарву. Осада не удалась, и в 1591 было заключено очередное перемирие, по которому удалось вернуть Ям, Копорье и Ивангород.

На следующий год положение в русско-шведском конфликте изменилось: теперь нападающей стороной стала Швеция. Шведские отряды впервые напали на северные русские поселения Кольского полуострова и беломорской части Карелии. Шведы, также, дошли до Пскова и Новгорода и разорили их окрестности. Польский король Сигизмунд III Ваза стал также и королём Швеции. В это же время крымский хан совершил очередной поход на Москву.

Внешнеполитическая ситуация резко ухудшилась и Россия начала мирные переговоры со Швецией. Они проходили в селе Тявзино близ Ивангорода в 1595 году. В целом мирное соглашение было в пользу шведов. Русско-шведская граница в Ливонии проходила по реке Нарве, оговаривалось привилегированное положение Ревеля (Колывани) и Выборга (право складирования, сулившее им монополию в посредничестве между западными и русскими купцами). Нарва (Ругодив) была открыта лишь для шведов и русских, а прочим купцам запрещалось посещать не только её, но и русские города близ Финского залива. Всё это ущемляло русские торговые интересы. Вместе с тем подданным обоих государств разрешалось свободно торговать во владениях другого государства, в частности русским в шведской Эстляндии. Иностранные дипломаты и некоторые другие категории — мастера-ремесленники, лекари — беспрепятственно пропускались в Россию. Русская сторона впервые признавала фактическую границу, проходившую от Карельского перешейка строго на север к полуострову Варангер на Кольском полуострове. Но Дания эту границу не признала, поскольку этот полуостров входил (и сейчас входит) в состав Норвегии, бывшей на то время частью Датского королевства. По договору Россия получала обратно Ижору и Приладожье с крепостью Корелой. Тявзинский мир был записан «вечным», то есть без ограничения срока действия. Хотя договор соблюдался обеими сторонами, но не был ратифицирован по разным причинам. В России затягивали с его подписанием, не желая отказываться от возобновления борьбы за Эстляндию.

На рубеже XVI-XVII веков Россия и Швеция были охвачены внутренними потрясениями. В России это были голодный мор 1601-1603 годов, поход на Москву поляков и Лжедмитрия с притязанием на престол, восстание донских казаков в его поддержку. В Швеции началась гражданская война, вызванная в том числе и религиозными причинами. После смерти своего отца Юхана III в 1592 году польский король Сигизмунд отправился в Швецию, где короновался шведским королём, но после возвращения в Польшу вынужден был назначить регентом своего дядю Карла. Семейный конфликт в доме Ваза обострил давний спор Швеции и Польши о Прибалтике, переросший в затяжную войну. Кроме того Сигизмунд считал своей основной задачей борьбу с «врагами веры Христово» — православной Россией и протестантской Швецией (регент Карл был лютеранином). Карл добился от шведского парламента (риксдага) низложения Сигизмунда и фактически сел на его место. В 1604 году он был коронован как Карл IX.

В 1600 году началась польско-шведская война, которая привела к шведской оккупации южной Эстляндии и северной Лифляндии. Россия изначально поддерживала шведов, затем стала склоняться к Польше. Однако переговоры сначала с одной, а затем с другой сторонами не привели к территориальными изменениям в Прибалтике в пользу России. Борис Годунов умер в возрасте 53 лет в апреле 1605 года. Но ещё в январе посланные им войска разбили отряды Лжедмитрия и поляков. После смерти Годунова часть бояр и воевод признали самозванца в качестве наследника русского престола, и 20 июня 1605 года Лжедмитрий въехал в Москву. В 1606 году в самозванец убыл убит в результате заговора под руководством Василия Шуйского, который и стал новым царём. Шведы поддерживали законного царя в его борьбе с Польшей, которая к Швеции состояла во враждебных отношениях. Швеция оказала царю военную помощь, а взамен от России потребовала отказаться от Приладожья, ижорского побережья Балтики и Кольского полуострова.

В феврале 1609 года в Выборге начались переговоры со шведами. В обмен на обещание военной помощи Россия вынуждена была отказалась от всяких притязаний на Эстляндию и Лифляндию.

Пятитысячный шведский отряд уже в апреле 1609 года прибыл в Новгород, а в сентябре расположился возле Москвы. В феврале 1610 года другой отряд шведов высадился на побережье Финского залива и через Новгород отправился на помощь Смоленску, который осадили поляки. Однако русско-шведское войско было разбито, а под Москвой собралось значительное казацкое войско, настроенное против правительства. Испуганные бояре убедили Василия Шуйского отречься от престола, и опасаясь казаков, договорились с королём Сигизмундом, что изберут на российский престол его сына Владислава. Поляки заняли Москву.

Русско-польский союз был против интересов Швеции и она стала поддерживать те силы, которые не признали боярское московское правительство. К таковым, например, относился Великий Новгород. Шведы повели переговоры с новгородскими властями и предводителями патриотического движения низшего дворянства и горожан (так называемое Первое ополчение). Теперь шведы обещали помощь под более крупный залог в виде Яма, Ивангорода, Копорья, Ореховца и Колы. Русская сторона не склонна была к раздаче территории. Взамен новгородцы предложили избрать в цари шведского принца. Переговоры затянулись, и в июле 1611 года шведы заняли Новгород. Этим шагом они ускорили заключение отдельного соглашения с новгородскими властями. «Новгородское государство» признавало шведского короля своим покровителем. Шведский принц должен был быть избран царём и великим князем Новгорода, а по возможности и всей России. Новгород должен был управляться русскими и шведами совместно.

В это время шведский король Карл IX внезапно умер, и на престол взошёл знаменитый впоследствии Густав Адольф. Он предпочёл назначению своего 10-летнего брата русским царём приобретение новых русских территорий. В начале 1612 года шведы оккупировали большую часть «Новгородского государства» вместе с побережьем финского залива и невскими берегами, именуемых по-шведски Ингерманландией.

Осенью 1612 года образовалось так называемое Второе (земское) ополчение в Нижнем Новгороде во главе с Мининым и Пожарским. Его предводители, особенно князь Пожарский, считали невозможной борьбу на два фронта — против поляков и против шведов. Полагая Польшу главным противником, они предпочли вновь воспользоваться шведской помощью. Кроме того, они рассчитывали положить конец смуте выбором кандидата на царский престол из шведской ветви королевского рода Ваза. Поэтому накануне своего похода на Москву в 1612 году руководители ополчения вступили в Ярославле в переговоры с посланцем шведских властей из Великого Новгорода о выдвижении шведского принца кандидатом в русские цари. Предварительным условием было приезд претендента в Москву и принятие им православия.

В октябре 1612 года Москва была освобождена от поляков. Зимой Земский собор, собравшийся без представителей Великого Новгорода, избрал царём Михаила Романова. Кандидаты из других стран были отвергнуты, поскольку иностранцев считали виновными в разорении страны. Да к тому же, шведский принц так и не появился в России.

Шведская экспансия нарастала и направилась, среди прочего, на север, в датский Финнмарк (на севере нынешней Норвегии), что явилось одной из причин датско-шведской войны 1611-1613 годов, неудачной для Швеции. Безуспешным был и тысячекилометровый поход шведского отряда на город Кола (15 км от нынешнего Мурманска).

После отклонения шведской кандидатуры в русские цари, король Густав Адольф пытался навязать унию со Швецией одному Великому Новгороду. В оккупированном городе теперь отказывались от унии со Швецией и присяги на верность королю. Шведы пытались занять Псков, но не получилось. Шведское правление в Новгороде становилось всё жестче, а снабжение жителей всё хуже. Новгородцы стали искать примирения с Москвой. Шведы тоже хотели улучшить отношения с Россией из-за неудачи в войне с Данией, которой нужно было выплачивать крупный выкуп. Содержать шведские войска на востоке становилось не под силу. В 1615 году Новгород вернулся под московскую руку. В январе 1617 года в селе Столбово (к югу от Ладожского озера) начались мирные переговоры. Русские представители потребовали возвращения Ливонии, заявляя, что он «за нами от прародителей государей наших, от государя Георгия Ярослава Владимировича [Ярослава Мудрого], который построил Юрьев Ливонский в своё время». На что шведы отвечали, что «не видать вам городов ливонских, как своих ушей». Русские твердили, что Ям, Копорье, Ивангород, Юрьев (Дерпт, а сейчас — Тарту), Ругодив (Нарва), Орешек — города русские и русское царство от них не откажется. Но отказаться всё-таки пришлось. После смуты 1603-1613 годов государство было ещё слабым.

Столбовский мир ознаменовал наибольшее расширение шведских владений на востоке. Шведы вернули русским большую часть Новгородского уезда, но Россия лишилась всего своего балтийского побережья. Торговые статьи договора были более благоприятны: беломорская торговля с Западом осталась вне шведского контроля, о чём шведы горько сожалели в течение всего XVII века. На Балтике русским купцам было разрешено торговать не только в городах шведской Ливонии, Эстляндии и Финляндии, но и впервые в самой Швеции, но лишь со шведскими подданными. Шведы получили такие же права в России.

Таким образом, Прибалтику мы теряли не в результате Ливонской войны, а вследствие внутреннего раздора и ослабления государства. Это лишний раз подтверждает справедливость утверждения, что для сохранения территории государства нужно спокойствие в стране и сильное правительство.

В первой половине XVII века отношения России и Швеции не были враждебными. Но условия Столбовского мира были невыносимыми для Московского царства и учитывая, что русские никогда не мирятся с потерей своей территорией, война со шведами была неизбежна. Такие войны шли часто, но никогда не были ожесточёнными — войнами не на жизнь, а на смерть. Но вот Северная война XVIII века стала именно такой. Шведы изменились: они стали европейским государством, и Карл XII ясно показал, как Европа относится к России.

Но в первой половине XVII века Европе было не до России — там полыхала разорительная Тридцатилетняя война (1618-1648), которая велась не за что-то, а ради самой войны. Россия в этой бойне не участвовала. Смута и иностранное вмешательство надолго ослабили страну. Территориальные уступки Польше были ещё чувствительнее, чем шведские. По Деулинскому перемирию (село Деулино — близ Троице-Сергиева монастыря ) 1618 года полякам отошли Смоленск и несколько городов левобережной Украины: Рославль, Чернигов, Дорогобуж, Новгород-Северский, Трубчевск, Серпейск, Белый, Стародуб, Невель, Почепа, Себеж, то есть города нынешних Смоленской, Брянской, Тверской, Калужской и Псковской областей.

Эти потери вместе со свежими военными воспоминаниями — ещё в 1618 году польское войско вновь подошло к стенам Москвы, после чего и было заключено столь тяжёлое перемирие, — надолго сохранили Польше место главного противника России. Русско-польские отношения в течение большей части XVII столетия были главными в политике Московского царства. Польский король Сигизмунд III Ваза, которого одинаково не любили и Москва и Стокгольм, был свояком германского императора (императора Священной Римской империи германской нации), да ещё и католиком, противником протестантских государств. Оба государя, польский и немецкий, поддерживали друг друга, и австрийские Габсбурги в течение нескольких лет не признавали Михаила Романова царём, поскольку поляки таковым считали сына Сигизмунда.

Столбовский мир развязал шведам руки и они возобновили военные действия против Польши. В 1621 году Швеция заняла крупнейший город Прибалтики — Ригу и в 1626 году вторглись в земли номинального польского вассала — курфюрста бранденбургско-прусского.

В Россию, тем временем, всё больше приезжало на службу и по торговым делам людей из Европы. Большей частью это были ганзейские немцы, голландцы, англичане и шотландцы, то есть протестанты и враги императора-католика. Они главным образом и осведомляли царский двор о европейских событиях, настраивая русскую политику в пользу протестантских государств. Протестантские страны нуждались в зерне и стратегических товарах: льне, конопле, смоле, используемых для корабельных снастей, а также селитре для пороха. Такая торговля шла через Архангельск, который стал быстро развиваться, тем более, что польские власти запрещали вывоз многих русских товаров через зависимые через них порты Балтики.

Тридцатилетняя война в Европе началась с конфликта в Германии между императором и рядом протестантских княжеств, входящих в его империю. Первоначально Габсбурги имели военный успех. Не вступая прямо в войну, западноевропейские державы готовы были поддержать материально противников императора. Для этого им нужны были и шведы с их военной репутацией и прекрасной армией. Заключив союз с ганзейским городом на Балтике Штральзундом (на севере нынешней Германии), осаждённым имперскими войсками генерала Валенштейна, шведский король Густав Адольф примкнул к противникам Габсбургов.

При посредничестве французских дипломатов удалось добиться перемирия между Швецией и Польшей. По 6-летнему договору 1629 года Швеция оставила за собой Лифляндию к северу от Западной Двины и право взимать пошлины в занятых её войсками портовых городах Пиллау (Балтийск) и Мемель (Клайпеда в нынешней Литве), расположенных в Пруссии.

После неудачного выступления Дании против германского императора и его союзников в 20-х годах (так называемый датский период) война в Германии вступила в новую фазу, обычно именуемой «шведской» (1630-1634), хотя Швеция продолжала войну до 1648 года. Густав Адольф в июне 1630 года высадился с войском в Передней Померании на острове Узедом напротив устья реки Одер. Через две недели он без боя взял главный город этой области Штеттин (Шецин в нынешней Польше). Польский король постоянно посылал послов в Москву с целью склонить русское правительство к активной поддержке шведов. В ответ на это шведам разрешили закупать в Архангельске в 1629-1633 годах зерно. Фактически Россия субсидировала Швецию в силу большого разрыва цен между ценой русского порта и ценой Амстердама, где это зерно продавалось. Победа шведов над армией императора при Брейтенфельде в 1631 году была даже отмечена салютом в Москве. С этого момента шведскому резиденту было разрешено проживать не в Выборге, а в самой Москве, что означало режим наибольшего благоприятствования.

В том же году начались переговоры о союзе. Летом 1632 года основные пункты договора были согласованы. Стороны обязались помогать друг другу войсками и деньгами. Поскольку польский король Сигизмунд III в 1632 году умер, Москва соглашалась содействовать Густаву Адольфу в его избрании на польский престол. В случае удачи этого мероприятия, к России должны были отойти восточные владения Речи Посполитой — Смоленщина, Белоруссия с Полоцком и Киев. Шведы обязались на русские деньги набрать в Германии войско из немецких наёмников и в нужное время двинуть его под началом шведов против Польши.

В рамках договора Россия начала осаду Смоленска. Перспективы были хорошие, но когда русская делегация ехала в Стокгольм, в бою под Лютценом (Германия) в ноябре 1632 года шведский король был убит. Переговоры, которые продолжались уже в Швеции, пошли неудачно. Условия, выдвинутые государственным советом, были хуже ранее согласованных в Москве. Влиятельный канцлер Оксеншерна сообщил о своём предубеждении против союза. Русские послы уехали из Стокгольма разочарованными.

Долгая осада Смоленска окончилась плачевно для русской армии, которая ещё уступала лучше обученным ландскнехтам поляков. Помощи от шведов не последовало. Царское войско оказалось окружённым и сдалось. 5 июня в селе Семлево на реке Поляновке (Смоленская область) был заключён так называемый Поляновский договор. Россия обещала выплатить большую контрибуцию, но серьёзных территориальных потерь удалось избежать.

Русско-шведский мир так и не состоялся. Сами шведы 6 сентября 1634 года потерпели тяжёлое поражение в битве при Нёрдлингене (в Баварии). Немецкие князья начали отходить от союза со Швецией. Шведы вынуждены были принять польские условия нового перемирия 1635 года: они покинули города Восточной Пруссии, где ранее собирали высокие пошлины.

В остальное время Тридцатилетней войны Россия никаким боком не участвовала в конфликте. Датская попытка привлечь Москву к коалиции против Швеции тоже не удалась. После полной шведской победы над Данией в 1645 году новый царь Алексей Михайлович Тишайший предложил королеве Кристине подтвердить условия Столбовского мира, что и было сделано.

Весть о Вестфальском мире 1648 года, положившем конец Тридцатилетней войне и закрепившем новый статус Швеции как великой державы, встретили в Москве с обеспокоенностью из-за усиления постоянного соперника. Главным предметом споров между обоими правительствами стал массовый исход из шведских владений в русские карел, ижоров и других финно-угорских народов. По соглашению 1649 года Швеции полагалось денежное вознаграждение за сбежавших до 1647 года, а поздние перебежчики подлежали возврату, но это обязательство выполнялось спустя рукава.

По окончании войны в Германии главным потенциальным врагом для Швеции вновь стала Польша, настаивающая на своих ливонских притязаниях. В начале 50-х годов XVII века шведы отвергли предложения Польши и крымского хана о совместном выступлении против России и известили об этом Москву. С другой стороны, Швеция отказала России от совместного похода против Польши. Но война с Польшей была неизбежна, и Россия ценила дружественный нейтралитет Швеции.

Восстание казаков под руководством Богдана Хмельницкого нарушило равновесие в Восточной Европе. Казаки не хотели жить под поляками, но понимали, что самостоятельно им не уцелеть. В 1654 году они заключили соглашение со шведами, которое, в том числе, имело и антироссийскую составляющую. Но отношения со Швецией застопорились, и казаки задумали перейти под руку турок, и, наконец, России. В Москве понимали, что поддержка казаков приведёт к войне с Польшей. Наконец, Россия согласилась принять Украину Хмельницкого в качестве протектората. Началась война с Польшей, которая на первых порах шла успешно.

В 1654 году незамужняя шведская королева Кристина, тайно перейдя в католичество, отреклась от престола в пользу своего двоюродного брата Карла Густава Пфальцского, который стал править под именем Карла Х Густава. Шведам не нравилось расширение России за счёт Польши и они решили сами занять польские территории. Побеждаемая Россией Речь Посполитая представлялась шведам лёгкой добычей. Летом 1655 года шведские войска вторглись в северо-западную Польшу и в польскую Лифляндию. Шведским союзником был курфюрст Бранденбурга. Эту войну на Западе называют Первой северной войной (1655-1660). А та, в ходе которой произошла Полтавская битва, получила название Великая северная война. В России принято называть Северной войной войну со Швецией (1700-1721).

Шведы нанесли полякам ряд сокрушительных поражений, и в июле 1656 года выиграли трёхдневную битву под Варшавой, что привело к бегству польского короля Яна Казимира Ваза за границу и переходу части польско-литовского дворянства на сторону шведов. Этим литовская шляхта рассчитывала предотвратить русское завоевание Литвы, поскольку для неё Россия воспринималась варварской страной, в то время как Швеция была страной европейской, то есть культурной. На помощь Польше пришла Австрия, и часть шляхты, поддерживающая короля, начала борьбу против шведов. Ценой отказа от прав сюзерена на Восточную Пруссию, Польша добилась перехода на свою сторону Бранденбурга по Велявско-Быгдощский трактату 1657 года. Было подписано соглашение с Швецией и согласие на шведский протекторат над Литвой. Между тем Швеция и Россия стремились не допускать военных столкновений между собой и полюбовно распределяли сферы своих интересов в Речи Посполитой.

После вступления в войну Дании в июне 1657 года, шведы покинули территорию Речи Посполитой. Дания к войне не была готова. Главные силы шведского короля осенью, зайдя с юга, овладели Ютландией (северная часть Ютландского полуострова принадлежит сейчас Дании, южная — Германии). В феврале 1658 года в Роскилле был заключён самый тяжёлый мир в истории Дании: шведы получили область Сконе (или Скания, сейчас — южная провинция Швеции с городом Мальмё). Союзник шведов — герцог гольштейн-готторпский — добился отказа Дании от её верховных прав на Шлезвиг. Позже один из гольштейн-готторпских герцогов — Карл Фридрих, был женат на дочери Петра Великого Анне, а его сын Карл Питер Ульрих (внучатый племянник Карла XII) под именем Петра III стал российским императором в 1762 году.

Шведский король Карл Густав хотел полностью подчинить Данию, вынуждая её вступить в союз со Швецией. Зимой 1658/59 года шведы осаждали Копенгаген, но безуспешно. Данию поддержали могущественные Нидерланды — хозяева балтийской торговли, которые теперь изменили своему традиционному союзу со Стокгольмом.

3 мая 1660 года Швеция, с одной стороны, Речь Посполитая, Австрия и Бранденбург — с другой, подписали Оливский мирный договор. Швеции возвращались её владения в Померании, занятые союзниками, между ней и Речью Посполитой восстанавливалась довоенная граница. Польско-литовский король Ян II Казимир отказывался сам и от имени своих потомков от претензий, которые он, как представитель старшей ветви династии Ваза, имел на шведский престол. Герцог Гольштейн-Готторпа получил подтверждение верховных прав на Шлезвиг, а Бранденбург — на суверенное владение Восточной Пруссией. Франция стала гарантом Оливского мира. Затем под влиянием великих держав Западной Европы был заключён 27 мая 1660 года Копенгагенский мир между Швецией и Данией.

Продвижение шведов в юго-восточную Прибалтику и Литву преградило России путь к морю. А между тем, с отвоеванием у Польши западнорусских земель, издавна вывозивших свои товары через Ригу, ценность балтийских портов в глазах Москвы возрастала. Назревал конфликт со Швецией.

В начале летней кампании 1656 года русские войска осадили Орешек (Нотебург), Корелу (шведск. — Кексгольм, сейчас Приозёрск) и новый шведский город Ниен (сейчас — Петербург), расположенный при впадении Ухты в Неву. Но главным участком боевых действий стала осада Риги, занятой шведами, в августе-октябре 1656 года. Однако морские коммуникации города не были перекрыты, да и искусством правильной осады царские воеводы плохо владели. Поэтому, даже имея численное превосходство, города не взяли. Зато Дерпт и множество других ливонских городов удалось освободить. Положение шведов было трудным. На преданность литовских союзников рассчитывать было нельзя. Шведских войск в Лифляндии и Эстляндии было мало, крепости не были готовы к обороне. В лучшем состоянии находились крепости в Ижоре и юго-восточной Финляндии, но там недоставало боеспособных частей.

Тем временем шведы в союзе с Бранденбургом одержали крупную победу под Варшавой в июле 1656 года. Той же осенью Россия приняла посредничество Бранденбурга в переговорах со шведами. Одновременные переговоры с поляками в Вильне увенчались в октябре выгодным для России перемирием. Русские отряды отошли от Риги к Полоцку.

В декабре 1658 года в имении Валиесар близ Нарвы было подписано соглашение со шведами. За Россией оставалось право сохранить на три года контроль над завоёванными территориями в Прибалтике.

К окончанию срока этого перемирия положение России в войне с Польшей существенно ухудшилось. Война с поляками была самой важной, и чтобы освободить войска, Россия заключила в 1661 году в Кардисе близ Дерпта мирный договор со Швецией. Москва вернула шведам все ливонские и ингерманландские завоевания, которые ей отошли по прежнему Валиесарскому перемирию. Таким образом, была восстановлена граница, установленная Столбовским договором 1617 года, и выход к Балтийскому морю был опять закрыт.

Кардисский договор был заключён между истощёнными войной и на тот момент в международном плане изолированными державами. Стороны согласились на свободную торговлю подданных одного государства с подданными другого в определённых городах северо-западных уездов России и в владениях Швеции в Восточной Балтики. В эти наиболее спокойные десятилетия XVII века и транзитная и взаимная торговля заметно выросли. Московские купцы наживались на архангельской торговле с Западом и не желали войны со Швецией. Кардисский мир оставался в силе вплоть до начала Великой северной войны в 1700 году.

Первая северная война дала шведам удобные морские границы на юге Скандинавского полуострова. Полного господства на Балтике добиться им не удалось. Европейские позиции Швеции в итоге войны оказались ослабленными, поскольку обнаружилась её политическая зависимость от западных держав.

Война с Польшей продолжалась до 1667 года. Силы обеих сторон истощились и 30 января 1667 года в деревне Андрусово близ Смоленска был подписан договор (Андрусовский). Согласно ему, к России возвращался Смоленск, а также земли, ранее отошедшие к Речи Посполитой в период Смутного времени, в том числе Дорогобуж, Белая, Невель, Красный, Велиж, Северская земля с Черниговом и Стародубом. Кроме того, Польша признала за Россией право на Левобережную Малороссию. Согласно договору, Киев временно, на два года, переходил Москве (России, однако, удалось оставить Киев себе по Вечному миру 1686 года, уплатив Польше 146 тысяч рублей в качестве компенсации). Запорожская Сечь переходила под совместное управление России и Польши.

В 70-х годах Швеция опять воевала с Данией и предлагала союз России. Русская сторона в ответ просила вернуть города на Финском заливе, но шведы отказались и союз не состоялся. С другой стороны, царь Алексей Михайлович отказал Дании и Бранденбургу в призыве примкнуть к антишведской коалиции.

Швеция стремилась завоевать всё побережье Балтийского моря и достигнуть абсолютного доминирования в Северной Европе. Но уже во время мирных переговоров в Оливе в 1660 году с Польшей, Австрией, Бранденбургом и особенно на переговорах в Копенгагене в том же году обнаружилась зависимость Швеции от западных держав — Франции, Англии и Нидерландов, урезавших плоды военных побед Карла XI Густава. Установить полного господства на Балтике пока не удавалось.

После тяжело доставшейся победы над датчанами в конце 70-х годов, обманутая в своих надеждах на французскую помощь, Швеция ни при Карле XI, ни при сменившем его в 1697 году сыне Карле XII не ввязывалась больше в крупные столкновения западных держав. В начале XVIII вспыхнула война за испанское наследство. Она началась в 1701 году после смерти испанского короля Карла II. Он завещал все свои владения внуку французского короля Людовика XIV Филиппу, герцогу Анжуйскому. В этом случае Франция бы резко усилилась. Карл II был из династии Габсбургов, также, как и император Священной Римской империи Леопольд I, который решил защитить права своей династии и начал войну. Когда же Людовик XIV начал более агрессивно расширять свои территории, некоторые европейские державы (главным образом Англия и Нидерланды) выступили на стороне Священной Римской империи (Австрии), чтобы воспрепятствовать усилению Франции. Другие государства присоединились к союзу Франции и Испании, чтобы попытаться заполучить новые территории или же защитить уже имеющиеся. Швеция имела в разное время союзнические отношения и с Францией и с Нидерландами и в конфликт решила не вмешиваться. С другой стороны, в Северной Европе шведами завоёвано было немало, и эти земли нужно было хорошенько освоить. Поэтому после 1679 года и до конца столетия внешняя политика Швеции была миролюбивая. А вот её противники подумывали о реванше. И традиционная дружба с могущественной Франции не могла гарантировать Швецию от угрозы окружения. С запада была Норвегия, входившая в состав Дании, на юг от Скандинавского полуострова — сама Дания, на востоке — Россия, на юго-востоке — Польша и Бранденбург. И все хотели себе кусочек балтийского побережья, большая часть которого была оккупирована Швецией.

В 1682 году на русский престол взошёл Пётр I. В марте 1697 года в Европу отправилось Великое посольство, в составе которого был и 25-летний царь. Целью посольства был поиск союзников в борьбе с Турцией. Пётр посетил Ригу, Калининград (в те времена именовавшийся Кёнигсберг), Нидерланды, Англию и Австрию. Поскольку европейские государства уже тогда готовились к борьбе за испанское наследство, коалицию против Турции сколотить не удалось. Турки закрывали выход к Чёрному морю, а шведы — к Балтийскому. Но Швеции многие опасались, и Пётр переориентировался с южного направления на северное, надеясь найти союзников. При встречах Петра в Германии с курфюрстом бранденбургским и с курфюрстом саксонским (бывшем одновременно польским королём) и одновременно в переговорах между советниками царя и датским посланником Гейнсом в Москве было согласовано совместное выступление против Швеции — создана в глубокой тайне так называемая Северная лига. Заключительный акт, составленный бывшим шведским офицером и лифляндским дворянином Иоганом Паткулем, прямо предусматривал наступательный союз Дании, Саксонии (с Польшей) и России против общего противника. Союзники обещались в начале 1700 года напасть соответственно на шведский протекторат Голштинию (Гольштейн) и на балтийские провинции Швеции.

После возвращения из Европы царь начал готовиться к войне со Швецией за выход к Балтийскому морю. В созданный 1699 году союз против шведского короля Карла XII помимо России вошли Дания, Саксония и Польша во главе с саксонским курфюрстом и польским королём Августом II (как польский король он звался Август II, а как саксонский курфюрст - Фридрих Август I). Движущей силой союза было стремление Августа отобрать у Швеции Лифляндию. За помощь он обещал России возврат земель, прежде принадлежавших русским (Ингерманландии и Карелии).

Союзники рассчитывали на внутреннюю слабость Швеции. В конце XVII века донесения из Швеции говорили о сильном голоде и серьёзном внутреннем расколе. Некоторые эксперты полагали, что страна находится на гране мятежа, и утверждали, что он немедленно вспыхнет, если начнётся война. Лишь очень немногие во враждебном Швеции лагере понимали, что все эти надежды были явно преувеличены и построены наполовину на пропаганде, наполовину на обычном желании принимать желаемое за действительное. Дипломаты и стратеги думали, что им представляется блестящий случай для нападения на Швецию.

К тому времени на европейских театрах военных действий стал преобладать совершенно новый тип войны. Прежние локальные маленькие войны сменились широкоохватными крупными вооружёнными конфликтами; одна война примыкала к другой. В Северной Европе большинство вооружённых конфликтов приносили успех Швеции, которая пережила целое столетие непрерывного состояния войны.

Столкновение России и Швеции, приведшее к ожесточённой войне, чего раньше не случалось, было ускоренно более мелкими конфликтами, на первый взгляд к отношениям двух стран не относящихся. Например, большие военные расходы вынудили пойти шведское правительство на крупные реформы. Проводилось изъятие у знати ранее отданных ей на разных условиях казённых земель (так называемая большая редукция). Это привело к острому конфликту шведских королей с остзейским (немецким) дворянством, что впоследствии сказалось в ходе войны. На русско-шведских отношениях сказался и столь далёкий от территории России конфликт Дании и герцогства Гольштейн-Готторпского, представители которого после 1762 года заменили русскую линию в династии Романовых. Другой её представитель Адольф Фридрих был в 1751-1771 годах королём Швеции и приходился Екатерине II родным дядей. Карл XII, как только он в свои 15 лет был объявлен совершеннолетним в 1697 году, немедленно взял сторону давнего шведского друга — герцога голштинского (на Руси Гольштейн-Готторп называли Голштинией), кстати жениха своей сестры. Бабушкой Карла была Гедвига Элеонора Шлезвиг-Гольштейн-Готторпская, понятно откуда родом. Союз Швеции и датского соседа Гольштинии был для Дании крайне опасным, и она активно начала сколачивать коалицию против шведов.

Сроки русского выступления против Швеции зависели от заключения мира с Турцией. Долгожданное известие пришло в Москву в августе 1700 года, и вскоре была объявлена война Швеции. Официальным поводом послужило оскорбление, нанесённое Петру во время его проезда через Ригу весной 1697 года губернатором Риги, не пустившим его осматривать городские укрепления; другими словами: ты виноват уж тем, что хочется мне кушать. Кстати, шведы сами убеждали русских, что торговать через Балтику намного выгоднее, чем через Архангельск на Белом море.

Швеция пребывала в состоянии выжидания, ожидая повторных русских требований насчёт побережья Финского залива — Ингерманландии. На западных союзников шведам рассчитывать не приходилось — все были заняты дележом испанского наследства. Стокгольмское правительство было, однако, больше озабочено датской угрозой для Голштинии, нежели русской для Прибалтики. К тому же Пётр притупил бдительность шведом отвлекающими переговорами о «вечном мире», торжественно подтверждённом в Москве в 1699 году.

Объективно, война против Швеции со стороны России была авантюрой, основанной на плохом знании противника. К концу XVII века Россия была лёгкой добычей для сильного в военном отношении государства. Она представляла собой огромное пространство, скорее географическое, чем государственное, с небольшим числом городов и ничтожным количеством промышленного люда. Эти города были не чем иным, как большими огороженными сёлами с внутренними усадьбами, огородами и садами. Их промышленное и торговое значение было невелико. Города по-прежнему представляли собой главным образом военно-оборонительные пункты, находившиеся на значительном расстоянии друг от друга и практически терявшие сообщение между собой в распутицу весной и осенью.

Россия была бедной земледельческой страной. Преобладание военного значения городов объяснялось тем, что громадное континентальное государство с юга и запада не было не защищено природными границами и открыто для вторжений. Русское государство создавалось на территории, где веками господствовали кочевые орды, широким потоком устремлявшиеся по этой открытой дороге на запад. Вследствие этого русское государство изначально было обречено на изнурительную борьбу со степью и только в конце XVII века оно добилось окончательного освобождения от посылки постоянных даров крымскому хану. Однако, едва только Россия начала справляться с Югом, как на Западе появились враги ещё более опасные, так как они опережали Московское царство в техническом и военном развитии.

Как Швеция стала великой державой, а её армия — сильнейшей в Европе

Едва ли какой народ имел в прежние времена столь громкую воинскую славу, как шведы. Густав Ваза (правил с 1523 по 1560 гг.) освободил свой народ от датского владычества. Карл IX (1604-1611), искусный правитель, завоевал значительную часть восточного побережья Балтийского моря. Сын его, Густав Адольф (1611-1632), преобразователь военной науки, упрочил за собой приобретения своего предшественника, прославил своё отечество и спас протестантов Германии, изнемогавших в борьбе с католической лигой. Воодушевление, произведённое его доблестями было так сильно, что даже его геройская смерть при Люцене 16 ноября 1632 года не остановила успехов его полководцев, и малолюдная Швеция играла в переговорах, окончившихся Вестфальским миром, ведущую роль наравне с Австрийской империей и Францией. Приобретение богатых областей в северной Германии было следствием заслуг шведских генералов и канцлера Оксеншерны, мудрого советника Густава Адольфа и его дочери королевы Христины. При Карле X (1654-1672), смелом и неутомимом полководце, Швеция получила наибольший объём, который она когда-либо имела, и если ему не удалось обеспечить за собой всех своих завоеваний, то он успел, по крайней мере, завладеть южной полосой Скандинавского полуострова, в которой находятся плодородные и наиболее населённые области нынешней Швеции: Блекинге, Сконе, Бохуслен, Халланд. Его сын, Карл XI (1672-1697), вынужден был уступить бранденбургскому курфюрсту Фридриху Вильгельму I часть Померании, но сохранил остальные завоевания своих предков. Победы при Хальмстаде и Лунде в 1676 над датским войсками, одержанные под его личным предводительством, прославили его как полководца, но его заслуги перед шведским народом не ограничивались одними воинскими подвигами. Он привёл в порядок все государственные дела, восстановил финансы, истощённые продолжительными войнами предыдущего времени и возвратил шведской казне поместья, растраченные в прежние правления, особенно при тщеславной королеве Христине. Ему обязана была Швеция устройством своих военных сил. Никогда шведское государство не было таким сильным, таким уважаемым, как при Карле XI. Когда он умер, государство не имело никакого долга; в казначействе было наличными 7 миллионов талеров, сумма просто огромная для того времени.

Долгое время Швеция и Россия развивались примерно одинаково, но ко времени Петра I шведское превосходство в культуре, технике, государственном устройстве было очевидным. Когда же начался этот разрыв? В истории многих стран наступает период, когда ход её развития ускоряется. Это происходит в результате каких-либо реформ, которые происходят тогда, когда накапливающиеся проблемы начинают всем мешать. Но время, когда возникает необходимость реформ, и время их проведения часто не совпадают. Для проведения реформ, а иногда это есть главное обстоятельство, должны появится люди, которые смогут эти реформы осуществить. В Швеции это начал король Густав I Ваза, вступивший на трон в 1521 году. Он создал армию, избавил страну от засилья иностранцев, поспорил с Римским Папой и ввёл в стране лютеранство. Последний католический епископ в Швеции, архиепископ Иоганнес Магнус, в 1526 году покинул Швецию и больше туда не возвращался.

Церковь стала государственной. Правительство отобрало у неё все излишнее, по мнению государства, движимое имущество, как, например, драгоценные изображения, чаши, блюда, брачные венцы; всё это отдавалось не без ропота со стороны священнослужителей. Эта конфискация церковной утвари вызвала такое же недовольство, как и конфискация колоколов. Зато в подвалах государственного казначейства накапливалось серебро, доходы государства непрерывно росли. Редукция церковных имущества вышла далеко за те пределы, которые первоначально все предвидели. Нечто подобное проделал и царь Пётр в России в XVIII веке.

При Густаве I Ваза Швеция стала полноправной европейской монархией. Преобразования продолжил король Густав II Адольф, ставший королём в 1611 году. Он осуществил важнейшую реформу армии, введя рекрутский набор. В то время рекрутства не было ещё нигде, и создание регулярной национально однородной армии, воодушевлённой идеей религиозного миссионерства, явилось основой военных успехов Швеции в XVII веке. Был создал мощный флот. В ходе Тридцатилетней войны король укрепил влияние Швеции на остальную Европу, дал стране новый импульс к прогрессу. Он поднял народный дух шведов, и поставил Швецию в один ряд с ведущими державами. Сейм при Густаве II Адольфе стал постоянным учреждением. Он восстановил Упсальский университет, основанный ещё в 1477 году, основал в 1632 году Дерптский университет, учреждал школы. В 1627 году Густав II Адольф основал первую колониальную торговую компанию. В 1631 году шведы построили форт Христиания на реке Делавар в Северной Америке и захватили часть Гвинеи. В второй половине семнадцатого столетия шведские торговые корабли появляются во всех портах Европы, предлагая лес, пушнину, рыбу и другие товары.

Превращению Швеции в великую державу благоприятствовало возросшее хозяйственное и политическое значение Северо-Западной Европы. Голландцы в первой половине XVII века, решительно вытеснившие ганзейцев из большой балтийской торговли, не только научили скандинавов — шведов и датчан — военным новшествам. С середины XVI века из Нидерландов — Северных и особенно Южных (из Фландрии) прибывали сначала в Данию, а затем и в Швецию состоятельные иммигранты — опытные предприниматели, финансисты, а также квалифицированные мореходы, строители, металлурги, инженеры. В молодом шведском портовом городе Гётеборге (основан в 1621 году на юго-западе Швеции) жили поначалу преимущественно голландцы. Иммигранты привезли с собой и капиталы, нужда в которых особенно ощущалась в XVII веке.

В течение большей части XVI века горное дело в Швеции всё ещё было менее развито, чем, например, в Германии. Решительные сдвиги наступили на рубеже XVI-XVII веков, что и явилось предпосылкой крупнейших военных успехов Швеции. Новые, более высокие (французские) доменные печи из камня позволили увеличить плавку чугуна, а «валлонский» и «немецкий» способы ковки — перейти к производству хорошего полосового и прутового железа вместо прежних «чушек» и продавать его по более высоким ценам.

С XVI века, также, стала быстро расти добыча меди. Выручка от её продажи за границей покрывала в первой половин XVII века значительную долю военных расходов. В течение всего XVII века росло производство железа (за 1600-1720 годы впятеро). Медь, железо и дёготь составляли 80-90% шведского экспорта в XVII веке. Швеция стала главным экспортёром железа в Европе и одним из крупнейших — меди и пушек. Шведская армия была полностью обеспечена собственным оружием — огнестрельным и холодным. Хозяйственный подъём ускорили рост населения Швеции: за 1620-1720 годы оно выросло с 900 тыс. почти до 1,5 млн человек (без Финляндии).

Шведское крестьянство начала XVIII века состояло из мелких землевладельцев — арендаторов-съёмщиков, а также из батрачества — кнехтов, которые работали у землевладельцев. Положение кнехтов всегда было очень тяжёлым, а в случае войны с каждым годом оно становилось ещё хуже, прежде всего потому, что самостоятельные хозяйства, где они работали, сокращались в числе; необрабатываемая земля во всём королевстве занимала к концу царствования Карла XII около ⅔ всей площади, которая обрабатывалась перед войной. Для кнехтов военная служба являлась часто единственным выходом, несмотря на всю её тяжесть и опасность.

Крестьяне-собственники были лично свободными людьми. Прикрепление крестьян к земле было против интересов короля. В значительной мере это объяснялось малой доходностью земельных владений и невозможностью обеспечить их рабочей силой, поскольку рекрутские наборы при непрерывных войнах забирали почти всех здоровых мужчин, и государство поэтому не поддерживало закрепощение, а деятельно боролось против него. Редкое, малочисленное, разбросанное по громадной территории население должно было давать Карлу XII лучших солдат его армии, и тут он решительно никаких уступок помещикам не делал.

Одной из главных проблем Швеции в период с 1611 по 1718 год было содержание больших армий, необходимых ей для сохранения своего статуса великой державы. В первой половине великодержавного периода, когда велись беспрерывные войны, армии содержали себя сами за счет контрибуций и грабежей на вражеских территориях. Проблема обострилась после 1660 года, когда был заключен более длительный мир, и в течение войны за Сконе – первой, шедшей внутри собственной страны. После этой войны, между 1680 и 1690 годами, была создана новая система для решения проблемы.

Система, именуемая indelningsverket, заключалась в том, что старшие и младшие офицеры вместо вознаграждения получали казенные (коронные) хутора, где они могли жить и содержать себя в мирное время. В то же время крестьяне были поделены на так называемые rotar – роты, группы дворов. Каждая такая рота обязана была выделить, экипировать и содержать одного солдата. Обычно такой солдат получал отдельный небольшой хутор (так называемый солдатский хутор) и определённую сумму денег на экипировку. Таким образом была создана постоянная армия, которую можно было мобилизовать в короткий срок.

Своими успехами Швеция была обязана не только воинским дарованиям своих королей-полководцев, но и доблестям народа. Неустрашимые в бою, шведы в то же время выгодно отличались перед всеми современниками глубоко религиозным настроением, любовью к родине, чувством долга и преданностью своим государям. Густав II Адольф, Карл X и Карл XII лишь немногие годы провели в Стокгольме, тем не менее народ безропотно приносил все жертвы, которых короли издалека от него требовали. Вредное влияние роскоши, принесённое на север вождями тридцатилетней войны, которые не с одной только славой вернулись на родину из опустошённой Германии, скользило лишь по поверхности народа, который сохранял древнюю простоту нравов.

Шведская армия ещё с конца XVI века считалась одной из лучших, а со второй четверти XVII века — самой лучшей из всех армий Европы, и эта репутация была упрочена блестящими победами Густава II Адольфа в годы Тридцатилетней войны и в поздние времена. Шведской центральной власти удалось раньше Франции, раньше Габсбургской (Австрийской) державы, раньше Испании, не говоря уже о Польше, превратить конгломерат феодальных ополчений и взятых со стороны наёмников в войско, в самом деле отвечающее потребностям успешной военной борьбы в новых условиях абсолютистского периода, времени объединённых вполне или заканчивающих своё объединение национальных государств. Шведская армия была отлично вооружена, оснащена и обучена. Каждый солдат и офицер получал от государства надел земли, который обычно сдавался в аренду обывателям, обязавшимся содержать владельца. Правительство обеспечивало рекрутов мундиром, оружием и жалованьем во время боевых действий.

Боевой дух шведской армии был чрезвычайно высок, что объяснялось особым религиозным настроем, основанным на протестантском учении о Божественном предопределении. Этот настрой поддерживался полковыми священниками, которые утешали раненых и умирающих, надзирали за образом жизни солдат и выполнением ими религиозных обрядов. Пасторы внушали своей пастве в мундирах фатальное восприятие войны. Например, при штурме артиллерийских батарей, всегда связанном с крупными потерями, солдаты не должны были пытаться укрыться от картечи и ядер — им предписывалось идти в атаку в полный рост с высоко поднятой головой и верить, что без воли Божьей ни одна пуля не заденет никого из них. Во время сражения священники часто выходили на поле боя и поддерживали паству словом, а иногда и делом. Многие из них погибали, когда под пулями врага пытались возвратить на поле боя бегущих шведов. Религия нужна была и для поддержания в солдатах жестокости: слова «кара» и «месть» в то время не сходили с языка протестантских проповедников, черпавших своё вдохновение в страшных сценах Ветхого Завета, где израильтяне истребляют поголовно не только язычников, но даже их скот.

Армия Карла XII, от начала и до конца созданная самим королем, была в своё время образцовой. Это была, безусловно, одна из наиболее совершенных военных машин, которые когда-либо существовали. Строго выдержанный стиль военного искусства Карла уже по одному своему контрасту со старым стилем ведения войны произвел на Европу большое впечатление. В простом синем мундире, в высоких ботфортах и с огромной шпагой, он всегда находился впереди своих войск, без парика, без всякой пышности, подтянутый, скупой на слова. Карл не щадил себя: он вел простой и полный опасностей образ жизни, как и его солдаты.

Русский и шведский национальный характер достаточно сильно различаются. Вообще говоря, на оба народа воздействовали несколько похожих факторов: суровая природа, большие расстояния, дремучие леса, долгие зимы, частые недороды. Но можно обнаружит и влияние географических различий. Так, русские, жившие в большинстве случаев за сотни километров от ближайшего моря, знали о большом мире, о чужих странах меньше, чем скандинавы. Шведы всегда чувствовали себя в относительной безопасности между горной цепью и морем, за стеной леса. Такая изоляция вселяла спокойствие: одиночные дворы, выселки, малые деревни не нуждались в постоянной обороне. Главным врагом шведов являлась прежде всего суровая природа, а у русских помимо этого — непрестанные набеги, особенно кочевых племён с востока и юга. Россия была лишена естественных границ, кроме как на приполярном севере. Несмотря на широкие просторы и вопреки частым пожарам, люди селились целыми деревнями — по соображениям безопасности. Если скандинавский народный герой — викинг, завоеватель заморских земель, то русский богатырь — это защитник родной земли. То есть, швед совершал свои подвиги на чужбине, русский — на родине.

Правовое государство имеет в Скандинавии многовековую традицию, тогда как в России оно появилось только в конце ХХ века. Если шведские крестьяне имели опору в старинном праве — областных правдах и земском законе, то их русские собратья по плугу могли взывать лишь к православной вере да к царской милости. В Швеции дворянство так и не посягнуло на личную свободу крестьян, в России же помещичьи крестьяне были прикреплены к земле в конце XVI века.

Шведские крестьяне всегда могли надеяться повлиять на власть имущих, добиться своего в уездном суде, использовать право жалобы или петиции. Русский опыт учил, напротив, пассивности, смирению, страху перед коллективным выступлением. Взятки или подарки в допетровское время оставались повседневным явлением. В Швеции же чиновники и служащие местного самоуправления издавна были, в принципе, как правило, неподкупными.

Русские и шведы примерно в одно время приняли христианство, и в пору расцвета Киевской Руси имели примерно один и тот же культурный уровень. В то же время, шведские крестьяне остались в большей своей части прямыми подданными королей и владельцами своей земли, тогда как их русские крестьяне были низведены по положения съёмщиков, держателей земли, принадлежащей дворянам и Церкви. В Швеции знать обезопасила себя от королевского произвола так называемой Хартией вольности 1319 года, которую очередные монархи клялись соблюдать. В расколотой, а затем и подвластной ханам Руси крупные князя подчиняли себе мелких, не давая им никаких обязательных для себя обещаний.

Христианизация имела огромное значение для поступательного развития обоих народов, для русских ещё большее, чем для шведов. Русская православная Церковь всегда была крайне консервативной, покорной светской власти. Её так и не коснулось обновленческое движение, подобное лютеранскому пиетизму XVIII века. Ко времени начала Северной войны различны были и господствующие в обеих странах идеологические течения и культурные нормы, вкусы. Реформация церкви и культурный Ренессанс ещё больше сблизили Швецию с Западной Европой. Московская же Русь несла в себе отпечаток Золотой орды и старинных византийских порядков. Власть царя, например, не встречала никакого противовеса в земских соборах. Реформа русской Церкви в XVII веке имела в виду лишь исправление богослужебных книг и приближение ритуала к греческому.

К XVIII веку и Швеция и Россия ещё оставались довольно-таки отсталыми странами и обладали рядом общих черт, таких, как преобладание натурального хозяйства, включая натуральные налоги, земельные раздачи дворянам под условием службы, без передачи по наследству. Ряды служилого дворянства быстро росли в обеих странах, и положение крестьянства в целом ухудшалось и тут, и там.

Реформы, сопоставимые со шведскими, начались в России лишь при Петре в начале XVIII века, то есть на двести лет позже. Именно это и определило отставание России. Война со шведами поставила Россию перед необходимостью реорганизовать всю систему государственных и общественных отношений. Надёжность государственной машины в Швеции существенно превышала российскую. Пётр ощущал колебания под своим троном в течении длительного времени, и после стрелецкого восстания остерегался надолго покидать Россию, в то время как Карл мог пятнадцать лет не наведываться в Швецию без всяких опасений за судьбу своей короны.

Русская армия к началу Северной войны

К началу XVIII века шведская армия представляла собой отлаженный механизм, доказавший свою эффективность в течение десятилетий блестящих побед. Русская армия значительно уступала шведской по вооружению, боевой выучке, дисциплине и умению офицеров и генералов руководить войсками.

Та армия, которая существовала в России на рубеже XVII и XVIII веков не смогла бы остановить шведское нашествие. И здесь проявилось то русское качество, которому иностранцы некогда не придавали должного значения: умение в самых неблагоприятных условиях в самые короткие сроки проводить самые кардинальные преобразования. Созданная Петром армия как небо от земли отличалась от того, что было раньше.

Как формировались русские военные силы до петровских реформ? В древние времена, когда Русь была разбита на множество княжеств, не было постоянного войска, а было пехотное народное ополчение, которое собиралось только на время войны. Набиралось оно из всех жителей сёл и городов, которые могли носить оружие. Для охраны домов и семей оставались только младшие сыновья. Война кончалась и войско распускалось по домам. К такому набору князья прибегали, если неприятель был силён и угрожал всему русскому государству. Если же требовалось войско небольшое, то князь издавал указ, которым повелевалось собраться воинам, из городов и сёл, с известного числа «дымов» и «сох».

Подобное ополчение никак не походило на привычную нам регулярную армию. Это была толпа людей, бьющихся как попало и чем попало, одним словом, как говорили в старые времена — сброд.

Войсками предводительствовали бояре. За свои труды они получали имения с землёй, за что и обязаны были поставлять князю определённое число воинов.

Кроме ополчения, собранного по указу князя, каждый раз для защиты отечества являлись и вольные пешие «охочие» люди, которые приходили по своей воле, из одной только жадности к возможной добыче. Конницу же князья всегда нанимали у различных кочевых народов, которых также прельщала нажива. У самих князей была собственная дружина, тогдашняя гвардия, которая на войне всегда шла впереди, а в мирное время охраняла князя и его семью.

Таковы были в России войска в течение 600 лет вплоть до 1462 года. К этому времени царь Иван III все отдельные княжества соединил в одно Московское царство. Как только образовалось централизованное государство, то иностранцы, прежде всего из соседних стран, завязали с Россией разного рода отношения, а она стала перенимать от них всё, что было лучшего.

Настали новые порядки, и набор людей в войска изменился. Тем, которые шли на службу, царь раздавал землю. Желающих получить землю таким образом оказалось много, и правительство получило готовую, ничего не стоящую армию, так как каждый обязан был являться на службу со своим оружием, лошадью и даже порохом.

Хотя и до Ивана III бояре полуали от казны земли, за что они должны были поставлять от своих имений воинов, но в те времена такие случаи были редки. Теперь же такой набор в войска стал обычным делом, и каждый помещик, являясь на службу сам, обязан был поставить ещё и известное число своих вооружённых людей, и во всё время похода содержать себя и своих воинов за свой счёт.

Подобного рода войска назывались поместными. Кроме поместных войск в России в те времена собирали ещё даточных людей, пеших и конных, по человеку с определённого числа дворов. Продовольствие даточных людей и корм для и лошадей получались также от их дворов.

Поместные войска, как и ополчение, собирались только в случае объявления войны, следовательно их нельзя было называть постоянными, то есть такими, которые отбывают службу и в мирное время. Иван Грозной первый завёл постоянное войско под названием стрелецким, которое учреждено было с целью охраны особы государя и его двора. То есть, они были как бы аналогом старой княжеской дружины. Но, кроме того, стрельцы должны были усмирять мятежи внутри государства и первыми вступать в бой с неприятелем, пока не соберётся поместное войско.

В каждом стрелецком полку было от 500 до 1000 человек. Двадцать полков располагались в Москве и в других больших городах по одному, изредка два. Почти все они были пешие, лишь в пограничных городах были конные полки.

Стрельцы были обязаны служить пожизненно и потомственно, то есть после смерти отца на службу шёл старший сын и так далее, то есть сын служилого человека должен был стать с возрастом тоже служивым человеком. Они жили в домах, построенных правительством, и получали от казны одежду, оружие и жалование.

Начиная с Ивана Грозного вплоть до Петра I особых изменений в порядке отбывания воинской повинности почти не было, и перед вступлением на престол великого преобразователя России, были следующие войска:

1) Стрельцы, которые составляли преимущественно пехоту. Они получали от казны землю и в мирное время занимались промыслом и торговлей, почему они в большей степени были городские и сельские обыватели, чем воины. Военному делу они обучались мало, дисциплины почти не знали, а всё свободное время использовали на свои хозяйственные дела. Кроме того, избалованные различными льготами, они не признавали над собой никакого начальства, и скорее были шайкой разбойников, чем службой охраной порядка в государстве. Одеты стрельцы были в цветные кафтаны и сапоги. Вооружение их состояло их мушкетов, бердышей и сабель.

2) Городовые казаки, пешие и конные. Они принадлежали к потомственным войскам, собирались на службу только во время войны и служили за землю, данную им от казны.

3) Временные ополчения; собирались из дворян и боярских детей, владевших поместьями. Ополченцы являлись на службу, также, как и казаки, по царскому призыву на случай войны, и со своими крестьянами и слугами составляли главные силы конницы.

4) Войска иноземного строя; сначала составлялись из иностранцев, поступающими на службу целыми частями. Такие войска не могли быть надёжными: каждый чужеземец думал только о своей выгоде, а служба чужому государству не было для него делом жизни и чести.

Границу охраняли пограничные военные поселяне, которые назывались по-разному и жили в городах и деревнях на границе со Швецией, Польшей и на Украинской линии. Те из них, которые жили на северо-западной границе, назывались солдатами старого строя. Они ни чем не отличались от обыкновенных крестьян, пахали землю и в мирное время платили подати. В военное время они податей не платили; но из их числа три четверти, способные носить оружие, являлись на службу: или в города — для содержания гарнизонов, или в армию, где их присоединяли к другим войскам.

Подобные же переселенцы в украинских городах назывались драгунами старого строя; они являлись на службу на конях, и кроме содержания гарнизонов в городах, обязаны были охранять от татарских набегов пограничную украинскую линию, на протяжении которой были устроены засеки и укрепления.

Наконец, для охранения пограничных с Польшей городов были поселены в них городовые казаки. Они подобно драгунам составляли конное войско и набирались добровольно из разных сословий, преимущественно из тех, кто уже служил в военной службе. Все городовые казаки получали от правительства жалование и право беспошлинной торговли в местах своего жительства.

Боевые качества армии Московского царства были невысоки, а тактика боя определялась опытом вековой борьбы с татарами: предпочтение отдавалось удару конницы. В XVII веке русская армия могла с трудом побеждать только те войска, которые формировались аналогичным образом и придерживались той же тактики, то есть татар, турок и поляков.

Состояние военного дела к концу XVII столетия показывало, что русские войска, не привычные к дисциплине и не обученные, не были способны ни к продолжительному ведению войны, ни к маневрированию на поле сражения.

Пехота в сражении почти никогда не действовала наступательно. Сблизившись с неприятелем, она обыкновенно ограждала себя особого рода укреплением, которое называли в то время «гуляем». Это был вагенбург (передвижное полевое укрепление) из повозок со щитами, из-за которых пехота могла стрелять в неприятеля и отбиваться от него копьями. Наступательные же действия производила только конница. Беспорядочной, густой толпою она бросалась на противника, стараясь опрокинуть его сколько же оружием, столько и криком. При неудаче она спешила укрыться за гуляем, и пехота встречала неприятеля, думая только о том, как бы остановить его и дать время своей коннице собраться и возобновить наступление. В случае успеха, главной целью становилось разграбление вражеского лагеря, в случае неудачи армия теряла всю свою артиллерию и запасы. Об каком-либо организованном отступлении и речи не было.

Московское правительство знало об этих недостатках и пыталось исправить положение, нанимая на службу целые отряды иноземных солдат, которые со времён Смуты стали вливаться в ряды русского войска как составная его часть. В 1631 году, ожидая войны с Польшей, царь нанял 5 000 датчан, шведов, голландцев и англичан. Но опыт показал, что наёмники не очень надёжны и могут перейти к противнику. К тому же они обходились казне крайне дорого. Потому московское правительство решило набрать несколько конных и пеших полков из беспоместных и малопоместных служилых и других желающих, и обучить их иностранному строю под руководством иностранных офицеров. Так появились русские полки иноземного строя.

Царь Фёдор Алексеевич расформировал дружины иностранцев, а всех их офицеров и солдат разместил по различным частям для обучения наших войск. После этого изменились и названия частей тех войск, в которых учителями были иностранцы. Пехота стала называться солдатскими полками нового строя, а конница рейтарами и драгунами. Была в то время и артиллерия, которая называлась огнестрельным нарядом, но и она, как и прочие войска, не могла называться регулярной, поскольку собиралась только во время войны.

В 1680 года по решению Земского собора началась реорганизация армии. Наиболее боеспособную часть дворянского ополчения перевели в рейтарские и конно-пикинерские полки, а стрельцов, городовых казаков и пушкарей — в солдатские полки. Сохранялись только московские стрельцы. Полки были распределены на девять разрядов (округов): Московский, Северский (Севский), Владимирский, Новгородский, Казанский, Смоленский, Рязанский, Белгородский и Тамбовский (два последних в 1682 году были объединены). Появление военно-территориальных округов в России совпало по времени с таким же нововведением в Швеции. Часть войск была переведена на денежное жалование, но оставалось и значительное число ратных людей, получавших жалование землей и чередовавшее хозяйственную деятельность с военной службой.

Всего войска в России при вступлении на престол Петра I можно было собрать двести тысяч. Армия эта, несмотря на свою многочисленность, не представляла из себя ничего стройного. Вооружение её было неодинаковое, так как половина войска вооружалась за свой счёт. Единственным в то время полком, похожим на регулярный, был Бутырский, котором командовал генерал-майор Гордон, да и то, только похожим, — на самом деле в нём многого не доставало для того, чтобы реально быть регулярным.

Введение войска иноземного строя изменило и сам состав армии: она перестала быть сословной в своей основе. В такие полки нельзя было набирать одних только служилых людей — помещиков. От солдат требовались постоянная служба и постоянное упражнение в военном деле. Поэтому солдат стали набирать таким же способом, каким впоследствии набирали рекрутов. Многих командиров брали со стороны: в 1681 – 1682 годах завербованные в Европе офицеры составляли 15% командного состава русской армии.

Реформа 1680 года ввела более четкую структуру российских войск, повысила их управляемость и мобилизационные возможности. В то же время она не упразднила двух систем вооруженных сил. Однако рейтарские, конно-пикинерские и солдатские регулярные полки составляли почти ¾ армии, что позволяло иметь постоянные войсковые соединения, из которых формировалась полевая армия в военное время.

Первыми по настоящему регулярными полками стали Созданные Петром I Семёновский и Преображенский, которые после 1694 года уже не имели ничего общего с теми потешными, с которыми юный царь разыгрывал всякие баталии. К этому времени Пётр сформировал ещё два настоящих регулярных полка: Бутырский и Лефортовский.

Оставалось только испробовать их в деле. Для этого представился хороший случай. Война с Турцией, начатая ещё в правление царевны Софьи, была в своё время приостановлена. Пётр решил её возобновить и в 1695 году предпринял поход на Азов.

Поход окончился неудачей из-за недостатка судов. Тогда Пётр построил в Воронеже ещё 30 морских и 2600 речных кораблей, и второй поход окончился первой морской победой и сдачей турками Азова.

Первая же война, в которой участвовали созданные регулярные полки, показала, что в них ещё нет многого того, что есть у иностранцев. Кроме того, царь также убедился в том, что стрельцы, охотники до всяких бунтов против безоружных, на войне оказались трусами, ленивыми и совершенно не знающими дисциплины.

Пётр решил после окончания войны съездить за границу и лично поучиться у европейцев. В то же время он счёл за лучшее удалить стрельцов из Москвы, в которой они приучились к своевольству. Поэтому они были отправлены, большей частью, в гарнизон Азова и на южные границы государства для охраны их от турок и крымских татар, а частью были размещены в Литве.

Новые задачи не понравились стрельцам, привыкшим к торговле и промыслам, тем более, что Пётр потребовал действительной службы, при которой приходилось забыть о своих прежних разгулах.

Затем Пётр, оставив в Москве для караулов только регулярные полки Семёновский, Преображенский, Бутырский и Лефортовский, с группой единомышленников отправился в Европу.

Государь понимал, что Россия отставала от Европы в своём экономическом и военном развитии, поэтому изменения становились крайне необходимыми. Скорость петровских реформ была просто удивительная, и на то были важные причины: царь понимал, что России неизбежно грозит потеря суверенитета. Мало того, существовала вполне реальная опасность ликвидации российского государства. Пётр, побывав в Европе понял, что западные страны развиваются настолько быстро, что скоро многие из них получат решающее военное превосходство над Россией, и завоевание страны станет лишь вопросом времени. Те неспешные реформы, которые начались при царе Алексее Михайловиче, ситуацию спасти не могли. Перенимание западных достижений и приглашение европейских специалистов тоже не было решением проблемы, поскольку это не могло быстро и существенно сократить отставание России от Европы. Пётр понял, что Россия сама должна ускорится, и выход он видел только в одном — жить, как Европа: перенимать её обычаи, манеру одеваться, распорядок дня. Это в бытовом плане. Но самое главное — внедрять в России науку, которая в Европе быстро развивалась и её практическое применение особенно сказывались в военном деле, так же, как и постоянно совершенствующиеся технологии производства.

Покуда царь был вне пределах государства, стрельцы решили воспользоваться его отсутствием и начали волнения. Находящаяся в заточении царевна Софья увидела в отсутствии брата шанс вернуть себе трон и начала сношения с командирами бунтовщиков.

Мятеж охватил все стрелецкие полки в Литве и они направились к Москве, чтобы там возмутить чернь, перебить бояр, иностранце и провозгласить царевну.

Против бунтующих были высланы под руководством воеводы Шеина войска из ратных московских людей и 4 регулярных полка с 25 пушками. После тщетных увещеваний и бесплодных переговоров, по бунтовщикам был дан залп из всех орудий. Мятежники пытались прорваться через войска, но были отброшены и бунт был подавлен.

Это возмущение стрельцов стало последним. Пётр срочно приехал в Москву, и стрелецкие войска были распущены полностью и навсегда. Царь решил больше не формировать регулярные полки из добровольно поступающих на службу, а произвёл в 1699 – 1700 годах первый рекрутский набор в солдаты. Из 32 000 человек, поступивших на службу по этому набору, были сформированы 27 пехотных и два драгунских (конных) полка. В следующем году был сформирован и первый артиллерийский полк. Полки свели в три дивизии, вверенные генералам Автоному Михайловичу Головину, Адаму Адамовичу Вейде и Аниките Ивановичу Репнину. 25 июня 1700 года в селе Преображенском состоялась торжественная передача первых 14 полков командирам дивизий.

Внешне новые полки выглядели красиво. Например, обмундирование Преображенского полка состояло из тёмно-зелёного суконного кафтана, красного камзола, красных коротких панталон и тёмно-зелёной епанчи, заменявшей нынешнюю шинель. Вместо нынешних сапогов были кожаные башмаки со стальными пряжками и зелёные шерстяные чулки; на голове треугольная поярковая шляпа. Кроме того, однобортный кафтан, длиной до колен, без воротника и с красными обшлагами, подбой из красной каразеи (вид шерстяной ткани), пуговицы медные.

Другие пехотные полки тоже были одеты в мундиры из сукна зелёного цвета, а драгуны — в синие мундиры.

Первоначально полки именовались по фамилии своих командиров, после 1708 года — по названием городов. Численность полка была от 950 до 1300 человек. Полк делился на 10 рот. Офицерские чины в пехоте были: полковник, подполковник, майор, капитан, поручик, подпоручик и прапорщик. Нижние чины: сержант, подпрапорщик, капрал, каптенармус и рядовой.

Появление полков, обученных по новому уставу, иногда называется в русской истории «созданием регулярной армии», но, в сущности, это есть не что иное, как переформирование старой армии, ещё той, с которой Пётр ходил на Азов. Действительно, сопоставляя генеральство 1770 года с росписью полков-дивизий за 1699 год, можно видеть, что число полков было одно и то же, так что появление регулярной армии как таковой, которую Пётр только преобразовал, следует отнести к 1642 году, когда впервые упоминается о регулярных полках Друммонда и Дольэля.

Заслуга Петра заключается в том, что он вдохнул новый дух в русскую армию, сделал её живой силой и научил жить одной жизнью с государством, тогда как прежде армия очень часто служила прямым тормозом для государственной жизни России, достаточно вспомнить стоит только вспомнить все возмущения стрелецких полков.

Уровень образования офицеров был невелик, особенно в первые годы, некоторые были даже совершенно безграмотны. Значительная часть офицеров были иноземцы, поскольку своих было крайне мало. Офицеры не знали русского языка, и солдаты плохо их понимали. Несмотря на все старания учителей и учеников, которые научились хорошо делать ружейные приёмы и построения, русские войска были существенно слабее европейских. Особенно плоха была артиллерия.

Новые солдаты поступали на службу бессрочно. Под старость, когда силы слабели — их переводили в гарнизон, а кто совсем не годился для службы, тех отправляли в отставку.

Военная служба была тяжёлой. Её сопровождали жестокое обращение, когда за каждый неверно сделанный ружейный приём сыпались палочные удары; скудность содержания; пожизненная служба, отрывавшая человека навсегда от семьи и общества; немецкие начальники, которые не могли ни внушить ни любви к родине, ни доверия и уважения к себе, а только воспитывали в солдатах чувство вражды ко всему и ко всем. Всё это приводило к дезертирству, пьянству, буйству, лихоимству и казнокрадству.

Военные преступления наказывались военным судом, а он был при Петре крайне жесток. Смертная казнь существовала в виде повешения, отсечения головы, четвертования, колесования; членовредительные наказания выражались отсечением носа, ушей, пальцев, отрезания языка; для русских существовал кнут, иностранцам назначались шпицрутены (длинный гибкий древесный прут), которые изначально появились в шведской армии. Ссылка на каторгу и галеры, содержание в оковах, конфискация имущества — всё это вызывалось отчасти обстоятельствами, которые требовали суровых мер со стороны властей. Но вообще-то, эти жестокости были совершенно в духе времени.

Но надо и доброе слово сказать об этой молодой русской армии. Находившаяся в таких неблагоприятных условиях, она смогла проявить столько жизни, энергии и нравственных сил, сплотивших её в одно целое, крепкое, несокрушимое, сплотивших настолько, что она как сказочный богатырь, одна на своих плечах, геройски вынесла всю тяжесть 20-летней Великой Северной войны, и, несмотря на свою оторванность от родины, то есть от всех своих близких кровных связей, настолько сумела сохранить в себе любовь к этой своей полузабытой родине, что без всяких колебаний отдавала всю свою жизнь за её благо, честь и славу.

Тяжёлое поражение под Нарвой

Оттеснив Россию от берегов Балтийского моря занятием её древних владений в Ингрии и Карелии, отняв у Польши Лифляндию, а у Дании — Сконе (раньше говорили Шония или Скания) на юге Скандинавского полуострова, Швеция стала к началу XVIII века весьма сильным государством, сильнейшим в Северной Европе.

Причин для начала войны против Швеции со стороны России было несколько: насильственный захват нескольких прибалтийских провинций, по справедливости принадлежащих Московскому царству; притеснения и обиды, которым подвергались русские купцы в шведских портах Балтийского моря; личные оскорбления, нанесённые царю в шведской Риге, где с его послами обошлись, как со шпионами, где он сам однажды подвергся опасности попасть в плен, а когда царь обратился к шведскому королю, требуя удовлетворения за эти обиды, то король, вместо удовлетворения, издал декрет, в котором оправдывал и одобрял поведение губернатора, как будто речь шла о споре между частными лицами его из числа его подданных. Дело осложнялось ещё и тем, что шведская печать продолжала отзываться о царе и его послах с крайне непристойно, несмотря на то, что Пётр не допускал в издаваемых им актах ни малейшего выражения, способного нарушить уважение, с которым коронованные особы обязаны относиться друг другу. Последнее обстоятельство очень похоже на положение, которое сложилось после 2014 года, когда шведская пресса в крайне неприязненном тоне писала о России и её президенте, в то время российские средства массовой информации о Швеции сообщали в нейтральном тоне.

Ещё одним поводом к войне стало появление у России союзников. Принимая дружественные предложения со стороны Польши и Дании, Пётр заключил в Гродно с королями Августом II и Фридрихом IV оборонительный и наступательный союз. Одновременно он продолжил союз с Турцией на 30 лет, что освободило войска на юге.

Военные действия Северной войны начались в феврале 1700 года нападением саксонских войск Августа II в Лифляндии на Ригу. В марте датчане вторглись в Голштинию и изгнали герцога, бежавшего за помощью к шведскому двору. Но война началась для союзных держав крайне неудачно: Карл сумел разбить одного за другим. Первым поплатился датский король.

В самом начале войны так называемые морские державы Англия и Нидерланды, не говоря уже о союзной Франции, держали сторону Швеции и Голштинии, как обороняющихся. Их эскадры соединилась со шведской в проливе Эресунд (между островом Зеландия и Скандинавским полуостровом, соединяет Северное и Балтийское моря). Совершенно неожиданно, переправившись с 15-тысячным войском через пролив, отделяющий Швецию от Дании, Карл XII подступил к Копенгагену. Уже в августе 1700 года Дания была вынуждена заключить мир с Голштинией, гарантировать её неприкосновенность и расторгнуть переставший быть тайным союз с курфюрстом Саксонии, который был одновременно и королём польским. Карл принудил Данию заключить мир с обеспечением безопасности Голштинии и уплатить изгнанному герцогу 260 тысяч талеров. Этот мир был подписан в Травендале как раз в тот день, когда Пётр получил известие о мире с Турцией.

Польский король, начиная войну, руководствовался, главным образом, соображениями внутренней политики, стремясь усилить своё положение в Польше вводом в неё саксонских войск. Война со Швецией и осада Риги служили хорошим поводом для этой цели.

Польша имела один-единственный выход к морю через Гданьск (этот город в 1308-1466 и 1793-1945, когда принадлежал немцам, назывался Данциг). Но польские, литовские и белорусские территории тяготели к выходу в Балтику через Ригу.

Польскому сейму дело было представлено так, что Ливония хочет отложиться от Швеции под покровительство Речи Посполитой, а поскольку Польша боится войны, Август будет воевать на свой страх и риск с помощью саксонских войск. По инициативе некоторых ливонских дворян был заключён договор, по которому Ливония присоединяется к Польше. Однако в секретных пунктах ливонцы обязывались признать верховную власть Августа и его потомков, даже если бы они и не были польскими королями. Таким образом, Ливония переходила не к полякам, а к курфюрсту Саксонии.

Август вступил в войну не дожидаясь Петра, поскольку скорейшее взятие крупнейшего города Прибалтики Риги должно было стать главным козырем в дальнейшем разделе Ливонии между ним и царём.

Осада пошла неудачно, шведы отразили все попытки саксонцев взять город. Август стал искать благовидный предлог для отвода войск на зимние квартиры. Он ухватился для этого за первый же представившийся случай. Рига была наводнена нидерландскими товарами, и нидерландский посланник сделал официальное представление Августу на этот счёт, прося снять осаду, чтобы не повредить имущество. Польский король притворился любезным и отдал приказ отвести войска от города, хотя истинные причины снятия осады ни для кого не остались секретом.

Когда в начале осени 1700 года Карл возвратился из Дании, он сначала отдал приказ о разоружении армии, собираясь отложить поход против Августа до весны. Но тут неожиданно пришло известие о вторжении русских войск в шведские провинции без объявления войны. В глазах Карла с его понятиями о верности слову царь Пётр превратился в смертельного врага. Ведь русские послы постоянно клялись в верности подписанным мирным соглашениям. Король отменил приказ о разоружении и 1 октября отплыл в Ливонию с 16 тыс. пехотинцев и 4 000 кавалерии.

Пётр позже признавался, что начал шведскую войну как слепой, не ведая ни своего состояния, ни силы противника. Задумав отнять у Швеции Ингрию, царь решил прежде всего овладеть крепостью Нарвой, которая по своему положению и значению представляло, в случае удачи, крайне важное приобретение. Расположенный в 12 километрах от устья реки Наровы, впадающей в Балтийское море, город славился торговлей и в то же время лежал на границе шведских провинций: с одной стороны Финляндии, а с другой — Лифляндии и Эстляндии, что имело важное стратегическое значение.

22 августа к Нарве вышли Преображенский, Семёновский и Бутырский полки, 29 августа в том же направлении двинулось генеральство (дивизия) Вейде. Шли из Москвы через Тверь, Валдай и три недели спустя добрались до Новгорода. Проливные дожди испортили дороги, подвод не хватало, подвоз продовольствия и боеприпасов проводился нерегулярно. Под Нарву дотащились только 1 октября, а нужно было спешить, поскольку стало известно, что Карл высадился в Рижском заливе и ускоренно движется к осаждённому городу. В ноябре сюда подошёл со своей дивизией Головин. Из Пскова по воде привезли пушки и боеприпасы.

Русские войска окружили Нарву, но стали тылом к Нарве, а фронтом к западу, поскольку ожидали прихода шведской армии. Всего русских войск было 27 000 пехоты, полторы тысячи драгун и 5 000 поместной конницы.

Нарва была сильной крепостью, а её двухтысячный гарнизон находился под командованием одного из храбрейших шведских офицеров полковника Горна. Нелегко было русским солдатам производить осадные работы в осенний холод и ненастье, находясь при этом постоянно под неприятельскими выстрелами, которые многие слышали в первый раз. Хотя царь сам руководил работами, в общем дело шло плохо. Только с 20 октября русские войска начали бомбардировку города. Бомбардировка шла весьма успешно, большая часть города была превращена в пепел, и его сдача казалась неизбежной. Но увы, недостаток снарядов приостановил действие осадных батарей.

Оружие у армии было плохое, пушки часто разрывались и убивали прислугу. 150 русских орудий едва смогли пробить незначительную брешь в городской стене, в то время как шведская артиллерия укладывала целые ряды солдат в траншеях осаждавших. В конце концов осада свелась к земляным работам под свист шведских ядер. Драгоценное время терялось, наступили холода, и русские войска начали сильно нуждаться в продовольствии. Продовольственная часть находилась в ужасном беспорядке: солдаты, несмотря на интенсивные работы, получали крайне скудное содержание, и это пагубным образом влияло на состояние духа армии.

Естественно, что такое положение дел Петру не нравилось. Он не думал, что Карл со своим малочисленным корпусом осмелится вступить в бой, поэтому, вверив начальство над русской армии австрийскому генералу герцогу Карлу Евгению де Кроа, уехал 8 ноября в Новгород, чтобы поторопить Репнина, ещё не прибывшего к Нарве со своим резервом.

Де Кроа приглашённый на русскую службу в 1700 году, имел превосходные рекомендации и привёз с собой из Вены восемьдесят офицеров. Половина состава этого офицерства (42 человека) позже организованно сдалась в плен под Нарвой.

Русские силы насчитывали около 33 000 человек и ещё примерно 35 000 нестроевых. Войско Московского царства по крайней мере впятеро превосходило по численности отряд Карла. Однако русские офицеры большей частью были наскоро набранными и мало обученными. Они командовали новобранцами, взятым в большинстве прямо от сохи и никогда в бою не бывавшими.

Между тем, Карл высадился в гавани Пернова. с отборным 15-тысячным корпусом и двинулся к Нарве. 18 ноября он остановился на Ревельской дороге в 10 км от русского лагеря. Известие о неожиданном появлении шведов поразило русских. Однако русское командование проявляя удивительную беспечность, не приняло никаких мер против неожиданного нападения.

19 ноября утро стояло холодное; солдаты стояли на своих местах унылые, отощавшие, без всякого доверия к своим командирам-немцам. Генерал де Кроа в качестве стратега оказался ниже всякой критики. Он растянул свою армию длинной тонкой полосой на семь вёрст, так что во всех пунктах она оказалась слабее шведов. В 11 часов утра шведы показались перед русским лагерем на возвышении Германсберга. Сражение началось канонадою, которая продолжалась до 14-ти часов. Видя, что русские не выходят из своего укреплённого лагеря, Карл по сигналу двух ракет подал сигнал к наступлению. Шведы быстро подошли к русскому лагерю и завалили ров фашинами. В это время ясное небо вдруг покрылось тучами, пошёл густой снег с градом, который при сильном западном ветре ударил прямо в лицо русским частям. Шведы шли в наступление в полной тишине, без обычных барабанов и труб. Солдаты шагали сквозь метель, подняв пики и мушкеты. В авангарде шли гренадеры с ручными гранатами — разрывными снарядами с фитилем, которые бросают в врага в ближнем бою. Русские заметили противника, когда до него оставались лишь 30 метров. В четверть часа шведы сбили русскую пехоту, поставленную вдоль бруствера в одну шеренгу с большими интервалами. Резервы не поддержали первую линию, и шведы, пройдя её, опрокинули и вторую. Ужас и смятение распространились в русском войске.

Распоряжений от командующего во время боя почти не исходило, а если они и делались, то их понимали только немцы, но ни как не русские офицеры и уж тем более солдаты. Рядовые считали своего никому не ведомого главнокомандующего де Кроа и его немцев-офицеров сплошь изменниками, которые выдадут их «своему» королю при первой же возможности. Слово «измена» пронеслось по полкам, и армия быстро превратилась в бегущую толпу.

Дворянская и казачья конница Шереметьева, вместо того, чтобы ударить шведам в тыл, первой обратилась в бегство и кинулась вплавь через реку Нарову, потопив в её волнах тысячу человек с лошадьми. Пехота побежала к мосту, который, не выдержав тяжести сотен бегущих людей, обрушился, так что множество людей утонуло. Герцог де Кроа, наблюдавший всё это со словами «пусть сам чёрт дерётся во главе таких солдат», сдался в плен.

Несмотря на это, полной победы шведов ещё не было. Преображенский и Семёновский полки, заняв вагенбург, расположенный у моста, и оградив себя рогатками, храбро отбивались от шведов. К ним присоединились расстроенные полки дивизии Головина, не успевшие переправиться на другую сторону реки Наровы. Почти целый день шведы не могли пробить оборону на этом участке. Если бы в это время на поддержку подошёл генерал Вейде, результат боя был бы совершенно иной. Но он был далеко от места боя и ничего не знал, что происходит на правом фланге.

Бой прекратился сам собой вследствие наступления ночи. О своей победе Карл узнал только после того, как русские генералы правого фланга предложили такие условия: армия получает свободный выход с оружием на все четыре стороны, но без артиллерии, которую отдали шведам. Что же касается генерала Вейде, который стоял на левом фланге с 6 000 войска, то он, оторванный от армии шведским отрядом и не зная действительного положения дел, нашёл невозможным вступить в бой, сложил оружие и отдал знамёна; шведы разграбили весь его лагерь.

Карл, опасаясь, что русские войска, узнав о его малой численности, продолжат сражаться, согласился отпустить всю русскую армию, уцелевшую после боя: 23 000 человек. Шведы потеряли 700 человек убитыми и 1200 ранеными. Потери же русских были огромны и составили убитыми, пленными и разбежавшимися по лесам около 12 000 человек, среди них 6 полковников. Под Нарвой пропала вся наша артиллерия — 145 орудий, врагу досталось 153 знамени. В плен попали генералы Головин и Вейде и ещё 8 полковников.

В 1840 году были изданы записки государственного чиновника Ивана Афанасьевича Желябужского, которые он вёл с 1682 года по 3 июля 1709 года, в которых содержатся яркие характеристики событий того времени. О Нарвском поражении он написал: «И шведы, за миром, ружье у ратных людей обрали, и всю пехоту грабили, и ругались всячески, и от страха и ужаса многие потонули в реке Нарове...И ратные люди пришли в Новгород ограблены без остатку».

После этого позорного разгрома у Карла были все основания относиться с полным пренебрежением к Петру и его войску. Вскоре после битвы шведский король, оставив гарнизоны в Ингрии и Ливонии, увёл свою армию в Польшу наводить порядок.

Польша становится союзницей Швеции.

Покончив с русскими, Карл двинулся на саксонцев и 8 июля следующего 1701 года нанёс им поражение на реке Западная Двина близ Риги. В сентябре он занял Курляндию, находившуюся в вассальной зависимости от Польши, а в конце этого же года занял Ковно (сейчас — Каунас в Литве) и Вильно.

Меньше, чем за год, были разбиты все три союзника. Теперь Карлу предстояло решить вопрос, кого добивать прежде, Августа или Петра. Он решил начать с Августа, как более сильного, по его мнению, противника: на Петра он посматривал свысока и о русской армии отзывался презрительно. «Нет никакого удовольствия, — говорил он самоуверенным тоном, — биться с русскими, потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут. Если бы река Нарова была покрыта льдом, то нам едва ли бы удалось убить хоть одного человека».

Яркие победы над датчанами, саксонцами и русским подняли Карла в глазах современников на высоту великого полководца. О нём заговорили в Европе, ему посвящали стихи и выбивали в его честь медали с хвалебными надписями. С другой стороны, на Петра появилось немало карикатур; так, была выбита медаль: на одной стороне изображен царь Пётр, греющийся при огне своих пушек, из которых бомбы летят в Нарву. На другой стороне было изображено, как русские бегут от Нарвы с Петром впереди, царская шапка валится с его головы, шпага брошена, он утирает слезы платком.

В январе 1702 года шведская армия вошла в Польшу. Таким образом война разделилась на два театра военных действий. На одном Польша, где главная шведская армия изгоняла короля Августа с престола. На другом — Прибалтика, где незначительные шведские силы медленно, но верно отступали перед русской армией, которая также медленно, но верно увеличивалась и набиралась военного опыта. Шведских войск, оставленных защищать Прибалтику, оказалось явно недостаточно. Карл допустил стратегическую ошибку: все войска были поделены на три самостоятельные группы, не подчинявшиеся общему высшему командованию. В результате получилось три корпуса, каждый из которых в отдельности был слишком слаб и которые действовали несогласованно. Положение усугублялось и тем, что согласно приказу короля все подкрепления отправлялись только в Польшу и никак ни в Прибалтику.

Август II получил свой титул в Польше благодаря особенностям внутреннего устройства этого государства. Когда 17 июня 1696 года скончался знаменитый польский король Ян III Собесский, саксонский курфюрст выставил свою кандидатуру на польский трон.

Ян Собесский был выдающимся человеком. Под его руководством 12 сентября 1683 года объединённая армия, насчитывающая всего 75 000 человек разгромила под Веной 200-тысячную армию султана Мехмеда IV и тем самым навсегда остановила наступление турок на Европу. Польша в то времена в последний раз в своей истории пережила взлёт, как европейская держава. После смерти Яна Собесского страна потеряла самостоятельность, а затем и независимость, которую восстановила только после Первой мировой войны с помощью Англии и Франции.

Польша в 1569 году объединилась с некогда мощным Великим княжеством Литовским в одно государство, которое получило название Речь Посполитая (переводится как «общее дело). Плодородная обширная земля жила в основном за счёт земледелия. Промышленность пребывала в забвении. Торговля находилась в руках иностранных купцов — англичан, немцев, французов, а ещё больше — евреев, у которых здесь было 300 синагог. В некоторых небольших польских городах евреи составляли больше половины населения. Торговцы покупали у крестьян по низкой цене хлеб, скот и другие продукты и везли в Данию и Германию, где продавали втридорога.

Государственным строем Речи Посполитой была шляхетская демократия. Каждый дворянин мог подавать голос на выборах короля и сам быть избранным. Этим правом шляхта торговала, а так как сами поляки были не очень богаты, польскими королями часто становились иностранцы. Избираемый пожизненно монарх не имел права передачи трона по наследству. Поэтому сын Яна Собесского Якуб Людвиг, не мог стать польским королём по наследству.

Королём Польши мог стать только католик. Август, как и большинство немецких князей, был протестантом, но перешёл в католичество ради выгодного дела. Конкурентами на выборах у него были кроме Якуба Собесского, курфюрст Баварии и принц Людовик Конти, двоюродный брат французского короля Людовика IV.

Началась торговля за корону. Якуб Собесский предложил избирателям (то есть шляхте) 5 миллионов талеров, принц Конти — 10 миллионов. У француза шансы были хорошие, его поддерживал примас Польши. Август заплатил столько же, сколько француз. Естественно, огромные суммы были истрачены ещё и на взятки.

В июне 1697 года избирательный сейм начал заседания. Добиться единогласия не удалось ни по одному из претендентов. Одни голосовали за Конти, другие за Августа. Составились враждующие партии. Дело должно было решить сила; Август придвинул к границам Польши 8 000 саксонских солдат. На западе курфюрста поддерживала Австрия, не желавшая в преддверии войны с Францией за испанское наследство видеть у себя под боком короля-француза. На востоке Августа поддерживал царь Пётр, поскольку Франция находилась в союзе с Турцией, с которой тогда воевала Россия. И русские и австрийцы могли оказать Августу военную помощь. В итоге, курфюрст Саксонии стал польским королём.

Однако Август II не собирался отказываться от власти в родной Саксонии — стране экономически развитой, богатой, с хорошим административным аппаратом. Будучи наследственным герцогом, он имел там больше прав по отношению к подданным, чем выборный король в Речи Посполитой. Август стремился укрепить свою власть, править Речью Посполитой так же, как родной Саксонией, и самостоятельно принимать решения. Такой способ правления, чуждый польским обычаям, вызывал недовольство, министров, сейма и даже тех, кто посадил Августа на трон.

Король пытался достичь своих целей без взаимодействия с подданными. Привыкший в Саксонии к абсолютной власти над дисциплинированными немцами, Август старался превратить свою власть в Польше в наследственную. Этим он восстановил против себя даже тех магнатов, которые его ранее поддерживали. В 1699 году короля вынудили вывести из Польши саксонские войска, разрешив оставить только 1 200 гвардейцев. Единственное средство для укрепления своей власти в Польше Август видел только в войне.

Карл XII испытывал к Августу II особую неприязнь по психологическим причинам — они были двоюродными братьями. Матерью Карла была Ульрика Элеонора, а матерью Августа Анна София, обе дочери датского короля Фредерика III. Именно ввиду родства Карл и не мог простить Августу покушения на Шведскую Лифляндию, решив вести войну до тех пор, пока не свергнет вероломного родственника с польского престола.

В битве при Клишове 8 июля 1702 года шведские войска встретились с саксонской армией Августа и с польской королевской армией, специально сформированной для войны против Карла. Шведы одержали победу, разбив наголову королевскую армию и уничтожив большую часть саксонской пехоты. Конница Карла XII применила дотоле неизвестный в Европе строй: тесно сомкнутые ряды всадников неслись галопом, и обладали громадной ударной силой. Сомкнутый строй применялся и шведской пехотой. Год спустя шведы овладели сильно укрепленной крепостью Торном на среднем течении Вислы, захватив при этом в плен главные силы саксонской пехоты, и в результате стали господствовать над важнейшей речной системой страны.

Карл решил скинуть Августа, посадив на престол кого-нибудь другого, причём, всё равно кого, поскольку любой новый король будет плясать под шведскую дудку. Считаться с мнением поляков, даже тех, кто был на его стороне, ему и в голову не приходило. Сначала Карл хотел посадить на престол Якуба Собесского, но того держал под «почётным арестом» в Саксонии курфюрст Август. В конце-концов выбор пал на Станислава Лещинского.

Шведскому канцлеру Пиперу, когда он наводил справки кое у кого из польской знати, сказали, что Лещинского мало знают, влияния вне Познани он не имеет, никакой партии у него нет и никогда не было и вообще в Польше никому никогда и не снилось, чтобы он мог претендовать на польский престол (при всём при этом его дочь Мария Катерина София Фелиция стала королевой Франции, а правнук под именем Людовика XVIII был королём Франции в 1814-1824 годах). Но Карлу показалось, что в лице Лещинского он найдёт вполне послушное орудие, и 24 июня 1704 года шведский король объявил варшавскому сейму, чтобы познанский воевода Станислав Лещинский был избран на престол, что шляхта в духе свободного волеизъявления и сделала неделю спустя.

Август II назначение Лещинского не признал, и потому до самой Полтавской битвы Польшу раздирали на части две партии: русская — сторонники Августа, и шведская, признающая Лещинского. Каждая понимала, что её судьба решится исходом русско-шведского противостояния. К слову сказать, после сражения под Полтавой Лещинский быстро и без шума покинул Польшу.

Посадив на польский престол своего человека, Карл отправился разорять города: Сандомир, Львов, Замостье. В это время Август II, подкреплённый небольшим отрядом русских войск под начальством князя Голицына, неожиданно явился 20 августа 1704 года под Варшаву и заставил бежать Лещинского к своему покровителю. Но этим удачным набегом и закончились ратные подвиги польско-саксонского короля. В сентября 1704 года Карл без всякого сражения рассеял его 40-тысячную армию и расположился на зимних квартирах близ Силезии, отрезав таким образом Августа, отступившего к Кракову, от его наследственных владений в Саксонии.

Английский посланник Витворт, который осторожно пробирался в это время через зону боевых действий к месту своей службы при русском дворе, отметил в донесении от 3 декабря примечательную деталь: «...по всей вероятности, шведы за недостатком провианта вскоре вынуждены будут покинуть свои теперешние квартиры; у них только и есть тот фураж, который они получают из Силезии за наличные деньги, так как окрестные местности все объедены саксонцами при их маршах и контрмаршах». Это было обычным делом, что армия снабжалась тем, что добудет в занимаемой ею местности, и в этом была её слабость. Неясно, на что рассчитывали шведы, но когда они двинулись на Москву, то в Белоруссии им никто продуктов не продавал, да их не было, поскольку отступающая русская армия всё уничтожала. Это был вполне естественный план Петра, и он сработал, существенно ослабив шведскую армию.

Польша находилась в это время в самом ужасном положении: так называемая польская Украина или заднепровские казаки, раздражаемые притеснением поляков и евреев, взбунтовались и вторглись в Подолию (запад и юго-запад Украины), предавая всё огню и мечу. В Литве тоже было неблагополучно: там враждовали два могущественных магната — Огинский и Сапега; последний, потерпев неудачу, передался на сторону Карла. Шведы, стоявшие в Курляндии, поддерживали Сапегу, русские стояли за Огинского, которому Пётр, после взятия Нарвы в 1704 году, отправил в помощь кавалерию под начальством генерала от инфантерии Репнина. Более того, желая поддержать союзников, царь весной 1705 года приказал главным силам двинуться к Западной Двине, чтобы идти оттуда в Литву. Витворт, прибыв в конце января 1705 года в Литву, писал в донесении: «Не могу достаточно описать, какую нищету я нашёл здесь повсюду, Разрушительное действие войны удвоило бедность, от которой местные жители страдают и в мирное время».

После того, как программа Карла XII по свержению Августа с польского престола была выполнена, оставалось лишь формально заключить мир и союз Польши и Швеции против России, что и произошло в 1705 году. Затем последовало заключение ряда торговых соглашений, которые были с самого начала тесно связаны с торгово-политической линией шведской внешней политики, шедшей ещё от Эрика XIV, Густава Адольфа и Акселя Уксеншерны и которая была в течение всего XVII века в деталях разработана шведскими чиновниками.

Договор 1705 года интересен в том отношении, что раскрывает, за что на самом деле сражались шведские солдаты. В условия договора входило, что большая часть польской торговли должна была идти через шведскую Ригу. Одновременно поляки должны были пообещать разрушить свой новый порт Палангу (сейчас — курортный город в Литве), чтобы он не мог конкурировать со шведскими портами. Шведские купцы получили больше возможностей поселяться в Польше, и их права были значительно расширены. Договор содержал, также, запрет на русскую транзитную торговлю с остальной Европой.

Низвержение Августа было одной из ошибок шведского короля. Сам Август мечтал о мире со Швецией, но теперь пути были обрезаны. Посадив на польский престол Лещинского, Карл не добился мира в Польше, а только усилил междоусобицу. Чтобы её прекратить, шведский король из Польши решил вторгнуться в Саксонию, то есть в наследственное немецкое курфюршество Августа, и заставить его отречься от польского престола, грозя в противном случае выгнать его и из Саксонии. Это была вторая ошибка Карла, и обе ошибки вынуждали Августа держаться за союз с Россией.

Саксония была самым богатым княжеством Германии, а дрезденский двор — самым пышным немецким двором. Выгодное географическое положение, процветающие торговля и промышленность, способствовали распространению благосостояния на все сословия курфюршества. Почему Август носил титул курфюрста? Фюрст, по-немецки Fürst, означает князь. Kür – кюр — переводится как выбор. Таким образом, Kürfürst, по-русски курфюрст — это князь-выборщик, то есть князь Священной Римской империи германской нации, который участвует в выборах императора. Теоретически и сам саксонский курфюрст мог стать императором.

Но все выгоды шведских побед оставались на бумаге, пока король Август пользовался ещё некоторым авторитетом в Польше. Он продолжал набирать новые армии в Саксонии и обращался за помощью к русскому царю. Пока Саксония была не тронута, никакие победы Швеции не могли принести окончательных результатов. Наконец, летом 1706 года произошло давно откладываемое вторжение шведов в Саксонию.

Какие же причины побуждали Карла XII оставаться так долго в Польше? Историки находили этому объяснение в разных внешних обстоятельствах. Некоторые полагали, что Карл рассчитывал на союз с Бранденбургом, который дал бы ему возможность скорее двинуться на Россию и вступить с ней в решительную борьбу. Действительно, между Швецией и Бранденбургом уже давно велись переговоры. На последней стадии этих переговоров упоминалось о возможности участия Бранденбурга в войне Швеции с Россией. Ясно также, что Карл не желал выпускать бранденбургского курфюрста из поля своего зрения, так как тот бросал жадные взоры на Западную Пруссию. Ряд историков объяснял задержку Карла XII в Польше тем, что он будто бы надеялся заманить главные силы царя Петра на польскую землю и дать им здесь решительное сражение. Однако об этом никто ничего определённого не знает, ибо скупые высказывания по этому вопросу самого Карла XII не дают оснований для однозначных выводов. Характерно письмо Карла к генералу Реншёльду, к которому он питал наибольшее доверие, в котором идёт речь о военном плане, известном только им двоим. Карл писал: «Ни одному человеку в мире я не заикнулся об этом плане и не позволил себе даже намекнуть на него».

Между тем в начале 1706 года Реншёльд одержал блестящую победу над саксонской армией при Фрауштадте, близ силезской границы. Весной того же года Карл во главе своих войск появился у самой русской границы. Но в июне он внезапно повернул на запад и вторгся через Силезию в пределы Саксонии. Вторжение в собственную страну Августа II, его наследственную землю, привело к быстрому результату: в сентябре в поместье Альтранштедт неподалёку от Лейпцига был заключён мир, в котором Август отказывался от польского троны, признал назначенного шведами Станислава Лещинским королём Польши, а также пообещал больше не поддерживать врагов Швеции, в том числе и Россию. Шведская армия временно осталась в Саксонии, где и содержалась за счёт саксонской казны. Русские войска, присланные в помощь Августу и находящиеся в его власти, были переданы шведам в качестве военнопленных. После семи лет двое из трёх членов союза против Швеции были выбиты из игры.

Переговоры Августа с Карлом проходили скрытно и оказались для европейских дворов большой неожиданностью. Сам Август давно тяготился польской короной, настолько проблемным оказалось управление Речью Посполитой. Соглашением со Швецией Август нарушил обещание перед Россией не заключать сепаратных договоров и свои союзнические обязательства. После Полтавской победы Август вновь занял польский престол и восстановил в кое-какой форме отношения с Петром, но Лифляндии Польша не получила, хотя изначально ей это было её обещано.

Сам договор курфюрста со шведским королём был весьма невыгоден Саксонии, но некоторые статьи были особенно неприятны России. Например, выдача в качестве военнопленных остатков московского отряда, который прошёл такую даль, вытерпел столько горьких лишений, пролил столько крови за курфюрста. Русский уполномоченный при саксонском дворе лифляндский дворянин Паткуль был передан шведам, несмотря на его дипломатический сан, и Карл казнил его, как своего бывшего подданного и изменника, мучительной казнью.

В течение нескольких месяцев шведская армия оставалась на месте. Она отдыхала, пользуясь всеми благами богатой завоеванной земли и готовясь к новому большому походу, пополняла и укрепляла свои ряды.

Подготовка к отражению шведского нашествия

После ужасного нарвского разгрома среди всеобщего уныния Пётр не потерял присутствия духа и с ещё большим рвением принялся за подготовку вооружённых сил. 12 декабря 1700 года царь отправился в Москву, где сделал распоряжение относительно усиления армии, приказав князю Голицыну и новгородскому окольничему Апраксину набрать 12 драгунских полков.

Меди для пушек не хватало, и чтобы восстановить артиллерию, потерянную под Нарвой, Пётр приказал снять часть колоколов с церквей и монастырей и перелить их в пушки. В течение одной зимы было изготовлено таким образом 268 медных орудий.

На северо-западе всю зиму кипела работа по укреплению Новгорода, Пскова, Печерского монастыря, Ладоги: «И окольничий князь Юрья Фёдорович, пришед с полками, стал под Печерским монастырем и, по указу государеву, приказал около Печерского монастыря рвы копать, и раскаты делать, и палисады ставить с бойницами, а около палисад с обеих сторон складывали дерном...И после того под Печерский монастырь подбегали шведы, три роты конницы, три роты пехоты. И был с ними бой от Печерского монастыря в 15 верстах; за помощью Божиею их, шведов, побили 60 человек да языков взяли 15 человек», — писал Желябужский.

В первое время после нарвской победы Карл ещё побаивался русской армии. Он оставил 6 000 войск для охраны шведских владений в Ингерманландии и 8-тысячный корпус Шлиппенбаха для защиты от русских со стороны Ливонии. Таким образом Карл почти на треть ослабил свою действующую армию, с которой он решил завоевать Речь Посполиту.

После нарвской битвы в русской армии большинство считало шведов непобедимыми. Пётр ободрял свои войска и старался приучить их побеждать шведов. С этой целью русские стали делать постоянные набеги на неприятеля, схватываясь с отдельными отрядами шведских войск — шведы отвечали тем же. Так продолжалось всю осень 1701 года. Первая победа была одержана 4 сентября под мызой Ряпиной. Эта победа возбудила такую радость во всей армии, что когда победоносный отряд Михаила Шереметьева, сына генерал-аншефа Бориса Шереметьева, возвращался, его встречали знамёнами и пушечными и ружейными салютами. Война всегда несёт разорение, и как писал Желябужский, после этого сражения «мызы их шведские пожгли, и с хлебом и со всем, а пожитки их, и лошади, и всякую скотину побрали ратные люди государевы».

А уже 29 октября 1701 последовала следующая, и теперь уже крупная победа — при Эрестфере, в 40 км от Дерпта. Здесь уже сам Борис Петрович Шереметьев разбил корпус Шлиппенбаха численностью 8 500 человек (по русским данным), за что обрадованный Пётр произвёл его в генерал-фельдмаршалы, а в Москве по этому случаю состоялся парад. На следующий год пришли новые победы. 18 июля Шереметьев вновь разбил Шлиппенбаха в сражении на реке Эмбах, близ Гуммельсгофа (в нынешней Эстонии). По русским данным шведов было 14 000 и их потери составили 5 490 человек и 15 пушек. Сам Шлиппенбах едва не попал в плен. С разгромом этого шведского корпуса вся шведская Лифляндия осталась беззащитной. Только в главных городах — Риге, Дерпте и Пернау (Пярну) — оставались более менее сильные шведские гарнизоны.

Карл, тем временем, удачно воевал, успехи в Польше и Саксонии вскружили ему голову и убедили в своей непобедимости. Из Стокгольма писали королю, что если он не вмешается, то остзейские (Ostsee — по-немецки Балтийское море) провинции могут быть потеряны. Но король не считал, что здесь есть какая-либо опасность. А между тем уже в 1703 году вся Ингрия была в руках России. 14 июля 1704 года был взят Дерпт (его ещё называли Юрьев-Ливонский). Что особенно ценно, из 133 пушек, 132 достались русской армии в исправном виде. А шведские пушки по качеству ещё были лучше русских. 13 августа 1704 года была взята, наконец-таки, Нарва, но с тяжёлыми потерями. Трофеев взяли 109 пушек, 18 мортир, 6 гаубиц, 310 бочек пороху, 15 000 ядер, 2 770 выстрелов картечей или дроби, 515 бомб, 7149 ручных гранат, 6 000 мушкетов и карабинов.

Лифляндское дворянство постепенно переставало верить в несокрушимость и непобедимость своих шведских властителей. Они видели, что в отвоёванных русскими землях живётся существенно спокойнее, чем в тех, что оставались ещё за шведами и которые русская армия постоянно разоряла своими набегами. В Прибалтике в силу разных обстоятельств сложилась традиция, что народы, её населяющие, либо были частью какого-либо государства, либо будучи формально независимыми, входили в какой-нибудь союз на правах подчинённости. Эта привычка сохранилась и сейчас. А во времена Северной войны прибалтийское дворянство без проблем переходило от польского к шведскому или русскому подданству.

Находясь в Польше, Карл регулярно получал точные донесения о событиях в Прибалтике. Находившиеся там шведские генералы Шлиппенбах и Левенгаупт пытались объяснить королю, что положение становится всё более серьёзным, и что пора подумать о более важных для Швеции делах, чем замена одного польского короля другим. Но Карл продолжал верить в то, что состояние русской армии осталось таким же, как и во время Нарвского сражения. Король понимал, что несколько увяз в польских делах, но он хотел создать безопасную базу перед вторжением в Россию. Когда Карлу докладывал о новых и новых успехов русской армии, он лишь презрительно улыбался. Узнав о закладке в устье Невы нового города (Петербурга) он произнёс: «Пусть царь трудится над закладкой новых городов, мы хотим лишь оставить за собой честь впоследствии забрать их».

Карл, как впрочем и все в Европе, не знал, какие и с какой скоростью идут изменения в России. Витворт писал в донесении от 14 марта 1705 года: «Так царь положил широкое основание развитию своих морских и сухопутных сил. Мощью собственного гения, почти без сторонней помощи, он достиг успехов, превосходящих всякие ожидания, и вскоре, конечно, возведёт своё государство на степень могущества, грозную для соседей, особенно для Турции». Беспокоясь о Турции, английский посланник не видел опасности для более развитых государств Западной Европы, и в то время даже и предположить не мог, что всего через несколько лет шведское могущество потерпит крах.

Пробыв зиму и весну в Москве и в Воронеже, где он занимался флотом, Пётр 12 июня 1705 года прибыл в Полоцк, где 17-го числа произвёл смотр своей, реорганизованной австрийцем Огилви, армии, которая выглядела настолько хорошо, что привела в восторг как царя, так и присутствовавших иностранных офицеров.

После смотра Пётр объявил поход и издал манифест, призывающий поляков встать под знамёна их законного государя. 1 июля, согласно плану, разработанного в Полоцке, армия выступила к Вильне (Вильнюсу), а Шереметьев с 13 300 войска был направлен в Курляндию с тем, чтобы отрезать Левенгаупта от Риги и вместе с тем обеспечить левый фланг и тыл русской армии со стороны шведов.

11 июля отправленный Шереметьевым отряд генерал-майора Бауэра численностью 1 500 драгун, проведя всю ночь в походе, на рассвете захватил шведов в предместье столицы Курляндии Митавы, смяли их, проложив путь через земляной вал в город и проломились через все улицы, хотя то были перекрыты баррикадами. Значительная часть гарнизона была изрублена, множество шведов потонуло в реке Лиелупе, но комендант успел запереться в крепости. В плен взяли трёх майоров, трёх капитанов, 17 унтер-офицеров и 55 солдат и отошли.

14 июля 1705 года русские войска взяли Вильно. Войска, вступавшие в город, встречал сам Пётр. К сожалению, радость длилась недолго: 15 июля Шереметьев был разбит генерал-лейтенантом Левенгауптом и отступил, хотя впоследствии выяснилось, что потери шведов были 3 000 против 2 000 у русских. Тогда Пётр с частью войск 1 августа двинулся в Курляндию, но Левенгаупт оттуда ушёл и укрылся в Риге. Пётр, осмотрев Ригу признал, что устраивать осаду пока преждевременно, но в утешение, после 17-дневной осады 4 сентября русские взяли крепость Митаву. Спустя неделю был взят Бауск, последнее шведское укрепление в Курляндии. Добыча была большая: 326 пушек, причём 43 редких тогда в русской армии больших гаубиц.

Дальше Северная война шла из-за Прибалтики, но не в Прибалтике. Когда Карлу говорили, что хорошо бы отвоевать что-нибудь назад, он объяснял, что не стоит беспокоиться об этих землях, ибо их судьба решится самым благоприятным образом после взятия Москвы и изгнания Петра. План короля был такой: окончательно прибрать к рукам Польшу и затем, обеспечив свой тыл и усилив себя войском поляков, которых нужно будет принудить к союзу, идти спокойно прямой дорогой на Могилёв — Смоленск — Можайск — Москву (прямая дорога в могилу для многих шведов, французов и немцев).

В конце августа 1705 года главные силы русской армии вышли из Вильно и 10 сентября прибыли в Гродно, который в настоящее время расположен в 15 км от белорусско-польской границы и в 30 км от белорусско-литовской границы. Пётр полагал, что пока Гродно в русских руках, главные литовские магнаты и зависимая от них шляхта будут на стороне Августа, то есть на стороне России, поэтому здесь нужно было находиться как можно дольше. Гродно стал главной квартирой армии, и началось долгое гродненское сидение. В Курляндии был оставлен генерал-майор Родион Христианович Бауэр (Боур), швед (англичане считали его немцем) по происхождению, с 6 полками. Сам Гродно стали интенсивно укреплять, и по окончанию этих работ Пётр расположил войска на зимние квартиры. 28 октября в Гродно прибыл Август II, которого встретил сам царь. Помимо русских войск, здесь находилось до 4 000 саксонцев и 6 000 войск польско-литовского князя Вишневецкого. Русской пехоты было 12 000. Часть войск ушла с Шереметьевым усмирять бунт в Астрахани, который подняли переведённые туда стрелецкие полки. Численность армии, которую можно было здесь собрать в случае нужды, не превышала 20 000. При этом 6-тысячный отряд русских войск находился в союзной Саксонии.

Гетман Мазепа с 15 000 казаков выдвинулся ко Львову, но против шведов они были слабы, и лучшее им применение было в разорении имений приверженцев Лещинского. В Бресте стояли литовцы, сторонники Августа, но их численность была непостоянна, так же, как и их верность. К тому же, главнокомандующий литовскими войсками Вишневецкий и его заместитель Огинский сильно враждовали между собой.

Тем не менее фельдмаршал Огилви считал все эти силы достаточными, чтобы удержать оборонительную позицию. Хотя это было бы непросто в местности, в которой единственной естественной преградой являлся Неман, через который было множество переправ, разнесённых друг от друга на значительные расстояния, так что защищать их было крайне проблематично. Сам Огилви намеревался в ближайшее время покинуть русскую службу, ссылаясь на конфликты с Меншиковым.

Заняв Гродно, укрепив русское положение взятием курляндской Митавы, отрезав генерала Левенгаупта в Риге, Пётр собирался вести боевые действия в Польше, чтобы этой войной в Великопольше и польской Литве возможно дольше препятствовать движению в Россию Карла со шведской армией и польской армией Лещинского.

Тем временем в прибалтийский вопрос вмешалась Пруссия. Точнее, это был Бранденбург, но в 1701 году бранденбургский курфюрст провозгласил себя королём Прусским, и название Пруссия постепенно распространилось на все владения Гогенцоллернов. Посланник короля Кайзерлинг прибыл уговаривать Петра вывести войска из Курляндии и отдать герцогство под покровительство Пруссии, которая предлагала охранять его от шведов и всякого другого неприятеля. Интерес прусского короля заключался в намерении посадить там своего племянника, наследного принца. Сама же Пруссия соблюдала строгий нейтралитет.

Хотя Петербург вовсю строился, и Нарва была отвоёвана, торговля через балтийские порты была заблокирована шведским флотом. Пётр опасался, что когда закончится война за испанское наследство, Англия и Нидерланды обратят внимание на север Европы и могут заключить союз со Швецией с целью закрыть Балтийское море для русских. Политические и военные перспективы в конце 1705 года выглядели для России не очень оптимистичными.

Москве не были известны намерения короля Карла. Он был скрытен, решения принимал быстро, армия его двигалась стремительно. Из Польши, где он стоял, шведский король мог двинуться на юго-запад в Саксонию или на северо-восток, в Ингрию, попытаться отвоевать Нарву, разрушить строящийся Петербург, очистить от русских Ливонию, вернуть Курляндию.

Война — дело разорительное, одним полякам ежегодно выплачивали субсидию в 200 000 талеров на содержание армии, да и в стране было неспокойно, поэтому Пётр обратился к прусскому и английскому посланникам, чтобы их государства стали посредниками в мирных переговорах с Швецией; но Карл выдвигал неприемлемые условия да и вообще, не сильно стремился к миру. Даже предложения об обмене пленными не находили ответа.

Русское командование считало, что сначала осенью болота и речные преграды, а потом зимой морозы задержат движение Карла к Гродно до начала лета 1706 года. Не ожидая зимнего наступления шведов, Пётр 7 декабря 1705 года выехал в Москву, поручив главное руководство армией нашедшему у него убежище Августу II. Отъезд государя был вызван отчасти его болезнью.

Хотя Пётр не знал планов шведского короля, но разные варианты рассматривал. Цель войны с точки зрения русского командования на тот момент заключалась в том, что всячески препятствовать Карлу захватить Польшу. Для этого Августу оказывалась помощь войсками и деньгами. Нужно было всеми мерами стремиться к тому, чтобы война шла как можно дольше на территории Польши и Литвы. Соответственно, нужно было держать войска в тех частях Речи Посполитой, которые граничат с русскими владениями, то есть в Литве и польской (на тот момент) Белоруссии.

Но у Августа был свой план, заключавшийся в том, что вся тяжесть войны должна была пасть на Россию, и русская армия вовсе не входила в Польшу, а воевала в прибалтийских шведских провинциях.

В конце 1705 года передовые посты русских драгун расположились в Пултуске на реке Нарев в 60 км к северу от Варшавы, остальные драгунские полки вместе с саксонской кавалерией разместились вдоль Буга до Бреста. Вся пехота была расквартирована возле Гродно. Русские генералы полагали, что наступление шведов вряд ли возможно при недостатке фуража и предстоящих морозах, да и расположение союзных войск было достаточно выгодным для обороны.

Но ход событий сделал неожиданный поворот. В Польше к концу лета 1705 года власть собственно Августа II была почти ликвидирована, и шведский король подумывал о вторжению в Саксонию. Однако его остановили слухи, подтвердившиеся в сентябре, что Пётр с очень большой армией вошёл в Литву, что его главные пехотные силы заняли Гродно, а кавалерия сосредоточилась в Минске. Прежде, чем идти в Саксонию, Карл решил покончить с этим русским вторжением в польские владения. Начало зимы он провёл в Варшаве, а затем, дождавшись наступления зимнего пути, неожиданно 28 декабря быстро двинулся в поход на север с 5 000 пехоты и 7 000 кавалерии, 13 января 1706 года Карл перешёл замёрзший Неман в нескольких километрах севернее Гродно и утром 16 января расположился близ города. Русская армия едва успела отойти с зимних квартир в крепость, причём только от захваченных пленных она узнала, что подошёл не какой-то отряд, а сам король с армией. Артиллерия открыла огонь по неприятелю, а пехота заняв свои посты, стала ждать приступа.

Польский король Август 17 января ночью тайно покинул город и отправился в Варшаву с частью польских и саксонских войск. Он считал, что поскольку шведы во главе с королём перешли в Литву, то дорога к польской столице оказалась свободной. Август хотел соединиться с главными силами своей саксонской армии. При этом он увёл из Гродно почти ⅔ всей конницы (в том числе всю саксонскую), находившейся в гродненском укреплении и 4 русских полка. Командование он передал престарелому австрийскому фельдмаршалу Огилви, который доживал уже последние месяцы своей русской службы.

В сравнению с русской армией шведская была ещё сильна, и это её передвижение серьёзно осложнило положение русских войск. Сам по себе внезапный штурм Гродно был не так опасен — 30 000 войск гарнизона при довольно исправных укреплениях позволяли выдержать первый удар. Огилви даже желал осады, полагая, что это приведёт к поражению шведов. Опасность представляла длительная голодная осада.

Однако Карл, произведя рекогносцировку, убедился в неприступности гродненской цитадели, отступил и расположился километрах в 70 восточнее от Гродно в городке Желудке, то есть в тылу русских войск.

На военном совете русской армии генералы стали перебирать варианты дальнейших действий. Идти против шведов сочли нецелесообразным, поскольку не было лошадей ни для конницы, ни для артиллерии. В случае, если же Карл атакует Гродно, то решили обороняться. Но была опасность, что неприятель, не атакуя, расположится по деревням в нескольких километрах от города и этим отрежет путь к отступлению. Тогда ни провианта, ни конских кормов ниоткуда уже получить будет нельзя. К шведам могла пристать и Литва, видя, что русская армия обложена.

Узнав о нападении шведов, больной Пётр 7 января 1706 года выехал к армии. Но попасть в Гродно он не мог, поскольку на пути стояли шведы.

Тем временем из Польши пришли неприятные вести. Под Фрауштадтом (сейчас Всхов в Польше), 13 февраля 1706 года шведы разгромили объединённую русско-польско-саксонскую армию. Саксонцы и поляки бежали опрометью с поля боя, почти не сопротивляясь, потеряв всю артиллерию и обоз, хотя их было 30 000 человек против 8 000 шведов. Только русские мужественно сражались и почти все погибли.

В этой битве обнаружилась непонятная, истинно звериная жестокость шведов именно относительно русских. Ведь в этой сборной армии саксонского генерала Шуленбурга, потерпевшей такой разгром, были и саксонцы, и поляки, и даже французы, служившие в саксонской армии, и, наконец, русские. После своей победы шведская армия брала в плен всех, кто не был убит и не успел убежать. Всех, кроме русских. Согласно королевскому указу их просто убивали. Причём, как записано в Журнале Петра Великого «положа человека по 2 и по 3 один на другого кололи их копьями и багинетами [штыками]». Таким варварским способом шведы истребили 4 000 безоружных русских пленных после боя.

Полученная в Москве новость о поражении союзной армии вызвала большое смятение, поскольку планы войны строились на соединении русской и саксонской армий. Исходя из этой надежды и удерживались позиции в Гродно. Жалко было и 1 600 000 талеров, выплаченных Августу, чтобы он воевал хоть сколь-нибудь успешно. Пётр решил приостановить субсидирование польского короля, хотя тот постоянно жаловался на финансовые трудности.

Теперь пропала надежда боевыми действиями в Польше задержать шведов, и из Гродно нужно было отступать (в те времена старинный русский город Гродно относился к Польше). Но как отступать, ведь была опасность, что шведы догонят армию и заставят принять сражение, которое, скорее всего выиграют? Сообразительный Пётр написал Огилви подробную инструкцию, в которой объяснил, как уйти от Карла. Царь рассчитывал, что лёд, тронувшись весной, разломает мост, устроенный шведами через Неман выше Гродно. Поэтому нужно заранее изготовить мосты, и когда Неман вскроется, перейти по ним при плывущем льду, поскольку в этом случае шведы не смогут навести свою новую переправу Затем идти в сторону Слуцка, где есть гарнизон и припасы. Но Неман нужно переходить, сразу же, как только на нём начнёт ломаться лёд, и пока ещё не вскрылись малые речки. Всё, что невозможно будет утащить с собой — утопить, даже артиллерию; главное — увести людей.

Так и сделали; 23 марта начал трещать лёд на Немане, и на следующий день началась переправа. Город покинули быстро и благополучно, а «пушки, и свинец, и всякие припасы полковые артиллерные пометали в реку, а телеги пожгли», записал Желябужский в своём журнале. Болота и реки прикрывали отступление. Поход был тяжёлый: часто приходилось проводить весенние холодные ночи под открытым небом. 4 апреля армия пришла в Брест, где была первая ночёвка после 12-дневного перехода. 14 апреля в Ковеле Меншиков устроил войскам смотр и раздал солдатам по полтине.

Карл пытался перерезать путь отступления русской армии, но у него не получилось. Вскрывшийся Неман уничтожил построенный шведами мост, и только 3 апреля, построив новый, шведы смогли, наконец, перейти Неман и начать погоню за Огилви, но тот уже был у Бреста.

Русская армия, вышедшая в конце марта из Гродно, пошла на Минск, а Карл погнался за ней не по той дороге, по которой она шла, а уклонился сильно влево от линии её движения, в направлении Пинска.

Карл шёл лесами и топями Литвы, шёл по белорусскому Полесью, теряя людей, теряя орудия, подвергая страшному разорению край, сжигая деревни, свирепствуя так, что даже ко времени более позднего шведского похода в 1708 году Полесье ещё не оправилось от этого неистового разорения. Королю хотелось во что бы ни стало догнать и разбить ушедшую русскую армию Измучив вконец своих людей, потопив много солдат в белорусских болотах и потеряв там немало пушек, он всё-таки русских не догнал, со своими голодными солдатами и истощёнными лошадьми дошёл до Пинска, и тут оказался буквально окружён морем разлившихся в половодье рек и ручьёв.

Сражения с ушедшей из Гродно русской армией, которое искал Карл, так и не произошло, и дело ограничилось мелким столкновением, когда шведы уже вошли в Пинск.

Выход русской армии из Гродно, и затем быстрая и благополучная её переброска в русские пределы на тот момент были уже сами по себе большим военным достижением Петра, учитывая состояние русской и шведской армий. Но Карл не просто упустил русскую армию, он так повёл дальнейшую кампанию, что нанёс собственной армии большой вред.

Целый месяц длилась неудачная и необычайно тяжёлая для шведских войск погоня за русской армией. Затем началось долгое возвращение с отклонениями, блужданиями, остановками и дальнейшим разорением Полесья и Литвы. Карл, не достигнув той цели, которую он себе поставил, занялся другой задачей: он пожелал, раз его занесло в эти места, поддержать своего ставленника Станислава Лещинского. Для этого он разорял и неистово грабил имения приверженцев Августа — Радзивиллов, Вишневецких и других. Его солдаты, впрочем, наголодавшись в первые два месяца похода, не очень разбирались в тонкостях польской политики и поэтому, ограбив сторонников Августа, они начали грабить сторонников Лещинского. Это закончилось только в июне 1706 года, когда Карл отправился в Саксонию.

Неудача Карла имела два плюса для русской армии. Во-первых, она получила отсрочку в несколько месяцев для подготовки к обороне при неизбежном будущем шведском нашествии. Во-вторых, разорение Литвы и Полесья через два года, в 1708 году, имело для шведов более тяжёлые последствия, чем для русских, которые менее зависели от ресурсов местного населения, чем армия Карла.

Начиная с весны 1706 года Пётр готовился к вторжению врага в русские пределы. В тылу действующей армии было собрано более 15 000 человек, из них старослужащих 8 000, а рекрутов (новобранцев) — 7 000. Расположены войска были в Полоцке, Смоленске, Орше и Минске. Несколько тысяч обещал привести гетман Мазепа. Врага ждали в Минске, Смоленске, Брянске и на Украине. Курляндию было решено бросить, взорвав укрепления, а вооружить Смоленск, Полоцк, Великие Луки, куда свозили взятые у неприятеля пушки. Пётр не так беспокоился о войске, стоявшем в Литве, как о западной границе, которая была слабо защищена. Особенно мало было конных частей.

В июле пришло неприятное известие из Пруссии: посланник короля официально заявил, что учитывая сложившиеся положение дел, король не может далее откладывать признание Лещинского королём Польши, поскольку Август реальную власть потерял. Берлинский двор рекомендовал Петру признать Лещинского, заключить мир со шведами, вернуть им завоёванные земли и компенсировать им убытки, понесённые в Ливонии. В Москве были этому крайне удивлены, поскольку ещё совсем недавно Пруссия держалась нейтрально, не влезая в польские дела, а сейчас предложила быть посредником в заключении сепаратного мира со Швецией.

Но поскольку Август ещё продолжал сопротивляться шведам в Литве, пруссаки вдруг уведомили Москву, что повременят признавать Лещинского. Такая переменчивость привела Пруссию к утрате доверия со стороны России.

Летом главные силы русской армии дислоцировались вокруг Киева, а Август находился в Новогрудке (между Гродно и Минском). В это время Карл XII вступил в Саксонию и начал собирать с неё огромную контрибуцию. В Польше король оставил генерала Мардефельда с 7 полками: 4 тысячи пехоты и столько же кавалерии. Лещинский в сентябре с двумя шведскими полками и 8 000 поляков двинулся к Кракову.

Меншикову было поручено уничтожить отряд Мардефельда и ускоренными маршами он двинулся к Познани. 23 августа он с кавалерией отправился к Луцку, чтобы соединиться с Августом и идти с ним в Польшу или Саксонию. Карл между тем двинулся к силезской границе в направлении Калиша, что в 200 км западнее Варшавы, то есть он направился в Саксонию. Польский король со своей армией двинулся ему вдогонку в юго-западном направлении.

13 сентября Меншиков со своей кавалерией прибыл в Люблин и во второй половине сентября соединился с Августом. У союзников было теперь 22 000 конницы. «Королевское величество, писал Меншиков Петру, зело скучает о деньгах [Пётр обязался платить Августу 200 тысяч ежегодно для содержания саксонских войск] и со слезами на один у меня просил, понеже так обнищал: пришло так, что есть нечего». Сам Меншиков к тому времени был настолько богат, что дал бедному королю взаймы собственных денег 10 тысяч ефимков.

18 октября 1706 года при Калише состоялась битва, в которой русско-польско-саксонские войска под командованием Августа II и Меншикова за три часа разбили шведов под командованием генерала от инфантерии Мардефельда, которого взяли в плен вместе с 6 полковниками. У шведов было 8 000 человек да ещё 24 000 поляков. С русской стороны в битве участвовало 8 000 драгун вместе с 4 000 саксонцев. Атака началась в 4 часа вечера, а к 6 часам всё было закончено. Наступившая темнота позволила части шведов и поляков Лещинского убежать. Вся артиллерия и обоз достались победителям. Потери шведов составили (по русским данным) 5 000, да ещё было убито 1 000 союзных им поляков. Пленных взяли 2 598, среди них было 493 француза. Русские потери убитыми и ранеными составили 138 человек. О всяком случае, так было указано в официальной ведомости.

А между тем по Западной Европе стали распространяться слухи о заключении мирного договора между Карлом XII, Августом II и Лещинским ещё до Калишского сражения. Но в европейских правительствах к ним отнеслись с крайнем недоверием, поскольку никто не слышал о подготовительных работах к подписанию такого соглашения.

Сам Пётр в это время находился на севере. 12 октября он подошёл к Выборгу с целью взять город, но погода испортилась, стало не хватать фуража для лошадей и царь посчитал правильную осаду невозможной. Город три дня подвергали бомбардировкам и значительная часть его выгорела. 30 октября армия вернулась в Петербург.

В декабре 1706 года русским правительством был получен текст договора саксонского курфюрста со шведским королём, и предательство Августа подтвердилось. Пётр воспринял это известие с бóльшим спокойствием, чем можно было ожидать, и своим видом показывал, что он не пал духом, оставшись один на один с могущественным противником.

На зиму Карл расположился в Саксонии. А Пётр с 28 декабря 1706 года до 30 апреля 1707 года провёл в Жолкиеве (около Львова). Здесь царь созвал главный генералитет во главе с Меншиковым и Шереметьевым. Ситуация была сложной, вторжение Карла представлялось неизбежным, а союзников уже не было. Пётр весной 1707 года обратился к французскому королю Людовику XIV с просьбой быть посредником в переговорах со Швецией, но Карл решительно отверг все предложения, заявив, что он заключит мир только тогда, когда Россия откажется от всех завоеваний, начиная с Петербурга и компенсирует все военные издержки.

Составляя планы по дальнейшему ходу войны, Пётр не допускал мысли об оставлении Прибалтики. Уступка балтийского побережья была бы хуже всего, даже хуже возможного нападения на Украину и на Смоленск и Полоцк.

Нужен был план отражения агрессии с учётом реальных возможностей русской и шведской армий. Такой план, получивший название жолкиевского, был разработан и в целом осуществлён. Был принят план Шереметьева, который предлагал не отваживаться на сражения в Польше, а отступать вглубь страны, опустошая проходимую местность и лишая врага продовольствия и фуража. Дороги нужно было портить, мосты сжигать.

В то время Пётр полагал, что Карл двинется из Саксонии прямо на Украину, в Киев. Но он не думал, что это будет очень скоро. Ещё в первые дни пребывания в Жолкиеве Пётр считал, что Август II, оставшийся курфюрстом Саксонии, вступит в союз с Карлом и шведы с саксонцами вторгнуться во владения австрийского императора. Слухи об этом до Петра постоянно доходили. Такое развитие событий было бы крайне выгодным для России. Во-первых, это дало бы время для лучшей подготовки к отражению нападения шведов. Во-вторых, появилась бы возможность привлечь к союзу против Карла не только Австрию, но и Англию. Если бы шведы вторглись в Австрию, то она выбыла бы из борьбы за испанское наследства. В таком случае Англия осталась бы одна против Франции. Но слухи о движении Карла в Австрию не оправдались.

Часть русской армии была в то время в Польше. Пётр понимал, что армия в чужой стране не может быть уверенной в победе, а при поражении отступать будет сложно, и ей, возможно, будет грозить истребление от шведов. Следовательно, армию нужно отвести в Россию. Решено было избегать генерального сражения, а терзать врага нападениями небольших отрядов, преимущественно конными. Пётр не раз говорил об опасности решающего боя, ибо в результате можно всё потерять.

Войска начали отходить на восток, создавая около русской границы двухсотвёрстную зону выжженной земли, где не было ни людей, ни продовольствия. Русские границы были хорошо укреплены от Киева до Новгорода.

Гетман Литвы Вишневецкий был пока ещё на стороне России, но ходили слухи о его переговорах со сторонниками Лещинского, поэтому отправка ему 70 000 рублей субсидии была задержана, пока намерения гетмана не выяснятся с большей определённостью. Русское правительство делало даже попытки найти на польский престол нового кандидата, менее покорного шведам. Это было возможно, поскольку значительное количество шляхты Лещинского терпеть не могла. Весной 1707 года польский сейм принял резолюцию: 1) не признавать Лещинского королём; 2) возвести на престол другое лицо; 3) признать царя защитником вольностей Речи Посполитой и её свободного выбора. При этом предлагалось царю определить кандидата на польскую корону, но желающих было мало. Сейм также разрешил русской армии снабжаться провиантом на территории Польши.

А тем временем в Россию прибыл агент персидского шаха и привёз с собой, кроме двух львов и нескольких персидских лошадей, предназначенных в подарок царю, весьма значительное количество шёлка-сырца и других товаров. Это был задел под восточную торговлю.

Были произведены дополнительные наборы в армию. Войска пополнились дьяками, подъячими и церковниками, «которые гуляли без дела». Подобные люди привлекались в армию, поскольку многие из тех, кто подлежал отбыванию воинской повинности, бежали на Дон, увеличивая собой число недовольных властью. Правительство требовало выдать беглецов, но казаки не выдавали, — вследствие чего в октябре 1707 года вспыхнул бунт под руководством Булавина, причинивший столько неприятностей Петру.

В мае 1707 года польский сейм в Люблине продолжил обсуждение кандидатуры на престол. Для прикрытия сейма Пётр стянул пехоту к Висле. Австрийский император прислал царю письмо, что признал Лещинского королём Польши, объясняя этот шаг сложившимися обстоятельствами.

Попытка шведов пройти на Москву через Смоленск

В течение зимы и весны 1706-1707 годов Карл XII оставался в Альтранштедте в Саксонии, где его окружали немецкие князья и дипломаты великих держав Европы. Весной прибыл герцог Мальборо (Черчилль) и пытался убедить Карла XII принять участие в войне за испанское наследство на стороне Англии. Но Карл XII упорно придерживался собственных планов похода против России — ныне его единственного противника в Северной войне.

Пока шведское войско было глубоко вовлечено в затянувшуюся и, как могло показаться, бессмысленную войну в Польше, Пётр получил очень нужную ему передышку. Русские войска за это время были реорганизованы и приобрели важный опыт, а также восстановили веру в себя благодаря ряду выигранных сражений в Прибалтике. Россия сумела пробиться к Балтийскому морю. Нотебург (Орешек), Нарва и Дерпт (Юрьев) уже несколько лет снова были в русском владении. Всё это Карл собирался исправить.

Шведский король постепенно пришёл к мысли, что его планам окончательно закрепиться на всём побережье Балтийского моря мешает Московское царство и он решил его уничтожить.

Угроза со стороны шведов была вполне реальной. Карл XII считал, что русские должны быть наказаны за попытки вернуть свои владения в Прибалтике, причём полным уничтожением их государственной самостоятельности. Карл планировал войти в Москву, согнать Петра с престола, посадить вассалом либо молодого знатного шляхтича Якуба Собеского, либо, если тот заслужит, — царевича Алексея. Псков и Новгород отойдут, как и весь север России, к Швеции. Украина, Смоленщина и другие западные русские территории — к вассальной, покорной шведам Польше, а остальная Россия будет разделена на удельные княжества, как было встарь, ещё до возвышения Москвы.

Относительно того, был ли поход Карла на Москву авантюрой или продуманной операцией, спорят до сих пор. Поскольку сейчас мы знаем, что это мероприятие закончилось для шведов катастрофой, и знаем, как Россия мобилизовалась для отражения агрессии, то напрашивается вывод, что общие ресурсы России обрекали такой поход на заведомую неудачу. Да и более поздние нашествия французов и немцев подтверждают эту мысль.

Однако в шведской исторической литературе считают, что у шведов были веские основания надеяться на удачу. Сам Карл XII был незаурядным полководцем, обладавшим несомненным тактическим и стратегическим талантом. И разумеется, у него был реальный план победы над русской армией и взятия Москвы, учитывающий разнообразные обстоятельства как политические, так и географические, а также оценку боевых качеств армии противника.

Но замкнутый и сдержанный, Карл этими планами ни с кем не делился. Хотя имеются сведения, что поход на Москву Карл задумал, ещё находясь в Саксонии и говорил об этом с австрийским послом. Английский посланник в России Витворт в донесении о Полтавском сражении описывал, как после победы «царь пригласил шведских генералов к обеду, обходился с ними весьма учтиво, и между прочим спросил генерала Реншёльда, как сильно было войско шведское в день сражения? Реншёльд отвечал, что ни он, и никто другой не может отвечать на сей вопрос, кроме короля; ибо ему одному будто бы приносили списки и он их никому не сообщал. Однако фельдмаршал полагал, что можно было всего на все считать до 30000 человек, между коими 19000 было войска регулярного, а остальные казаки. На другой вопрос, как с столь малочисленным, войском могли шведы отважиться идти так далеко в чужую, обширную страну, фельдмаршал отвечал, что случилось не по их совету, и что они, как верные слуги, беспрекословно обязаны были повиноваться повелениям своего государя».

Особенность политической ситуации того времени состояла в том, что два восточноевропейских государя, Пётр I и Август II, соединились против третьего — Карла XII. И перед шведским королём восточноевропейский вопрос выступил во всём его грозном значении. Вся политика Карла показывает, что он ясно осознавал сущность проблемы и составил грандиозный план её окончательного решения. Глухой ко всем увещеваниям перенести центр тяжести шведской политики на запад, король ясно видел, что тогдашняя Швеция была в высокой степени восточноевропейским государством.

Карл не хотел ограничиваться полумерами и временными успехами. Он добивался, чтобы оба его противника были навсегда лишены возможности угрожать могуществу Швеции в Восточной Европе. Поэтому он желал, прежде всего, освободить Польшу от унии с Саксонией, которая привела Польшу к сближению с Россией и к вражде со Швецией. И когда это было достигнуто, и Польша стала союзницей Швеции, настала очередь расправиться с Петром. Поэтому справедливо утверждать, что стратегия Карла в 1707-1708 годах вполне согласовывалась с его политикой.

Естественно, возникает вопрос: мог ли вообще Карл думать, что с имевшимися в его распоряжении силами (32000-33000 собственного войска, 8000 Крассау, 12000-16000 Левенгаупта, 16000 поляков Лещинского и казаков Мазепы) он сможет победить противника, главные силы которого состояли из 57500 регулярных войск и некоторого числа иррегулярной калмыцкой конницы, 16000 Боура, наблюдавшего за Левенгауптом, и около 16000 поляков, сторонников Августа?

Следует признать, что шведская армия в то время по своим качествам несомненно превосходила русскую и, как признаётся всеми, отличалась высшими по тому времени военными достоинствами. Поэтому нельзя сказать, силы Карла были слишком слабы для выполнения поставленных задач. Проигрывая в количестве, шведы имели преимущество в качестве.

Кроме того, во время похода через Польшу Карл принимал турецкого посла и завязав отношения с Турцией, мог надеяться, что турки и крымские татары в более или менее близком будущем также выступят против царя. Наконец, внутреннее состояние России — глухое брожение, масса людей, недовольных Петром, тайные переговоры с Мазепой, Булавинское восстание — всё это давало новые надежды на успех. Некоторые шведские историки считают, что у Карла было никак не меньше шансов на успех, чем у Наполеона в 1812 году. Правда, у обоих не получилось — ну, значит, не судьба.

Весной 1707 года шведская армия начала перемещаться из Саксонии в Польшу, и уже ни для кого не было тайной, что ближайшей целью будет поход на Москву. Шведы хорошо отдохнули в богатой немецкой земле и были в полной боевой готовности. Победы над датчанами, русскими, поляками и саксонцами вселяли в солдат уверенность в своём превосходстве над всеми врагами.

Хотя в Прибалтике русская армия одержала на шведами немало побед и взяла несколько городов, основную массу шведских войск это не волновало. Солдаты мало знали, что происходит в Ингерманландии, Эстляндии, Карелии, Ливонии. Они помнили только о своей первой встрече с русской армией под Нарвой в 1700 году, где легко разбили противника и он убежал, а затем их повели воевать в Польшу, Литву и Саксонию, где победы шли постоянно.

В начале мая 1707 года Пётр получил тревожное известие о движении Карла из Саксонии в Польшу. Он отправил указ об укреплении Кремля и Китайгорода в Москве. У Никольских и Спасских ворот начали строить редан (открытое полевое укрепление в виде рва, окопа, имеющее форму выступающего в сторону противника острого угла), а за рвом у Спасских ворот ещё и контрэскарп (искусственно срезанный под большим углом край склона или берега реки высотой не менее 2—2,5 м, обращённый передней частью к обороняющемуся); везде, где нужно, устраивали артиллерию для обороны города.

За известием о выходе Карла из Саксонии последовало и другое: шведы намерены идти к Киеву, и Пётр об этом уведомил гетмана Мазепу 11 мая 1707 года.

Царь дал указания Шафирову, послу в Англии, обратиться к герцогу Мальборо (Черчиллю) и королеве Анне за посредничеством в переговорах о мире со Швецией. В инструкциях говорилось, что можно согласиться вернуть шведам Дерпт. Если те не согласятся, то не возвращая Нарву, уплатить за неё денежную сумму. Но если шведы на это не согласятся, то отдать и Нарву. Но об отдаче шведам Петербурга даже и не думать.

4 сентября царь уехал из Варшавы в Литву, оставив командовать войсками Меншикова. Отряду Репнина было приказано отправится из Вильно на подкрепление Бауэру, который стоял недалеко от литовского города Биржай, где расположился перешедший к Лещинскому великий гетман Михаил Вишневецкий, к которому присоединился генерал Левенгаупт.

Москву продолжали готовить к нашествию. Осенью и зимой до 20 000 человек усердно работали над укреплениями вокруг и внутри столицы. Строились бастионы и формировались полки из московских жителей. Также укреплялись Можайск, Серпухов и Троице-Сергеев монастырь. Эти спешные и обширные работы в Москве и окрестностях вызвали некоторую тревогу у населения. В столицу отправили успокоительные письма от царя и правительства.

12 января 1708 года последовал указ Петра, согласно которому московские дворяне должны были по первому же требованию быть готовыми явиться в армию со своими людьми. В Москве должно было образоваться в случае приближения врага своё особое ополчение, независимое от регулярной армии.

В начале XVIII века Карл XII делал в Северной, Средней и Юго-Восточной Европе всё, что хотел. Шведский король не сомневался, что возьмёт Москву, выгонит Петра и посадит своего человека на российский трон. Соответственно, все земли в Прибалтике, отвоёванные русскими, опять станут шведскими. В начале 1708 года Карл, конечно, легко мог бы овладеть шведскими прибалтийскими (остзейскими) провинциями, но этим не достигалось самое необходимое — решительное ослабление русского могущества. Шведская армия не могла постоянно оставаться в этих землях, а едва она удалилась бы из них, вернулись бы русские и игра началась бы снова. Поэтому поход на Москву был неизбежен.

В главной армии у Карла было около 44000 человек. Предполагалось, что летом присоединится корпус Левенгаупта, стоявший в Курляндии и пополнявшийся рекрутами из Швеции. Численность этого корпуса должна была составить 15-20 тыс. человек. С корпусом должен был подойти огромный обоз с провиантом и военными припасами.

В Померании, частично в Прибалтике и Польше, стояло гарнизонами около 30000 с лишком человек, но они не должны были принимать участие в походе на Москву. Их задачей была охрана завоёванных земель.

Планируя осенью 1707 года наступление на Россию, Карл выбирал между двумя главными операционными направлениями: через Литву, к северу от Полесья, или через Волынь, к югу от него. Последний путь приводил шведов прямо к Киеву и на Украину, где казаки вместе с гетманом Мазепой могли быть склонены к соединению со шведами. Однако первый путь имел ценное преимущество: он проходил ближе к шведским прибалтийским провинциям и допускал взаимодействие с корпусом Левенгаупта в Курляндии.

Главной оборонительной линией русских в Польше являлась река Висла. Шведской армии предстояло с боем овладеть переправой и взять Варшаву. Но выступив из Альтранштадта в Саксонии 21 августа 1707 года и вступив в Польшу 10 сентября, Карл не пошёл на Варшаву, а начал стратегический обход правого фланга русской армии. У него было 20000 пехоты и 24500 конницы. Шведское войско было большим и сильным, хорошо снаряжённым и подготовленным. Новое оружие, новое обмундирование, военная казна, полная до краёв, и большой запас пуль, пороха, лекарств и всего остального свидетельствовали о тщательно проведённых приготовлениях.

19 сентября Карл перешёл реку Варте близ Слупце, что в 65 км восточнее Познани, где остановился, ожидая подкреплений из Померании, без которых он не хотел начинать серьёзных операций.

Уже здесь, в начале похода, ясно проявляется черта характера Карла, не соответствующая традиционному представлению о нём как о взбалмошном и импульсивном: осторожность, стремление избегать фронтальных атак, когда этого можно избежать, и склонность вытеснять противника из его позиций посредством обходов, без лишних людских потерь.

29 октября 1707 года король выступил из Слупце и направился на северо-запад, тогда как Варшава была в западном направлении; в Польше был оставлен генерал-майор Крассау с 8 000 человек. Через пять переходов король остановился возле Вроцлавка на Висле, что в 90 от Слупцы. Шведы достаточно долго простояли к западу от Вислы вследствие политических обстоятельств: ещё не был полностью закончен договор с австрийским императором о силезских делах. Кроме того, Карл ждал замерзания Вислы.

29 декабря 1707 года шведская армия перешла Вислу в направлении на восток. Тонкий лёд укрепляли соломой, досками и обливанием водой. Хрупкая опора прогибалась под ногами солдат, иногда повозки, лошади и люди исчезали в тёмных водах реки, но в общем и целом всё шло по плану. Позади осталась полностью высосанная Саксония и разорённая Западная Польша, а где-то впереди — отступающая русская армия. К 4 января армия достигла Цеханува, пройдя около 100 км на северо-восток. А отсюда шведы пошли через Пшасныш и Кольно в прежнем направлении на северо-восток, обходя русские позиции на реке Нарев.

Продолжалось мученичество Польши, которой пришлось расплачиваться за свою военную и политическую слабость. С одной стороны, её дочиста разоряли шведские войска. С другой стороны, множество русских отрядов старались разрушить как можно больше, прежде, чем противник доберётся до этих мест.

Перейдя Вислу, шведские войска продолжили свой путь на восток. Совершенно неожиданно они выбрали дорогу через Мазурию, большую и лесистую область рядом Калининградской областью, которая в те времена называлась Восточной Пруссией. Эти края до того времени не пересекала ни одна армия из-за крайне сложного рельефа: озёра и болота. Этим ходом Карл надеялся перехитрить противника, обойдя его позиции, и выманить русских из-за реки Нарев (вытекает из Беловежской пущи, правый приток Вислы) без боя.

Тремя колоннами шведы вошли в Мазурию. Идти было тяжело из-за плохих дорог и глубокого снега. Начались ожидаемые проблемы с местным населением. Крестьяне сначала пытались вступить в переговоры с армией, чтобы им самим определять, по каким дорогам ей идти и сколько они готовы были отдать на её содержание, но крестьянские представители были просто-напросто убиты шведскими солдатами. Вспыхнула короткая и очень ожесточённая партизанская война. Население ушло в леса, разобрало гати на болотах, а на лесных дорогах сделало засеки. Большие крестьянские отряды с мужеством отчаяния пытались остановить движение шведов через их страну. Нападения из засады случались каждый день.

Шведы отвечали с ужасающей жестокостью. В леса посылались отряды с приказом убивать каждого мужчину старше 15 лет, забивать весь скот, который невозможно было увести с собой, а также сжигать все деревни. Главной трудностью было выжать из непокорного народа достаточно продовольствия. Для этого без колебаний прибегали к старому испытанному средству — пыткам. В Мазурии жестокость армии доходила до того, что ловили маленьких детей, били их кнутом и делали вид, что вешают их, чтобы заставить родителей быть более сговорчивыми. Некоторые воинские части даже переходили от угрозы к её исполнению и убивали детей на глазах у родителей. Когда армия примерно через десять дней покинула заснеженные леса Мазурии и вышла на литовские равнины, она оставила за собой глухую пустыню.

По шведским источникам, ещё 20 января русские совершенно не имели сведений о направлении шведского движения. 21 января Карл быстро двинулся к Гонёндазу и оттеснив слабый русский отряд, без боя овладел трудной переправой через Нарев. До Гродно оставалось 75 км. В этот же день Пётр выехал из Новогрудска в Гродно, чтобы лично оценить обстановку.

Своими маршами Карл разрушил планы русской армии задержать противника на польских речных линиях. Без боя, даже без того, чтобы шведские главные силы были хоть раз были обнаружены, Карл вытеснил русские части из Польши.

Русская армия отступила за Неман. Эту преграду нельзя было обойти и шведам нужно было захватить переправу, что и было сделано, причём Карл показал своё умение маневрировать и способность, когда надо, наносить сильные молниеносные удары. Не предпринимая каких-либо обширных приготовлений, король быстро двинулся вперёд с одним авангардом и 26 января сильным, неожиданным ударом оттеснил русских за мост через Неман. В этот же день Пётр выехал из Гродно в Вильну, Меньшиков занял Минск.

28 января 1708 года король вместе с авангардом в 600 человек пересёк Неман и занял Гродно. Получив известие, что неприятель приближается, русские войска очистили город за несколько часов. Приказ разрушить за собой мост через Неман, протекающий через город, не был выполнен из-за предательства бригадира Мюленфельда, перешедшего на сторону шведов. Этот Мюленфельд исхитрился нагадить и русским и шведам. Военной разведки в те времена не было никакой, поэтому командование армий часто мало что знали о противнике. Перебежавший к шведам немец был, по-этому, ценным источником информации. Мюленфельд был очень пристрастным к русским и описал боевые качества русской армии в самом уничижительном смысле, причём, врал безбожно. Карл этому поверил и был убеждён, что рассеет войско русского царя одним движением руки, чем и объясняются его некоторые удивительные просчёты как командующего. Причём, даже потеряв абсолютно все свои полки под Полтавой, он оставался уверенным в исключительной слабости русской армии.

В последние дни января 1708 года вся шведская армия перешла Неман и война вступила в решающую фазу.

Пётр понимал энергичный характер шведского короля, чувствовал превосходство его войска, и предвидел благополучный исход войны только при следующих обстоятельствах: по возможности избегать встречи с главными силами противника; увлекать его вглубь страны, ему мало известной; нападать на его отдельные отряды; затруднять движение при переправах через реки и уничтожать по пути следования запасы продовольствия. Ослабив таким образом мало-помалу неприятельскую армию, Пётр рассчитывал впоследствии быстро перейти из обороны к наступлению и одним генеральным сражением решить судьбу всей кампании.

Однако отлично устроенное шведское войско под руководством смелого и решительного полководца, искусно скрывавшего свои замыслы, заставляло не раз задумываться Петра о выполнимости своих планов.

В начале 1708 года российским командованием рассматривались два основных направления движения врага: на Москву и на Петербург. Первое направление прикрывалось главной армией фельдмаршала Шереметьева 83000 человек, второе — ингермандандским корпусом адмирала Апраксина численностью 24500. В главной армии был корпус Боура с 16000 человек, который стоял в Дерпте (Тарту). Он мог присоединиться либо к Шереметьеву, либо к Апраксину.

Пётр видел три варианта наступления шведов. В первом Карл из Польши соединившись с Левенгауптом, пришедшим из Риги, пойдёт на Псков, а значит на Петербург. В этом случае против 51000 шведских войск выдвигался Шереметьев с 83000 главной армии. При этом варианте на Петербург от Выборга двинется корпус генерал-майора Любекера со своими 12000 шведов, но против него выступит Апраксин с 24500. Таким образом, у русских будет 107500 против 63000 шведов.

При втором варианте Карл, соединившись с Левенгауптом, пойдёт на Могилёв с 51000 солдат, чтобы затем через Смоленск двигаться к Москве. Против него выступят те же 83000 Шереметьева. Ну а Любекера встретит Апраксин.

В третьем варианте Карл с главной армией идёт на Москву, а Левенгаупт и Любекер соединёнными силами ударят на Петербург. Тогда корпус Боура (16000) присоединяется к Апраксину, и у русских будет 40500 против 28000 шведов. На московском направлении остаётся главная армия шведов с 31000 солдат против 67000 у Шереметьева. Таким образом, русская армия на всех направлениях имела численное превосходство.

Победа в войне определяется множеством разных обстоятельств. За исключением монгольского нашествия, во всех остальных случаях вражеского вторжения Россия по численности населения превосходила противника. Это позволяло несмотря на большие потери в армии восстанавливать её численность. Большая территория позволяла русским войскам достаточно долго отступать, избегая больших сражений, которые могли решить судьбу страны в пользу врага. При таком отступлении силы вражеской армии уменьшались и, в итоге, она проигрывала. Сложные природные условия, и как следствие — плохие дороги, осложняли продвижение противника вглубь российской территории. Погода в России часто бывает неблагоприятной: весенняя и осенняя распутицы, дожди, зимой морозы и густые сугробы. Это существенно ослабляет боевые и моральные качества вражеских войск, значительно уменьшает скорость продвижения вторгавшихся в российские пределы армий, давая время русскому правительству провести мобилизацию, накопить военные припасы и, в конце-концов, разгромить врага и выбросить его остатки из пределов государства.

Нападавшие на нашу страну государства долго готовились к войне, дожидались того времени, когда они получат над Россией значительное превосходство в военной и экономической областях, поэтому в первое время нападения враг был сильнее. Однако во всех войнах, связанных со вторжением на её территорию, Россия оказывалась победителем. Проигравшая сторона всегда своё поражение объясняло естественным преимуществом России: обширной территорией, природой и погодой. Это действительно так, но ведь у этого была и обратная сторона. Суровые природные условия жизни не давали России достичь того уровня жизни и накопить столько богатства, как в Европе. В российских условиях всё достигается большими усилиями и большими затратами. Плохие дороги, в частности, объясняются тем, что их приходится прокладывать на большие расстояния, преодолевая сложный рельеф, а поддерживать в исправном состоянии обходится дорого из-за больших перепадов температур в течение года.

Россия всегда использовала свои естественные преимущества, но враг их всегда недооценивал, из-за чего терял своё первоначальное превосходство. Первыми это испытали на себе шведы.

Уже в начале 1708 года большая часть русских войск, которые в отсутствие Карла XII были хозяевами положения в Польше и Литве, покинула пределы этих государств. Отступление русских продолжалось, шведы следовали за ними. Плохие зимние дороги выматывали силы и у людей, и у лошадей, а ночевать часто приходилось под открытым небом. Неповреждённые избы, если такие попадались, в первую очередь занимали офицеры, их семьи и прислуга. Рядовым чаще всего оставалось только сбиться в кучу на снегу у изгороди усадьбы или стены дома, которые хоть немного защищали от ветра, или сгрудиться вокруг ярко пылающего костра из брёвен или хвороста.

Меншиков писал Петру 31 января из местечка Радумижа, что посылает во все окрестные места, в сторону на 5 или 6 вёрст, уничтожать хлебные запасы, оставляя только то, что необходимо для арьергарда, и жители все бегут от страха «кой куды врознь».

Местные жители перед приходом русских войск убегали в леса, а когда приходили шведы, жители возвращались и давали неприятелю продовольствие, а пасторы и вовсе встречали шведов как союзников. Меншиков доносил 10 февраля из местечка Молодечно: «Когда мы здесь куда не придём, такую нам чинят приязнь, что не только в деревнях ни единого хлопа, но и в панских дворах никого не получаем, а провожатого нигде сыскать не можем: все заранее, как могут, совсем по лесам убираются...Все здешние обыватели больше к неприятельской стороне склонны, нежели к нам».

Шведы, преследуя русскую армию, направились на северо-восток между Вильной и Минском, но длинные переходы в холодное время года по опустошённой местности сделали своё дело: войска сильно устали и оголодали. Искать продовольствие справа от своего пути шведы не могли, поскольку нам шли поляки Лещинского.

Неподалёку от маленького городка Сморгонь (110 км северо-западнее Минска, позже, во время войны с французами, именно здесь Наполеон при отступлении передал командование Мюрату и уехал в Париж) 11 февраля была сделана остановка для отдыха. Шведская армия стояла здесь больше месяца, рассыпавшись на много километров кругом по зимним квартирам. Время тратилось в основном на муштру, на упорное овладение приёмами, предписанными новыми уставами. Через месяц окрестности были обчищены, и 14 марта, несмотря на холода, армия направилась к Радошковичам (недалеко от Минска), куда вступила 16 марта и стояла здесь до начала июня из-за распутицы и недостатка подножного корма.

Ещё в Сморгони, а затем в Радошковичах, шведский штаб стал получать самые радостные вести. Якобы весь юг России объят восстанием, от Волги до Днепра, все ждут не дождутся славного шведского короля, а в Москве волнения из-за повеления стричь бороды и прочее в том же духе. Пошли слухи от Мазепы, что гетман с 25 000 казаков ручается, что могучее казачье воинство и вся Украина сейчас же перейдут на сторону шведов, Все эти россказни, где быль смешивалась с небылицей, заставили Карла, уже не колеблясь, объявить своим генералам о главной цели похода — на Москву.

Кстати, недалеко от Сморгони находился сам польский король Лещинский, который обещал сформировать большую польскую армию и вторгнуться в Киев, а затем в Левобережную (то есть на восток от Днепра) Украину, где уже его ждал могущественный тайный друг — Мазепа.

31 марта в Радошковичах состоялся совет, в котором принял участие прибывший из Курляндии генерал Левенгаупт, который пробыл здесь до 6 мая. Ему было поручено готовить свой корпус к присоединению к главной армии и снабдить его большим количеством провианта и военными припасами, а затем выступить из Риги в юго-восточном направлении. Левенгаупт не был посвящён в планы короля. На его вопрос, куда думают послать его армию, король дал уклончивый ответ, как делал не раз, не желая преждевременно раскрывать своих планов. Король не любил сообщать своим подчинённым своих планов в полном их объёме, если только не был абсолютно уверен в их молчании, потому что всегда могло случиться, что сведения эти просочатся наружу и попадут в руки врага.

Русское командование весной 1708 года не знало точно ни когда Карл пойдёт, ни куда он пойдёт: на северо-восток выбивать русских из Ингрии, или на Смоленск-Можайск-Москву. Точно также невозможно было предвидеть, придёт ли Лещинский с поляками на помощь Карлу и можно ли русским очень крепко верить в «дружественного» литовского коронного гетмана Синявского и в нерушимость его преданности русским интересам.

Как элемент подготовки к шведскому нашествию, шведское население Дерпта и Нарвы было выселено из этих городов и отправлено внутрь России к Вологде.

27 мая 1708 года состоялся военный совет, на котором было постановлено: войскам двинуться на запад и, расположившись с севера на юг, перекрыть возможные направления движения шведов из Радошковичей. Численность русской армии в это время была: пехоты 38 000, конницы 33 000, орудий 150. У шведов в главной армии в Литве было 35 000 человек.

Обчистив все окрестности, шведы 4 июня подошли к Минску, а 6 июня двинулись дальше. Запасов у Карла было на три месяца. К этому времени уже стало ясно, что задумал король. Он не пошёл в Прибалтийские провинции, чтобы вернуть потерянное, а решил одним большим походом разрешить «русский вопрос», и потому отправился прямо на восток, к центру необъятной русской державы, к Москве, в соответствии с планом, аналогичным плану, которым руководствовался сто лет спустя Наполеон.

Левенгаупту был отправлен приказ присоединиться к армии. Согласно расчётам, запасов, имеющихся у армии в Минске, должно было хватить на три месяца, то есть с избытком на время, нужное для продвижения в Смоленскую область. А там от русско-польской границы до Москвы армия будет снабжаться из огромного обоза, который привезёт Левенгаупт. Рассчитывать на получение от провианта от местного населения было сложно. Шведы понимали, что их будут донимать разорением дороги, по которой они пойдут. Так и случилось, но ведь по обе стороны дороги были места, где не побывала русская конница, и здесь можно было бы рассчитывать на добровольный подвоз и продажу продуктов из этих подальше расположенных деревень. Но если в Литве крестьяне доставляли шведской армии продукты, то в Белоруссии ни деньгами, ни насилием ничего добыть было невозможно. Здесь шла народная борьба против агрессора.

Шведская армия шла тем же путём, которым шли на Москву все завоеватели: по широкой большой дороге через Смоленск на Москву. Этот путь пересекался небольшими речками, которые русская армия предполагала использовать, как линии защиты. Из всех рек на этом участке самой большой была Березина (приток Днепра), и лучшая переправа через эту реку находилась у Борисова (на дороге между Минском и Смоленском), где находилось множество русских отрядов. Но шведские войска предприняли искусный манёвр: выбрали дорогу южнее, а в Борисов послали большой отряд конницы. Этот отвлекающий манёвр заставил русских поверить, что основной удар действительно будет нанесён по Борисову. А тем временем шведское войско малыми тропками добралась до другой переправы, которая практически не была защищена, и 16 июня перешло через реку возле городка Березино, что в 100 км от Минска. Шведы с минимальными потерями обошли русские войска, но особого проку от этого не вышло, поскольку поход, отягчённый большим обозом и замедленный плохими дорогами и скверной погодой, проходил слишком медленно, и у русских хватило времени перегруппироваться.

23 июня в Могилёве состоялся военный совет русской армии. На нём обсуждались два варианта, которые могут выбрать шведы: переправа через Днепр у Могилёва или южнее у Быхова. Далее предполагалось, что Карл, форсировав Днепр, пойдёт либо на Гомель и Смоленск, либо на Украину. Поэтому было решено отступать, обороняясь и следить за продвижением врага. Могилёв расположен на Днепре, но русская армия не стала использовать эту естественную преграду для оказания сопротивления.

Русские войска отступили в юго-восточном направлении, через Шклов подошли к Могилёву и 3 июля 1708 года на реке Вабич (Бабич) возле Головчина, что в 32 км на северо-запад от Могилёва, преградили шведам путь.

Армия расположилась следующим образом: правый фланг составляли главные силы русской армии под руководством Шереметьева и Меншикова: 13 полков пехоты и 11 — кавалерии; в 2 км левее, в центре, под руководством Репнина стояли 9 полков пехоты и 3 — кавалерии; ещё левее, в 4 км стоял генерал-лейтенант Гольц с 10 драгунскими полками и 4 000 конных казаков и калмыков. Перед позицией находилась речка Вабич, позади — лес. Между правым флангом и центром находилось обширное болото, которое русское командование считало непроходимым.

В ночь со 2 на 3 июля 1708 года Карл, воспользовавшись туманной и дождливой погодой и оставив небольшую часть войск для ложной атаки на русский правый фланг, перешёл с 5 полками вброд через речку, перебрался по колено в воде через болото и ударил во фланг и тыл русского центра, стараясь отрезать его от прочих корпусов. Поражённые неожиданной атакой, полки Репнина начали в отступать, производя бесцельную стрельбу и теряя одно за другим свои орудия. В это же время неприятельская кавалерия напала на войска левого фланга, которые после упорного боя тоже начали отступать. Правый фланг, отделённый от остальной армии болотом, никакой помощи основным силам оказать не смог. Выйдя на открытое место, русские войска перестроились в боевой порядок, готовые отразить неприятеля, но шведы не стали продолжать атаку и начали окапываться. Бой у Головчина продолжался около 4 часов.

Карл проявил здесь характерную для него решительность и стремительность. Шведская атака была произведена под проливным дождём, сделавшим дороги почти непроходимыми, причём не более трети шведской армии успело подойти к месту боя. Но положение было таково, что король не мог ждать, ведь весь расчёт основывался на внезапности. Шведы, описывая это сражение, подчёркивали прекрасное взаимодействие пехоты и кавалерии в этом бою.

По шведским данным потери русских составили около 5000 человек, шведов — примерно 1200. Русские признавали убитыми около 547 человек, ранеными 675, пленными 630, а шведские потери оценивались в 2 000 человек.

Хотя русские отступили, что давало повод шведам говорить о победе, но Карл убедился, что перед ним уже не тот сброд, который он легко разогнал под Нарвой. Головчин оказался тем местом, над которым в последний раз взошла звезда счастья шведского короля.

Убитых товарищей шведы зарыли в землю, отдав им воинские почести, а большинство русских убитых оставили лежать без погребения в летнюю жару. Тяжёлый смердящий дух гниения распространялся над местностью, и находиться там сделалось невозможным.

Это сражение показало, что русская армия ещё не была готова к генеральному сражению с главными силами шведов, и отступление являлось единственным выходом.

После Головчина Шереметьев отступил к Шклову, расположенному в 36 км от Могилёва на правом (западном) берегу Днепра, а Гольц к Могилёву. 13 июля в Шклов прибыл Пётр и сделал разнос полкам, потерпевшим «конфузию». Слова царя ни один источник не передаёт, очевидно они все были непечатные. Генерал Репнин был приговорён за неудачу у Головчина к смертной казни, но был помилован царём и разжалован в рядовые. Кроме того, с него решено было взыскать вознаграждение за оружие, обоз, орудия, войска, погибшие в битве, что составляло весьма приличную сумму, равную почти всему состоянию осуждённого. После победы под Лесной генеральское звание ему было возвращено, а в Полтавской битве он командовал центром и получил орден Андрея Первозванного.

Из Шклова русская армия отступила на 60 км на восток к Горкам, расположенными примерно посредине между Оршей и Мстиславлем. До Смоленска оставалось 80 км, и это направление армия теперь прикрывала. Здесь произошло новое разделение армии на дивизии Шереметьева, Репнина и генерала Алларта. Карл мог воспользоваться разобщением русской армии, прорвать центр, как в Головчине, и идти через Смоленск на Москву, но неожиданно повернул к югу и 6 июля занял Могилёв.

Здесь шведские войска пробыли около месяца, чтобы сделать необходимый припас, и ждали корпус Левенгаупта из Курляндии. Левенгаупт подготовил свой выступление столь тщательно, насколько это было возможно, но королевский приказ выступать он получил только 3 июня. Не так легко было привести в походный порядок войска и собрать большие запасы, которые он должен был взять с собой, так что выступить Левенгаупт смог только в конце июня. Корпус, состоящий из 12 500 солдат, 16 пушек и огромного обоза в несколько тысяч повозок, продвигался очень медленно.

В Прибалтике в начале августа генерал Любекер с 12 000 шведов и поддержке 22 кораблей попытался напасть на Петербург, но Апраксину удалось отбросить противника.

Победа при Головчине окрылила и шведского короля и его штаб. Если удалось отбросить русских, загораживающих путь к Днепру, а затем перейти беспрепятственно на левый берег реки, то что мешает идти дальше, одним-двумя сражениями отбросив в сторону армию Птра, если она попробует заградить путь в Москву. Но здесь возникало затруднение. Было ясно, что русская армия создаст пустыню и до Смоленска и за ним, и шведская армия погибнет от голода, если не дождётся обоза Левенгаупта.

Продолжительная стоянка в одном месте в разорённой стране сильно истощила шведскую армию, голод чувствовался с каждым днём всё сильнее и сильнее, а ожидаемый Левенгаупт всё не приходил. Настроение шведов было мрачное, болезни одолевали армию. Шведский капрал, взятый в плен показал, что в армии свирепствуют голод и болезни из-за недостатка провианта, и люди питаются тем, что выкопают из-под земли. В армии мечтают о движении к Смоленску, где будет либо сражение, либо остановка для отдыха.

Правый, западный, берег Днепра, за исключением окрестностей Могилёва, был свободен от шведов. По ночам казаки переплывали реку и беспокоили неприятеля, умудряясь даже уводить у него коней, а в начале августа даже шведского генерала Канифера. Тот о планах Карла ничего не знал, но сообщил, что у короля только 30 пушек, провианта очень мало, конницы 15 полков, пехоты 12 полков. Больных очень много, свирепствует кровавый понос. Может показаться, что шведы так слабы, только и нападай на них. Но в русской армии с провиантом тоже было не богато, и больных было много. К тому же Пётр не хотел устраивать сражение с главной шведской армией, поскольку она всё ещё была крайне сильна, а поражение основных русских сил могло открыть неприятелю свободную дорогу на Москву.

Главные силы шведской армии после месячного ожидания выступили 5 августа из Могилёва, не дождавшись отряда Левенгаупта. Но промедление длилось и так слишком долго, пора было возобновить военные операции.

Из Могилёва на Москву можно было пойти тремя путями:

1. Через Смоленск на Дорогобуж и Вязьму.

2. Через Чернигов на Новгород-Северский к важной переправе через Десну у Брянска и отсюда на Калугу.

3. С юга из Украины на Белгород-Курск-Тулу.

При наступлению к Днепру Карл постоянно избегал обозначать направление к одному из вышеупомянутых путей наступления на Москву, держа противника в неизвестности о своих окончательных планах.

Начиная от Гродно шведы двигались почти строго на восток. От Могилёва на Смоленск нужно было идти в северо-восточном направлении. Русская армия стояла на северо-восток от Могилёва на укреплённых позициях у Горок на реке Проня, аккурат на линии, соединяющей Могилёв и Смоленск. Карл не стал штурмовать сильную русскую позицию, а вместо этого уклонился вправо и пошёл из Могилёва на юго-восток.

Казалось, он думает идти к одной из переправ на реке Сож — Черикову или Пропойску, выбрав путь для вторжения в Россию через Северскую землю. Но тогда трудно объяснить, почему он так замедлился. Идя быстро, он мог бы достичь переправ раньше русских.

Известие о движении шведов к Черикову в русском лагере было получено 16 августа. Полагая, что Карл, переправившись через Сож, двинется на Украину, Пётр с Преображенским и Семёновским полками прибыл 20 августа 1708 года в Кричев, что примерно в 30 км на северо-запад от Черикова. Но в этот же день шведы подошли к Черикову, поэтому Пётр отправил часть своего обоза за Сож, а сам переправился через реку и форсированными маршами двинулся к селу Борисовичам. По прямой здесь около 10 км, но войскам пришлось пройти около 40 км с тремя переправами через болотистые речки. Достигнув Бирисовичей 21 августа и оставив здесь гвардию, Пётр с небольшим авангардом отправился лично осмотреть позиции противника. Увидев намерение шведов переправиться в Черикове, царь послал гонца немедленно привести полки.

Дальше начинается какая-то чехарда. Шведы, не переправляясь, повернули и пошли на север. Русская кавалерия была крайне утомлена, но ей вновь пришлось двигаться ускоренным маршам, чтобы не отстать от шведов.

После нескольких стычек шведы дошли 28 августа до Молятичей, что примерно в 35 км (по прямой) от Черикова на север с небольшим смещением на восток, и простояла здесь несколько дней. Русская армия фланговыми движениями шла наперерез пути неприятеля.

В это время между русскими войсками и шведами проходили небольшие стычки, которые не привели ни к какому результату, кроме больших потерь. Однако против Карла, которому не удавалось разбить главные русские силы, играли естественные российские преимущества. Пётр, за которым были его обширные владения, имел возможность производить столько рекрутских наборов, сколько хотел, тогда как шведский король, удалённый от своих границ, был лишён возможности ещё долгое время получить хоть малейшую подмогу, как бы ни старались в Швеции послать ему подкрепление, уже готовое к отправке.

Чтобы надёжнее прикрыть Москву 26 августа генерал-майор фон Верден получил приказ идти с пехотными полками идти к Смоленску и уже 31 августа расположился рядом с городом.

26 августа на военном совете решено было занять тесные проходы на реке Белая Напа, и 29 августа русская армия расположилась у села Доброго за этой речкой, загородив, таким образом, путь шведам к Смоленску. Войска Шереметьева стали левее Доброго, Алларта — правее. Между Молятичами, где расположились главные силы шведов на реке Чёрная Напа, и Добрым около 5 км. Противников разделяла болотистая низменность. Здесь удалось поквитаться со шведами за поражение у Головчина.

Пётр, распоряжаясь действиями главной армии, заметил, что правое крыло шведских войск, состоящее из 4 пехотных полков и одного конного под командованием генерал-майора Рооса, расположилось километров в трёх от главного шведского лагеря и весьма близко от левого крыла наших войск. Это обстоятельство подало Петру мысль воспользоваться ошибкой противника и сделать частное наступление. Он поручил это дело генерал-майору Голицину.

Рано утром 30 августа отряд Голицына с 8 батальонами Преображенского и Семёновского полка и генерал Флок с 30 эскадронами тихо вышли из русского лагеря. Три батальона остались прикрывать мосты, кавалерия Фока тоже отстала вследствие трудностей переправы. Голицын с 5 батальонами ночью перешёл обе речки и в 6 часов утра под прикрытием тумана атаковал Рооса.

Застигнутые врасплох шведы быстро построились в боевой порядок и упорно отстаивали свои позиции, но после двухчасового боя были сбиты, опрокинуты, и поражение их было бы полным, если бы задержанная плохими дорогами кавалерия смогла бы поддержать пехоту. Поэтому гвардейцы в одиночку добивали неприятеля. Однако заметив, что Карл пододвигает несколько колонн свежего войска к полю сражения, Голицын отвёл свой отряд за болото и в тот же день вернулся к главным силам.

По русским данным у шведов было убито до 3 тысяч, то есть три пехотных полка, при этом было взято 6 знамён и 3 пушки; потери Голицына составили: убитыми 212 человек, ранеными 1119 и пропавшими без вести 163. По шведским данным их собственные потери составили 300 человек. Конечно, точного числа убитых и раненых никто не знал, да ещё и каждая сторона приукрашивала события, хотя известно, что, например, в Преображенском полку из 648 человек, участвовавших в сражении, 438 выбыло из строя убитыми, ранеными и пропавшими без вести. А ведь это была элита русской армии. Именно преображенцы и семёновцы держались до последнего у моста через реку Нарова в битве под Нарвой и спасли армию от полного разгрома.

Сам Голицын за это молодецкое дело получил орден Андрея Первозванного, а в Смоленске 2 сентября был благодарственный молебен и стреляли из пушек. Справедливости ради следует отметить, что шведские историки это сражение считают шведской победой, причём достаточно рядовой. Здесь оценки определяются числом потерь, а в этих данных точности нет.

О деле у села Доброго Пётр писал: «Как я начал служить, такого огня и порядочного действия от наших солдат не слыхал и не видал (дай Боже и впредь так) и такого ещё в сей войне король шведский ни от кого сам не видал», а с Екатериной поделился радостью: «...правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал; однако ж сей танец в очах горячего Карлуса, изрядно станцевали».

30 августа Пётр, довольный удачной битвой, отошёл к Мстиславлю. Шведы, в свою очередь, 1 сентября возобновили движение опять-таки в северном направлении к Смоленску.

Карл продолжал движение к русской границе (речь идёт о тогдашней границе между Польшей и Россией). Провианта становилось очень мало и для людей и для лошадей, и истощённым лошадям не всегда было под силу вытаскивать из глубоких белорусских болот артиллерийские орудия. Шведы жестоко грабили белорусское население, варварски мучили крестьян, вытягивая из них показания о спрятанном хлебе. Голод жестоко мучил шведскую армию. Пленные показывали, что провианта нет, и отправлять разъезды за ним не решаются, боясь казаков и калмыков. Солдаты питаются преимущественно репой и капустой, и то, без хлеба и без соли; даже офицерам редко когда удаётся добыть кусочек мяса. В эскадроне за неделю от голода могло умереть от десяти до пятнадцати человек.

Никаких переговоров о мире Карл не допускал. Он абсолютно не понимал ни Петра, ни России, которая для него было не то громадным по пространству полумонгольским кочевьем, не то обширным пахотным полем. Это убеждение давало Карлу полное спокойствие духа, хотя генералитет уже начинал беспокоится. Когда королю сообщали об уменьшении численности армии, он успокаивал, что и этих сил достаточно для покорения Москвы. На тревоги по поводу потери Прибалтики он отвечал, что после занятия Кремля и изгнания Петра все земли опять станут шведскими.

7 сентября Карл был в деревне Милейково вблизи дороги Мстиславль-Горки, к северо-западу от Мстиславля. Здесь шведы пришли в столкновение с русской кавалерией Бауэра, который прежде стоял в Прибалтике против Левенгаупта, а теперь отходил к главной армии. 9 сентября Карл атаковал эти части и имел с ними ожесточённый бой на переправе через речку Княгиня у Раевки.

Тем временем Пётр, продолжая перекрывать шведской армии путь к Смоленску, вышел 4 сентября из Мстиславля и переместился к 10 сентября в деревню Соболево, расположенную в 40 км на юго-запад от Смоленска, где занял сильную позицию, прикрываясь рекой Вихрой.

Наконец, 10 сентября 1708 года шведская армия, двигаясь от Раевки на север, дошла до Татарска, самого северного пункта из достигнутых ею. По прямой до Смоленска оставалось 70 км. Русская кавалерия расположилась на очень выгодной позиции на высотах за рекой Городней, на западном берегу которой лежал Татарск. Эта позиция была расположена на пути движения шведов и прикрывалась с флангов болотами. Пехота под командованием Шереметьева отошла далее назад по направлению к Смоленску.

Местность вокруг было опустошённой. Стоять и ждать Левенгаупта, о котором ничего не было известно, было уже невозможно, поскольку просто нечего было есть. Участились дезертирство и болезни. Поход постепенно вырождался в борьбу за выживание армии. Карл простоял здесь до 14 сентября, не делая никаких попыток к переходу в наступление, и в конце-концов развернулся на 180 градусов и двинулся со всей армией на юг, где ждал новый друг Мазепа с огромными припасами и большим количеством пушек, собранных в его столице Батурине, а также 20 000 обещанных казаков.

Ещё в августе 1708 году один русский инженер, которому было поручено обследовать пограничную местность от Великих Лук до Гомеля, то есть по линии с северо-востока по юго-восток от Могилёва, высказал мнение, что шведам почти невозможно будет прямое движение на Москву через границу и что они скорее двинутся к Черниговской области, к югу от Могилёва. Поэтому Пётр уже в августе с большой уверенностью предполагал, что шведы вынуждено пойдут на Москву через Украину, Карлу это стало ясно лишь в середине сентября. У него почти не было разведки и он плохо представлял себе местность, по которой шёл. Болота и непроходимые чащобы часто оказывались для него неожиданностью.

Тем временем английская королева прислала поздравление шведскому ставленнику Лещинскому с восшествием на польский престол. Русского посла в Лондоне Матвеева арестовали на улице и отвезли в тюрьму за какие-то его частные, и кстати, весьма незначительные долги. Потом его, правда, освободили и извинились. Похоже, что английское правительство к этому произволу отношения не имело. За участие в нападении на русского посла было арестовано 17 человек. Ссорится с Россией Англия не хотела, поскольку война с Францией была в разгаре. Со своей стороны, французы, хотя и были союзниками шведов, хотели переманить на свою сторону и Россию. Политические интриги и разные витиеватые союзы были характерны для Европы, и начиная с Петра Россия также влезла в это дело.

Стоит отметить, что происшествия с послами были и в России. В 1707 году на праздновании 12 июля дня Святого Петра, то есть тезоименитства царя, Меньшиков повздорил с прусским посланником Кайзерлингом. От слов дело дошло до побоев. Как уладилось это дело, Витворт описал в своём донесении от 10 сентября 1707 года: «Кайзерлинг извинился двумя письмами к царю и Меншикову, объяснив случившееся слишком щедрым угощением; они же со своей стороны заявили готовность не только всё забыть, но ещё в знак уважения Его Величества к королю прусскому, строго наказать лиц, нанёсших оскорбление посланнику. При разборе деда, два гвардейца, признанные наиболее виновными, приговорены были к смертной казни по предварительном уверении датского посланника, что Кайзерлинг будет, от имени своего государя, просить об их помиловании; после чего они явятся к нему благодарить за дарованную жизнь. Всё это было выполнено в точности».

Относительно поворота Карла в начале сентября на юг среди русских и шведских историков установилась точка зрения, что король растерялся, не знал, куда идти, и выбрал украинский маршрут как единственно возможный. Наиболее ярко эту версию изложил шведский историк Эрнст Карлсон в одной из своих работ 1889 года. Его рассуждения заключаются в следующем.

Карл намеревался по обычной дороге через Смоленск идти к Москве, но когда дошёл до русской границы у Татарска, то царь приказал опустошить страну, так что «вся местность кругом стояла в огне; горизонт окаймлялся горящими сёлами, воздух был так наполнен дымом, что едва можно было видеть солнце; опустошение распространилось до Смоленска». Дальше Карлсон отмечает, что вопреки ожиданию шведов, царь приказал жечь и в собственной стране. Это весьма примечательное замечание: шведы применяли к России европейские шаблоны и совершили крупный просчёт.

Согласно европейским принципам войны, армия кормится за счёт населения. Этот принцип явился следствием бесконечной цепи войн, которые страны Европы вели между собой. Наиболее эффективным способом ведения войны оказалось использование профессиональных наёмников. Но таким солдатам нужно было платить, и немало. Если у нанимателя, короля или князя, деньги кончались, воевать становилось трудно. Кроме того, армию нужно было ещё и кормить, на что тоже уходили значительные средства. Тогда родилась удачная мысль: пусть армия сама себя кормит, то есть берёт еду у населения. Если есть деньги, она продовольствие покупает, если денег мало или у населения нет лишних продуктов, тогда всё необходимое забирается силой, а тех, кто этому сопротивляется, — просто убивают.

В ходе тридцатилетней войны XVII века, в которой шведы принимали самое активное участие, население германских государств уменьшилось более, чем на треть, а в некоторых районах — на 50-70%, в основном из-за голода, вызванного полным разорением земель проходящими армиями.

Шведы Карла XII эту традицию продолжили и забирали у населения в Польше и Саксонии столько, сколько им нужно было невзирая на последствия для населения. Но в восточной Польше, Белоруссии, Украине и России люди жили бедно, и после того, как проходила шведская армия, там не оставалось нечего съестного, и наступал голод. Политика двойных стандартов существовала с давних времён. Поэтому когда Пётр, отступая, отдавал приказ уничтожать зерно и корм для лошадей, шведы называли это варварством. А вот когда те же шведы выгребали всё подчистую, применяя пытки и массовые убийства, чтобы заставить крестьян выдать спрятанное зерно — это считалось обычной практикой ведения войны цивилизованным государством.

Тактика выжженной земли, применявшаяся русской армией при своём отступлении была для шведов большой неожиданностью и радикально повлияла на боевые возможности шведской армии.

Указав на эти неожиданные и тяжёлые для шведов обстоятельства, Карлсон ссылается на то, что перед Карлом стояли русские войска, расположенные на неприступной высоте за небольшой речкой. И это якобы вдруг остановило шведского короля, который увидел, что этой дорогой идти в Москву нельзя. Но если не этой, то какой?

Считая позором идти назад за Днепр, король за неимением другого выхода обратился к Северской земле и Украине не дожидаясь Левенгаупта, хотя достоверно знал, что тот стоит недалеко от Днепра в пяти дневных переходах. Советов своего первого министра Пипера и генерал-квартирмейстера Гилленкрока отойти назад и дождаться Левенгаупта Карл не послушал.

Согласно этой распространённой теории, Карл обанкротился как полководец и как стратег, коим должен являться руководитель страны. Такие взгляды общеприняты в русской истории и весьма популярны среди шведских историков. Основным источником для такой оценки являются воспоминания Гилленкрока, которые он писал, находясь в русском плену. Как все генералы, в мемуарах он пишет о своих мудрых советах, которыми король высокомерно пренебрегал.

В общем рассказ Гилленкрока сводился к следующему. Царь стоял в укреплении за речкой, оба берега которой представляли собой болота; перейти речку было невозможно, так как все проходы были заняты русскими укреплениями. Шведская армия простояла в своём лагере несколько дней. Затем король пришёл к Гилленкроку, спрашивая его совета, куда идти. Тот ответил, что не может дать совета, не зная планов короля. Карл ответил, что у него нет никакого плана и он не знает куда идти. Гилленкрок предложил королю выслушать своих генералов и советников, но Карл ответил, что они ничего не могут посоветовать, так как не знают местности и дорог. Гилленкрок попросил времени, чтобы собрать сведения о дорогах. После этого он пошёл к фельдмаршалу Реншёльду, они поговорили и пришли к выводу, что по большой дороге, ведущей через Смоленск к Москве, не пройти.

Далее обсуждалась альтернатива: отступление за Днепр или поход в Северскую землю. Затем согласно желанию Реншёльда Гилленкрок пошёл к канцлеру Пиперу, который стал в резких словах говорить о неосторожном наступлении и между прочим сказал, что он и прежде говорил, что настанет день, когда король не будет знать, куда идти, «так как и раньше он не составил себе никакого плана»; затем он сказал, что король будет считать стыдом идти назад за Днепр, и надо идти в Северскую землю, где русские не посмеют жечь, как они жгли до сих пор. Но следует отметить, что назад идти было просто невозможно, потому что армия жила местными средствами, а сзади всё было опустошено. В тылу никаких складов не было — Карл имел базу при себе, в обозах и местных средствах. Военные же запасы должен был доставить Левенгаупт.

После разговора Пипера и Гилленкрока, произошло совещание между королём, Реншёльдом и Пипером. В конце совещания был призван Гилленкрок и получил поручение составить маршрут для Левенгаупта на Стародуб, так как решено идти в Северскую землю.

Относительно корпуса Левенгаупта Пипер сказал, что не знает, где он, но что, вероятно, в Шклове. Однако сам король заметил, что лёгкая кавалерия доносит, что Левенгаупт стоит у города Чаусы. В воспоминаниях Гилленкрока, очевидно, ошибочно указан Шклов вместо Могилёва; это видно из других документов.

Если верить рассказу Гилленкрока, шведы просто не знали, где в действительности находился Левенгаупт. Во-первых, между Могилёвом и Чаусами по прямой немногим более 40 км, а по лесным дорогам намного больше. Для обоза это расстояние составляет наверняка более 5 дней хода, то есть эти пять дней составляли неизвестность в расположении Левенгаупта. Во-вторых, и Могилёв, и Чаусы расположены южнее Татарска, где находилась главная квартира и где решался вопрос о дальнейшем движении, и если Левенгаупту отдали распоряжение двигаться на восток, то обе армии соединились бы.

Гилленкрок сказал королю, что хорошо знает, где находится Чаусы и после полученного приказания составил для Левенгаупта два маршрута. Обсуждался также вопрос о корпусе Левенгаупта, не грозит ли ему опасность нападения русских. Решили, что не грозит, поскольку русские никогда не нападут на столь искусного генерала.

Затем было решено выслать вперёд авангард от главных сил под командованием генерал-майора Лагеркруны (Легеркроны ).

Однако нет оснований утверждать, что у Карла не было плана. В качестве главной цели было наступление к столице врага. Для этого планировались совместные действия с корпусом Левенгаупта. Проблема была в том, что движение через Смоленск представлялось крайне рискованным, поэтому король искал другой, обходной путь. Выбор южного направления был вполне логичным. Если двигаться достаточно быстро, можно обогнать русскую армию, которая в таком случае на сможет опустошать земли перед шведской армией. В этом случае не будет серьёзных проблем с продовольствием и фуражом. Кроме того, можно будет даже зайти русским в тыл, и двигаться на Москву через Орёл, Курск или Белгород. Карлу уже доносили о готовности Мазепы перейти на сторону шведов, поэтому король мог рассчитывать на благоприятные условия движения по Украине и военную помощь запорожских казаков.

Сам король в беседе с Гилленкроком сказал, что есть полки, три недели не имеющие хлеба и питающимися какими-то другими продуктами, но это ещё часть беды: совсем плохо, что почти нет фуража для лошадей.

Роковое поражение шведов под Лесной

Можно заметить, что если на правом, западном, берегу Днепра действия Карла носили отпечаток ясно поставленной цели, определённой последовательности в исполнении и решительности действий, то но на восточном берегу характер его действий, на первый взгляд, стал более колеблющейся. Вероятно, в течение ближайшего месяца после переправы через Днепр, ещё не приняв окончательного решения относительно выбора операционной линии, король стремился стремительным маневрированием вытеснять русских изо всех позиций, откуда они могли бы серьёзно угрожать Левенгаупту, и старался держать свободным пространство для сообщения между ним и главной армией. Шведы были вынуждены держаться вблизи Днепра, чтобы хоть как-то заслонить двигающийся с северо-запада корпус с обозом.

Поход Левенгаупта обернулся крупнейшей неудачей шведов. Генерал получил приказ идти на соединение с главной армией 3 июня. Но лишь в конце июня его корпус смог начать движение, и лишь 29 июля сам Левенгаупт прибыл к своим войскам, стоявшим у Оникшты (сейчас — Аникщай в Литве) на реке Света (Швянтойи) примерно в 100 км к северу от Вильно. Мог ли он начать движение раньше, трудно сказать, но двигался он значительнее медленнее, чем требовалось. Сам Левенгаупт приказ корпусу делать короткие переходы. За целый месяц он прошёл не более 230 км и простоял две недели в Долгинове, собирая свои отдельные части. Затем вся армия ждала прибытия конного полка — драгунов Шлиппенбаха, а когда он прибыл, стояла ещё неделю, чтобы этот полк смог отдохнуть и запастись провиантом.

Извинением Левенгаупту могло служить то, что он двигался с огромным обозом, причём размер обоза был намного большим, чем планировали сами шведы изначально. Но, во всяком случае, слишком много времени тратилось на длинные остановки. В 1812 году в той же местности корпус Даву численностью 50 000 человек (то есть больше армий Карла и Левенгаупта, вместе взятых) с огромными колоннами обозов, 14 июля выступил из Минска, а 20 июля дошёл до Могилёва, сделав за шесть дней 200 км, причём, перед французами отступал Багратион, всячески затрудняя им движение. В 1941 году миллионная армия немцев двигалась ещё быстрее.

Прусский полковник Сильтман, находившийся при шведской главной квартире, писал домой в конце июля 1798 года, что Карл, конечно, хотел дождаться Левенгаупта в Могилёве, но это представлялось невозможным вследствие частых нападений противника со стороны Шклова и Быхова, расположенных, соответственно, севернее и южнее Могилёва, и где русские имели возможность переправляться через Днепр.

28 августа в Долгинов к Левенгаупту прибыл королевский гонец с приказанием ускорить марш. Затем 4 сентября Карл послал Левенгаупту новое приказание поторопиться. Оно было отправлено с одним польским ксёндзом, но дошло до получателя только 7 сентября вследствие затруднений от калмыцких разъездов. Левенгаупт вроде был не очень далеко, но из-за обоза он шёл медленно, и было ясно, что в скором времени его ожидать не стоило.

Получив вторичное приказание короля, Левенгаупт, как опытный генерал, должен был понимать, что нужно спешить, но он стоял ещё неделю. В своих записках Левенгаупт совершенно откровенно сообщает, что ему помешали двинуться не столько плохие дороги, сколько беспорядок в его армии. Эти беспорядки должны были быть весьма велики, если армия, простояв в Долгинове с 14 августа по 1 сентября, через шасть дней похода снова должна была остановиться на неделю.

После совещания 13 сентября 1708 года в палатке у короля, была составлена директива Левенгаупту, уведомляющая его об выступлении главных сил от Татарска в Северскую землю. Директива учитывала два предполагаемые положения Левенгаупта; в одной редакции говорилось: «если вы ещё в Могилёве»; в другой: «если вы уже подошли к Чаусам». Приказ, заключающий в себе эти директивы, помечен 13 сентября и отправлен Левенгаупту 15 сентября в трёх экземплярах с тремя курьерами. Левенгаупт получил их утром 16-го, утром 17-го и вечером того же дня. Один из курьеров, выехав утром 14-го, к вечеру вернулся в лагерь, не будучи в состоянии проникнуть сквозь русские разъезды и отправился в путь на следующий день.

Многие считают крупной стратегической ошибкой Карла, что он ушёл от Татарска, не обращая внимания на положение Левенгаупта. Но король получил неточные донесения от своей лёгкой кавалерии о положении двигающего с обозом корпуса и исходил из них.

Повернув на юг, главная шведская армия уже не могла прикрывать отряд Левенгаупта. Это было весьма рискованное решение, бросавшее эти войска на произвол судьбы, ведь Левенгаупт мог и не справиться с одновременным решением двух задач: охранять обоз и отбиваться от возможного нападения русской армии.

Когда разведчики из корпуса Бауэра установили, что Левенгаупт идёт не в Ингерманландию, а на соединение с королём, Апраксин, не дожидаясь указаний от Петра, приказал Бауэру идти к основным силам и следить за Левенгауптом.

Сам шведский генерал, пробиравшийся белорусскими лесами и болотами, не знал об изменении направления движения главных сил. Но он был убеждён, что армия, ведомая самим королём, непременно задержит все русские войска на дороге к Смоленску, куда, как он полагал, двигался король. Поэтому Левенгаупт не ожидал нападения на свой обоз, который охраняли 16 000 человек, что по тем временам считалось большой силой. 18 сентября головные части корпуса Левенгаупта достигли Днепра у Шклова, что в 47 км к северу от Могилёва. Здесь на следующий день генерал получил донесение, что против него идёт сам Пётр с армией. Стало очевидным, что нужно спешить.

22 сентября корпус переправился через Днепр, а главная армия к тому времени маршировала не на северо-восток к Смоленску, а на юг. Генерал понятия не имел, где находится король, также, как и Карл не знал, где его генерал.

Переправившись через Днепр, Левенгаупт 23 сентября сделал остановку, чтобы успели подтянуться все колонны.

Разворот Карла и его движение на юг недолго было тайной для Петра. Ещё 10 сентября он получил сведения о корпусе Левенгаупта, но не знал где тот находится. Соединение корпуса с главными силами, да ещё и с таким мощным обозом, несло большие проблемы для русской армии. Поручив Шереметьеву преследовать Карла, Пётр лично возглавил отряд, отправившийся навстречу Левенгаупту. В отряде было 4 830 человек пехоты и 6 795 человек кавалерии. Петру не удалось вовремя подоспеть к Шклову, так его сбили с толку показания подосланного шведами шпиона, который уверил, будто Левенгаупт ещё не перешёл Днепр. Лишь 25 сентября Пётр окончательно удостоверился, что шведы уже на левом берегу Днепра и направляются к Пропойску (ныне Славгород в Могилёвской области).

Основываясь на полученных донесениях, Левенгаупт думал, что ему придётся столкнуться со всей русской армией, что было для него полной неожиданностью. Обе стороны были плохо осведомлены друг о друге, и шведский генерал не знал, что часть русских сил под командованием Шереметьева шли параллельно главным шведским силам на направлении на юг.

С другой стороны, Пётр полагал, что у Левенгаупта 6-8 тыс. войска, в то время как в действительности было 16 тыс. Не знали в русской армии и того, по каким дорогам идут шведы к Днепру.

К счастью, случайная встреча с человеком, видевшего шведов, внесла ясность. Наконец, русские отряды обнаружили корпус Левенгаупта и 27 сентября расположились у деревни Долгий мох, что лежала между Могилёвом и Пропойском, к которому направлялись шведы.

Примечателено, что когда Левенгаупт проезжал в Радошковичи, где и получил приказ собрать обоз и с войсками идти на соединение с главными силами, то он так и не узнал о планах Карла, а получил лишь общие указания. Поэтому после Шклова, перейдя Днепр, Левенгаупт шёл буквально наобум и впервые узнал точно о местоположении главной шведской армии лишь после своего поражения под Лесной.

Что у Левенгаупта очень большой отряд, а не просто охрана обоза, в русской армии узнали лишь по пути к селению Долгий Мох, то есть за два дня до столкновения двух войск. Причём долгое время не был известен маршрут обоза, а ведь это около 8 000 телег, двигавшихся по узким дорогам и растягивающихся не на один километр.

На военном совете у Петра 26 сентября было решено послать за корпусом генерал-поручика Бауэра (4 тысяч кавалерии), стоявшим в Кричеве, и ждать его 2 дня. А по истечении срока атаковать шведов наличными силами, а для разрушения переправ через реку Сож в район Пропойска направлены были 700 драгун.

У Левенгаупта было приказание короля не ввязываться в бой и по возможности двигаться не останавливаясь. Но когда ему 26 сентября донесли, что «неприятель сильно наседает на наш арьергард», он, отправив обозы с прикрытием вперёд, приказал армии остановиться. При появлении противника шведы развернулись в боевой порядок и атаковали противника, у которого оказалось всего 4000 человек. Русские быстро отступили; Левенгаупт некоторое время преследовал их. От пленных узнали, что в бою участвовала лишь кавалерия, а артиллерия и пехота идут сзади.

Нападение на шведский арьергард несомненно имело целью задержать Левенгаупта и выиграть время до подхода главных сил, и шведский генерал поддался на эту уловку, потеряв почти сутки. От места сражения до переправы через Сож у Пропойска было около пятнадцати километров, и, возможно, не будь потерян день 27 сентября, шведы успели бы перейти эту реку до подхода русских пехоты и артиллерии.

27 сентября действия с обеих сторон ограничились канонадой, продолжавшейся более 2-х часов. К вечеру всё стихло, а в полночь при густом тумане, шведы, снявшись со своей позиции, потянулись к деревне Лесная, расположенной к юго-западу от деревни Долгий Мох на дороге из Могилёва в Пропойск. Наутро, когда русские нашли одни только следы недавнего пребывания шведского лагеря, преследование возобновилось, и около полудня войска настигли противника, совершенно готового принять сражение.

Местоположение было невыгодным для шведов: вокруг расстилались леса и болота, мосты через речку Леснянку были ветхие. У Левенгаупта было 16 пушек против 30-ти у русской армии. Шведы бросились на русский левый фланг и пользуясь численным превосходством, стали обходить его. Но им во фланг ударили Преображенский и Семёновский полки, и обратили их в бегство. Преследование разбитого противника продолжалось около часа, причём было отнято две пушки и взят в плен генерал-майор Кноринг. Подобные же схватки с врагом происходили в центре и на правом фланге и везде с уроном для него. Однако Пётр, видя полное изнеможение людей, прямо с похода вступивших в бой, приказал остановить наступление до тех пор, пока не подойдёт отряд Бауэра. Обе воюющие армии представляли собой в эту минуту картину, редкую для военной боевой жизни. Разделённые между собой пространством в 400 метров, они сидели в беспорядочных группах и отдыхали.

Своей главной задачей Левенгаупт считал доставить обоз. Поэтому он отправил его как можно более быстро к Пропойску в сопровождении сильной охраны, а остальными войсками полагал отбиться от русских частей. Таким образом, силы Левенгаупта разделились, и в сражении изначально участвовали не все его войска. Когда положение шведов стало ухудшаться, генерал приказал вернуть войска, отправленные с обозом к Пропойску.

В 4 часа дня к русской армии из Кричева подошёл корпус Бауэра и атака возобновилась нападением на левый фланг неприятеля. После нескольких залпов из орудий войска бросились в штыки. Упорное сражение шло за стратегически важный мост через реку Леснянку. Мост переходил из рук в руки, и концу дня остался за шведами, но Левенгаупт понял, что его не удержать, а обоз ещё не добрался до Пропойска. Попытка удержать обоз могла привести к разгрому всей армии, поэтому Левенгаупт решил спасать оставшуюся часть корпуса и бросить обоз. Неожиданно поднявшаяся сильная вьюга со снегом и наступившие сумерки прекратили битву. Русские войска до такой степени были утомлены, что расположились ночевать на тех же самых местах, где их застала метель.

Когда мрак опустился на поле, по которому трупы были раскиданы, как навоз, и пальба замерла, шведы всё еще удерживали деревню. Но когда они под покровом ночи попытались потихоньку ускользнуть, всё пошло наперекосяк. В кромешной тьме возникла сумятица и беспорядок. Большую часть обоза, а также все пушки, пришлось бросить, много пьяных солдат, разграбивших оставляемый обоз и перепившихся до бесчувствия, заблудились или исчезли без следа в тёмных лесах. Шведы в темноте и тишине покинули лагерь, в котором долго горели бивачные костры, что обмануло русских, которые думали, что шведы готовятся к утреннему сражению. На следующий день остатки корпуса уничтожили то немногое, что осталось от обоза, а лошадей разделили между солдатами. Русские преследовали шведскую армию до самого Пропойска, а после него началось форменное бегство.

Только 12 октября эти жалкие остатки корпуса догнали главную шведскую армию. Там ожидали 16 000 солдат, хорошо оснащённых артиллерией, боеприпасами и провиантом, а дошли всего 6 000, и с собой у них были только спасённая жизнь и платье, что на них было одето. Левенгаупт должен был доставить еду для всей армии на три месяца, а привёл голодных солдат, которых теперь нужно было как-то кормить. Общее поражение в войне стало неизбежным, но в тот момент этого ещё никто не знал.

Попытка пройти на Москву через Брянск

Для штабных генералов война дождливым летом 1708 года сводилась всего лишь к длинной веренице названий деревень, городов и рек, связанных между собой техническими терминами военной науки: продвижение вперёд, отступление, форсированный марш. Реальная жизнь для солдат в строю была совсем иной. Они не видели общей взаимосвязи событий и не знали грандиозных планов, они только вслепую через силу шлёпали по глинистым лесным дорогам, по полям и волнуемым ветром лугам, сквозь тёмные и заболоченные леса, по шатким гатям и качающимся мостам через реки, почти всегда под упорным холодным дождём, который, казалось, никогда не перестанет — в охоте за врагом, которого они почти никогда не видели, но всегда могли угадать в облаке дыма, которое двигалось вдоль горизонта. Ни русский, ни шведский солдат не видели смысла этой войны. Но если русских ещё согревала мысль, что они отбиваются от захватчика, то за что мучились и гибли шведы?

Лето было холодное и дождливое. Рядовой состав шведской армии мучился ужасно. Хлеба в тот год созревали медленно, и приходилось косить незрелые злаки на полях и потом молоть на маленьких ручных мельницах. Тесто приготовлялось в кухонных котлах или в наспех выкопанных земляных печах. В результате получался чёрный невкусный хлеб, а иногда и его не было. Кроме того, солдатам трудно было выкроить время, чтобы вообще приготовить себе еду. Горизонт перед ними струился бесчисленными дымовыми столбами, а вокруг них всё время роилась русская лёгкая кавалерия. Чтобы быть всегда готовыми к бою, солдаты чаще всего спали одетыми, и много раз по утрам их будили крики казаков. Эти конники были всегда поблизости и всегда готовы напасть. Когда шведские солдаты строились во фронт и шли на них, казаки с быстротой молнии разлетались, а если шведы пускались их преследовать, то толку от этого было мало, и они лишь загоняли лошадей. Чтобы солдаты не заблудились в незнакомых лесных чащобах в темноте и в непогоду, иногда приходилось выставлять вперёд барабанщика, который выбивал дробь и указывал путь голодным, страдающих от жажды и усталым солдатам. Часто после долгого ночного перехода не удавалось как следует разместиться на постой, поскольку русские либо сжигали все дома, либо так тревожили квартирмейстеров, что те никак не могли распределить места для постоя. Да и вечер сам по себе не означал, что солдатам можно будет отдохнуть. Их ожидал либо долгий дозор или тоскливый караул, либо различные тяжёлые работы — например, их могли послать запасаться фуражом. Армия нуждалась в лошадях, а лошади нуждались в корме, и солдат посылали собирать то, в чём все нуждались. Для этого требовалось подолгу, пренебрегая опасностями, скакать по болотам и мрачным лесам, полных вражеских конников и поджидающих в засаде озлобленных крестьян. Солдаты проклинали своего вечно ускользающего противника и с нетерпением ждали решающего сражения, после которого наступит отдых, а может быть и мир. Шведская армия уже порядком устала от войны. Русская — тоже.

В ночь на 14 сентября передовой отряд Лагеркруны вышел на юг, а рано утром и основные силы двинулись в направлении старинного русского города Стародуб (в Брянской области) в надежде найти там подходящие квартиры для временного положения армии.

Отряд Лагеркруны состоял из 2 000 пехоты и 1 000 кавалерии с 4 орудиями. Он взял с собой провианта на 14 дней. В задачи отряда входило: воспрепятствовать врагу проникнуть в Северскую землю, строить мосты и наскоро исправлять дороги для основных сил. Лагеркруна должен был со всевозможной быстротой дойти до переправы через Сож у Кричева и оставить здесь 300 драгун, поручив начать строить мост; как только подойдёт голова колонны основных сил, эти драгуны должны идти к следующей переправе, для смены оставленного там отряда. Двигаться авангард должен был без днёвок, отдыхая только по ночам. У деревни Костюковичи нужно было навести мост через реку Беседа. Затем, перейдя реку Ипуть у Дрокова, построить небольшое укрепление у моста и тотчас выслать отряд к Мглину для сбора сведений о движении противника и о дорогах на Рославль и Почеп и прислать донесение об этом королю. Костеничи, Мглин и Почеп — это дорога на Брянск.

Сообразно с полученными сведениями Лагеркруна должен был двинуться вперёд со всеми своими силами, чтобы помешать русским войти в Северскую землю и начать там уничтожать продовольствие и фураж. Двигаться нужно было с максимальной быстротой. Окончательной целью ставилось занятие Мглина и прохода у Почепа — единственного, через который русские от Смоленска могли проникнуть в Северскую землю раньше шведов или одновременно с ними.

Все распоряжения Карла в это время не дают основания полагать, что затевалось длинное обходное движение через Украину. Всё указывает на наступление через Брянск и Калугу на Москву. Ещё не начался украинский поход; его время наступит гораздо позже, при совершенно изменившейся обстановке.

Пройдя через Кричев, шведская армия вступила в Северскую землю, и её начала охватывать невидимая, но зловещая атмосфера народного сопротивления. Нельзя было ничего узнать ни о правильном пути, ни о месте прибывания преследующей армии Шереметьева, потому что буквально все жители встречных деревень разбегались и прятались в лесах. И безвестно пропадали навек все посылаемые на северо-запад к Левенгаупту гонцы из главной армии, так что долго невозможно было понять, что с ним и с его обозом.

После поворота шведов на юг началась гонка: кто скорее достигнет Украины. Русские и шведские силы в быстром темпе маршировали, поскольку каждая сторона хотела захватить в свои руки возможно большую часть этой плодородной области. Мазепа, предавший Россию, обещал шведской армии хорошие места для постоя. С ним были заключены соответствующие соглашения, которые содержали решение общими силами положить конец русском господству, обсуждались и интересы шведского капитала: предполагалось направить часть торгового потока, идущего в Европу из Турции и Ближнего Востока, через Прибалтику. Гонка через леса окончилась в пользу русских — они прежде шведов заняли Стародуб, Новгород-Северский, Почеп и Мглин.

Когда Карл из Татарска двинулся на юг, первым городом, который оказался на их пути был Кричев на реке Сож. Пётр, узнав о занятии Кричева, верно оценил дальнейшие замыслы шведского короля и все его дальнейшие распоряжения ясно доказывают, что он понял намерение Карла идти через Брянск на Калужскую дорогу. Было приказано укрепить сам Брянск; два инженера были посланы из Москвы для укрепления переправы на Оке, где думали задержать шведов.

Одновременно Пётр отдал приказ Шереметьеву немедля отправиться в Стародуб. Шереметьев находился севернее Рославля, а Рославль — севернее Кричева, и раньше шведов, которых отличала быстрая скорость движения, в Стародуб попасть не мог. От Кричева, где находились шведы, до Стародуба по прямой 140 км, а от Рославля, где располагались русские — около 150 км. Дороги были «зело узки и грязны», а провианта было мало. Где именно шведы находились, Шереметьев не знал. Беспокоили его и известия, что в Стародубе было накоплено мало припасов. Но поскорее занять Стародуб было дело первой необходимости. Дорога была трудная, лесная, было много грязи, но всё-таки удавалось двигаться достаточно быстро.

Шереметьев дошёл до Почепа, что в 60 км от Стародуба, но дальше пошло дело хуже. Он двигался теперь крайне медленно и доносил Петру: «В такие пришли леса и грязи, что впредь маршей чинить на можем». Кавалерия тащилась едва быстрее пехоты из-за крайней усталости коней.

Для успешного выполнения плана наступления через Северскую землю быстрота была в высшей степени важна для шведов, поскольку им нужно было дойти по Почепа раньше противника, а так как шведы шли по более короткой дороге, то их шансы выглядели предпочтительнее. Сам Карл двигался, как всегда, очень быстро. 14 сентября он вышел из Татарска и тремя большими переходами достиг 17 сентября Молятичей, где дал днёвку войскам. На следующий день он переправился через Сож у Кричева и быстро пошёл дальше, лично ведя авангард главных сил.

Но этого времени неудачи и несчастья всё чаще стали обрушиваться на шведскую армию. Перейдя Сож, шведы вступили в обширные леса и скоро с беспокойством обратили внимание на всякое отсутствие следов Лагеркруны. Лагеркруна донёс в главную квартиру, что узнал о прямой дороге в Костюковичи и думает идти по ней. Но когда Карл прибыл туда 20 сентября, там Лагеркруны не оказалось, а лишь 200 конников под командой майора, которые составляли авангард отряда Лагеркруны и случайно попали на правильную дорогу. Стало ясно, что сам Лагеркруна сбился и удалился от дороги на Мглин и Почеп. А так как его задача состояла в том, чтобы как можно скорее достичь этих пунктов, чтобы закрыть доступ неприятелю, то весь план Карла грозил опрокинуться из-за ошибки Лагеркруны. Всё это король определил в Костюковичах и решительно приступил сам к выполнению задачи, не исполненной передовым отрядом.

На беду шведов, время уже было упущено. Кроме того, с Карлом не было пушек, а кавалерии всего 200 человек. В тыл было послано приказание полкам следовать за королём с возможной быстротой. 18,19 и 20 сентября гвардия шла форсированным маршем по труднопроходимой местности, почти без дорог; последние части, пройдя всю ночь лишь утром 21 сентября дошли до Костюковичей. Но уже в 12 часов этого же дня войска выступили и к вечеру дошли до Каничей на реке Беседь, где моста не оказалось. Гвардия пошла вброд по темноте, через реку шириной в 60 шведских локтей, то есть 36 метров. Вода доходила солдатам до подмышек. В мокрой одежде пошли дальше через лес и шли до 4-х часов утра, но уже в 10 часов снова тронулись дальше.

24 сентября шведы перешли Ипуть и достигли Костеничей (в нынешней Брянской области), от которых до Брянска 120 км по прямой), и примерно в 10 км до Мглина. Конный отряд, высланный вперёд, у Мглина столкнулся с противником. Это был русский передовой пост, стоявший в дефиле за укреплением из рогаток.

Русские были отброшены, и шведы подошли к городу. Он оказался слабо укреплённым и занятым гарнизоном из 300 солдат и значительного количества вооружённого населения. Шведы атаковали город, но были отбиты. Без пушек взять город сходу оказалось проблемой, а пушки были у Лагеркруны. Некоторое время спустя солдаты и жители ушли из Мглина в Почеп, а пушки и порох вывезли.

Удача шведской армии в значительной степени зависела от действий авангарда Лагеркруны, и Карла часто обвиняли, что столь ответственное дело было поручено такому неспособному генералу. Когда 13 сентября в Татарске в палатке короля решался вопрос, кто возглавит передовой отряд, был рассмотрен весь список подходящих генерал-майоров. Относительно, например, Спарре король сказал, что «он слишком много пишет и рассуждает в своих письмах; с ним трудно сговориться». О Крузе — «старик хорош, но силы его не выдержат форсированного марша, и притом он плохо видит». О Роосе и Мейерфельте король сказал только: «нет!». Тогда Реншёльд предложил Лагеркруну и король согласился.

Карл с максимально возможной скоростью шёл через леса, чтобы во-время занять важный проход. Но не успел, обстановка на театре войны изменилась, и шведы остановились в Костеничах на две недели.

Ещё когда шведские войска дошли до Мглина, король получил неприятное известие: русский отряд генерал-майора Ифланда находится вблизи Почепа и за ним идёт другой отряд. От Костеничей до переправы через реку Судость, на берегу которой лежит Почеп, было 55 км. Несмотря на всю поспешность, Карл опоздал: Почеп был занят русскими и выход на Калужскую дорогу оказался в их руках.

Когда король в Мглине узнал, что Почеп занят русскими, ему стало ясно, что о немедленном вторжении через этот проход уже не может быть и речи. Прочно заняв переправу через Судость у Почепа, русские войска заперли дорогу на Брянск и Калугу.

До сих пор Карл всегда высказывался против посылки своих войск штурмовать неприятельские укреплённые позиции, а настоящее положение было особенно неблагоприятно для такой попытки. Шведские главные силы постепенно, колонна за колонной, выходили из лесов; стало известно, что арьергард постоянно атаковывался русскими войсками. Были получены точные сведения о Левенгаупте, и том, что ему предстоит выдержать бой. При таких обстоятельствах нельзя было вести главные силы ещё дальше на восток и начинать большую операцию на линии реки Судость.

К этому прибавилась новая неудача из-за неспособности Лагеркруны. Русские заняли Почеп не только как важную переправу через Судость, но и чтобы получить возможность ввести войска в укреплённые северские города, и, опираясь на них, опустошать страну, лишая шведскую армию возможности устроить здесь продовольственную и операционную базу.

Важнейшим в этом смысле пунктом после Мглина был Стародуб. Для Карла, стоящего в Костеничах, казалось совершенно естественным, что Стародуб уже можно считать во власти шведов. Лагеркруна, совершая свой удивительный марш, взял направо, вместо того, чтобы взять налево, и совершенно не ориентируясь в направлении дорог, вместо Мглина попал к Стародубу. Когда он, наконец, понял, где он, то здравый смысл должен был показать ему, что теперь совершенно невозможно поспеть к Мглину или Почепу, но ещё можно употребить свой отряд на полезное дело по смыслу полученных им инструкций: опередить русских и помешать им выйти в Северскую землю. Лагеркруна должен был понять, что ему теперь необходимо овладеть Стародубом, не допустив русских сделать его своим опорным пунктом. Карл в Костеничах был убеждён, что Лагеркруна так и сделает. Т добавить, что полковники отряда Лагеркруны настойчиво требовали захвата слабо занятого Стародуба. Но Лагеркруна совершенно не к месту проявил свою пунктуальность: он объявил, что ему не приказано атаковать Стародуб, и приготовился, рабски следуя инструкции, полученной в Татарске, приблизиться к Мглину, о чём послал донесение королю.

В результате энергичный Ифланд успел 28 сентября ввести войска в Стародуб, хотя Лагеркруна был поблизости; русские получили возможность совершать набеги и жечь всё кругом.

Карл, узнав о неудаче со Стародубом, всячески обругал Лагеркруну, но дело обстояло ещё гораздо хуже, чем думал шведский король. Проблема была не столько в том, что Лагеркруну украинские крестьяне сбили с толку и направили по неверному пути. Когда король продолжал браниться и заявлял, что Лагеркрона, очевидно просто «сошёл с ума», пройдя мимо Стародуба и на взяв его, то ему наконец всеподданнейше объяснили: Стародуба Лагеркруна взять бы и не смог, казаки не пустили бы. А почему не были вовремя получены сведения о Стародубе и обо всём этом округе? Ответ генералов гласил: «Потому, что все жители города и окрестностей разбежались».

С октября 1708 года русско-шведское единоборство переместилось на Гетманщину. Гетманщиной в ХVII-ХVIII веках называлась часть входившего в состав Русского государства Левобережья Днепра, которое состояло под автономным управлением украинских гетманов, признававших протекторат Москвы. Она занимала примерно пятую часть современной Украины. Гетман Мазепа в то время ещё не проявил явно своего предательства. Гарнизон в Стародубе подчинялся ему и он отдал приказ: впустить беспрепятственно тех, кто первым успеет подойти. Шведов — так шведов, русских — так русских.

Уже во время похода через леса Карл узнал, что донесения лёгкой кавалерии у Татарска были неверны, и что Левенгаупт, в тот день, когда к нему прибыл королевский курьер, дошёл лишь до Воронцевичей, в 60 км от Могилёва и в 30 км от Шклова. Это тем более беспокоило, что нельзя было принять никаких мер для выручки Левенгаупта, так как было неизвестно, направит ли Пётр свои главные силы против него, или против самого Карла. Когда король вышел из лесов, были получены более точные сведения о Левенгаупте. Ещё находясь в Костеничах, до шведского короля дошло не менее роковое, чем промах Лагеркруны, известие: разгром корпуса Левенгаупта и потеря всего его обоза. От Костеничей до Лесной, где разбили Левенгаупта, было 130 км. В главной квартире поняли, что разорвалось ещё одно звено в цепи задуманных операций.

О Левенгаупте и его войсках долгое время ничего не было слышно. И вот 1 октября в королевскую главную квартиру ввели только что прибежавшего солдата, который рассказал о страшном поражении корпуса Левенгаупта. Карл сначала этому не поверил, но известие подтвердили и другие вестники. Король не смог скрыть своего беспокойства, лишился сна, ночью не ложился в постель и не мог оставаться один. По ночам он неожиданно приходил то к одному, то к другому генералу, подолгу сидел у них и молчал. Катастрофа с Левенгауптом впервые вызвала сомнения в успехе всей кампании.

Сам Левенгаупт, пройдя мимо занятого русскими Стародуба, пошёл на северо-восток к Почепу, причём он совершенно не знал, где находятся шведская и русская армии. По счастью, у Труханова он наткнулся на отряд Лагеркруны, посланный туда королём, иначе Левенгаупт со своей расстроенной армией попал бы прямо на русские позиции у Почепа, еде его ожидала бы окончательная катастрофа. Разбитый корпус, наконец, встретился с главными силами, и 12 октября Левенгаупт доложил королю о том, что произошло.

Карл, конечно, официально старался поддерживал иллюзию, что бой под Лесной был победой Левенгаупта, но нет сомнений, что король правильно оценивал сложившееся положение: впервые с начала кампании Пётр достиг решительного успеха, и Карл не мог привести в исполнение свои планы.

Попытка шведов пройти на Москву через Курск и Белгород

В начале октября 1708 года обстановка на театре военных действий была следующей: путь наступления через Брянск и Калугу был закрыт русской укреплённой позицией у Почепа. Шведы надеялись воспользоваться Северской землёй, как продовольственным районом и операционной базой для наступления внутрь России, но эта надежда угасла. Стародуб был занят русскими частями, местность вокруг опустошалась. Если всё-таки до сих пор шведское войско находило провиант в изобилии и не испытывало затруднений с продовольствием и фуражом, то на зиму запасов могло не хватить. Кроме того, большой опасностью являлось движение сильного кавалерийского отряда Меньшикова к западу от шведов — между ними и Днепром.

По-видимому, Карл достаточно быстро признал себя вынужденным отказаться от всяких планов вторжения через Брянск и Калугу; он не хотел форсировать укреплённую неприятельскую позицию атакой в лоб, что было бы связано с тяжёлыми потерями, и оставил в покое русскую укреплённую позицию у Почепа.

Естественно, у шведского командования возникал вопрос: нельзя ли получить к востоку от Днепра хороший продовольственный район и удобную операционную базу, например, на Украине, богатой и плодородной стране, откуда шла большая дорога через Курск и Тулу на Москву. Царь выжигал и опустошал пограничные области у Смоленска и в Северской земле, но шведы сомневались, станет ли он разорять собственные московские центральные землях.

Их Украины шведской армии было легко установить связь через Киев со Станиславом Лещинским и его шведско-польскими войсками, на содействие которых Карл рассчитывал.

Несмотря на некоторые неудачи, Карл нисколько не терял надежду на благополучный исход кампании. Армия самого короля ещё ни в одном сражении не была побеждена; её превосходство в чисто боевом отношении всё также бросалось в глаза, и численность её ещё не уменьшилась сколь-нибудь значительно. Никто не мог предвидеть тех несчастных случаев, которые в своей последовательности привели к катастрофе. Решением Карла было продолжение похода, на этот раз — через Украину.

Разведка в те времена работала плохо и войска зачастую не имели точной информации не только о противнике, но местоположении своих частей. 13 октября главнокомандующий Шереметьев получил от Меншикова из Гомеля известие от 11 октября, в котором тот сообщил о своём выдвижении к Стародубу. На что Шереметьев написал царю, что неизвестно, где находится упомянутый в письме Меншикова бригадир Юшев, которому велено идти к Стародубу, и где находится генерал Репнин, которому Пётр велел быть при армии Шереметьева. Это при том, что и позиции шведов были неясны.

И тут Шереметьев узнаёт, что шведы подошли к Семёновке, что почти в 60 км южнее Стародуба и в 50 км от Новгород-Северского, от которой они могли ударить в тыл русским войскам. Да тут ещё из-за суеты пехота осталась без кавалерийского прикрытия, но шведы этим обстоятельством не воспользовались. Ещё выяснилось, что значительную часть находившихся в Мглине припасов не успели уничтожить и они достались противнику. В целом ситуация сложилась неприятная.

25 октября через перебежчиков из шведской армии и взятых языков Шереметьев получил сведения, что неприятель, миновав Новгород-Северский, двинулся дальше и намерен начать переправу. Стало ясно, что шведы не будут штурмовать ни Стародуб, ни Новгород-Северский. Сам Новгород-Северский лежит на реке Десна, но шведы, тратить силы на штурм города не хотели и полагали переправиться в другом месте. Если бы шведы переправились через Десну, то могли двигаться на восток, обходя русские части с юга. Но ни Пётр, ни Шереметьев не знали, что шведы шли прямо на юг в столицу гетмана Мазепы Батурлин, где было собрано множество припасов и военного снаряжения. Об измене Мазепа в русском лагере никто не знал, да это никому и в голову прийти не могло, поскольку Мазепа пользовался исключительным доверием царя и заслужил это многолетней верной службой.

На нынешний взгляд поступки Карла в походе на Россию кажутся ошибочными и бессмысленными. Но эти ошибки потом повторили Наполеон и Гитлер. Нельзя Россию мерить по западным лекалам. Карл, как и те двое, был избалован своими прошлыми победами и поведением порабощённых народов: переход от европейских стран к России оказывался разительным. Во времена Карла в Дании, Польше, Саксонии население обнаруживало почти тотчас же после первых шведских военных побед полную покорность и доставляло за деньги или из страха в шведский лагерь всё, что необходимо захватчику. Так ведь и в XX веке после поражения Франции все европейские страны покорились Гитлеру и снабжали его армию всем, чем нужно. Из всего континента только Югославия продолжала войну большими партизанскими отрядами. Остальная Европа приспособилась к нацистскому режиму.

Когда Карл привёл свою армию в Белоруссию, то выяснилось, что с белорусами не договоришься и ничего из них не выжмешь. Население убегало в леса, многие гибли там, но гибли и шведы, которые охотились за убежавшими, чтобы заставить их дать хлеб. И если солдаты попадали в руки белорусам, ничего хорошего их не ждало. Уже здесь у шведов возникли значительные трудности, поскольку продовольствие и фураж добывать стало существенно труднее, чем в Польше, Лифляндии и Саксонии.

Постепенно дело шло к зиме, и нужно было обеспечить армию зимними квартирами. 10 октября Карл выступил из Костеничей и двинулся на юг. 12-го он соединился в Рюхове (32 км от Костеничей) с отрядом Левенгаупта, 17-го подошёл к Стародубу (53 км от Костеничей), который шведы обошли с запада. В город их не пустили, осаждать не было времени, надвигались холода, а брать штурмом не было сил и не хватило решимости.

От Стародуба шведы двинулись на юго-запад, дошли 18 октября до Понуровки на реке Ревна, в 24 км от Стародуба и простояли до 21 октября. Здесь короля ожидал посланец Мазепы Быстрицкий с окончательным сообщением о переходе гетмана на сторону шведов и с просьбой о покровительстве.

Когда шведская армия из Костеничей пошла на юг, русское командование предполагало, что это начало очередного стратегического обхода.

Главная русская квартира располагалась в Погаре, в 35 км на восток от Стародуба, ближайшей переправе через Судость. Если бы Карл попытался от Стародуба прорваться через Трубчевск (70 км на восток от Стародуба) на дорогу из Новгород-Северска на Брянск, то Погар являлся отличной позицией, откуда можно было пресечь эту попытку.

В обходе Карлом Стародуба Шереметьев подозревал военную хитрость, так как слишком уж нужен был шведам этот город, откуда они могли угрожать движением и на восток и на юг, да и запасы там скопились немалые. Поэтому фельдмаршал думал, что Карл хитрит, внезапно вернётся и бросится к Стародубу. Командование предположило, что шведы намереваются обойти Погар с юга, и главная квартира переместилась на 22 км к югу в Гремяч, важный пункт у слияния Судости с Десной, где через Судость проходит дорога из Новгород-Северского в Брянск. Русские всё ещё пытались перекрыть дорогу шведам на Калугу.

Постепенно становилось ясно, что шведских сил не хватало для реализации первоначального плана. Шведский капеллан Нордберг, находившийся постоянно при ставке шведского короля, писал в воспоминаниях: «Намерение короля воспрепятствовать московитам проникнуть в Украину провалилось таким образом потому, что Стародуб был главным городом этой провинции и единственным местом, откуда русские могли войти [в Украину]. Кроме того, мы лишались превосходных зимних квартир, где армия могла в изобилии найти средства существования: все деревни были полны фуража, а города были снабжены всем, что только можно было пожелать».

Каковы же были планы шведского короля? Седерьельм в своём письме от 9 октября 1708 года писал, что Карл думал идти на Украину и двинуться к Макошино (125 км на юг от Стародуба), у слияния Десны с Сеймом, но по просьбе Мазепы отказался от этого плана и вместо того повернул к Новгород-Северскому. Мазепа не хотел, чтобы Карл переносил свои действия на Украину, понимая, что война приведёт к её разорению.

В действиях Карла была очевидная логика. Союз с Мазепой и запорожскими казаками был важен в стратегическом плане, Поэтому представлялось необходимым, насколько возможно, оградить казацкие земли от прихода русских войск и надёжно прикрыть столицу Мазепы — город Батурин, который был расположен южнее Новгород-Северского, и которому предстояло сделаться важным опорным пунктом для будущих операций. В Батурине находились большие склады военного снаряжения, боеприпасов и 70 пушек.

Приближение Карла XII «припирало к стенке» Мазепу. Открыто выступая на стороне шведов, он рисковал получить удар от русских, а оставаясь при Петре, подвергался опасности быть раздавленным шведами. Гетман принял решение тайком дезертировать под крыло Швеции, спасая свою жизнь и основную часть своей казны.

Но, возможно, Карл зря изменил свой план. Если бы он пошёл сразу на Макошино, то, во-первых, быстро бы добрался до Батурина, до которого оставалось бы около 40 км. И, во-вторых, он прикрыл бы Батурин от отряда Меньшикова, который двигался западнее шведских войск, и 20 октября, когда Карл находился в Понуровке, находился в Горске, от которого до Батурина было около 100 км, в то время как от Понуровки до Батурина было около 110 км. Возможно, это была одна из самых крупных ошибок шведского короля.

Меншиков со своими драгунским полками не был уверен, куда двинется Карл XII — на Чернигов, Гомель или Батурин и собирался согласовать действия с гетманом, об измене которого ещё не было известно.

Осенняя распутица и снег, выпавший в середине октября, трудное движение шведского обоза, угроза нападений русских отрядов, усталость, стали причиной того, что армия короля крайне медленно продвигалась по Северской земле.

21 октября Карл выдвинулся от Понуровки. Передовой отряд при переходе через реку Рому у Шептаков (12 км на северо-запад от Новгород-Северского) столкнулся с русскими и от пленных узнал, что войска Петра уже стоят у Новгород-Северского.

22 октября Карл дошёл до Лариновки, около 15 км к западу от Новгород-Северского, но штурмовать её не стал, а обошёл Новгород-Северский с юга, оставляя город по левую руку. Он остановился у Горок в 20 км от Новгород-Северского и на таком же расстоянии от Погребков, где находился Шереметьев с главными силами и куда из Смоленска прибыл Пётр 24 октября.

Карл выслал отряд, который начал готовиться к переправе через Десну у деревни Комань, как раз напротив русских частей да ещё и под русским артиллерийским обстрелом. Но Карл и не собирался здесь переправляться через реку, это была демонстрация, чтобы отвлечь внимание русских от действительных целей. По плану короля нужно было идти вдоль правого берега Десны и, спустившись ниже, перейти реку на левый берег и войти на территорию Украины. Поэтому нужно было до поры до времени привлекать внимание русских к работам у Комани.

Карлу удалось очень искусно организовать и удачно осуществить крайне трудный переход всей шведской армии с боем через Десну, причём в таком месте, что он стал между главными силами русских и Батуриным и при этом старался держать русских в неизвестности о своих истинных намерениях. В ночь на 28 ноября под покровом темноты он приказал приготовленные для моста материалы увезти от Комани, и полки пошли вниз по Десне, в то время как оставленные отряды начали демонстративно готовиться к переправе у Комани.

Это удалось настолько хорошо, что большая часть русских войск осталось у Погребков напротив Комани, и на месте действительной переправы шведов оказался лишь относительно небольшой отряд русских — около 6 000 человек генерала Гордона с 8 пушками.

Место переправы было весьма удачно выбрано у Мезина, что в 26 км на юго-запад от Комани. Здесь правый берег значительно превышает левый; в реке имеется остров, облегчающий переправу, а болотистая местность на левом берегу, прорезанная речками, мешала русским пустить в дело все свои силы.

1 ноября шведы начали переправляться через Десну на плотах; русские, поражаемые из 28 орудий, поставленных на высоком правом берегу у Мезина, вынуждены были бездействовать и только к вечеру пошли на шведов, но те имели уже на левом берегу Десны в кустарниках до 600 человек. Желая избежать больших потерь от неприятельского огня, Гордон разделил свой отряд на две части и под прикрытием ночи напал на шведов. Но этот план в условиях ночного боя оказался неудачным. Русские силы, рассыпанные по опушке леса, остановились, и вместо быстрой атаки в сомкнутом строю с холодным оружием, открыли беспорядочную стрельбу. Шведы отвечали беглым огнём, затем пошли в рукопашную и отразили русских, которые и отступили к главной армии, которая находилась в 12 км у Собича.

Потери отряда Гордона были велики. Шведы в очередной раз продемонстрировали своё превосходство над русской армией в тактическом маневрировании, организации боя, скорости перемещения и умении вводить врага в заблуждение.

24 октября Мазепа примерно с четырьмя тысячью человек вышел из Батурина, перешёл Десну у Оболоньи и пошёл на север, осторожно держась на некотором расстоянии от линии Десны. 26 октября 708 года он встретился со шведским отрядом у Орловки, а 28-го произошло его встреча с Карлом. Есть интересные свидетельства очевидца событий шведского нашествия. Словакия, в которой господствовало протестантство, входила в те времена в состав Венгрии, подвластной Австрии, и жестоко угнеталась немецкими феодалами и католической церковью. Весной 1707 года синод евангелической церкви решил обратиться за покровительством и финансовой помощью к протестантским Пруссии и Швеции. Посольство синода должно было встретиться со шведским королем Карлом XII и рассказать о состоянии евангелической церкви Словакии. Послом был назначен Даниэл Крман, который вёл дневник. Вот как описывал он прибытие украинского гетмана: «День 8 ноября стал памятным благодаря приходу его [Мазепы] и аудиенции, данной ему королем. Здесь я расскажу историю, которую впоследствии узнал о нём из сходных сообщений разных лиц. Иван Мазепа в своей юности служил при дворе польского короля у какого-то видного королевского министра, однако, уличённый в любовных отношениях со своей госпожой, был отстранён от должности, помещен в бочку со смолой, откуда его затем вытащили, вываляли в перьях, посадили на коня задом наперед, ноги привязали под лошадиным брюхом и в таком виде провезли девять миль. Наконец, он добрался до своего знакомого, известного человека, от которого получил одежду, но из-за стыда повернул не в Польшу, а в Козакию [Украину], которая, как он слышал, была прибежищем преступников, грабителей и злодеев, и так как он был знатного рода, царь установил его гетманом казаков после смерти его предшественника» (журнал «История СССР», 1971, № 6).

Мазепа был царским любимцем, уважаемым человеком. Что побудило уже престарелого гетмана так резко изменить свою судьбу? Ему было около семидесяти лет, своих детей у него не было, только один племянник, он управлял цветущей землёй, в которой он долго пользовался властью, немного уступающей власти монарха, и накопил значительные богатства. Принимая всё это во внимание, трудно понять, вследствие чего или ради чего он в таких преклонных летах вздумал так резко изменить свою судьбу.

Распространена версия, что побудительным мотивом послужило непомерное честолюбие и желание самому стать владетельным государем. Но в реальности никакой независимости он даже и не просил. Под предлогом неудовольствия русским царём, Мазепа изъявил желание вступить под покровительство шведского короля и заключил с ним некоторого рода союз. Статьи, представленные Мазепой Карлу XII для получения его покровительства, были следующие:

1. Гетман Мазепа обязуется принять Его Величество Короля Шведского в Северскую область, в коей он главным начальником, и предать ему Стародуб, Новгород-Северский, Мглин, Брянск и прочие все крепости Северские, которые некогда принадлежали Великому княжеству Литовскому, а ныне служат пограничными крепостями против Литвы.

2. Его Величество Король Шведский может расположить войска свои в сей стране по зимним квартирам, в ожидании, пока Мазепа соберёт всё войско Малороссийских казаков и привлечёт в союз свой Белогородских и Донских казаков, крайне недовольных утеснительным правлением российским; ибо Царь мало-помалу отнял у них все старинные права их и преимущества.

3. Мазепа обещается употребить все меры для вовлечения в тот же союз Аюку-Хана Калмыцкого.

4. Коль скоро он выполнит всё, по содержанию сих трёх статей, то его Величество тотчас начнёт военные действия и пойдёт на Москву; а между тем Мазепа, со своей стороны, присоединиться к нему со всеми войсками Малороссийских, Белогородских и Донских казаков, вместе с недовольными калмыками. Касательно до содержания шведской армии, Мазепа обязуется доставлять съестные припасы из Украины и Белогородской провинции, самых хлебороднейших в России.

Договор, заключённый между Мазепой и Карлом II, состоял в следующих статьях:

1. Мазепа обещается в точности исполнять все вышеупомянутые обязательства, то есть отдать королю шведскому область Северскую со всеми крепостями и прочее.

2. Обещается быть готовым к выступлению со всем войском Малороссийских казаков, по первому приказанию короля, в то место, куда Его Величеству благоугодно будет назначить.

3. Обязуется приложить возможное старание, дабы вовлечь в тот же союз казаков Белогородских и Донских, равно и Аюку-Хана Калмыцкого.

4. Передать полякам всю Украину и область Северскую, также провинции Киевскую, Черниговскую и Смоленскую, которые все совокупно должны возвратиться во владения Польши. В замен всего, Король Польский обещается возвесть Мазепу в княжеское достоинство и отдать ему во владения воеводства Витебское и Полоцкое, на тех самых условиях, на коих Герцог Курляндский владеет своим герцогством (Батурлин Д., «Военная история походов россиян в XVIII веке», 1819 г.).

Договор этот был тайный, знали о нём только Мазепа, Карл, Станислав Лещинский, Пипер, некий сенатор польский и архиепископ Сербский и Болгарский, неизвестно по какой причине изгнанный из своего отечества и бывший посредником между шведами и Мазепой. Таким образом, Мазепа отдавал полякам Украину, а взамен получал два воеводства для себя.

Измена Мазепы поразила Петра полной неожиданностью. Но и Карл обманулся в переменчивом гетмане. Он думал, что Мазепа — руководитель союзной отныне Украины, которая сделает всё от неё зависящее, чтобы стать обильной и прочной продовольственной базой для дальнейшего похода на Москву. Поэтому нужно идти прямым ходом на берега Сейма к богато снабжённому Батурину и на Десну, чуть западнее Батурина, в город Макошин, прикрывающий Батурин. Эти два места должны были стать опорными пунктами для распространения шведской армии к югу, по Украине, откуда и можно было бы, спокойно проведя наступавшую зиму, весной двинуться через Полтаву, Харьков и Белгород на Москву. Но ничего этого не случилось, украинское население к шведам относилось враждебно, войск Мазепы оказалось крайне мало, и шведский король в предателе полностью разочаровался.

История с Мазепой носила несколько авантюрный характер. За несколько дней до измены гетман притворился опасно больным. Он дал понять русскому двору, что потерял всякую надежду на выздоровление, и это всех крайне обеспокоило. Мазепа стал настаивать, чтобы были начались выборы другого человека на его место в его же присутствии. В это время Меншиков, проходя с частью кавалерии вблизи гетманского местопребывания, захватив с собой нескольких приближённых и небольшой отряд гвардейцев решил навестить старика и отобедать у него. Приехав в резиденцию Мазепы, Батурин, Меншиков нашёл там русского полковника с двумя пехотными полками, которые Пётр всегда держал при особе гетмана в качестве его гвардии. Князь отправил полковника в батуринский замок, обнесённый крепкой каменной стеной, осведомиться о здоровье гетмана. Полковник, подъехав к замку, нашёл мосты поднятыми, а на стенах стояли пушки и дежурили караульные. Удивлённому таким приготовлениями офицеру передали, что гетман выбыл из замка, оставив в нём полковника Кенигсека (саксонца, принявшего православие, поселённого и служащего на Украине) комендантом замка с приказанием не допускать в него никого до возвращения гетмана, поэтому комендант не может ни вступать в переговоры, ни принять посланного полковника. Меншиков заподозрил неладное и вернулся к своим войскам, а вскоре встретил нескольких казаков, которые объяснили ему, в чём дело. Известие об измене немедленно было отправлено Петру.

Меншикову стало известно об измене Мазепы 25 октября, а 27-го весть об этом дошла до главной квартиры царя в Погребках. 30 ноября Меньшиков лично прибыл в Погребки, и было решено напасть на Батурин, чтобы помешать казачьим войскам присоединиться к гетману.

2 ноября 1708 года Меншиков взял штурмом, разгромил и сжёг мазепинский Батурин дотла, вывезя все орудия. Желябужский описал эту историю следующим образом: «Ноября в 11 день черкасский гетман Иван Степанов сын Мазепа изменил государю нашему, уехал к шведу с небольшим войском из Батурина, а в городе и в замке оставил сердюков. Они по злому его умыслу заперлись и князя Александра Даниловича в город не пустили, и он посылал к ним многажды, чтоб город отперли, и они не послушали, и стали палить из пушек, и тот город взяли приступом, и вырубили, и выжгли».

Датский посланник Георг Грунд писал в одном из своих донесений: «Однако вскоре затем произошло предательство Мазепы, которое, по общему мнению, поставило войска царя перед ещё большей опасностью, но тогда бдительность князя Меншикова сделал наилучшее: он не только первым обнаружил измену, но и сразу же с несколькими полками взял штурмом резиденцию Мазепы Батурин, где нашёл все хранимые для неприятеля запасы провианта, боеприпасов, а также артиллерию в количестве 70 бронзовых пушек. Каковая операция смутила многих казаков; кроме того, неприятель слишком поздно форсировал Десну и, без сомнения, с тех пор начал осознавать ошибочность своих действий. К тому же вскоре затем выступила морозная зима».

На зиму глядя шведская армия совсем неожиданно для себя осталась без обильно снабжённого пристанища, без полных доверху складов продовольствия и боеприпасов, без погребов отличного русского пороха, без многих десятков пушек. А ведь в Полтавской битве у шведов участвовало в сражении всего 4 пушки.

Разгром гетманской столицы отрезвляюще подействовал на многих казацких полковников. Они увидели сколь скор царь на расправу: прошла лишь неделя со дня измены гетмана, а его резиденция уже сожжена дотла. Не удивительно, что при таких условиях восстание Украины против русского правительства было в значительной степени парализовано.

В Глухове, расположенном в 80 км на северо-восток от Батурина провели в присутствии царя выборы нового гетмана, которым стал стародубский полковник Скоропадский, отклонивший ранее предложение Мазепы к измене.

Хотя Батурин пал, но не всё было потеряно для шведов: перед ними лежала богатая, плодородная Украина, и имея здесь оперативную базу, ещё можно было организовать поход на Москву с юга. Вот только возникла новая проблема — начались приличные холода.

Несмотря на ряд тактических успехов, в стратегическом смысле Карл всё больше проигрывал. Он шёл уже не туда, куда хотел, а туда, куда ещё можно было идти. Казалось бы, перейдя на левый берег Десны, шведы могли обойти главные русские силы и двинуться на северо-восток в сторону Орла. Однако область между Десной и Сеймом очень лесиста, болотиста и труднопроходима, да и продовольствие здесь найти было бы крайне сложно. Когда шведы, переправившись у Мезина, обошли позицию у Погребков с юга, русские войска переместившись на 50 км на юго-восток, заняли центральную позицию между Десной и Сеймом возле укреплённого городка Глухов (55 км на юго-восток от Новгород-Северского), где дороги с разных сторон сходятся к переправе через реку Эсмань. Если бы удалось вытеснить Петра отсюда, то затем по дороге к Орлу пришлось бы преодолевать пять рек, крепость Севск (140 км на юго-запад от Орла) и труднодоступную линию реки Сев.

Если бы, форсировав позицию у Глухова, снова повернуть направо, чтобы этим путём выйти на дорогу Курск-Тула, то есть двигаться на восток, то шведы встретили бы линию рек Свапы-Сейма, где переход через Сейм был защищён крепостью Рыльск (53 км на восток Глухова), за которой была ещё одна хорошая позиция у Льгова. Наконец, следует заметить, что обход Глухова вдоль Сейма, то есть если идти сильно южнее Глухова, а затем поворачивать на север к Рыльску, который как раз лежит на Сейме, едва ли мог быть выполнен, так как болотистые и изрезанные берега Сейма не допускали движение армии.

Карл двинулся на Украину. Его целью на ближайшее время стала большая дорога Курск-Тула как южный путь на Москву. Простояв несколько дней в деревне Атюша, что в 45 км от Мезина в ожидании, пока вся армия переправится через Десну, король 11 ноября переправился через Сейм. От развалин Батурина, мимо которых прошла шведская армия, Карл по совету Мазепы пошёл на юго-восток в лежащий на реке Суле Ромны (в нынешней Сумской области), расположенный в 80 км от Батурина, куда и добрался 17 ноября. Порох экономили, зло оборачиваясь на сопровождавшие шведов казачьи отряды.

А русская армия находилась 3 ноября в деревне Воронеж (не путать с городом), с 5-го по 16 ноября в Глухове, затем, перемещаясь на юг и перейдя Сейм в Путивле, она направилась через Красное, Ольшану на реку Сулу к деревне Марковка, что в 30 км на юго-запад от города Сумы. Отсюда был послан полковник Келлин с 5 батальонами для занятия Полтавы. 26 ноября русская армия расположилась на зимних квартирах: главная армия в Лебедине и Ахтырке, в Веприк близ Гадяча был послан кавалерийский отряд, Миргород и Нежин были заняты гарнизонами. Шведы, таким образом, были окружены с запада и с востока.

Местность, по которой шла шведская армия, отличалась тем, что была практически не разорена и могла снабжать продовольствием. В Ромнах и в отстоящих от них в 50 км Гадяче, Карл сделал остановку, чтобы отдохнуть на хороших постоях. Война становилась всё более ожесточённой. Русские продолжали беспокоить шведов своими набегами, они убивали раненых и больных, если те попадались им в руки. А если русские по своему обыкновению уклонялись и отходили, шведы пытались для своей защиты создать собственную зону выжженной земли. Каждому полку выделялась округа, которую он должен был разграбить и сжечь. Снова и снова пылали города и сёла.

Получив донесение о том, что шведы прошли мимо Батурина на Украину, русское командование заподозрило, что следующей целью шведов будет Белгород. Он являлся стратегически важным пунктом на дороге в Москву через Курск и далее на Тулу. Кроме того, из Белгорода можно было легко завязать сношения с Донской область, где недавно свирепствовало крупное восстание Булавина, и где, после его подавления, ещё продолжалось брожение среди казаков. Учитывая эти соображения, Пётр вышел из Глухова на юго-восток, двигаясь примерно параллельно шведам. По дороге были высланы отряды к Ромнам, но основные силы пошли на линию реки Псёл, и главная квартира расположилась у Лебедина, восточнее реки на выгодной позиции, перекрывавшей возможное шведское движение на Белгород. Между Ромнами, где сидели шведы и Лебедином было около 70 км.

Ещё 18 ноября Мазепа с казаками занял Гадяч, расположенный в 53 км на юго-восток от Ромен и в 40 км на юго-запад от Лебедина. Гадяч был важным пунктом, и Пётр посылал отряд, чтобы его занять, но шведы с казаками успели раньше.

Шведский король не предпринимал активных действий, что объяснялось необходимостью отдыха для армии после тяжёлых переходов. Шведские части расположились в деревнях между Ровнами, Гадячем, Лохвицей и Прилуками. Прилуки и Гадяч были главными городами соответствующих полковых округов двух из десяти Малороссийских казачьих полков. Здесь было много припасов и они подчинялись Мазепе как гетману.

У Карла в это время было около 30 000 человек в армии. Потери в войсках, бывших под непосредственным начальством короля, достигали приблизительно четверти первоначального числа. Эти потери нельзя считать чрезмерно большими, учитывая, что поход продолжался более года в очень трудно проходимой местности и что погода в течение значительной части года была холодной и дождливой.

Если сравнить это с условием похода Наполеона в Россию, то размеры потерь были совсем не те: из 300 000 приблизительно людей, которых император лично повёл через Неман в Москву, до русской столицы дошло лишь 90 000 человек. Таким образом, за три летних месяца потери французов составили около двух третей первоначальной численности.

Военные действия приостановились примерно на месяц, но потом они возобновились. 2 декабря сам царь лично провёл рекогносцировку шведской позиции у Гадяча; оказалось — там стояли три полка неприятеля. На военном совете в Лебедине было решено: атаковать Гадяч, чем рассчитывалось выманить Карла из Ромен, а Алларту в это время занять Ромны.

Тем временем Карл получил сведение о русском замысле. Шведам не повезло. Зима в России обычно морозная и снежная, но иногда запаздывает, как описывал Пушкин в «Евгении Онегине»:

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе.

Но в тот год, когда судьба отправила шведскую армию на гибель в Россию, снег начал падать уже в октябре. Зима же была на редкость морозная. Холод поразил всю Европу. Балтийское море, река Рона и даже каналы в Венеции покрылись льдом. В большей части Европы зима 1708-1709 годов отличалась своей неслыханной суровостью, и в шведских церквах замерзало причастие в чашах.

Несмотря на собачий холод, король отдал приказ сняться с зимних квартир в Ромнах и с одним драгунским и тремя пехотными полками 14 декабря лично двинулся на помощь Гадячу. Шведское командование хотело выгнать русскую армию из ближайших областей, чтобы без помех сидеть на зимних квартирах до весны.

Между тем, именно при действиях вокруг Гадяча шведская армия испытала наиболее тяжкие несчастья. Как раз теперь начались большие морозы, приведшие к большим жертвам, поскольку в России страшные холода наступили именно в то самое время, когда шведы двинулись на Гадяч.

День и ночь тащилась армия сквозь снег к городу, которому угрожал неприятель. Этот поход был ужасен. Дороги были усеяны окоченевшим телами замёрзших солдат и раздувшимися трупами лошадей. Хуже всего приходилось возницам, правившими лошадьми. Многие замерзали сидя на своём облучке, в то время как их кони то понесут и запутаются в упряжи, а то просто замёрзали насмерть. Мёртвые конники, выпрямившись, сидели в сёдлах с поводьями, примёрзшими к рукам так крепко, что отодрать их можно было только вместе с кожей. Иногда люди и животные были так густо покрыты инеем, что их трудно было отличить от заснеженной земли.

Когда шведы достигли 18 декабря Гадяча, не для всех нашлось место под крышей. Кому не удавалось отыскать себе какую-нибудь нору в земле, тот оставался в трескучий мороз под открытым небом. Солдаты умирали в сугробах на улицах города. Каждое утро собирали трупы сотен замёрзших солдат, солдатских жён и детей, и целый день сани, доверху нагруженные закоченевшими телами, свозили их к какой-нибудь яме или оврагу. Фельдшеры работали круглосуточно, наполняя бочку за бочкой ампутированными конечностями обмороженных. Крман описывал свои впечатления о морозах тех дней: «...мы испытали холод, который запомним на всю жизнь. Слюна, вылетавшая изо рта, прежде, чем упасть на землю, превращалась в лёд, замерзшие воробьи падали с крыш на землю. Здесь можно увидеть одних без рук, других — лишённых рук и ног, третьих — лишённых пальцев, лица, ушей, носов, некоторых — ползающих, подобно четвероногим».

Небольшой русский наблюдательный отряд у Липовой Долины, на полпути между Ромнами и Гадячем, был атакован шведами и большая его часть была перебита или взята в плен. Русские не ожидали прихода шведских сил и быстро отступили к Веприку и Лебедину, успев зажечь перед этим предместья Гадяча.

Следом за Карлом выступила из Ромны его главная квартира с драбантами и 22 декабря прибыла в Гадяч. Сюда постепенно приходили всё новые полки и город становился центром расположения шведской армии. Крман описал Гадяч того времени: «Гадяч имеет деревянную крепость, усиленную валами. Также и самый город весь окружен валами и насыпями и немало укреплен шведами, чтобы быть более защищенным от нападений неприятеля... Гетман Мазепа имел под крепостью огромной величины погреба с медом, пивом и воском, удобные для их сохранения. В крепости же, расположенной на возвышенном месте, воздвигнуты оборонительные сооружения, установлены наблюдательные пункты и боевые орудия. Крепость имеет огромный запас оружия, фуража и других предметов». А тем временем Алларт занял Ромны.

Естественным последствием перехода шведской армии на позиции на реке Псёл, с центром в Гадяче, была возможность атаковать отсюда Белгород и русские позиции, пока они ещё не были достаточно укреплены.

Из Гадяча Карл планировал двигаться на восток по направлению к тогдашней ставке Петра в Лебедине и 22 декабря выступил с частью армии на Веприк, что в 30 км от Лебедина. Генерал-лейтенант Ренне стоял со своими драгунами у Веприка, но не сделал никаких попыток к сопротивлению, а отошёл на главную русскую позицию у Лебедина, усилив перед этим гарнизон Веприка и заняв гарнизоном Каменное, что находится примерно посередине между Веприком и Лебедином.

Карл подошёл к Веприку, оставил здесь наблюдательный отряд и перешёл на правый (восточный) берег реки Псёл. Один шведский полк стал возле укрепления Каменное, отогнав передовые посты гарнизона.

Шведы находились теперь южнее Лебедина, позиция перед которым была не сильно укреплена. После замерзания рек этот пункт стал более уязвимым, и Пётр, не желая рисковать, предпочёл очистить позицию. Хотя мороз был так велик, что поход должен был вызвать чувствительные потери, царь выступил в самый день Рождества и отошёл на северо-восток к Сумам. Здесь он занял новую позицию в стратегически важном пункте. Войска старались идти возле леса и ночевать близ деревень. В эти страшные рождественские морозы по русским данным замёрзло до смерти около 2 000 человек.

Один из очевидцев (Бьёрк) описывал в своём дневнике, что войдя со шведским отрядом в Лебедин, он видел на площади трупы обезглавленных казаков, а по дороге между Лебедином и Сумами шведы видели множество русских трупов.

В это же время Пётр, несмотря на страшные холода, отделил от своей армии отряд из шести полков под командой генерал-фельдмаршал-лейтенанта Гольца (он служил в Саксонии и под таким титулом был принят на службу Петром по рекомендации Августа II), и послал его в обход шведов на Днепр. Этот отряд был послан вследствие дошедших слухов о приближении из Польши на помощь королю шведского отряда генерал-майора Крассау вместе с польскими войсками. Но Гольц не пошёл прямо в Польшу, а до поздней весны простоял на Днепре, заняв позицию в тылу у шведов.

На Рождество положение шведских сил было таково: передовые части стояли близ Каменного на правом берегу реки Псёл; другие части стояли у Веприка, наблюдая за ним. Авангард продвинулся по дороге между Лебедином и Сумами. Главные силы ещё не начинали движение, и Гадяч продолжал быть их центром. Сам король находился в деревне Плешивец, в 6 км от Каменного. Но теперь шведское наступление прекратилось — холод достиг своей высшей степени и ужаснейшим образом косил обе армии.

В день Рождества оставшиеся у Гадяча части получили приказание не двигаться вперёд до распоряжения. Вечер Рождества и три следующие дня были, по-видимому, самыми тяжёлыми. Согласно дневнику полковника Поссе, 26 декабря 1708 года холод был больше, чем когда-либо раньше, а в день рождества холод был так велик, что нельзя было слушать проповедь и пришлось лишь ограничится пением одной лишь молитвы. Неизвестно, сколько точно погибло шведских солдат от мороза, но очевидцы говорил о тысячах.

Шведы двигались в сторону Белгорода. В русском штабе считали, что если бы не ужасные холода, Карл напал бы на русскую армию. Но неодолимые силы природы остановили наступление. Когда после Рождества холода уменьшились, наступление не было тотчас возобновлено: и люди и лошади так пострадали от лютых морозов, что невозможно было вести в атаку расстроенную армию.

29 декабря Карл оставил Плешивец и отвёл войска от Каменного. Но он не пошёл к Гадячу, где стояли его главные силы, а двинулся на юго-восток. Это движение явилось подготовкой наступления по линии реки Псёл. На юг от Плешивца, между реками Псёл и Ворскла находится крупный узел дорог Зеньков (сейчас — в Полтавской области). Через него проходили пути от главных русских сил на верхнем Псле к занятым русскими войсками Полтаве, Сорочинцам и Миргороду.

Король оставил один отряд с пушками у Веприка, а сам пошёл к Зенькову. Крман писал в своём дневнике: «Используя победу, король Карл двинулся на вражескую территорию, опустошая Московию на 15 миль в глубину и на столько же в ширину. С 400 солдат против 1000, он напал на город Церкову [правильно - Зеньков], с 300 против 5 000 — на город Опошню, и счастливо обратил их в бегство. Города и сёла он приказал предавать огню и до основания разрушать дома. Встреченных в них жителей убивали. Тем, кто явился сюда из козацкой земли, была дарована жизнь с приказанием вернуться к своим, чтобы больше никто из-за страха лишения жизни не был проникнут враждой к шведам. Он сжёг много тысяч голов овец и скота».

Шведы подошли к Зенькову, и вечером на Новый год коменданту было предложено сдать крепость, что он и исполнил почти тотчас. Сообщение русской армии с крепостями на юге было отрезано.

Взоры Карла попрежнему были обращены к линии реки Псёл как операционному направлению для вторжения на Курск. На это указывают и его распоряжения по распределению войск по квартирам; в частности, на Псле лежали Гадяч и Плешивец. Генерал-квартирмейстер Гилленкрок предложил расставить большую часть кавалерии по Пслу, а часть кавалерии и пехоты расположить по Ворскле от Куземина к югу. Ворскла течёт восточнее Псла, а Куземин лежит как раз на восток от Зенькова, километров в 20. Карл отказался от перемещения войск на берега Ворсклы, оставляя Псёл в качестве базовой реки.

Когда Карл отошёл от Плешивца на юг, русские войска снова двинулись от Сум и заняли Лебедин, хотя один отряд остался в Сумах, где находился и царь. Таким образом, Пётр держал отряды на западе, севере и востоке от шведских войск, а к югу от шведов находились крепости Полтава, Миргород и Нежин. Кроме того, царь приказал укрепить Бишкень, что лежит между Сумами и Лебедином на реке Псёл. Таким образом Пётр страховался от нового наступления Карла на Лебедин и укреплял свой тыл. Понемногу начал формироваться мешок, в котором и захлопнули шведов а июне 1709 года.

Теперь, если Карл хотел оттеснить русские войска и открыть себе путь на Курск, нужно было овладевать передовыми русскими позициями в Веприке и Каменном, поскольку их нельзя было обходить и оставлять в тылу. Блокирование их потребовало бы значительного отряда, поскольку в Веприке был гарнизон в 1 100 регулярных войск да ещё крестьянское ополчение. А такой отряд отделять было нельзя, поскольку для операций против главных русских сил Карлу нужна была вся армия.

6 января Карл двинулся на Веприк. Возможно, он надеялся, что подобно Зенькову, Веприк сдастся. Но вышло не так: комендант, полковник Фербер, сдавать укрепление отказался, и Карл распорядился начать штурм, который повели чересчур смело — без достаточной артиллерийской подготовки.

Гилленкрок писал в воспоминаниях: «6-го января, в день, назначенный для приступа, был я, вместе с прочими полковниками, в комнате короля. Его Величество дал прочесть фельдмаршалу написанную диспозицию. Фельдмаршал заметил: "Ваше Величество вмешиваетесь в дело Гилленкрока". — Король отвечал: "Это не осада, но приступ. Мы сами распорядимся им". Потом, король приказал мне выслушать диспозицию штурма, которую фельдмаршал и прочитал громко в присутствии Его Величества. По прочтении бумаги, Его Величество и фельдмаршал спросили моего мнения. Я сказал: "В диспозиции не может быть никакой перемены, потому что она имеет три надлежащие отдела, которые надобно принимать в соображение при всех атаках. Единственное мое замечание состоит в том, что люди со штурмовыми лестницами слишком открыты, так как приступ будет днём, и если эти люди погибнут, то и лестниц некому приставить к стенам". — Король отвечал: "Ничего подобного не случится; я буду орудиями обстреливать вал, так что неприятель и не посмеет выглянуть". Тогда я предложил изготовить несколько фашинных мантелетов (переносных щитов), под прикрытием которых можно идти до вала и постоянными выстрелами, не допускать неприятеля вредить людям с штурмовыми лестницами. Король отозвался: "Такие затеи не нужны, потому что орудия будут обстреливать вал. В полдень последует приступ, и вы увидите, как быстро ворвутся солдаты в Веприк"».

Гилленкрок продолжал: «На приступ пошли полковники де Фритм, графы Каспар и Яков Сперлинги и Альбедиль. Солдаты, которые несли штурмовые лестницы, были, большею частью, перебиты, и только две лестницы достигли вала. Вообще же было убито слишком 1000 человек, и много ранено. Фельдмаршал получил контузию в грудь в то время, когда ехал через поле к драгунам, которые должны были подвинуться к самому валу и стрелять в неприятеля из пистолетов.

После этого неудачного дела, король приказал генералу Левенгаупту послать от своего имени к веприкскому коменданту офицера, и сказать ему, что мы ночью опять будем штурмовать, непременно возьмём город, и тогда нет никому пощады. Если же он сдастся военнопленным, то все могут надеяться на хорошее обращение и на сохранение своего имущества. Комендант отвечал: "Если бы Его Величество сделал это предложение при самом начале, то он тотчас же и охотно согласился бы быть его пленником». Затем комендант сдал ночью один пост нашим войскам, а через день гарнизон был отведен в Зеньков, где получил хорошие квартиры"».

Крепость после сдачи была срыта. Потери, понесённые при штурме «дрянной крепосцы» вызвали мрачное настроение в шведской армии. По русским данным шведы потеряли убитыми четырёх полковников, двух подполковников, трёх майоров семь капитанов, девять поручиков и прапорщиков, 1385 рядовых. Раненых было — тысяча солдат и 20-30 офицеров. Со стороны русских при осаде были убиты: один майор, три капитана, два поручика, два прапорщика, 167 солдат; ранено 150 солдат и 896 человек попали в плен, среди них один полковник, подполковник и майор.

Русское командование рассматривало штурм Веприка как начало движения к Белгороду, однако шведы дальше не пошли. Причины этого точно не известны, но вполне вероятно, что тяжёлые потери потрясли боевой дух шведов. Ведь и так уже от морозов много солдат погибло. За Веприком находилась крепость Каменное, далее Лебедин, потом Бишкень, затем Сумы. Каких потерь будет стоить форсирование с фронта этих укреплений?

Шведы отошли опять к Зенкову и линия реки Псёл была ими оставлена.

Затем в боевых действиях был перерыв около месяца, и в конце января 1709 года наступление возобновилось в виде коротких атак в восточном и юго-восточном направлениях. Мазепа всячески хотел удалить главный театр военных действий от Украины, понимая, что война разоряет его земли. И он убеждал Карла двинуться на Белгород и оттуда завязать сношения с Булавиным, восстание которого охватывало Дон и части нынешних Воронежской, Белгородской и Луганских областей; Мазепа ещё не знал, что восстание уже полностью подавлено, а Булавин убит ещё в июле 1708 года.

Однако русское командование слишком хорошо знало Карла и его способ веления войны, чтобы верить, что он откажется от инициативы и наступления. В конце января предполагалось, что шведы могут сделать обход по линии Ворсклы через Ахтырку. Этот укреплённый город лежит на восточном берегу Ворсклы примерно в 40 км на северо-восток от Зенькова аккурат в направлении на Белгород. Река Ворскла здесь на протяжении многих километров разделена на рукава, с поперечными протоками между ними, так что получается целый болотистый район, затрудняющий переправу. Зимой, конечно, всё замерзало, но переход через реку был всё-таки труден. Ворскла протекает по глубокой долине, правый (западные) берег которой, высокий, крутой, часто обрывистый и разорванный множеством оврагов, упирается в самое русло реки. Доступ к реке был затруднён, особенно со стороны возвышенных берегов. Ниже, где Ворскла течёт одним руслом, имеются две переправы — у Куземина и у Опошни. Пётр перевёл часть кавалерии к востоку от Ворсклы.

План Карла теперь заключался в обходе с юга русских позиций у Лебедина и Сум, направляя удар от Ворсклы. Но выполнить это можно было только зимой, до наступления разлива рек, сильно затрудняющее движение армии. Если же выжидать спада воды, то будет поздно — Пётр к тому времени получит подкрепления из России.

До начала наступления Карл решил обезопасить свои фланги. Русский кавалерийский отряд стоял в 17 км от Зенькова у деревни Грунь на западном берегу речки того же имени возле переправы через неё. 19 января Карл велел полковнику Дюкеру атаковать этот отряд. Русские были прогнаны, потеряв по шведским данным 300 человек и 1 000 лошадей, а сами шведы потеряли 20 человек. Теперь левый фланг при движении шведской армии на восток был обеспечен.

На другом фланге король 20 января приказал полковнику Галле сделать попытку внезапно захватить укрепление Сорочинцы (те самые, знаменитые) на реке Псёл, что в 35 км на юго-запад от Зенькова. Но волшебное место, столь романтично описанное Гоголем, шведам не поддалось. Хотя наружные ворота и были захвачены, попытка не удалась, а после неудачного опыта с Веприком шведы, очевидно, не имели никакой охоты рисковать настоящим штурмом.

В русской главной квартире узнали о передвижении шведов, и Меньшиков с драгунами отправился в Ахтырку. Затем он спустился вдоль реки Ворскла до переправы у Опошни, где уже стоял генерал-майор Шаумбург с отрядом кавалерии.

В ночь на 27 января 1709 года Карл с пятью кавалерийскими полками общей численностью около 2 000 человек выступил из Зенькова. Он не пошёл прямо на Ахтырку с её труднопроходимыми окрестностями, а направился в обход — на Опошню. Русские вышли из города и отступили немного назад и заняли позицию у деревни Миськи Млыны на западном берегу Ворсклы у переправы. Когда шведы пошли в атаку, русские сначала пытались организованно отойти, но были атакованы с такой силой, что пришли в расстройство. Атака шведской кавалерии была столь стремительна, что сам Шереметьев едва спасся. По шведским данным, потери русских составили 400 убитыми и 150 пленными, сами шведы потеряли 2 убитых и 17 раненых.

Овладев переправой у Опошни, Карл сделал тщательные распоряжения для наступления армии в новом направлении. Полки, стоявшие в тылу на реке Псёл, должны были идти на восток к Ворксле. К Опошне пошли драбанты (королевская охрана) и два полка пехоты под командованием Рооса. С этим отрядом перебазировалась и главная квартира из Зенькова. Остальные части, бывшие у Зенькова, включая артиллерию, получили приказ идти к Куземину и овладеть этой переправой. То, что с войсками шла и артиллерия, говорило о серьёзных намерениях Карла.

Так как главный из наступающих отрядов шёл к Куземину, то важно было обеспечить эту переправу от нападения русских из Ахтырки. Поэтому 29 января Карл выступил с авангардом от Опошни к Котельве, которая распологалась на восточном берегу Ворсклы в 12 км южнее Куземина.

В это время произошёл типичный для характера той войны случай. Когда Карл ушёл из Опошни, а генерал Роос ещё до неё не дошёл, в Опошню проник с набегом русский кавалерийский отряд и напал на шведский пост из 50 человек, стоявший здесь для охраны пленных; шведский пост был частью уничтожен, частью взят в плен. Такие набеги были постоянной тактикой русской армии и сильно трепали шведов. Причём, Роос пришёл к Опошне позже, чем рассчитывал Карл, по той причине, что посланный к нему гонец заблудился и приехал с приказом с сильным опозданием. Эти блуждания тоже были обычным делом, поскольку если кто из шведов терял дорогу, то спросить было не у кого: крестьяне, завидев врага, либо убегали, либо указывали неверное направление.

Когда войска дошли до Опошни и Куземина, то Карл ещё долго стоял в Котельве. Тому были две причины: усилившиеся морозы и присланные с русской стороны мирные предложения. Но поскольку войска, ведомые самим Карлом, до сих пор всегда разбивали противника, он не видел смысла идти на какие-либо компромиссы.

8 февраля началось наступление. Король сам вёл передовые кавалерийские части, напал у Хухры (16 км от Котельны) на русский отряд, обратил его в бегство и прогнал к Ахтырке.

С несколькими кавалерийскими полками, одним пехотным полком, гвардией и артиллерией Карл двинулся 9 февраля к Ахтырке и осмотрел её укрепления. Оказалось, в Ахтырке стоит несколько русских пехотных полков. Чтобы обеспечить себя от нападения с тыла, Карл выслал 4 кавалерийских полка на северо-запад к отстоящей от Ахтырки на 15 км Олешне. Шведы взяли город атакой холодным оружием, изрубив несколько сот человек гарнизона, а затем Олешню сожгли.

Король получил известие, что русская кавалерия отошла на юг. С удивительной быстротой и энергией он пошёл на юг с кавалерией, пехотой и пушками и 10 февраля встретил противника возле переправы через реку Мерла у Краснокутска, что в 35 км на юго-восток от Ахтырки и в 70 км западнее Харькова.

Подойдя сюда, Карл имел лишь кавалерию. В результате ожесточённого боя русская конница была отогнана. Стены вокруг города и городские ворота были окружены трупами. Город подожгли. Пламя поднималось до самого неба, а сквозь бушующий огонь доносились, смешиваясь с мычанием скота, который шведы гнали с собой через снега, крики и стенания горожан, смотревших, как всё добро, нажитое за целую жизнь, превращается в дым.

Русские отошли к отстоящему в 7 км на северо-запад Городнему, но и здесь не могли устоять. Карл с драбантами ворвался в город, и здесь произошло кровавое избиение бегущей русской кавалерии. Русский отряд отступил через засыпанные снегом леса к Богодухову, лежащему в 20 км на восток.

Эти победы явились одними из наиболее значимыми в ходе войны. Если верить шведским источникам, русский отряд в Городнем был в десять больше шведского. Никогда ещё преимущество шведской кавалерии не проявлялось столь ярко. Карл лично вёл атаку и был с драбантами в опаснейших местах.

По дороге от Краснокутска до Городнее шведы насчитали 656 русских трупов, и на улицах ещё 115 трупов, пронзённых штыками драбантов под командованием самого короля. Потери шведов составили 132 человека убитыми и ранеными.

На другой день подошли пехота и артиллерия, и Карл теперь намеревался идти за русской кавалерией к Богодухову, от которого до Белгорода было всего 90 км. Но приготовления русских войск заставили Карла изменить свои планы.

Ещё после боя у Опошни стало ясно, что шведы обходят с юга главные силы русских, расположенные в бассейне реки Псёл. Русские части отошли на восток и расположились в городе Грайворон (нынешняя Белгородская область), в углу рек Грайворонка и Ворскла. Отсюда шли хорошие дороги в Белгород и Харьков.

Русское командование считало, что Карл атакует Ахтырку, потому что потом он может пойти на Белгород или Воронеж и так сможет дойти до Оки, если не будет генерального сражения. Воронеж был крайне важным для Петра городом, поскольку являлся гаванью на Дону и исходным пунктом всех русских действий на землях казаков до Чёрного моря.

Пётр считал положение крайне серьёзным. 8 февраля 1709 года царь выехал из Ахтырки и 10 февраля прибыл в Белгород. Здесь он получил известия о поражениях под Краснокутском и Городним и на другой день выехал в Воронеж, куда прибыл 13 февраля. Отъезд Петра из действующей армии, по-видимому, был связан с его заботами об укреплении Белгорода и Воронежа.

Тем временем, Карл узнал об отходе русских к Белгороду и отказался от планов преследования русской кавалерии, отошедшей к Богодухову. Шведский король отличался сочетанием стремительности с осторожностью. Движение на Белгород через Богодухов было связано с необходимостью преодоления укреплённых позиций, в чём шведы не большими мастерами, и Карл старался этого избегать. И в данном случае, вместо наступления на Белгород, он начал большой обход.

После отступления русской кавалерии от Городнего к Богодухову перед Карлом открылась возможность не встречая сопротивления двинуться на юг и выйти на дорогу Полтава-Харьков-Белгород. Таким образом, Карл постепенно смещался на юг, чтобы затем сделать обходной манёвр на восток, а уж потом на север в сторону Москвы. Именно вследствие этого шведы вместо Смоленска отказались под Полтавой. В результате своих манёвров Карл оказывался всё дальше от Москвы. Расстояние от Могилёва до Москвы составляет 510 км, а от Полтавы — 720 км, то есть на 200 км больше, и это — по прямой, а с учётом извилистости дорог и троп — значительно больше. Следовательно, чтобы добраться до русской столицы, ему нужно было бы преодолевать всё большее расстояние, переправляться через всё большее количество рек, штурмовать всё большее количество укреплений, терять всё большее количество солдат, расходовать всё большее количество боеприпасов. Карл рассчитывал на союзников: поляков, крымских татар, турок. Но в реальности никто не пришёл ему на помощь. Расчёт на предательство украинцев тоже не оправдался — Мазепа привёл всего несколько тысяч вместо обещанных двадцати, а Пётр быстрыми и энергичными действиями не дал украинскому бунту набрать силу.

Несмотря на превосходство шведской армии и выдающийся полководческий талант шведского короля, после поворота шведов от Смоленска на юг Пётр не дал противнику никакой возможности приблизиться к Москве. Не получая подкреплений в живой силе и боеприпасах, шведская армия истощилась, её боевой дух упал, и русская армия в единственном генеральном сражении за всю войну просто добила противника под Полтавой.

Карл из Городнего двинулся через Мурафу на Котомак, где дорога на Харьков подходит к реке Котомак. Это было движение на юго-восток. На тот момент обстановка для шведов складывалась весьма благоприятно. Русская кавалерия, расстроенная последними боями и деморализованная постоянными неудачами, по всей вероятности не смогла бы помешать Карлу дойти до Харькова. Артиллерию и часть пехоты король вёл с собой, а следующие сзади части без затруднений бы вышли на Харьковскую дорогу через Куземин и Опошню. Обе русские крепости, Ахтырка и Полтава были достаточно далеко и с их стороны можно было не опасаться каких-либо беспокойств.

Движением на Харьков обходилась бы вся русская позиция на Ворскле, а между Харьковом и Белгородом не имелось никаких значительных природных препятствий. Если бы русские захотели оказать сопротивление, им, по всей вероятности, пришлось бы принять открытый бой. Поэтому шансы для наступления Карла казались хороши. Что же помешало шведам?

В 1709 году была сложная погода: «А морозы были великие, многие на дорогах помирали, также и снеги были глубокие, а вода была великая на Москве, под Каменный мост под окошки подходила, и с берегов дворы сносила, и с хоромами, и с людьми, и многих людей потопила, также и церкви потопила, и у Ивана Воинственника за Москвою рекою церковь Божию потопила, вновь святили» (Желябужский, Записки с 1682 по 2 июля 1709 года).

После сильных морозов в феврале погода начала делаться мягче. Неожиданная оттепель, начавшаяся 12-13 февраля, положила конец военным действиям. Сильные дожди растопили снег на крутых песчаных берегах многочисленных рек. Уже 12 февраля при походе из Мурафы шведам пришлось испытать затруднения из-за прибыли воды: вода на реке Мерчик за день поднялась с 15 см до 3 метров. Здешняя местность, кроме настоящих рек, изрезана множеством балок; они теперь наполнились водой и движение через них стало крайне затруднительным.

Карл спешил, как только мог; войска шли весь день и всю последующую ночь и утром 13 февраля первые пехотные части вступили в Коломак, куда накануне вечером прибыл сам король. От Коломак до Харькова было всего 60 км. Шведы стояли на большой дороге Полтава-Харьков и при нормальных условиях ничто не помешало им двигаться вперёд, но разлив воды вокруг сделал совершенно невозможными наступательные операции. А в данной местности весной при вскрытии реки и речки сильно разливались, затопляя долины, и снова входили в свои русла только в июне.

Оставался лишь один исход: возвращение на линию Ворсклы; и Карл без колебаний подчинился необходимости. Уже 14 февраля пехота начала отходить на запад через Великую Рублёвку и Колонтаев на Опошню. Отступление по затопленной местности было крайне тяжёлым и сильно изматывало армию. Солдатам то и дело приходилось переходить вброд разлившиеся от паводка реки, и часто после этого, не имея чем согреться, промокшие насквозь, они разбивали лагерь в чистом поле под открытым небом. Когда ночью холодало, их одежда превращалась в ледяные панцири.

Голод и болезни донимали в эту холодную весну и шведов и русских. Разлитие рек, непросыхающая земля, отсутствие медицинской помощи косили людей. Болели не только солдаты и офицеры, болел и Пётр, тяжело болел Меншиков. Убыль больными русские могли восполнять из своих неисчерпаемых людских резервов, шведы ниоткуда пополнений не получали.

18 февраля сам Карл перешёл Ворсклу с восточного берега на западный. План наступления, ясно и отчётливо задуманный и приводимый в исполнение с отчаянной решимостью был разрушен силами природы. Никто не мог ожидать, что в первой половине февраля да ещё после сильнейших морозов начнётся половодье. Конечно, это явление редкой и неожиданное. Но такова русская природа, суровая и непредсказуемая. Русский народ к ней приспособился, а иноземцам сюда соваться незачем, особенно, когда их никто не зовёт.

Наступление за Ворсклу было последней серьёзной попыткой шведов проникнуть на север к Белгороду и Курску. После февральского наступления шведская армия была стянута на пятачке между реками Псёл (правый фланг) и Ворскла (левый фланг), и начался четырёхмесячный период чистой обороны. Войско переводило дух, собиралось с силами для предстоящего лета.

Между тем, Москва неделями оставалась без известий с театра войны, поскольку реки так разлились, что сообщения были почти прерваны.

Провалившаяся осада

Зная условия ведения войны в восточно-европейских равнинах, Карл легко мог предвидеть, как пойдут дела в ближайшем будущем. Как и в 1708 году, в 1709 наступит длинный перерыв военных операций, пока таяние снегов и весенние разливы будут препятствовать движениям крупных воинских частей.

Полки, участвовавшие в последнем шведском выступлении, были поставлены в Опошне и южнее вдоль Ворсклы. Части, стоявшие дальше на западе, были переведены на восточный берег реки Псёл и собраны в междуречье рек Псёл и Ворскла. Главными опорными пунктами шведов являлись Опошня на Ворскле (40 км к северу от Полтавы), Лютенька на Псёле (80 км на северо-запад от Полтавы) и Решетиловка (30 км на запад от Полтавы) на реке Голтве.

Главная квартира короля до 3 марта оставалась в Опошне, а затем была переведена южнее, в местечко Великие Будища (в нынешнем Диканьковском районе Полтавской области), что в 30 км от Полтавы.

Расположение русской армии было следующим: часть её, под начальством Шереметьева, находилась в окрестностях Миргорода (в 80 км к северо-западу от Полтавы) между Псёлом и рекой Хорол; другая часть под начальством Меньшикова стояла в Богодухове (95 км на северо-восток от Полтавы), Сенном, Ольшанах (108 км на северо-восток от Полтавы) и Харькове (130 км на северо-восток от Полтавы). Таким образом, шведская армия была охвачена с двух сторон: с северо-запада и с северо-востока.

Вернувшись из похода за Ворсклу и ознакомившись с состоянием армии, Карл увидел, что вторгаться в Россию со столь незначительным войском невозможно, и нужно ждать подкреплений, которые, как надеялся король, подойдут из Польши.

С наступлением весны встал вопрос о дальнейших военных действиях. Генералы настойчиво советовали Карлу отступить на запад, за Днепр. Без сомнения, шведская армия была бы там в большей безопасности, но, с другой стороны, она отдалилась бы от турок и крымских татар, своих союзников; и кроме того, было бы затруднительно начать новое наступление. Находясь к востоку от Днепра между Псёлом и Ворсклой, Карл всё-таки сохранял возможность, в случае прихода подкреплений и союзников, снова двинуться вперёд, не форсируя предварительно такую трудно проходимую преграду, как Днепр, да ещё и в близости от русских войск.

Основной идей восточно-европейской политики шведского короля был союз Польши и Швеции против России. Однако слабому Лещинскому не удалось справиться со своими противниками, чтобы затем двинуться к Днепру на помощь шведам. Это было затруднительно ещё и потому, что русский отдельный корпус под начальством Гольца перешёл за Днепр для поддержки предводителя польской оппозиции Сенявского. Причём, в шведской главной квартире сведения о том, что Гольц переправился за реку и вступил в Польшу, было получено лишь 30 марта 1709 года. Однако, учитывая высокие боевые качества шведских войск, Карл надеялся, что поляки при поддержке корпуса Крассау дойдут до Украины, до расположения главных сил.

В то же время, Карлу удалось заручиться поддержкой запорожцев, которые согласились отложиться от Москвы и перейти к шведам. 10 марта послы запорожских казаков прибыли в шведскую главную квартиру, а немного позже запорожцы открыто выступили против Москвы. 26 марта кошевой атаман Гордиенко явился к Карлу и был принят под шведский протекторат.

Кроме того, союз с запорожцами имел крайне важное значение для обеспечения возможного перехода через Днепр. На юг от расположения шведов на переправе у деревни Переволочны были укрепления Запорожской Сечи. Здесь запорожцы держали столько судов и лодок, что могли перевозить более трёх тысяч человек за раз.

У запорожцев стояли гарнизоны во всех городах по рекам Ворскла и Орель, левого притока Днепра, протекающего юго-восточнее Полтавы. Линия Ворсклы была крайне важна для шведов, поскольку вела к переправе через Днепр. Кроме того, обладание Ворсклой давало, также, возможность присоединиться к шведам союзным крымским татарам, на что Карл надеялся. Центральным пунктом в районе Ворсклы была Полтава, где сходилось много дорог: из Новгород-Северского, Чернигова, Киева, Кременчуга, Переволочны и Харькова.

Чтобы дальше воевать на Украине, нужно было создать себе сколь-нибудь надёжный тыл, для чего необходимо было завладеть хоть одним из укреплённых городов. Из ближайшего окружения таковым была только Полтава, хотя она и по своим размером и по имеющимся запасам была достаточно незначительной. 2 апреля Карл лично осмотрел этот небольшой городок, расположенный на правом (западном) берегу Ворсклы, немного южнее знаменитой по повестям Гоголя Диканьки. При первом осмотре он решил, что взять эту плохо укреплённую цитадель не составит труда.

Шведская армия несмотря на все потери была ещё сильна, и Пётр предлагал Карлу заключить мир. 2 апреля Карл получил от русских предложение об обмене пленными и условия для прекращения войны. Царь согласен был на мир, если король признает за Россией окончательное владение всеми городами и областями у Балтийского моря, какие до сих пор завоёваны русскими и которые всегда русским и принадлежали. Другим условием было, чтобы обе стороны не вмешивались в польские дела. Карл отверг эти предложения.

Из тех задач, что стояли перед шведами, соответственно вытекали и задачи русского командования: стеснить и возможно запереть со всех сторон район, где стояла шведская армия; а также постараться ослабить значение союза Карла с запорожцами. С этой целью Шереметьев двинулся по правому берегу Псёла с отрядом до 20 000 человек и занял позицию в нижней части реки, опираясь на село Голтва (Говтва), расположенное при впадении одноимённой реки в Псёл. Здесь стояли казаки миргородского полковника Апостола, который вначале был с Мазепой у шведов, но затем вернулся к Петру. Говтва расположена в 48 км на юго-запад от Полтавы.

Одновременно кавалерийский отряд Ренне был послан на левый (восточный) берег Ворсклы для подчинения земель запорожцев законной власти царя. Карл выслал против Ренне отряд под начальством Крузе, задачей которого было вместе с подошедшими запорожцами отрезать и рассеять русских. Крузе спустился на юг, в Новых Санжарах переправился на левый берег Ворсклы, и 13 апреля атаковал кавалерию Ренне, которая понесла большие потери, но успела отойти. Уничтожить отряд Ренне не удалось, и надёжно обеспечить безопасность запорожских владений не удалось. Король был недоволен результатами, достигнутыми Крузе, особенно ввиду немалых шведских потерь.

Хотя Ренне и отступил, но со шведами он проявил умелое ведение боя. Он оставил в покое первых переплывших реку запорожцев и поставил свои войска за лесом. Крузе не заметил этого, но как только полк Гюлленштерны перешёл через реку, то тотчас послал на мост артиллерию. Тогда Ренне и напал на Гюлленштерну, а так как мост был запружен, то невозможно было вовремя подать помощь; Крузе послал кавалерию, но когда она протискивалась через пушки, мост сломался. В это время полк Гюлленштерны и запорожцы понесли большие потери.

В конце апреля шведские войска начали стягиваться к Полтаве. 24 и 25 апреля корпус Спарре оставил позицию у Лютенки на Псёле и был придвинут к главной квартире у Будищ, а 29 апреля был направлен к Полтаве. Артиллерия вышла из Опошни к Полтаве 28 апреля.

30 апреля шведы приступили к осадным работам. Но если взять Полтаву, то что делать дальше? Двигаться на Харьков-Белгород-Москву? Но при этом у Петра остаются Киев и Чернигов, которые оказываются в тылу шведской армии. Кроме того, если в середине сентября 1708 года Карл отказался от движения на Москву, поскольку земля перед ним была разорена, то и сейчас, двигаясь от Полтавы он получил бы то же самое. Шведы уже поняли, что население Украины относится к ним с крайней враждебностью. Разорение и полный разгром мятежной Запорожской Сечи, которые произвели посланные Петром войска, показали, что никакой существенной поддержки у Мазепы уже не будет. Бежавших после разгрома и скитавшихся по Украине запорожцев население убивало или передавало русским военным властям.

Но если не идти на Харьков и Белгород, то куда? Отказаться от похода на Москву Карлу очень не хотелось. Полтава расположилась в том месте, где дорога, соединявшая Киев и Харьков, перешагивала через Ворсклу. Если бы, наконец, прибыли шведско-польские войска польского короля Лещинского и генерала Крассау, то из Полтавы можно было подать им помощь, если бы они направились прямо через Днепр, а если бы они пошли на Псёл, то по дороге на Миргород и Переславль можно было двинуться против Шереметьева, оттеснить его и освободить путь для подхода подкреплений.

Кроме того, поскольку отсюда до Крыма была кратчайшая дорога, Полтава была удобным исходным пунктом для возможных операций с крымскими татарами. А это было вполне возможно. Переговоры об этом шли, и позже, 21 июня, через Кобеляки в шведскую главную квартиру прибыла татарская делегация. В неё входили начальник ханской гвардии и другие высшие офицеры. Они передали письмо хана, где говорилось, что татары готовы выступить против русских, но те сообщили им, что Карл, якобы, три раза просил мира, и теперь мир заключён, к тому же холостой Карл сватался к дочери Петра. Кроме того, царские министры предложили хану большие денежные сумы (Пётр действительно отправил в Крым генерал-адъютанта с деньгами), чтобы он не поддерживал шведов и перешёл на русскую сторону. Но хан, ради великой любви к королю, отказался слушать русские обещания и готов на всё вместе с королём. Трудно сказать, сколько здесь было правды, но в те времена разные обманные слухи распускали все: шведы, русские, турки, татары.

Петра крайне волновала судьба Полтавы и находясь в Воронеже, он дал указание Меншикову, как можно отдалить Карла от Полтавы: «...нападение на Опошню, где главная квартира неприятеля, а потом, подойдя к Полтаве, стать при городе, и если возможно будет, то в город людей и амуницию прибавить».

У Петра были устаревшие сведения, и главная квартира шведов уже перебазировалась из Опошни, но войска там ещё оставались. Меншиков собрал совет, на котором решено было напасть на Опошню двумя отдельными отрядами. С этой целью один отряд, под командой Меншикова, должен был атаковать окоп, построенный на берегу реки Ворсклы, и охраняемый 300 человек пехоты и 4 эскадронами кавалерии с 4 орудиями; другой отряд, под командой генерала Беллинга, должен был перейти Ворсклу и атаковать этот окоп с тыла, со стороны Опошни.

Ночью 7 мая 1709 года Меншиков построил три моста через Ворсклу, и на рассвете пехота под начальством генерал-майора Шаумбурга выбила шведов из ретраншемента. На помощь отступающим войскам из Опошни вышел генерал Роос с двумя пехотными и двумя драгунскими полками; он хотел остановить бегущих, но нападение русской пехоты было столь стремительным, что шведы сумели сделать только один залп и бросились бежать к Опошне.

Но когда на место боя поспешил король с несколькими полками, русские отошли обратно за Ворсклу. Генерал Беллинг, задержанный в своём движении дурными дорогами, также вернулся назад. Шведы потеряли 600 человек убитыми и 300 пленными, кроме того две пушки. Русских выбыло из строя 600 человек.

8 мая шведы очистили Опошню, сжёгши затем город, и все их полки пошли к Полтаве. Главная квартира 10 мая расположилась в деревне Жуки в 10 км на север от Полтавы.

Следует отметить, что продолжала соблюдаться закономерность: шведские генералы иногда терпели поражения, но шведский король — никогда. Поэтому солдаты были убеждены, что пока король ведёт армию, она непобедима.

Стратегическое положение шведов постепенно ухудшалось, они несли большие потери, и почти пятая часть первоначальной армии уже погибла. Украина осталась верна Петру; кошевой Гордиенко привёл несколько тысяч запорожцев, но они, при отсутствии запасов, были только в тягость; правобережная Украина с Киевом и Белой Церковью (второй столицей Германщины) во главе решительно отвернулась от Мазепы, а поляков украинцы очень не любили.

Коронные войска Станислава Лещинского были заперты русскими войсками в пределах Польши, терпели поражения и не могли оказать помощи шведам; Турция, несмотря на все старания Карла, не предпринимала никаких действий. Были ещё мечтания о крымских татарах, но их эмиссары, видя затруднения шведов, выжидали, чтобы понять, за кем будет в итоге победа. Шведский канцлер Пипер и некоторые генералы ломали голову, как бы уговорить короля вернуться в Польшу и спасти остатки армии.

Уже весной 1709 года начала складываться ситуация, почти безнадёжная для шведов, и Пётр стал всё больше беспокоиться о том, как бы они не ушли на запад через Днепр. Мысль об обязательном и полном уничтожении армии Карла всё больше овладевала царём.

Шведская армия находилась в тисках, но ещё не потеряла инициативы. Карл прилагал большие усилия, чтобы получить подкрепления с разных сторон — из Польши, Турции и Крыма, но так никто и не пришёл. У Мазепы кроме Батурлина, была ещё одна столица — Белая Церковь, что в в 80 км на юго-запад от Киева, куда гетман заблаговременно отправил значительную часть своей казны и всякого добра. Но назначенный туда полковник без боя сдал город русским войскам, прибывшим из Киева.

Между тем сам шведский король, наблюдая продолжающееся отступление отдельных отрядов русской армии и совершенно превратно истолковывая этот факт, решил, что он прочно владеет Украиной. Шведы видели, что потери русских войск превышают их собственные, что поддерживало их уверенность в своём военном превосходстве.

Полтава с её не разорёнными пока окрестностями должна была для Карла стать опорным пунктом, откуда, передохнув и, может быть дождавшись Лещинского с его поляками и шведскими частями, оставлеными в Польше, возможно будет двинуться через Харьков на Москву. С другой стороны, хлебная и плодородная Полтава с тучными пастбищами должна была дать обильную пищу, спокойное пристанище и отдых уставшим солдатам, кормёжку вконец исхудалым лошадям.

Полтава с востока ограничивалась рекой Ворсклой, которая течёт с севера на юг и через 90 км после города впадает в Днепр в районе селения Светлогорское, там где сейчас Каменское водохранилище. Сам город, расположенный на плато, начинающегося от реки в западном направлении, был небольшой: со всеми окраинами он занимал немногим более одного квадратного километра площади. Как и большинство других населённых мест в этих местах, он был укреплён. Территория собственно крепости и той части городских зданий, которые находились внутри её стен, составляла прямоугольник размером 100 на 600 метров. Эту территорию расщепляла на две части одна из многочисленных лощин, характерных для здешнего пейзажа. Их двух частей укреплённого района северная была больше и вмещала собственно город, в то время как южную составлял небольшой пригород Мазуровка. Вплотную к крепости на северо-западе лежало на плато ещё одно предместье, которое было окружено дугообразным земляным валом.

Пётр ещё 27 ноября 1708 года писал полтавскому полковнику Левинцу, что на помощь ему идёт бригадир Волконский, и что Полтава так же не допустит к себе шведов, как это сделали Стародуб и Новгород-Северский.

Полтава была весьма хилой крепостью, поэтому ещё зимой здесь начались интенсивные работы. Фронт, обращённый вниз, к реке, который раньше почти не был защищён, теперь укрепили. Притащили дополнительно пушек, которых теперь насчитывалось 28 штук. Сами крепостные стены были простой конструкции: земляные валы с палисадом из брёвен, а перед ними небольшой ров. Ко времени приходу шведов крепость здорово поизносилась, в валу были бреши во многих местах.

Гарнизон составлял немногим более 4 000 солдат, из которых около сотни были артиллеристы. Кроме того, для обороны города собрали ополчение в 2 600 человек из жителей города. Командовал этим гарнизоном полковник Келин. Он был представителем того типа офицера, который очень часто встречается в русской военной истории: мужественный, стойкий, простой, терпеливый человек, заслуживший полное доверие солдат и населения, готовый без громких фраз, но и без малейших колебаний положить за родину свою голову в любой момент, когда это потребуется.

Сначала Карл категорически запретил штурмовать крепость, да и сама осада велась без особой энергии. Король не рассказывал о своих планах, но весьма вероятно, он хотел приковать внимание русских к крепости и к операциям против неё, желая выиграть время для прибытия подкреплений и осуществления каких-то своих комбинаций.

16 апреля шведы стали обстреливать крепость из трёх мортир, и её положение существенно осложнилось. Удалось отбить несколько штурмов с большими потерями для обеих сторон.

В попытке усилить давление 12 мая была предпринята атака. В этот день была пробита брешь в защитных укреплениях и захвачен кусок частокола, где впоследствии на брёвнах была установлена небольшая батарея. Шведы оказывали непрерывное, хотя не слишком сильное давление на маленький город. Они не тратили ядер и пороха, которых было мало, а устраивали подкопы под валами, которые защитники крепости вовремя обнаруживали и обезвреживали. Гарнизон предпринимал вылазки, основные силы русской армии пытались пробиться к городу, но безуспешно.

Постепенно положение осаждённых ухудшалось, что происходит при любо осаде. Из-за недостатка снарядов русские стреляли маленькими кусочками железа и камнями. Поскольку не было материала для ручных гранат, осаждённые кидали сверху в наступающих камни, поленья, гнилые корни и дохлых кошек. Шведы отвечали тем, что тоже кидались камнями, — так близко друг к другу находились солдаты. Был случай, когда самому королю попала в плечо дохлая кошка. Шведы ответили на это неслыханное оскорбление его величества таким шквалом ручных гранат, что осаждённые несколько дней не позволяли себе подобных дерзостей.

Шведы постоянно рыли апроши (траншеи с внешней насыпью), постепенно подвигая их к валам крепости. Работа эта была опасной и тяжёлой. Русские постоянными вылазками то днём, то ночью нападали на неприятеля. Во время дождей траншеи наполнялись водой, и солдатам приходилось шлёпать по грязи, доходившей им до бёдер. Палатки тоже наполнялись водой, и всё в них промокало. Единственное преимущество проливных дождей состояло в том, что они смывали и уносили с собой раздутые смердящие лошадиные трупы, которыми были усеяны поля и холмы.

Строевые части шведской армии насчитывали примерно 24 000 человек, как говорится, природных шведов. Кроме того было много нестроевых. Например, чиновников канцелярии было 1 100 человек. Кроме того, была неизбежная группа, состоящая из конюхов, денщиков, возниц, работников разного рода, всего около 4000 человек. В войске были также женщины и дети. Особенно среди офицеров было в обычае брать с собой в поход всю семью: жену, детей, большой штат прислуги, а иногда даже мебель. Также и рядовых солдат могли сопровождать семьи. Всего в армии было около 1 700 жён, служанок и детей.

Для большинства офицеров, а также для части рядового состава война была кормушкой и местом для карьеры. Обязанности службы были меньшими, чем в нынешнее время, и для тех, кто смотрел на войну как на средство зарабатывания на жизнь, она была почти нормальным состоянием, в рамках которого находилось место и для семейной жизни. Такое отстранённое отношение к войне разделял также и простой народ, о чём свидетельствует то, что сражение иногда превращалось в настоящее народное гулянье. Случалось, что большие группы гражданского населения отправлялись посмотреть на какую-нибудь битву, как будто речь шла о грандиозном спектакле.

Полтава лежала на правом берегу Ворсклы, русские части находились на левом берегу. Переправиться на другой берег в районе города не удавалось, шведы постоянно пресекали эти попытки. Но и отодвинуть русские части от Полтавы шведам не удалось. Ещё 11 апреля 4 000 шведов и 3 000 запорожских казаков переправились на левый берег и напали на русскую кавалерию, но были отбиты с большими потерями.

Гарнизон крепости постепенно убывал, истощались запасы пороха и свинца. Меньшиков, внимательно осмотрев местность, пытался послать какую-либо помощь в город. В ночь на 15 мая дерзкая попытка оказалась удачной. Небольшой отряд под руководством бригадира Головина проник в осаждённую крепость. Место тайной переправы было выбрано наиболее болотистое, наиболее труднопроходимое, поэтому шведы здесь не ожидали никакого нападения. Отряд для облегчения веса снял с себя всю одежду и перебравшись через три речки и болото, тайком пробрался в город. У каждого из 1 200 солдат на спине был добрый мешок с порохом и 40 патронами.

16 мая Меньшиков уведомил русское командование, что неприятель не только обложил Полтаву, но уже произвёл несколько приступов, которые все были отбиты гарнизоном, но при этом русские потери дошли до 2 000 человек.

23 мая шведы решились на мощный штурм, скомбинированный со взрывом большой мины, заложенной под вал. Мина не взорвалась, штурм отбили. Подобных попыток в апреле и мае было несколько. Последняя серьёзная попытка была 1 июня, когда после канонады шведы пошли на штурм отрядом в 3 000 человек, но и в этот раз удалось отбиться. У шведов уже не было ни достаточно пороха, ни снарядов, чтобы вести успешную бомбардировку Полтавы.

В конце мая расклад сил изменился. 26 мая по приказу Петра Шереметьев выступил из Голтвы, перешёл Ворсклу южнее Полтавы и присоединился к Меншикову, который занимал позицию против Полтавы на восточном берегу. Таким образом, русская армия больше не стояла на прямой коммуникационной линии Карла с Польшей, но вся целиком перешла на другую сторону реки, контролируя пути сообщения с Крымом. А в это время в шведском лагере считали, что татары уже на подходе и даже переправились через Днепр.

Карл ни при каких обстоятельствах не хотел снять осаду и отступить, что и понятно. Генерал-квартирмейстер Гилленкрок писал, что в разговоре с канцлером Пипером он предлагал, чтобы король снял осаду и отвёл армию к Лубнам, что в 120 км на северо-запад от Полтавы, где находится переправа через реку Сула и проходит дорога Миргород-Переяславль-Киев. Сами по себе Лубны были хорошей и легко обороняемой позицией перед Днепром, но отступление туда весьма отдалило бы шведскую армию от татар и этим затруднило бы возможное с ним соединение. Поэтому шведы продолжали стоять под Полтавой.

Чтобы облегчить положение осаждённых, с русской стороны решено было наладить сообщение с городом: начали строить фашинные мосты и плоты через болота, а на левом берегу Ворсклы расположили ряд окопов и поставили орудия.

Шведы с своей стороны тоже соорудили ряд укреплений на правом, западном берегу и тем совершенно отрезали город от русской армии. Между русской полевой армией и осаждёнными хоть и нерегулярно, но осуществлялась связь посредством писем, вкладываемых в полые ядра.

1 июня началась бомбардировка города. Полтаву охватил пожар, но мужество гарнизона и населения города спасли его — нападение было отбито, пожар потушен. 2 июня к Келину прибыл от шведского командования барабанщик и предложил сдаться на любых условиях, какие Келин сам изберёт. Полковник отказался и в ответ сделал вылазку, в результате которой шведы потеряли до двухсот человек убитыми и ранеными и четыре пушки.

Турция, как и Крым были потенциальными союзниками шведов. Но Петру удалось турок нейтрализовать. В марте-мае 1709 года у Азова была подготовлена достаточная и опасная эскадра, и Турция, опасаясь нападения с моря на свои черноморские провинции, не решилась открыто выступить на стороне Карла. Пётр, занимаясь турецкими делами, был весной далеко от Полтавы, поэтому решительных действий русская армия не предпринимала.

26 апреля Пётр выехал из Азова и 4 июня прибыл под Полтаву и первым его делом было известить жителей города посредством брошенной пустой бомбы с письмом о своём прибытии. Он благодарил их за мужество и обещал помощь.

Серьёзную опасность представляла измена запорожских казаков. Их ватаги гуляли по Украине и наводили панику на население, которое не пожелало пойти за Мазепой. Меншиков, которому Пётр поручил покончить с Сечью, отрядил туда полковника Яковлева, и тому удалось после очень тяжёлых усилий и больших жертв взять Сечь.

Яковлев с сильным отрядом выступил из Киева ещё в самом конце апреля 1709 года с сильным отрядом и, преодолев у Переволочны, где была переправа через Днепр, сопротивление высланной против него запорожской части, 14 мая подошёл к Сечи и начал атаку. Сначала запорожцы одерживали верх, перебили около трёхсот человек из отряда Яковлева, взяли пленных и после страшных пыток убили их всех. Но к вечеру положение круто переменилось. К Яковлеву подошла подмога, драгуны, посланные Григорием Волконским. На свою беду запорожцев обознались и приняли приближающееся русское войско за дружественных крымских татар, которых они всё время ждали. Они вышли поэтому навстречу и тут были вконец разгромлены. Русские войска на плечах хлынувших назад запорожцев ворвались в укрепление Сечи и перебили почти всех, кого там нашли. Яковлев сжёг Сечь до основания. Пётр получил известие о разгроме 23 мая.

8 июня 1709 года Пётр сообщил Долгорукову и гетману Скоропадскому, что намеревается дать сражение, и чтобы они готовили переправу через реку Псёл, что была на западном фланге у шведов. Но сильные дожди и распутица вынудили эту операцию отложить.

В середине июня Пётр, чтобы хоть как-то отвлечь шведов от Полтавы, приказал Скоропадскому делать нападения на тылы шведской армии, и в то же время 16 июня на правый берег Ворсклы были высланы два отряда: один к деревне Петровка (15 км на север от Полтавы) под начальством Ренне, другой к югу от города к Новым Санжарам (26 км на юг от Полтавы) под начальством Алларта. В обоих местах были переправы. Этим отрядам было приказано тревожить шведов возможно частыми нападениями.

Карл тщательно охранял местность вдоль Ворсклы, чтобы помешать русской армии каким-то образом соединиться с осаждёнными. Фельдмаршал Реншёльд со значительной частью армии был отправлен против Ренне, который уже начал возводить укрепление. Сам Карл отправился против Алларта. В ночь с 16 на 17 июня 1709 года король был ранен. Он ночевал в этот раз не в ретраншементе (внешней оборонительной ограде), как обычно, а в лагере. Ему доложили о каких-то движениях в русском расположении, и он, вскочив на лошадь, в сопровождении нескольких драгун помчался к месту. Русские скрылись, а когда драгуны с королём во главе возвращались в лагерь, русская пуля пробила ступню левой ноги короля и застряла в кости, раздробив её. Последовала операция, которую Карл перенёс с большим мужеством. Последствия этой стычки оказались для шведов весьма неприятными. Король во время сражений всегда был среди своих солдат, это воодушевляло их, они верили ему и шли за ним без всяких колебаний. Но после ранения он уже не мог некоторое время сам передвигаться.

Ранение заставило Карла отложить нападение на Алларта. Реншёльд на севере от Полтавы, получив известие о ранении короля, тоже отменил атаку. 18 июня шведская армия ещё теснее собралась к Полтаве.

Положение армии Карла XII неуклонно ухудшалось. Множились признаки катастрофической слабости шведской артиллерии, вызванной недостатком пороха. С начала июня начала остро ощущаться нехватка еды. Если лошадей ещё можно было выгонять на пастбище, хотя и с риском, то добыть хлеб оказывалось крайне трудным.

Даже тыл армии был не обеспечен. На юг от Полтавы, по дороге к Днепру, в сёлах Старые и Новые Сенжары стояли небольшие гарнизоны в несколько сот человек. Но они были почти в полной осаде от непрерывных русских разъездов и нападений. По всей этой полосе до Переволочны на Днепре, то есть именно по той дороге, по которой бежала впоследствии шведская армия, ещё в течение всего мая и июня разъезжали русская кавалерия и казаки гетмана Скоропадского. Они успели даже заблаговременно уничтожить почти все лодки и плоты у Переволочны, предполагая что шведы здесь будут переправляться.

Пётр знал, что у шведов плохо с провиантом, мало пушек, численность армии сильно уменьшилась. В русском командовании мало кто сомневался, что если будет сражение, то Карл будет разгромлен. Опасались, что он успеет сбежать. Но реально шведам это сделать было крайне проблематично. Где они могли переправиться через Днепр? Идти на юг (что они и сделали в конце-концов), и переправляться у наполовину сожжённой Переволочны было весьма сложно, поскольку были сожжены или угнаны прочь все перевозочные средства. А затем ещё нужно было бы тащиться по голодной, безводной и пустынной местности. Можно было попытаться уйти на запад, к Киеву. Но весь большой район между Полтавой и Киевом был укреплён. У Петра были опорные пункты: Нежин, Прилуки, Липовцы, Пирятин, Лубны, Хорол и армия верного нового гетмана Скоропадского, опирающаяся на эти пункты и защищающая их. Да ещё нужно сначала дойти до этой линии, пройдя мимо укреплённых пунктов: Миргород, Сорочинцы, и пройти при преследовании со стороны главных сил Шереметьева, стоящего на Ворскле у самого шведского лагеря. При этом нужно было переправляться через Псёл и множество других мелких речек и совершать этот долгий путь, теряя людей и лошадей, падающих от усталости, недостатка корма, и подвергаясь постоянным налётам русской регулярной и нерегулярной конницы. А добравшись до отрядов Скоропадского, шведское войско опять-таки очутилось бы между двух огней: между Скоропадским впереди себя и Петром и Шереметьевым с флангов и тыла. Всё было гибельно для шведской армии: и уходить и оставаться и продолжать осаду Полтавы. Гилленкрок вспоминал, что перед полтавским сражением был опрос: «После полудня, фельдмаршал [Реншёльд] призвал к себе на возвышение генерала Левенгаупта и всех генерал-майоров, испросил у них, именем Короля, мнения: что должно предпринять теперь против неприятеля? Генералы отвечали: "Лучше всего снять осаду". Фельдмаршал возразил: "Его Величеству это неугодно. Вопрос состоит в том, находите ли вы полезнейшим идти на неприятеля и прогнать его, или мы должны ждать, пока он сам наступит на нас?"» (Военный журнал, 1844, № 6 ). Карл не видел никакой опасности, как впрочем, не видел её и после своего бегства без армии в Турцию.

А между тем в Полтаве боевые запасы истощались, и число храбрых защитников уменьшалось с каждым днём. Все меры, предпринимаемые для облегчения положения осаждённых, не приносили результатов. 18 июня был собран военный совет, на котором пришли к тому заключению, что единственное средство спасти город — дать шведам генеральное сражение.

Но поскольку стало ясно, что невозможно наладить с этой стороны через болото связь с Полтавой, то в конце концов решили переправиться на правый берег Ворсклы и затем, насколько удастся, прижать противника. 19 июня вся русская армия снялась из лагеря на восточном берегу напротив Полтавы и двинулась вверх по течению Ворсклы и в этот же день передовые части переправились на правый берег у Петровки, а на следующий день сюда перешла и вся армия.

У места переправы соорудили укреплённый лагерь. С переходом русской армии через Ворсклу положение шведов существенно ухудшилось: с одной стороны гарнизон Полтавы, с другой возглавляемые самим царём все русские силы.

Осмотрев местность, Пётр велел передвинуть армию поближе к расположению шведов. Царь счёл, что открытая местность у Петровки предоставляла преимущества шведской армии, отличавшейся высокой маневренностью и умением перестраивать боевые порядки в ходе сражения. Из опыта битвы у Лесной царь знал, что это преимущество неприятель утрачивает, когда ему навязывают сражение в пересечённой лесистой местности. Таким было пространство у деревни Яковцы. Поэтому возведённое укрепление вскоре оставили и подойдя ещё поближе к противнику, укрепились. Потом вновь, насыпая шанцы (так называется фортификационное сооружение предназначенное для защиты солдат от огня артиллерии и стрелкового оружия), настолько приблизились к шведам, что передовые посты обеих сторон ясно видели друг друга и при необходимости могли бы перекликаться. Это так стеснило шведов, что у них почти не осталось пастбища для лошадей, Которых, к тому же казаки ежедневно угоняли порядочное число.

Карл, придерживавшийся только наступательных действий, не проявлял интереса к инженерной подготовке будущего поля сражения. Главная его забота состояла в том, чтобы обезопасить свой тыл, не дать полтавскому гарнизону сделать вылазку в тот момент, когда шведы будут увлечены сражением с главными силами. Для этого надо было овладеть Полтавой. Покорение крепости представляло ещё одну выгоду – в этом случае освобождённые от осады войска могли быть использованы в генеральном сражении.

Шведы уже просто не могли не брать Полтаву, ибо в противном случае они оказывались между двух огней: гарнизон крепости с юга и главная армия, идущая с севера от деревни Яковцы, находившейся примерно в пяти километрах от шведского расположения. Сейчас на территории Полтавы есть станция электрички Яковцы, а рядом — станция с примечательным названием Шведская могила. 21 и 22 июня шведы учинили три мощных штурма, но их все отбили. Келин со своим гарнизоном отчаянно защищался. По позднейшим подсчётам, осаждённые потеряли за два дня 1 319 человек из гарнизона и активно участвовавших в бою жителей города. Потери шведов были до 2 200 человек. Обе стороны проявили крайнее упорство, и к ночи 22 июня 1709 года шведы прекратили бой.

Полтава находилась в критическом положении, её нужно было спасать, но ещё за 8 дней до решающей битвы Пётр не знал, успеет ли он это сделать. Коменданту Полтавы Келину было отдано распоряжение, что если главным силам не получиться пробиться к Полтаве, то должно будет, выведя население из крепости, взорвать дома, сжечь город, взорвать пушки или побросать их в колодцы, а самим добираться до русского стана. Но это сделать только в случае поражения главных сил. Но 26 июня Пётр написал Кевину, чтобы тот держался до середины июля.

Между тем, отрезанная от окружающего мира, шведская армия терпела нужду почти во всём, начиная от пищи и кончая боеприпасами. С последними было совсем плохо. Зарядов для полевых пушек хватало, но что касается мортир и гаубиц, снарядов было совсем мало. Однако больше всего не хватало пуль и пороха для личного огнестрельного оружия, а часть мелкого пороха для мушкетов, которая ещё оставалась, была в довершение всего испорчена и не давала эффекта. Положение стало настолько отчаянным, что был даже издан приказ, запрещающий говорить о недостатке пороха. В тщетных попытках пополнить иссякающий запас пуль многие офицеры отдали в переплавку свои оловянные сервизы. Лили пули даже и из железа. У города сновали шведы, собирая ядра, выпущенные из русских пушек. Если все бесконечные мелкие стычки продолжались бы и далее, армия могла остаться без боеприпасов. Это все понимали и мечтали о генеральном сражении, которое бы всё решило.

Местность вокруг Полтавы становилась всё более опустошённой, из неё уже было высосано всё, что только можно. Подвоз продовольствия был сильно затруднён кишащими кругом русскими отрядами и ожесточённым сопротивлением крестьян. Еды катастрофически не хватало. Кроме того, из-за сильной жары имеющиеся запасы быстро портились, что ещё более усугублялось нехваткой соли. Вместо неё использовали испорченный порох. Голод нарастал, и перед самой битвой последние два дня некоторые части не получали даже хлеба. В добавок, появились трудности с питьевой водой.

Сложно было раздобыть фураж, лошадей кормили главным образом листьями. Нарастала опасность их массового падежа, а без лошадей армия не могла существовать. Поскольку шведское командование готовилось к решающей битве, оно стягивало части ближе к Полтаве, и всё более скучивающиеся войска испытывали ещё большую нужду.

Не менее, а то и более серьёзным, чем продовольственные трудности, было падение боевого духа армии. К этому времени солдаты прошли изнурительный путь длиной в девять лет. Ещё в то время, когда армия выступила из Саксонии осенью 1707 года, стало распространяться чувство безнадёжности и уныния. По мере того, как проходили месяцы, и армия углублялась всё дальше на восток, гоняясь за неуловимым врагом, её все больше разъедали болезни, голод, упорная партизанская борьба, плохая погода и сомнения. Генеральное сражение, вслед за которым наступит мир, теперь уже для многих желанный, всё не происходило, и солдаты осыпали проклятиями вечно ускользающего врага. Письма домой свидетельствовали о бесконечном потоке неудач и растущих сомнениях среди солдат и офицеров. Суровая зима ещё больше ослабила армию, всё новые и новые трудности вместе с уменьшающимися шансами на победу привели к тому, что боевой дух шведов ещё в начале весны 1709 года заметно пошатнулся.

Сильно упало настроение и у запорожских казаков. Они прямо-таки готовы были взбунтоваться. Шведы принуждали Мазепу разъезжать верхом перед строем и воодушевлять падающих духом казаков.

Стратегическое положение шведской армии было мрачным. Маленькое войско было загнано в мешок, замкнуто в небольшое пространстве между Днепром и его притоками Псёлом и Ворсклой. После того, как большая часть русской армии переправилась на левый берег Ворсклы и окопалась, началась неделя маневрирования и обманных движений. Шведское командование безуспешно пыталось вовлечь русских в бой в открытом поле и избежать необходимости атаковать противника, укрывшегося за неприступными укреплениями. 22 июня вся шведская армия построилась в ожидании атаки русских, но никакой атаки не последовало. Шведское командование также подбрасывало русским ложные донесения, где говорилось, что шведам идут на подмогу новые силы, сами же они именно сейчас слабее, чем когда-либо. Эти донесения через перебежчиков должны были попасть в руки царю и побудить противника покинуть свои шанцы, насыпи и рвы и затеять открытую баталию. Но русские не клюнули и упорно отказывались начинать боевые действия на желаемых шведами условиях. Стратегия Петра была хитра и хорошо продумана. Вместо открытого боя русская армия всё больше увеличивала давление на шведов. Она старалась измотать врага беспрерывными булавочными уколами и помешать их снабжению продовольствием.

Шведское командование прилагало большие усилия, чтобы добыть новых, со свежими силами, солдат. Ожидалось, что на восток двинутся из Польши корпус Крассау и войско польского короля. Шведский министр в Польше получил приказ ускорить отправку этих частей в Россию. Риддеръельм, губернатор Висмара (порт на берегу Балтики в Шведской Померании), получил приказ вступить в Польшу со своими четырьмя полками, присоединить к ним гарнизоны, которые стояли в Познани и Эльбинге, а затем двинуться на Волынь и там ждать дальнейших распоряжений. В конце марта было послано письмо крымскому хану, а также через Бендеры султану в Константинополь.

Но 22 июня эти надежды рассыпались в прах. Приехали курьеры, посланные в разные места. Выяснилось, что корпус Крассау и войска польского короля стояли за рекой Сан под Ярославом в западной Польше и не могли двинуться с места. Между ними и шведской армией встал у Львова корпус русского генерала Гольца (этот корпус к тому же взаимодействовал с польско-литовским войском гетмана Сенявского). Кроме того, дорогу от Львова до Полтавы (ту дорогу, по которой должен был идти Крассау) оседлал на переходе через Днепр большой русский город-крепость Киев. То есть всякая надежда получить подкрепления из Польши была потеряна.

Приказ выступить на восток дошёл до Риддеръельма с его силами в Висмаре только в середине марта. От Висмара до Полтавы было полторы тысячи вёрст. Так что и эти подкрепления исключались.

Нечего также было ожидать помощи от турок или татар. Хотя татарский хан Девлет-Гирей так и кипел от жажды вмешаться в игру и активно готовился к войне, но для открытого выступления против русских ему нужно было согласие турок. Султан же под давлением военного русского флота в Азове и красноречия подкупленных советников предпочитал не ввязываться в конфликт с Россией и придерживал хана. Турки хотели выждать и посмотреть, чем всё закончится.

Положение шведской армии стало критическим. Поход на Москву был невозможен из-за недостатка боеприпасов. Ядер, пуль и пороха у артиллерии и пехоты могло хватить лишь на одно большое сражение, после чего на одного солдата останется лишь по 3-4 заряда. В то время как в нормальных условиях на каждого солдата приходится примерно по 40 зарядов.

Отступление тоже несло много опасностей, поскольку путь через Киев был практически заблокирован русским частями, а дорога на юг проходила по пустынным областям, где просто нечего было есть.

Единственным способом вызволить армию из её невыносимого положения и осуществить удачное отступление в Польшу было нанести поражение русской армии. В этом случае шведские войска могли бы получить фору и помешать русским активно их преследовать.

24 июня Пётр отказался от своего первоначального плана: ударить с запада от реки Псёл и с востока от реки Ворсклы. Он решил рыть ретраншементы и отдал приказ изготовить восемь тысяч лопаток и три тысячи кирки. 25 июня русские части расположились у деревни Яковцы. Здесь, в пяти километрах от шведов, русские приступили к сооружению укреплённого лагеря. Вокруг Яковец в те времена был лес. Русский лагерь располагался на северной окраине леса и представлял собой неправильный четырёхугольник. Лагерь был укреплён только с трёх сторон. Четвёртую сторону, восточную, представлял собой высокий — почти 60 метров — обрыв к реке. Русские не опасались нападения с этой стороны, и потому здесь не было укреплений.

Перед фронтом лагеря простиралось в два километра шириной поле, оканчивающееся Будищенским лесом. Вправо от лагеря это же самое поле тянулось на несколько километров. Влево от лагеря — Яковецкий лес.

Особенность рельефа была в следующем. На северо-запад от Яковецкого леса находился Будищенский лес. Между ними была прогалина шириной около трёх километров, но не совсем голая, а поросшая кустарником, да ещё кое-где были разбросаны небольшие группы деревьев. Этот коридор между двумя лесами имел очень большое значение, поскольку был единственным путём, по которому могли пройти шведские войска, чтобы напасть на русский лагерь, расположенный севернее Яковецкого леса. Ясно, что через сам Яковецкий лес большим массам войска двигаться было бы невозможно.

Пётр, осмотрев позиции, велел в коридоре между лесными массивами построить 6 редутов (редут — отдельно стоящее укрепление, как правило земляное, с валом и рвом, предназначенное для круговой обороны) и занять их войсками с артиллерией. Позади них расположилась русская кавалерия. Редуты располагались от одного леса к другому перпендикулярно возможному движению шведов. Таким образом, было перекрыто открытое пространство между лесными массивами. Конницу расположили на открытом поле между двумя лесными массивами за шестью поперечными редутами. В лесу у Малых Будищ подрубили деревья и сделали завалы.

Редуты отстояли один от другого на расстоянии ружейного выстрела. Осмотрев их, Петр 26 июня велел дополнительно соорудить четыре редута, расположенные перпендикулярно к первым шести, так что все редуты образовывали форму буквы «Т». Эти 4 редута должны были в случае наступления разрезать шведскую армию надвое.

Устройство дополнительных редутов, прикрывавших лагерь русской армии, было новшеством в военно-инженерном деле. Не преодолев их, невозможно было подступить к основным силам русских. Наступавшие, овладевая редутами, в каждом из которых располагалась рота солдат, несли большие потери от ружейного и артиллерийского огня; кроме того, преодоление этих редутов расстраивало боевые порядки наступавших.

За русским лагерем протекала Ворскла с очень крутым обрывистым берегом, между подножием которого и рекой тянулось болото. Правей русского лагеря была глубокая балка, так называемый Большой овраг; направление его было почти перпендикулярно Ворскле. В случае неудачи, отступать русской армии было бы крайне сложно: с одной стороны, восточной — крутой обрыв, с другой, северной — овраг.

Был ли у шведов шанс победить под Полтавой?

Нам известно, что шведская армия не просто проиграла сражение под Полтавой, но была просто уничтожена. В то же время, и сам Карл и его солдаты стремились к генеральному сражению, значит, они рассчитывали на победу. Что думал сам король — неизвестно, он был человек скрытный. Кроме того, следует учитывать, что он был не только главнокомандующий, но определял и внешнюю политику. Вариантов у шведов было только два: дать сражение или отступать. Отступать нельзя было из политических соображений, следовательно, битва была неизбежна.

Распространено мнение, что шведы были обречены на поражения, но для этого утверждения нет оснований. По совокупности параметров у русской армии было преимущество, но отнюдь не подавляющее. Со шведской точки зрения победа была вполне возможной.

Русская позиция у деревни Яковцы была не совсем удачной для обороны. Армия заняла её лишь 23 июня, и шведы едва ли могли думать, что за этот и последующий день эту позицию можно было сделать достаточно укреплённой.

Важное значение имеет численность армии. У шведов, не считая казаков, было свыше 20 000 человек, из которых способных к бою можно было считать 18 000.

Русскую армию шведы оценивали в 34 800 человек пехоты, среди которых было много новобранцев, и около 10 000 кавалерии. Левенгаупт в своём рассказе о Полтаве считал, что в сражении в боевой линии против шведов стояло 22 000 пехоты и кроме того, 10 000 человек занимали полевые укрепления. Сведения эти заимствованы Левенгауптом из разговоров русских генералов и офицеров.

Вообще русская армия, по шведским оценкам, составляла 45 000 человек. У шведов в день боя были отделены отряды для наблюдения за крепостью, для охраны обозов и для занятия некоторых важных пунктов по нижней Ворскле, так что вся боевая часть шведской армии состояла примерно из 13 000 человек, в том числе из 6 000 пехоты и 7 000 кавалерии.

Таким образом, по шведским данным, армия Петра в три раза превосходила армию Карла, и особенно велика была разница в пехоте. Что касается кавалерии, то по распространённому мнению, шведская настолько превосходила русскую, что 7 000 шведских конников стоили не меньше 10 000 русских. При этом следует учитывать тот факт, что в течение русской кампании шведская кавалерия много раз побеждала и рассеивала значительно превосходящего её по численности противника, и почти не было примеров, когда русская кавалерия могла что-либо поделать против шведской, несмотря на своё численное превосходство. Датский посланник Георг Грунд считал главной причиной поражения русской кавалерии то, что её лошади не были правильно выезжены, а всадников трудно было отучить рубить шпагами, вместо того, чтобы колоть; вследствие этого эскадроны не могли удерживать сомкнутый строй, но разбивались и рассеивались перед тесно сомкнутыми шведскими рядами, где всадники всегда кололи шпагами.

Шведское командование считала, что шведская кавалерия без большого труда опрокинет столь незначительно превосходящую её по численности русскую, а после того, как это случиться, боевой порядок русской пехоты, лишённый прикрытия с флангов, окажется настолько в опасном положении, то этим в значительной степени уравновесится численное неравенство обеих армий.

Слабой стороной шведов являлось плохое качество боевых припасов, потому что порох был подмочен и после просушки действовал слабо. Историки этому обстоятельству предают большое значение. Однако с точки зрения Карла, дурные качества пороха не особенно много значили для кавалерии, поскольку король не позволял коннице ввязываться в стрелковый бой на дальней дистанции или вообще употреблять в бой стрелковое оружие, а требовал атаки холодным оружием и возможно стремительным аллюром. Эта тактика составляла силу кавалерии Карла и доставила ей множество величайших триумфов.

Для пехоты же, конечно, качества пороха имели очень большое значение, но Левенгаупт в своём рассказе о Полтавском сражении, упомянув о дурном порохе, не считал это причиной поражения; он отметил, что левый фланг шведской пехоты без выстрела опрокинул противника, обратившегося в бегство, раньше, чем шведы успели дать хоть один залп, и продолжавшего бегство, хотя залпы шведов производили ничтожное действие. Согласно Левенгаупту, катастрофа произошла потому, что левое крыло шведской пехоты не было поддержано кавалерией и затем само было взято во фланг противником.

Что касается артиллерии, то здесь явное преимущество было у русских с их 72 орудиями в сражении против 4-х шведских. Но в боях на восточно-европейском театре в те времена полевой артиллерии не предавали большого значения. Под Клишовом Карл без артиллерии победил армию, по численности по крайней мере в два раза большую, чем шведы и снабжённую 48 пушками, которые все достались шведам. У Фрауштадте Реншёльд, также без артиллерии, победил вдвое более сильное саксонское войско с 31 пушкой, расположенной против фронта шведов; эти пушки также достались им.

Поэтому, нет оснований утверждать, что атака шведской армии на русскую было лишь попыткой выйти из отчаянного положения и не имела шансов на успех. С точки зрения шведского командования, положение не было безнадёжным.

Но, с другой стороны, шведы не могли знать о всех русских войсках, находившихся в районе Полтавы. Датский посол Грунд в соих донесениях приводит «Реестр главной армии его царского величества, стоявшей тогда на Украине, или в Казацкой земле, и в месяце мае 1709 года виденной там полностью». Согласно реестру, вся армия составляла 93 000 человек, из них пехота — 58 000, и кавалерия — 35 000 человек. Всего 45 пехотных полков и 36 кавалерийских. Конечно, далеко не все эти войска участвовали в битве, много было слабо обученных новобранцев. Но было три гвардейские полка: Преображенский, Семёновский и Ингерманландский, общей численностью чуть меньше шести тысяч. А гвардия никак не уступала лучшим шведским полкам, что было доказано ещё в печальной битве под Нарвой в 1700 году.

Пётр лучше, чем Карл понимал значение артиллерии: в русской армии и пушек было больше, порох лучшего качества и артиллеристы более умелые. Генерал-квартирмейстер Гилленкрок в конце июня на вопрос канцлера Пипера о перспективах осады Полтавы отвечал: «Атака на Полтаву никогда не будет иметь успеха, хотя бы Его Величество целый год продолжал нападения». Тогда граф спросил: «Какие тому причины и препятствия?» Гилленкрок пояснил: «Причины те, что у нас нет ни ядер, ни пороха, как для малых орудий, так и для пехоты, и все выстрелы, теперь нами слышимые, принадлежат неприятелю, а не нам».

Удивительно, что шведская артиллерия была так слаба. Роль этого рода войск в войне продолжала расти, и умело использованная артиллерия могла в короткое время решить исход сражения. Полевая артиллерия состояла, как правило, из самых лёгких орудий, обычно калибром от трёх до шести фунтов, в исключительных случаях до 12 фунтов. Фунт — это вес артиллерийского снаряда которым орудие могло выстрелить. 3-фунтовое ядро весило около 1,5 кг 12-фунтовое — 6 кг.

Орудия были короткие, заряжались через дуло, и ствол внутри был гладким, из-за чего они применялись только для прямого огня на близкие расстояния. Максимальная дальнобойность достигала 1000 метров, но точность при этом было низкой. На таком расстоянии огонь мог эффективно применяться лишь против больших соединений, наступающих сомкнутым строем. Наибольшую эффективность такие пушки имели на расстоянии 300-500 метров. Существенным преимуществом их была скорострельность. За то время, которое солдату требовалось, чтобы зарядить свой мушкет и выстрелить один раз, из лёгкой пушки можно было сделать 6-8 выстрелов.

Маленькие 3-фунтовые пушки могли с помощью специальных скорострельных зарядов сделать много выстрелов в минуту. Но у орудий калибра 12-фунтов и больше скорострельность была существенно ниже, не более 10 выстрелов за час.

На расстоянии более двухсот метров в качестве снарядов использовались железные ядра. Они летели со скоростью до 250 метров в секунду, и человек мог увидеть приближающийся снаряд и попытаться уклониться. Ядра причиняли огромный вред. В тесно сплочённых рядах стоящих во весь рост людей удар ядра приходился по всей колонне и мог убить или изувечить до 20 человек зараз. Последствия удара на мягкое человеческое тело было ужасающим: руки и ноги с лёгкостью отрывались, головы и части тела разлетались. Тот, кого лишь задевало летящее ядро, в лучшем случае отделывался контузией или сломанными костями. Даже катящиеся по земле ядра могли нанести значительный вред человеку.

Полевые орудия вывозились на поле тройкой лошадей, но могли также перетаскиваться на специальных буксирных канатах, для чего требовалось 12 человек. Такие орудия чаще всего применялись в тесном взаимодействии с пехотой, например, в промежутках между батальонами.

На расстояниях менее 200 метров применялась картечь. Это был крайне эффективный и ужасный вид стрельбы. Картечь — это была оболочка из картона, дерева или железа, наполненная свинцовыми пулями, осколками кремня или просто железным ломом вроде отломанных болтов, ржавых гвоздей и другими кусками железа.

Другой вид снарядов шведы называли «виноградная гроздь». Она представляла собой круглые свинцовые пули, сгруппированные наподобие виноградной кисти — отсюда и её название, — в оболочке, преимущественно из ткани. При использовании этих зарядов орудие действовало как огромное охотничье ружьё. В этом случае убивалось и ранилось гораздо больше народу, чем в случае обстрела ядрами.

Ещё одним видом снарядов были гранаты. Это были пустотелые ядра с зарядом из пороха и фитилём. Гранаты редко использовались в бою и обычно применялись при осаде. Ими стреляли чаще всего из мортир — очень коротких орудий большого калибра, или гаубиц, представлявших собой нечто среднее между пушкой и мортирой. Мортиры и гаубицы стреляли по сильно изогнутой траектории и применялись для разрушения укреплений и стрельбы вне прямой видимости цели. Однако у них был существенный недостаток — малая подвижность. Например, 12-фунтовое орудие весило примерно 1,7 тонны и требовало для своего продвижения упряжки до 12 лошадей. Ствол орудия приходилось везти отдельно на четырёхколёсной повозке. Такие орудия, как правило, стояли на одном и том же месте до конца сражения.

Но куда же делась прославленная шведская артиллерия? Часть погибла, потопленная в литовских и белорусских болотах, много было потеряно с обозом при поражении под Лесной. Большое количество пушек изменник Мазепа собрал в Батурине, но они достались успевшему сжечь там всё Меншикову. Совсем мало было у шведов пороха, а в русской армии его было вдоволь и хорошего качества.

Шведский план генерального сражения состоял в следующем: прорвать русскую систему укреплений между двумя лесными массивами и затем штурмовать основной лагерь. Первая часть плана — прорыв через шанцы и редуты — должен был быть осуществлён в форме внезапного прохода между ними под защитой темноты очень ранним утром. Пехота должна была быстро, застав врага врасплох, просто-напросто промчаться между вражескими укреплениями, прежде, чем их защитники спросонья успеют нанести ей сколь-нибудь существенный ущерб. Шведская пехота, внезапно проскочив мимо редутов, должна была пойти в атаку на укреплённый лагерь. Затем должна была начаться комбинированная атака пехоты и кавалерии. Конница в первой фазе нужна была для того, чтобы обезвредить русскую кавалерию, которая стояла сразу же за задней линией редутов в коридоре между лесными массивами. Шведская кавалерия во взаимодействии с внезапной атакой пехоты должна была ударить по этой коннице. После прорыва шведские эскадроны должны были выполнить другую важную задачу: отрезать единственный возможный путь к отступлению русской армии — путь на север вдоль реки.

Генеральное сражение для шведов являлось вынужденным ходом, тем, что в шахматах называют цугцвангом. Все остальные варианты, что наступление в направлении Москвы, что отступление в любом направлении, были ещё хуже. На стороне русских было много преимуществ. Но Карл надеялся на лучшие боевые качества своих солдат и офицеров. Девять лет назад под Нарвой в чисто тактическом плане положение было почти такое же. Тогда шведское войско атаковало численно превосходящую русскую армию, засевшую в хорошо укреплённом лагере, и нанесло ей сокрушительное поражение. После этого шведы ещё не раз задавали русским трёпку (в тех случаях, когда те вообще соглашались принять открытый бой). Поэтому шведское командование не слишком высоко оценивало боевые качества русской армии и полагало, что факторы, сработавшие когда-то под Нарвой, сработают сейчас.

То, что русская армия всё предыдущее время лишь оборонялась, ввело Карла в заблуждение относительно её возможностей. План шведов на грядущую битву исходил из предположения о пассивности противника, который будет спокойно сидеть и ждать, пока петля окружения не начнёт сдавливаться. Карл и в мыслях не допускал отступления шведов, поскольку понимал, что это могло привести к катастрофе: если бы такое случилось, то шведской пехоте, просочившейся через редуты в коридоре между Яковецким и Будищенским лесами, было бы трудно отступить с поля боя. В этом случае редуты преградят им единственную открытую дорогу на юг, и отступать с поля брани придётся через труднопроходимый Будищенский лес и расположенные за ним болотистые окрестности деревни Малые Будищи.

26 июня в русской армии случилось происшествие, имевшее существенное последствие для шведской неудачи. Петру доложили, что ночью один унтер-офицер Семёновского полка (немец) перебежал к неприятелю. Царь решил эту неприятность использовать для русской пользы. В передовой линии был полк, состоящий из неопытных новобранцев. Полагая, что предатель наверняка будет советовать шведам разорвать русскую линию через этот слабый полк, Пётр немедленно принял меры: с полка новобранцев сняли серые мундиры простого сукна и надели их на солдат одного из лучших в армии Новгородского полка. На него-то и стали шведы впоследствии опрометчиво напирать, тщетно ожидая, что русские сразу же побегут.

Кроме того, изменник сообщил о подходе 40 000 нерегулярной конницы с Урала, что побудило Карла не мешкать с наступлением. Конница действительна пришла, но уже после сражения.

Вечером 26 июня Карл велел явиться фельдмаршалу Реншёльду и объявил, что ночью собирается напасть на противника. Армия была разделена: пехота на четыре колонны, кавалерия — на шесть. Кроме общих указаний, никаких детальных распоряжений король не сделал, что частично объясняется тем, что шведы, отброшенные в тесный район их осадного лагеря, не знали в точности расположения русских.

Главнокомандующим вместо раненого короля был назначен Реншёльд (Реншильд). Это был бесцветный блондин с повелительной внешностью: заострённый нос, маленький рот и холодный взгляд. Умелый и бывалый воин, суровый и усердно служащий королю и короне, сдержанный, сильный, холерического темперамента. По отношению к сослуживцам и подчинённым выказывал недружелюбное высокомерие. В русском плену находился до 1718 года, когда его обменяли на генералов Автонома Головина и Трубецкого, попавших в плен под Нарвой. Поведение Реншёльда во время войны показывало его жгучую неприязнь, направленную именно против русских. Попавших в плен русских солдат Реншёльд приказывал убивать абсолютно всех.

Неудачное шведское начало

«Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в неё. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся ещё необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!» (Гоголь. Майская ночь или утопленница).

В такую божественную ночь с 26 на 27 июня шведская армия, стараясь не шуметь, пробиралась на исходные позиции. Выход пехоты из биваков не обошёлся без обычной путаницы, и последующее построение в колонны тоже скоро превратилось в неразбериху. Генерал Левенгаупт навёл порядок, хотя это и привело к некоторой задержкой с выходом.

Но несмотря на эту потерю времени, ещё устроили богослужение. Это была важнейшая часть психологической подготовки каждого сражения. Была даже специальная молитва, которую следовало читать, когда предстоял поход, либо при других опасных случаях. Молитва была важна, чтобы приглушить страх, который был у всех, даже у ветеранов, которым их опыт в данном случае не очень помогал, поскольку большие битвы происходили достаточно редко, и обычный воин, чаще всего, участвовал в 3-4 битвах за всю свою жизнь. Между такими битвами часто проходило несколько лет, и потому не было возможности набраться опыта и приобрести сноровку на поле боя. Задача богослужения состояла в том, чтобы внушить солдатам, что война и битва происходили по Божьей воле, что именно Бог, в конечном счёте, решает, кто победит в сражении и кому суждено умереть. Молитва должна была заставить солдат принять войну и смерть, чтобы не взял верх их инстинктивный порыв спастись.

В час ночи после окончания богослужения, пехота в составе 8 200 человек четырьмя колоннами двинулась вперёд. Первой колонной командовал генерал-майор Аксель Спарре, которого король в своё время назначил комендантом Москвы. Среди войск находился и сам Карл на носилках. Одновременно, но из другого места начала выдвигаться и кавалерия численностью 7 800 человек.

По мере того, как колонны двигались на север, становился всё более заметен неприятель, его костры. Вскоре до шведов стали доносился стук лопат и топоров. Русские усердно трудились на линии редутов (из четырёх продольных редутов к началу сражения были закончены только два). Часа в два ночи передовые части достигли места, которое Реншёльд выбрал как исходную позицию для атаки — примерно в 600 метрах к югу от самого южного русского редута.

Солдаты получили приказ залечь в мокрой траве, чтобы оставаться не замеченными. Без конницы нельзя было не начинать, а её всё не было. Выяснилось, что и левый и правый фланги кавалерии сбились с пути и едва не наткнулись на русские караулы на опушке Будищенского леса. Вскоре их нашли посланные Реншёльдом вестовые, которые вывели на правильную дорогу.

В итоге наступление начали немного позже запланированного времени. Было ясно, что надо нанести удар как можно скорее, пока русские не успели обнаружить противника. Однако русское командование уже накануне, 26 июня, знало, что сражение будет в самое ближайшее время, и предупреждённый кавалерийский авангард Меншикова уследил шведов, едва они только вышли из лагеря, в самом начале третьего часа, когда ещё было темно.

Кроме того, русские посты наткнулись на разведчиков Шлиппенбаха и поняли, что что-то готовится. Прогремел выстрел, раздались звуки барабана, выбивавшего тревогу. Теперь уже не не осталось никакой возможности застать неприятеля врасплох.

Шведское командование пребывало в нерешительности и не знало толком, что предпринять. Немного в стороне от других стояли Реншёльд и Пипер вместе с королём. Карла уже подняли на носилки. Эти трое обсуждали положение и решали, идти ли в атаку или нет. Фактор внезапности уже пропал, нечего было и думать о том, чтобы быстро и незаметно проскочить через систему редутов, теперь придётся через них пробиваться. Но к этому шведы не были готовы. Рвы и валы вокруг редута было трудно преодолеть, штурм требовал множества приспособлений: осадных лестниц, вязанок хвороста — фашин, чтобы забрасывать ими рвы, ручных гранат. Всё это солдаты обычно готовят заблаговременно, но в этот раз ничего не было приготовлено, поскольку штурм и не планировался.

Для захвата редутов требовалось, кроме того, большая огневая поддержка, но вся артиллерия, которую шведы взяли с собой в сражение, состояла из четырёх 3-фунтовых пушек и четырёх повозок с боеприпасами. Их обслуживали примерно 30 солдат, подручных, бригадиров, штык-юнкеров и возниц, все одетые в артиллерийские неприметные серые мундиры с синими чулками и чёрными шляпами. Жалкая кучка людей с таким же жалким снаряжением стояла и ждала вместе батальонами пехоты, чтобы поддержать их атаку.

Почему же у шведов в решающий час в боевых частях оказалось всего 4 небольшие полевые пушки? Дело было не в их недостатке. Вместе с обозом в Пушкарёвке остались 28 полностью пригодных орудия: 16 пушек 3-фунтовых, 5 пушек 6-фунтовых, 2 гаубицы 16-фунтовые и 5 мортир 6-фунтовых. По шведским данным, для всех орудий боеприпасы имелись. Так что не по причине недостатка ядер и пороха орудия были оставлены в обозе. Для 3-фунтовых имелся запас как ядер, так и картечи по 150 выстрелов на каждое из 16 пушек. Для 6-фунтовых — по 110 выстрелов на каждое из 5 орудий. Для двух гаубиц зарядов было меньше, по 45 на ствол. Для 6-фунтовых мортир было всего по 15 гранат на каждую, что, конечно, крайне мало.

Полк полевой артиллерии был полностью боеспособен, так что шведские проблемы с пушками были не в материальной и боевой подготовке. Здесь, по-видимому, сработали два фактора. Во-первых, план шведского внезапного просачивания через те редуты, что стояли между двумя лесными массивами, предполагал быстроту движения. В этих условиях командование могло посчитать, что большой артиллерийский полк со всеми своими тяжёлыми орудиями и повозками, гружёнными зарядными картузами, будет сдерживать войска в их быстрой атаке. Небольшое же количество лёгких орудий не могло сколь-нибудь заметно тормозить наступающие части.

Но было ещё одна шведская проблема — значение артиллерии в армии недооценивалось. В шведской тактике стрельба играла ярко выраженную подчинённую роль по отношению к атаке холодным оружием. Карл сам был поклонником быстрого манёвра, когда огонь сводится к минимуму, а решает исход боя быстрая прямая атака, в которой не тратилось время на артиллерийскую подготовку. В армии говорили, что король не любит применять артиллерию в сражении, ведущемся по всем правилам в открытом поле, поскольку считал, что она должна применяться лишь во время осады или как поддержка, когда нужно пробиться через трудный проход. В шведской армии существовало недоверие к эффективности артиллерийского огня. Это тем более удивительно, что шведская металлургическая промышленность была одна из лучших в Европе, а шведские пушки по качеству превосходили русские. Шведы не уловили изменения в тактике ведения боя, когда артиллерия стала занимать всё более важные позиции, они стали отставать в военном искусстве от передовых идей. А Пётр такой ошибки не допустил. Практически с нуля была создана мощная металлургическая и литейная промышленность, и артиллерия, полевая и корабельная играла едва ли не самую важную роль в победах русского оружия.

Под Нарвой Пётр потерял всю свою артиллерию, кроме той, что была в крепостях. Но уже в 1701-1702 годах было отлито 368 орудий из которых 175 мелкого калибра для придачи полкам. Этими мерами артиллерия была создана заново, причём лучшего, чем прежде качества. Из прежнего разнообразия были оставлены только три рода орудий: пушки, мортиры и гаубицы. Радикально уменьшено бесчисленное количество калибров и оставлено только восемь. Таким образом было достигнуто относительное однообразие. Кроме того, был уменьшен вес орудий, что сделало их более подвижными.

Английский посол Витворт писал в своём донесении от 25 марта 1705 года: «Генерал Огильви [австрийский генерал на русской службе] сказал мне, что он не видал ещё никого, кто так хорошо управлял бы пушками и мортирами, как русские в прошедшем году [1704] под Нарвою».

В русской армии штыковой атаке придавали большее значение, чем стрельбе из мушкетов, говоря, что пуля — дура, а штык — молодец. Но о ядрах никогда пренебрежительно не отзывались.

Кроме численного превосходства в орудиях и полного обеспечения боеприпасами, русская армия имела, также, преимущество в организации артиллерии. Шведский артиллерийский полк в принципе контролировал все орудия, находившиеся в поле: в определённых условиях он мог наделять лёгкими орудиями другие соединения. А в русской армии все орудия делились на осадную, крепостную, полевую и полковую артиллерию. Полковая артиллерия имела самостоятельную организацию. Для перевозки орудий обычно употребляли две лошади — одна в оглобли, другая в пристяжку. Пушка весила около 400 кг. Каждый командир соединения имел свои собственные орудия, и это позволяло ему использовать пушки более эффективно. Полковые пушки, стрелявшие прицельно, придавались пехоте из расчёта 2 пушки на полк. Кроме того, в каждом пехотном полку было по 4 мортиры малого калибра (мортирицы) для навесного действия картечью. Полковая артиллерия применялась прежде всего для поддержки картечью пехоты и кавалерии.

Было в русской армии ещё одно преимущество: у неё был план сражения, учитывавший разные варианты. В присутствии Петра командование было централизованным и слаженным. У шведов чёткого плана не было, два главных генерала, Реншёльд и Левенгаупт между собой не ладили, король во время сражения почти не вмешивался в распоряжение Реншёльда, только старался подбодрить солдат, и его возили в самые опасные места боя.

Пока шведское командование совещалось о дальнейших планах, рассветало. Шведы смогли разглядеть русские редуты, в которых русские пушкари поворачивали свои пушки. Русская артиллерия находилась достаточно далеко и её эффективность не была высокой, однако ядра начали падать среди шведских батальонов, и появились первые погибшие. В четыре часа утра решение было принято, атака началась. Пушкин романтично описал начало знаменитого сражения:

Горит восток зарёю новой.
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам.

В начале атаки в шведских рядах царила сумятица, прежде всего из-за блужданий кавалерии, да и командование до последней минуты колебалось, надо ли в самом деле идти в атаку. В довершение всего оставалась неясность насчёт построения, и к тому времени, когда началось сражение, ещё ни один батальон не встал в окончательный боевой порядок.

Ещё хуже было то, что командиры не имели ясного представления о цели наступления. Детализированных приказов не было, были лишь инструкции в общих чертах, некоторые из которых не имели однозначного толкования. Часть командиров поняла задачу так, что нужно крушить всё подряд, другие полагали, что речь идёт об атаке на линию редутов, но когда будет найден проход, все должны идти через него, то есть вражеские укрепления должны быть просто пройдены насквозь. По изначальному плану атака на редуты была не основной задачей. Редуты были препятствием, которое нужно миновать по пути к настоящему объекту атаки — русскому лагерю. Не все командиры об этом знали, что привело к печальным последствиям для шведской армии.

Ближайший редут находился на вершине невысокой гряды, недалеко от зарослей кустарника и который был ещё не достроен. На это укрепление с двух сторон напали четыре шведских батальона, которых подержали четыре эскадрона лейб-драгунского полка. Волна шведской атаки перехлестнула этот редут не задерживаясь. Его гарнизон, который состоял большей частью из рабочей команды, был уничтожен. Пленных шведы не брали. Все русские, которые попали к ним в руки, были застрелены, заколоты или забиты насмерть.

Король со своей многочисленной свитой и генеральным штабом находился на правом фланге сражения. Карл лежал на конных носилках и держа свою длинную шпагу в руке, командовал ближайшими частями. Когда приходило время боя молодой, застенчивый монарх полностью преображался, это преображение было поразительным и оно магическим образом возбуждало огонь и волю к борьбе в тех частях, которые видели и слышали его. Карл прекрасно понимал силу примера и чаще всего без колебаний рисковал своей жизнью в бою; солдаты верили, что король непобедим и неуязвим, и поражение невозможно, покуда он с ними.

Продолжая атаку против продольной линии редутов, Далекарлийский полк под командованием Росса достиг второго редута, который был лучше подготовлен, чем первый. Сил нападающих было в этот раз чуть меньше, чем в случае первого редута, потому шведские потери были больше. Редут был взят, и все русские, кто не успел убежать, были забиты, как скот.

Части шведской армии, сосредоточенные на правом фланге, предполагали обойти все редуты. Они быстро продвигались вперёд, не обращая внимание на русские ядра от которых их ряды уже начали редеть. Справа от себя они видели, как солдаты Рооса штурмуют первый редут и русские бегут, спасая свою жизнь. Вскоре шведы увидели, что Яковецкий лес справа закончился и уступил место открытому полю, и далее простирались отлогие луга. Расширение поля как бы увеличивало пространство для обходного движения. Левенгаупт попытался использовать это и повёл свои силы ещё правее. Движение это, что было характерно для шведской армии, проходило быстро, и генерал понял, что остальные батальоны не поспеют за ними. Если не задержаться, то можно оторваться от них.

Поэтому он решил остановиться на расширившемся поле к востоку от продольных редутов и привести свои части в порядок. Мимо как раз проезжал Реншёльд, и Левенгаупт обратился к нему за разрешением, но фельдмаршал ответил, что нельзя давать неприятелю ни минуты. Поэтому батальоны продолжили марш к задней линии редутов и к находящемуся где-то позади неё русскому лагерю.

Когда правое крыло начало забирать ещё дальше вправо, левое тоже начало следовать за ним. В результате войска вышли прямо на третий редут в продольной линии. Этот редут был полностью закончен и представлял собой большой и хорошо вооружённый треугольный шанец, окружённый валом и рвом и искусственными препятствиями в виде рогаток. В нём ждал атаки противника пехотный батальон численностью 500-600 солдат с орудиями.

Способ взятия таких препятствий был хорошо отработан в шведской армии на бесконечных тренировках. Четыре роты по 150 человек каждая были построены в одну линию, по четыре человека в глубину и 150 человек в длину, что составляло фронт примерно в 130 метров. В середине каждой роты стояли пикинёры, вооружённые 5-6 метровыми пиками, примерно 50 человек. По обе стороны от пикинёров стояли мушкетёры, примерно по 100 человек в каждой роте. У них в руках были 5-ти килограммовые кремниевые мушкеты. С их помощью хорошо обученный солдат мог зарядить, прицелится и выстрелить за 30 секунд. Дальнобойность была 150 метров. У мушкетов была сильная отдача, поэтому приклад приставлялся не к плечу, а к правой стороне груди, иначе был риск вывихнуть руку. Солдаты и офицеры наступавшего на редут Нерге-Вермландского полка были одеты в синюю форму, единую для всех воинов Карла XII, но с красными воротниками, подкладкой и обшлагами. Чулки у рядовых были красные, у унтер-офицеров — синие.

Два недостроенных редута шведы уже взяли. К пятому часу утра в руках противника оставались ещё два редута из построенных перпендикулярно к шести основным, перекрывавшим коридор между лесными массивами.

Батальоны Левенгаупта на правом фланге продолжали свой марш к задней линии основных шести редутов, расположенных в линию, перпендикулярной движению шведов. За этой линией уже можно было разглядеть русскую кавалерию, около 9 000 человек, подкреплённую артиллерией, которую везли на лошадях. Ею командовал Меншиков.

Для того, чтобы пехота могла отбить атаку кавалерии, её строй должен быть идеальным, в противном случае она обречена. Шведские батальоны были в некотором беспорядке, поэтому когда они увидели русскую кавалерию, поняли, что ситуация складывается опасной и стали требовать подмоги от кавалерии. Эскадроны быстро двинулись вперёд.

Шведская кавалерия, как правило, была вооружена шпагами, пистолетами, а также мушкетами или карабинами. Эскадрон из 250 всадников был построен для боя в одну линию глубиной в два или три всадника, которые тесно примыкали друг к другу, желательно колено за коленом, и образовывали, таким образом, клин. Они скакали в максимально быстром темпе, по возможности галопом или карьером. Эти тесно спаянные глыбы из людей и животных были направлены на врага и скакали прямо на него. Продолжительный штыковой бой для пехоты был редкостью. Столь же редко случалось, чтобы две неприятельские части хорошо сомкнутой и построенной конницы сшибались друг с другом. Обычно, либо один эскадрон после короткого бряцания оружием прорывался сквозь неприятельскую цепь, либо, что происходило чаще, неприятель отступал без боя при виде налетающей стены подков и шпаг. Чаще всего одного столкновения было недостаточно для того, чтобы решить дело. Борьба между различными конными отрядами, как правило, принимала форму длинного ряда кавалерийских атак, за которыми следовали короткие рукопашные бои.

По сигналу к атаке шведская кавалерия помчалась во весь опор. Натиск был необычайно сильным, словно неприятель хотел немедленно, первой же атакой не только смять русскую кавалерию, но и, пройдя редуты, ударить на ретраншемент и стоящую за ним армию. Русская конница сопротивлялась отчаянно и неоднократно отбрасывала неприятеля, но шведам всякий раз помогала пехота, а русская ещё не подошла. Бой был жестокий и генерал-поручику Ренне велено было отойти от неприятеля, вправо от нашего ретраншемента. Генералу Боуру при его отступлении была поставлена задача стараться навести неприятеля на редуты (о количестве которых шведы не знали), чтобы подвергнуть врага артиллерийскому обстрелу из них.

Относительно русской кавалерии английский посол Витворт писал в донесении от 25 марта 1705 года: «Царь недавно сформировал 16 драгунских полков, по большей части из дворян и помещиков. Некоторые из них обязываются служить подобно простолюдинам, и на своем собственном содержании. Они ездят на легких татарских бегунах, и в Лифляндии выдержали несколько удачных стычек с шведами. Трудно однако поверить, чтобы в правильном сражении могли они противостоять шведским кирасирам, ибо, относительно оружия и лошадей, на стороне шведов большие преимущества». Русская конница после зимних лишений была сильно измотана и ещё не вполне восстановила свои силы. Этот род войск на фоне шведов являлся ещё слабым звеном, и было маловероятно, что русская кавалерия сможет долго противостоять давлению всего шведского войска, поэтому Пётр послал Меншикову приказ, чтобы отводил конные полки и располагал их возле ретраншемента. Царь не собирался вести бой в открытом поле. Однако Меншиков возразил, что пока успешно сопротивляется, что шведская пехота мало помогает своей кавалерии, и что хорошо бы прислать на подмогу русскую пехоту. Но Пётр пехоту не посылал, поскольку не хотел превращать навязавшийся кавалерийский бой в генеральную баталию.

Бой становился всё ожесточённее. Генерал Ренне был ранен, под Меншиковым были убиты две лошади. Пётр вторично потребовал, чтобы Меншиков отступил, но тот опять возражал. Он доносил через привезшего царский приказ генерал-адъютанта, что если оставить перпендикулярные редуты без помощи, то шведы займут и остальные редуты. А если продолжать бой за редуты, то неприятельская кавалерия через поперечную линию шести редутов не пройдёт.

В облаке из пороховых газов и пыли шведская кавалерия продолжала давить, и русские эскадроны, сохраняя порядок, отступали, проходя в промежутках между редутами. Шведы добрались до извергающих огонь русских укреплений, но заметили это слишком поздно. Расстояния между редутами были узкие, порядка 150-170 метров, и каждый из промежутков обстреливался мощным перекрёстным артиллерийским огнём из окружающих шанцев. Все отряды, которые хотели прорваться мимо них, подвергались ураганному огню с близкого расстояния с фронта, флангов и тыла.

Часть войск с шведского левого фланга сдвинулась к правому флангу, другая — продолжала штурм поперечных редутов. Здесь была сильная конница. Большинство частей обошли редуты слева и им пришлось продираться через зелень Будищенского леса. Но здесь движение застопорилось, поскольку русские устроили в лесу завалы, и шведам повсюду преграждали путь поваленные деревья.

Та же часть кавалерии, которая не пошла через лес, с большими потерями прорвалась сквозь линию редутов и тут она оказалась перед русской кавалерией, готовой к бою. После короткой стычки русские эскадроны начали отступать, но достаточно организовано.

Преследование русской кавалерии на правом фланге шло также, как и на левом, в направлении на север. Некоторые части укрылись в укреплённом лагере, расположенном на берегу Ворсклы, но большая часть её перемещалась дальше и скапливались по правую сторону ретраншемента. Когда преследующие их шведы скакали мимо русского лагеря, они попали под жаркий огонь многочисленной артиллерии из-за валов.

Шведская погоня продолжалась всё дальше на север. Положение отступающей русской конницы осложнилось. В тылу у неё была глубокая заболоченная впадина — Большой овраг, а справа возвышался обрыв, прорезанный щелями, спускавшимися к берегам Ворсклы.

Русская конница отступала к оврагу, но когда до него осталось около километра, шведы прекратили преследование, что дало время большей части русских конников перебраться на другую сторону топкого оврага и построится на другой стороне.

Приказ прекратить преследование был отдан обоим флангам кавалерии. Распоряжение исходило от Реншёльда, который не хотел потерять контроль над кавалерией. А такое обычно происходило, когда эскадроны увлекались погоней за противником. Твёрдое управление кавалерией было необходимо для выполнения стратегического плана: напасть на русских, если они будут отходить на север от лагеря.

К тому времени пехота на правом фланге, в общей сложности десять батальонов, уже полностью миновала заднюю, перпендикулярную линию редутов. Левенгаупт намеревался продолжать движение к русскому лагерю и атаковать его. Там, где находился генерал, было небольшое возвышение, и ему отсюда был виден ближайший левый край лагеря, до которого было около километра. Общая ситуация складывалась в пользу шведов: батальоны прошли защитную линию редутов, а русская конница отступила. Левенгаупту даже показалось, что русские начали готовиться к отступлению.

Карл вместо со своей свитой находился поблизости от десяти батальонов Левенгаупта. Его охрана отгоняла казаков, которые постоянно беспокоили шведов. Короля на носилках пронесли через линию уже взятых редутов, и он попал под обстрел из лагеря. Многие из королевской свиты были убиты или ранены. Носилки были повреждены и их пришлось ремонтировать.

Левенгаупт начал штурм лагеря, но не успели его части сколько-нибудь продвинуться к русскому лагерю, как он получил приказ атаку прекратить, отойти от лагеря и маршировать на запад в сторону левого фланга шведской армии к Будищенскому лесу. Генералу казалось, что при хорошем напоре русские дрогнут, и он недоумевал, что случилось и почему ему был отдан такой приказ. Оказалось, что командование потеряло связь с частью шведской пехоты — шестью батальонами и генерал-майором Роосом. Они как сквозь землю провалились.

Параллельные шведскому движению редуты разделили атакующих, и тут-то постигла шведов первая серьёзная неудача. Преследуя отступающего Боура, шведы попали под огонь редутов. Два недостроенных они взяли быстро, но из двух оставшихся по ним открыли яростный пушечный огонь, который оторвал от главной массы шведской армии часть пехоты и кавалерии. Эта оторванная часть бежала, ища укрытия в Яковецком лесу. И тогда-то по личному приказу Петра Меншиков с пятью эскадронами конницы, получив в подмогу пять батальонов пехоты, бросился за уходившими к лесу от поля битвы отрезанными частями шведов, возглавлявшимися генералами Шлиппенбахом и Роосом. Участь этой части шведской армии была предрешена. Шведы потеряли убитыми и ранеными около трёх тысяч человек. Первым сдался генерал-майор Шлиппенбах, а затем и генерал-майор Роос. Как всё же это произошло?

К этому печальному для шведов результату привело два обстоятельства: своеобразное расположение русских редутов и недостатки шведского планирования. Второй из продольных русских редутов штурмовали два батальона Далекарийского полка. Редут был взят, все его защитники убиты. К тому времени, когда с чисткой было покончено, все шведские части уже ушли вперёд. Поле сражение оказалось пустым. Ни командующий полком Сигрот, ни начальник колонны Роос, у которого из четырёх батальонов его колонны осталось только два, не знали куда идти. Других соединений не было видно, не было слышно шума битвы. Роос не знал в деталях план командования и пребывал в растерянности.

Сигрот, заслуженный вояка, имевший опыт службы во французских войсках, командовал одним из лучших полков. Он построил свои батальоны и направился на север. Вскоре его полк подошёл к третьему из продольных русских редутов, который к началу сражения был полностью готов. Перед редутом находились четыре шведских батальона из разных полков. Первый штурм был отбит. Когда приблизился Далекарлийский полк, стояла тишина. Четыре батальона стояли неподвижно перед большим шанцем и не наступад. Не было выстрелов ни со стороны русских, ни со стороны шведов, все чего-то ждали и не хотели тратить боеприпасы. Каждый шведский пехотинец имел при себе в бою припасов на 25 выстрелов и старался использовать свой мушкет только при крайней необходимости.

Сигрот решил оказать помощь в наступлении и отдал приказ идти в атаку. Две шеренги солдат подошли к одному из углов редута. С правой стороны к ним присоединились остальные батальоны. Когда они были метрах в двухстах от укрепления, оттуда загремели пушечные выстрелы. Полковник Сигрот был тяжело ранен. Вскоре шведы оказались в пределах досягаемости также и для русских мушкетов. На наступавшие батальоны обрушивались залп за залпом, многие падали на землю. Шведы продолжали пробиваться дальше сквозь ливень снарядов, мимо рогаток. Они достигли усеянного трупами рва под валом, но тут большинство всё же отступило. Лишь немногие продолжали упрямо стремиться вперёд: ещё несколько шагов, и они стали взбираться вверх по валу. Здесь их окончательно остановили. Каждый солдат, достигший вершины вала, был либо застрелен, либо заколот русскими шпагами и штыками.

Несмотря на кровавую неудачу, шведы вскоре пошли на второй штурм, который был также отбит. Беззащитные перед огневой мощью русского шанца, шведские батальоны были растерзаны в клочья. Мёртвые лежали грудами. Солдаты своей жизнью заплатили за то, что армия не обеспечила себя ни осадным снаряжением, ни полевой артиллерией. Без штурмовых лестниц попытки подняться на валы превращались в настоящую бойню. Кроме того, численное превосходство шведов становилось иногда препятствием, а не преимуществом, поскольку они мешали друг другу. Батальон, построенный в боевой порядок, представлял собой нечто длинное и неуклюжее, и когда шесть таких шеренг толпились вокруг шанца, невозможно было избежать сумятицы. Кроме того, атаки были плохо согласованы, одни солдаты шли на штурм, а другие только стояли и смотрели. Скученные массы представляли собой хорошую мишень, и штурм редута превратился для шведов в кровавую мясорубку.

Сами по себе эти атаки не имели смысла. Наступление на продольную линию редутов с самого начала было делом второстепенным, имевшим цель лишь блокировать эти укрепления, пока основная часть армии промчится мимо, после чего этого атака на продольную линию теряла свой смысл. То, что шведские офицеры, несмотря на всё это, упрямо снова и снова посылали своих солдат в бесполезную бойню, объясняется тем, что плохо были отданы приказы в начале наступления, и командиры батальонов не знали о вспомогательном значении атак на эти редуты.

Кроме того, командующий этими шестью батальонами, Росс, был слишком педантичным. Он был опытным военным, но не способным на проявление инициативы. Перед нимнаходилось укрепление противника, которое нужно было взять, ведь так всегда поступали.

Свою роль сыграла некоторая ограниченность тактики шведской армии. В ней господствовал сильный наступательный дух. Как характер вооружения, так и способ сражаться — предпочтение холодному оружию, штыковому удару и кавалерийскому наскоку, — отражали почти что фанатическую веру в атаку как универсальное средство добиваться победы. Шведская армия превратилась в машину для наступления, которая знала лишь одно средство для достижения победы: атака, атака и ещё раз атака. Это была формула, которая практически всегда приносила успех до сегодняшнего дня. Но теперь батальоны оказались в необычной ситуации: у них не было нужного снаряжения и не хватало сил взять шанец. Однако без специального приказа шведская машина делала то, для чего она была создана — атаковать.

Потери быстро возрастали и достигли почти 1100 человек, что составляло 40% первоначальной численности. Большая убыль среди офицеров привела к тому, что начался теряться контроль над управлением. Боевой дух падал. Роос понял, что подкреплений не будет и решил, что лучше отступить, чем дальше посылать солдат на бессмысленную смерть. К тому времени все остальные соединения давно уже ушли и никто не знал, куда они отправились. Росс решил собрать и привести в порядок свои сильно потрёпанные части и поэтому приказал войскам маршировать к лесной опушке, которая находилась совсем рядом и где уже собирались раненые.

Таким образом, сложилась следующая ситуация. Основные части правого фланга шведской армии под руководством Левенгаупта прошли линию русских редутов и затем ушли влево на запад к Будищенскому лесу. В тылу у них осталась группа Рооса, потерявшая около 40% своего состава при безуспешном штурме третьего из расположенных перпендикулярно русских редутов. Эти части отошли вправо к опушке Яковецкого леса. Из 2 600 солдат осталось примерно 1500.

Грохот боя снова утих, но Роос опять не мог ориентироваться. Он разослал офицеров, чтобы они нашли главные силы. К группе Рооса тем временем присоединился небольшой отряд Шлиппенбаха, который был отправлен в разведку перед началом боя.Через некоторое время Шлиппенбах собрал свой отряд и попытался найти главные силы. На свою беду он наткнулся на русские части, которых направили против Рооса. После короткой стычки отряд был опрокинут, и сам генерал сдался.

Между тем, русская пехота Ренцеля двигалась к батальонам Рооса, а конница обогнула линию редутов, чтобы занять позицию позади шведов. В какой-то момент после семи часов утра солдаты в частях Рооса заметили за своей спиной длинную цепь кавалеристов. Они двигались недалеко от редутов, которые части Рооса штурмовали ранее. В полной уверенности, что это шведские драгуны, Роос послал им навстречу своего адъютанта. Но тот вскоре как ошпаренный примчался назад, и сообщил, что это русская конница. Тем временем прискакал генерал-адъютант из главной ставки и предложил Роосу отвести его части к основной армии. Но времени уже не был, русские приближались, и Роос начал быстро строить свои оставшиеся батальоны в боевой порядок.

В это время с другой стороны шведы увидели русскую пехоту в сопровождении казаков. С тыла приближалась длинная цепь русской кавалерии. Одного капитана послали в лес, чтобы проверить, нет ли там русских частей, тот вскоре вернулся с обескураживающей вестью, что увидел русский батальон.

Пока Роос перегруппировал свои части, русская пехота окружила их и довольно скоро опрокинула. Русская кавалерия не вмешивалась. Те шведы, которые не были убиты, начали отступать на юг, в сторону Полтавы. Поручив Ренцелю с пехотой преследовать противника, Меншиков с кавалерией вернулся к главным силам. Из шведов мало кто ушёл. Сам Роос, в конце-концов, сдался. На этом первая часть Полтавской битвы закончилась. Было около шести часов утра.

Два часа на разгром лучшей армии Европы

После того, как шведская армия отошла к Будищенскому лесу, проходило время, а ничего не происходило. Шведы в течение двух часов ничего не знали о группе Рооса. Между тем в Пушкарёвку, где стоял шведский обоз, был послан генерал-адъютант, чтобы привести подкрепление и артиллерию. Но он наткнулся на возвращающуюся русскую пехоту, которая добивала части Рооса, и вернулся к главным силам. Шведы, наконец, узнали печальную судьбу пропавших батальонов. Кроме того, русские снова заняли ранее потерянные редуты, поскольку шведы не оставили там своих гарнизонов.

Предполагая, что шведы, отступившие к Будищинскому лесу, скоро оправятся и снова перейдут в наступление, что вполне соответствовало характеру Карла, Пётр приказал вывести часть пехоты из укреплений и выстроить её в виде крыльев на флангах лагеря.

Это было сделано, с одной стороны, для того, чтобы улучшить условия стрельбы из ретраншемента, а с другой стороны, чтобы при атаке неприятеля на укреплённый лагерь этими крыльями атаковать его с флангов.

Армия стала занимать боевую позицию. Шеренги солдат в зелёных и серых мундирах образовывали две сплошные линии из 42 батальонов: 24 в первой линии и восемнадцать во второй, один батальон за другим. Пехота, которой командовал генерал-фельдмаршал Шереметьев, стояла сомкнутым фронтом, локоть к локтю, без промежутков, если не считать небольших — метров в десять — просветов куда одетые в красные мундиры пушкари подкатывали орудия полковой артиллерии. Было установлено 55 трёхфунтовых орудия. Пушки были хорошо обеспечены ядрами и картечью. Полевую артиллерию русские не стали вывозить в поле, оставив её за укреплениями с западной стороны лагеря. Она должна была поддержать войска в случае вынужденного отступления. На правом фланге стояли 11 драгунских полков по командованием Боура, на левом — 6 драгунских полков Меншикова. Артиллерией командовал генерал-лейтенант Яков Вилимович Брюс, шотландец родом.

Войскам зачитали царский приказ: «Войны! Вот пришёл час, который решит судьбу отечества. Итак не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру порученное, за род свой, за Отечество, за Православную нашу веру и Церковь. — Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто-бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога, поборающего по вас. А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».

Сделав смотр пехоте и артиллерии, Пётр обратил внимание Шереметьева, что у шведов 34 полка, а у русских — 47, и если вывести все полки, то шведы, увидев численное превосходство противника, боя не примут и попросту сбегут. Поэтому шесть полков оставили в лагере. Солдаты оставленных полков были недовольны, что их отстраняют от баталии, так что Петру пришлось лично объяснять им, что нельзя испугать шведскую армию. На то, чтобы вывести и построить войска и по их краям расположить конницу, ушло три часа. Шведы в это время русскую армию никак не тревожили.

После того, как кавалерийские полки Меншикова и Боура выстроились по флангам, Петра вновь охватило беспокойство, не сбежит ли шведская армия. Дело было в том, что с приходом конницы на фланги, русская цепь сильно увеличилась и смотрелась существенно длиннее, чем шведская, стоящая пока в некотором удалении в луговине у леса. Чтобы не спугнуть противника, наблюдавшего издали, Пётр приказал увести 6 из 18 драгунских полков Боура к стоявшему поодаль со своей конницей гетману Скоропадскому.

Увидев, что русские войска выходят из укреплённого лагеря, шведское командование обеспокоилось. Реншёльд этому сначала не поверил, и решил собственными глазами убедиться в правильности полученных донесений. Он поднялся на холм, пристально вгляделся в залитую солнцем равнину и увидел, как батальоны, которым, казалось, не будет конца, непрерывным потоком текли из лагеря на поле и строились. Неужели русские решили перейти в наступление? Это совершенно не вязалось со шведским представлением о русской пассивности.

Шведы, увидев подготовку русских к возможному наступлению, перестроили свои ряды. Но в отличие от противника, они вынуждены были оставлять довольно большие промежутки между батальонами, каждое подразделение отстояло от другого на расстоянии чуть больше 50 метров. И несмотря на это, шведская линия составляла 1400-1500 метров, что было значительно короче русской линии, растянувшейся более, чем на два километра. А Левенгаупту с дальнего расстояния даже показалось, что русская линия превосходит шведскую в три раза. По шведским данным, в их линии было около 4 тысяч солдат, а в русской около 22 тысяч. Шведская армия была основательно потрёпана прохождением русских редутов, расположенных между Яковецким и Будищенским лесами. Утром у шведов было 18 батальонов, а в решающую битву они вступали с 12 батальонами против 42 русских.

Увидев, что Пётр отправляет 6 драгунских полков с поля сражения, Карл решил, что обстановка меняется в его пользу. В шведском лагере наметилось движение, и вскоре стало ясно, что противник собирается перейти в наступление. Пётр передал командование всей армией Шереметьеву, а сам принял командование над пехотным полком. Он был одет, как большинство офицеров его армии: в чёрную треуголку, чёрные сапоги и зелёный мундир с красными обшлагами и подкладкой. Кроме того, через плечо у него была перекинута лента голубого шёлка с орденом Андрея Первозванного.

Шведская пехота, в отличие от русской, стояла в одну шеренгу, а кавалерия — в две. У шведов правым флангом командовал Реншёльд, левым — Левенгаупт. Рассчитывая своим участием в бою поднять боевой дух войска, Карл велел везти себя в качалке перед правым флангом войска.

Видя, что Карл медлит с наступлением, Пётр решился сам начать атаку. Было около девяти часов утра, когда загремела русская артиллерия; по нашим данным 72 орудия, по шведским — около ста. Им противостояли 4 шведских 3-фунтовых орудия.

Началась битва, которая, по словам Белинского, «была битва за существование целого народа, за будущность целого государства, это была поверка действительности замыслов столь великих, что, вероятно, они самому Петру в горькие минуты неудач и разочарования казались несбыточными, как и почти всем его подданным. И потому на лице последнего солдата должна было выражаться бессознательная мысль, что совершается что-то великое, и он сам есть одно из орудий совершения».

Русские войска двинулись на шведов, и те под барабанный бой, тоже пошли навстречу противнику. По шведским данным, 4 тысячи шведской пехоты шли против 24 тысяч русских пехотинцев. Основную надежду войска Карла возлагали на штыковую атаку — их главный козырь.

Постепенно обе армии сблизились, и по всей линии открылся убийственный огонь. Русская артиллерия обстреливала шведов ядрами, а когда расстояние между противниками сократилось до 200 метров, перешла на картечь. Когда же расстояние сократилось до 50 метров, зазвучали залпы из мушкетов, в основном, из русских.

Примерно посреди шведского строя ехал генерал Левенгаупт. Он не разрешал пехоте стрелять, стараясь подвести её ближе к противнику. Правый шведский фланг подошёл на 30 метров и дал залп. Под натиском шведов полки Казанский, Псковский, Сибирский, Московский, Бутырский и Новгородский начали отступать, и батальоны первой линии этих полков стали натыкаться на батальоны второй линии, стоявшие сзади. Момент был опасный, поскольку от столкновения двух линий могла начаться давка, паника и бегство.

Шведам удалось захватить несколько полевых орудий, которые двигались вместе с русской пехотой. Между тем, шведский левый фланг отставал, и даже ещё не вступил в соприкосновение с противником. Правый фланг наступал на отступающую русскую пехоту, линия шведской армии растягивалась и промежутки между батальонами увеличивались. Отставание шведского левого фланга было опасным, поскольку против них находилась русская гвардия: Преображенский, Семёновский и Ингерманландский полки. В конце-концов начала складываться ситуация, что шведский правый фланг медленно двигался вперёд, а левый — медленно отступал.

Правый фланг шведской пехоты яростно стремился вперёд, и потеснил батальон Новгородского полка, того самого, который переодели в мундиры новобранцев. В русской линии образовался промежуток, и явная опасность начала грозить всему левому флангу. В эту критическую минуту Пётр лично взял ближайший батальон из второй линии и опрокинул наступавших шведов. Ряды снова сомкнулись. Неприятельские пули осыпали Петра: одна пробила его шляпу, другая попала в седло, а третья прямо угодила в крест, висевший на груди, который и спас царя. Около получаса длилась упорная схватка на этом месте.

Карл тоже не щадил себя. Из 24 драбантов, окружавших его качалку, осталось только трое. Ядро разбило носилки короля, и он упал. Шведы при виде павшего короля пришли в ещё большее замешательство. Пронёсся слух, что король убит.

Отдельные части на левом шведском фланге начали поддаваться назад, затем два батальона начали отступать. Левенгаупт помчался сюда, пытаясь остановить бегущих, но как он ни кричал, как ни бил и ни ругал солдат, всё было напрасно.

В это время отступление русских на их левом фланге прекратилось, и русская пехота медленно, но неумолимо начала продвигаться вперёд. Войска Петра начали обходить с флангов шведские полки, а некоторые батальоны даже заходили в тыл шведам.

Тщетно Карл приказывал посадить себя на скрещенные пики, тщетно призывал войска идти вперёд — расстроенные огнём артиллерии и пехоты и уже охваченные с обоих флангов русской артиллерией, шведы были опрокинуты вдруг во всех пунктах и в беспорядке бросились к Будищенскому лесу, находившемуся у них в тылу. Всё поле покрылось их трупами. В 11 часов утра, то есть через два часа после начала генерального сражения, вся шведская армия представляла уже одну буйную толпу, которая, уже не думая о сражении, бежала к своему прежнему лагерю. Но и там уже были русские части. Генерал Ренцель, преследуя группу Рооса, настиг её возле Полтавы и принудил к сдаче. Вслед за тем он пришёл к шведскому лагерю и все, кто не успел убежать, были им захвачены.

Чтобы спасти короля, который лишился чувств, его посадили на лошадь, но лошадь была убита. Тогда тяжело раненый полковник Герта отдал ему свою, а сам пал под ударами казаков. В уцелевших остатках обоза отыскали карету, в неё положили Карла и повезли к Новым Санжарам, куда отступали остатки разгромленной армии.

Потери шведов составляли 9 234 убитыми. Упландский полк, начинавший сражение в составе почти 700 человек, просто прекратил своё существование; когда несколько дней спустя пересчитали оставшихся в живых, их насчитали всего 14 человек. В плен взяли около 3 000 шведов, остальные бежали. Среди пленных были фельдмаршал Реншёльд и первый министр Пипер. Потери русской армии составили 1 345 человек убитыми, 3 290 ранеными.

Самая упорная часть сражения продолжалась всего полчаса, после чего началось повсеместное русское наступление. Причём, в бою участвовала, в основном, первая линия русской пехоты, а вторая даже не ходила в атаку.

После полудня победоносному русскому воинству приказано было построиться. Перед фронтом, окружённый генералами, явился Пётр и, преклоняя свой меч перед войском, сказал: «Здравствуйте, сыны отечества, чады мои возлюбленные!..Потом трудов моих родил вас; без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, имея любовь к Богу, к вере православной, к отечеству, к славе и ко мне, не щадили живота своего и на тысячу смертей устремлялись безбоязненно. Храбрые дела ваши никогда не будут забвенны у потомства!». С непокрытой головой Пётр объезжал войска, поздравлял с победой, благодарил за верную службу и войска приветствовали его восторженными криками.

Перед фронтом была поставлена походная церковь. Начался благодарственный молебен, во время которого гремели пушечные выстрелы. Во время обеда к царскому столу были приглашены все генералы, а также пленные шведские военачальники. Поднимая заздравный кубок, Пётр провозгласил: «За здоровье учителей в ратном деле». «Кто эти учителя?» — спросил Реншёльд. «Вы, господа шведы» — ответил царь. «Хорошо же ученики отблагодарили учителей»— промолвил печально шведский фельдмаршал и выпил с горя.

Вечером того же дня Пётр послал Боура с 10 драгунскими и гвардейскими полками преследовать шведов, отступивших в Новые Санжары. А на другой день рано утром началось погребение воинов. В 6 часов прибыл Пётр и при нём были выкопаны две громадные могилы. В одну из них положили офицеров, в другую — нижних чинов. Началось отпевание, во время которого царь вместе с певчими пел своим звучным басом; иногда его пение прерывалось рыданиями. Три раза поклонился государь до земли павшим воинам, и могилу стали засыпать. Над ней образовался холм, на котором Пётр собственноручно поставил крест. Шведы были погребены своим духовенством в четырёх отдельных могилах.

После погребения Пётр поехал в непокорённую Полтаву. Под радостные крики он сошёл с лошади, обнял Келлина, поблагодарил жителей за их храбрую защиту. Все были щедро награждены. Келлин был произведён в генералы, Меншиков — в фельдмаршалы, сам царь получил генерал-лейтенанта.

В Москву 2 июля 1709 года царевичу Алексею пришло письмо от отца, Петра Алексеевича, в котором сообщалось: «Объявляю вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам чрез неописанную храбрость наших солдат даровати изволил, с малою войск наших кровию. Сего дня на самом утре жаркий неприятель нашу конницу со всею армиею конною и пешею атаковал, которая хотя зело по достоинству держалась, однако ж принуждена была уступить, только ж со великим убытком неприятелю. Потом неприятель стал во фрунт против нашего лагеря, против которого тотчас всю пехоту из транжамента вывели и пред очи неприятелю поставили на обоих фланках, что неприятель, увидя, тотчас пошёл атаковать нас, против которого наши навстречу пошли и тако оного встретили, что тотчас с поля сбили, и знамён и пушек множество взяли. Тако ж и генерал-фельдмаршалк господин Реншилт, купно с четырьмя генералами, а именно: с Шлифинбахом [Шлиппенбахом], Штакелбергом, Гамилтоном и Розеном, тако ж первый министр граф Пипер с секретарем Цадерсгелом в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, о чём подробно вскоре писать будем, а ныне за скоростию невозможно. И единым словом сказать, вся неприятельская армия Фаетонтов конец восприяла. А о короле ещё не можем ведать, с нами или со отцами нашими обретается, а за достальными разбитыми неприятельми посланы господа генералы-поручики князь Голицын и Боур с конницею. И о сей у нас неслыханной новине воздаем мы должное благодарение победодателю Богу, а вас, и господ министров, и всех наших с сею викториею поздравляем. Приведён ещё князь виртенберский [вюртембергский], сродственник самого короля шведского».

Молебны, звоны, и пальба пушечная гремели в столице целую неделю.

Как шведы могли спастись, но, в итоге — сдались

Возникает естественный вопрос: могли ли вообще шведы спастись, а если да, то почему всё закончилось полной капитуляцией?

Днём 27 июня 1709 года шведская армия начала отступать на юг мимо Полтавы вдоль Ворсклы. Чтобы как можно скорее оторваться от противника, следовало переправиться или за Днепр, или за Ворсклу. Но поскольку русские уничтожили все средства переправы у Переволчны, уйти за Днепр было крайне проблематично. Хотя генерал-майору Волконскому после капитуляции шведов удалось переправится через Днепр с сильным отрядом кавалерии для преследования Карла, но для целой армии переправиться было весьма затруднительно. К тому же, за рекой практически не было продовольствия.

Совсем другое дело обстояло с возможностью перейти через Ворсклу; если бы это удалось, то оставалось пройти не очень длинный путь (расстояние от Полтавы до Симферополя по дороге составляет 630 км) до владений дружески настроенного крымского хана. Ещё в мае сын Девлет-Гирея Галка-Султан говорил в Константинополе французскому посланнику, что если бы только шведы перешли за Ворсклу, они были бы в безопасности от русских.

Как писал Левенгаупт, он думал, что армия после поражения перейдёт Ворсклу в Новых Санжарах, «потому, что там было очень легко переехать реку верхом, и если бы мы пошли этой дорогой, то удалось бы переправить не только войска, но и артиллерию и обозы и враг больше не преследовал бы нас. После на нашем пути мы встретили бы на маленькой речке Орель 5 небольших казацких городка: Нехвоща [40 км от Новых Санжар], Маячка [30 км от Новых Санжар], Царичанка [45 км от Новых Санжар], Китайгород [50 км от Новых Санжар] и Орель, где можно было запастись провизией и, оставив по правую руку Самару [возле Днепропетровска], занятую неприятельским гарнизоном, после 10 или 12 дней марша через пустыню пришли бы в Перекоп к крымским татарам».

Ниже Полтавы берега Ворсклы лесисты и болотисты до впадения с востока Тагамлыка, и ближе Новых Санжар не было возможного места переправы, а от Новых Санжар шла дорога к переправе через Орель у Нехвощи. Немного южнее Новых Санжар находились Белики, где имелась другая переправа, откуда дорога шла прямо к Маячке на реке Орель.

Если бы шведская армия стремилась как можно скорее дойти до татарских владений, то она должна была перейти реку в одном из этих двух пунктов. Новые Санжары были, конечно ближе, но Белики имели то преимущество, что отсюда до Маячки было почти на 12 км ближе, чем от Новых Санжар до Нехвощи, причём, переход через Орель в этом последнем месте затруднялся бы озёрами к востоку от реки и, по-видимому, являлся гораздо менее удобным, чем у Маячки.

В разных пунктах Ворсклы стояли шведские кавалерийские отряды, не принимавшие участие в бою. У Новых Санжар стоял полк генерал-майора Мейерфельта, в Беликах отряд подполковника Фунта, и в Кобеляках (55 км от Полтавы) отряд подполковника Сильверьельма.

Фельдмаршал Реншёльд был взят в плен в Полтавском сражении и уже не командовал, когда началось отступление. Никто из генералов не заместил выбывшего главнокомандующего и отдавать распоряжения для отступления пришлось самому королю, хоть он был изнурён лихорадкой от раны и переутомления, сидя верхом с окровавленной ногой после того, как его несомый лошадьми паланкин был разбит выстрелами.

Гилленкрок, ехавший рядом с повозкой короля, спросил, куда надо идти, и Карл тогда ответил, что надо идти к Функу, стоящему в Беликах, недалеко от Новых Санжар; немного позже он сказал: «Когда мы дойдём до Функа, посмотрим, что делать дальше». Тогда Гилленкрок поехал в Новые Санжары и прибыл туда в 11 часов вечера. Здесь он велел найти Функа, которого ждал король.

Карл, при его замкнутом и молчаливом характере, никогда не рассказывал окружающим достаточно подробно своих планов, от него самого имелись лишь намёки на них. Но сопоставляя мнение Левенгаупта со словами короля, можно предположить, что и Карл намеревался переправляться через Ворсклу.

Однако в силу ряда обстоятельств, всё пошло другом направлении. Гонца к Функу в Белики послали с большим опозданием, и лишь утром следующего дня он получил приказ явиться к королю.

Незадолго до рассвета в ночь на 28 июня Карл прибыл в Новые Санжры, будучи совершенно измученным, что не удивительно, принимая во внимание все нравственные потрясения и физические испытания, которыми подвергся король в течении истекшего несчастного для него дня. Как только его рана была перевязана, он тотчас заснул. Когда рассвело, короля разбудили и доложили, что приближается неприятель. Как сообщал Гилленкрок, Карл был в почти бессознательном состоянии. Из-за этого намерение короля остановиться в Беликах и обсудить дальнейшие планы не было осуществлено.

Отступление довольно беспорядочно шло дальше на юг по правому берегу Ворсклы. Никто этого не приказывал, поскольку никто больше не командовал. После поражения под Полтавой бразды правления взял было в свои руки король, но в Новых Санжарах они выскользнули из его обессиленных рук.

После того, как Реншёльд был взят в плен, старшим по званию стал Левенгаупт, следовательно он и должен был исполнять обязанности командующего. Но формально его никто не назначал. Сам Левенгаупт писал, что когда авангард армии прибыл в Новые Санжары, король велел внести себя в один дом, чтобы перевязать рану, и сам Левенгаупт долго был при короле, ожидая каких-либо приказаний; но не услышав ничего и не зная, что думает делать король, вышел во двор и лёг спать, уведомив перед этим, куда он идёт, и приказав одному из своих вестовых следить, не будут ли его спрашивать. Но ничего не было слышно, пока не пришёл вестовой и не разбудил Левенгаупта, сказав, что король уже в повозке и собирается ехать дальше. Левенгаупт сел на лошадь и поехал за королём, причём «увидел, что идут не за реку, а вниз по реке, к Кобелякам [50 км от Полтавы и 33 км до Днепра]». Туда король прибыл к полдню и нашёл здесь не участвовавшего в сражении Функа с его отрядом.

Левенгаупт не принял на себя командования, и в этом его упрекают некоторые шведские историки, утверждая, что по его вине армия не переправилась через Ворсклу. По их мнению, Левенгаупт ждал приказаний от короля, хотя видел, что Карл был в плохом состоянии и вряд ли уже мог командовать. Левенгаупт в качестве старшего офицера должен был выяснить, есть ли какие указания в движении на юг вместо того, чтобы переправляться через Ворсклу, и вообще брать на себя инициативу.

Тем временем, армия двигалась к Днепру, переправившись через который можно было отступать в Турцию. Генерал-квартирмейстер Гилленкрок поехал вперёд, и встретил Функа, с которым переговорил о возможности переправы через Днепр, но тот ничего об этом не знал. Гилленкрок сказал, что слыхал от одного из мазепинских казаков, что через Днепр можно переправиться у Колеберды, «до которой отсюда три мили» (примерно 30 км вверх по течению Днепра от места впадения в него Ворсклы).

Затем Гилленкрок поехал дальше, чтобы переговорить с подполковником Сильверьельмом, которого встретил у села Кобеляки. На вопрос, не знает ли он какой-либо переправы через Днепр, Сильверьельм, по словам Гилленкрока, стал уверять, что может достать сколь угодно лодок и переправить армию через Днепр. Вызванный унтер-офицер подтвердил эти обещания. Тогда Гилленкрок написал письмо Левенгаупту, сообщая слова Сильверьельма и прося уведомить его, какое решение принял король. Если же король, после переданных ему сведений, решиться переправляться через Днепр, то Гилленкрок просил прислать в Переволчну (на месте Переволочны сейчас Каменское, ранее Днепродзержинское, водохранилище) плотников с необходимым инструментом для наведения мостов. Письмо был отправлено из Кобеляк.

Левенгаупт в своём рассказе уверяет, что не знает, кто посоветовал королю идти к Днепру или кто сказал, что переправиться через него легко. Отсюда следует, что Левенгаупт не получал письма от Гилленкрока. Однако, как не странно, письмо, по-видимому, возымело своё действие: к пяти часам в Переволочную к Гиллленкроку прибыли 24 плотника с топорами, но без других принадлежностей и материалов. На вопрос, где король и не привезли ли они с собой каких-либо указаний, плотники отвечали, что при их отъезде король находился в Беликах, и никаких указаний им никто не передавал.

Гилленкрок, после того, как из Кобеляк отправил письмо Левенгаупту, поехал в Переволочну, но по дороге остановился у местечка Кишеньки, что километрах в пяти от впадения Ворсклы в Днепр. Он нашёл, что Кишеньки являются хорошим местом переправы через Ворсклу, так как река здесь настолько мелка, что её удобно переезжать повозками и всадниками; кроме того, здесь было 8 больших паромов. Таким образом, хотя шведы миновали переправы в Новых Санжарах и Беликах, у них всё ещё оставалась возможность легко переправиться через Ворсклу и уйти на восток. Гилленкрок приказал спустить паромы, найденные в Кишеньках, в Днепр. Затем он оставил здесь офицера с 30 солдатами с поручением, когда прибудет король, доложить ему просьбу Гилленкрока подождать здесь и не ехать к Днепру, пока сам Гилленкрок не вернётся и не сделает доклада.

Гилленкрок отправился в Переволочную исследовать возможность переправы через Днепр. Здесь на берегу он нашёл около семидесяти брёвен, длиной метров 12 и толщиной около 30 см и приказал сколачивать плоты.

Утром 29 июня, услыхав о приближении армии, Гилленкрок сплавал на другой берег Днепра, взяв 32 человека, которых он там оставил. Изучив окрестности, он теперь пришёл к убеждению, что невозможно переправить армию через Днепр и она должна идти за Ворсклу у Кишенок. Гилленкрок записал, что был очень расстроен, когда около полудня сам король прибыл в Переволочну.

Карл до этого ночевал в Соколках, что в 15 км от Кишенек. Когда он проезжал Кишеньки, поставленный там офицер доложил ему, что было приказано Гилленкроком, но король сам захотел переговорить с ним и поехал дальше на Переволочну. Особой потери времени это не вызвало, поскольку между обоими этими местами было не больше полукилометра. Когда король встретил на берегу Днепра Гилленкрока, то услышал от него, что переправиться через Днепр нельзя и армия должна остановиться у Кишенек. Карл сам осмотрел местность и сказал Гилленкроку, что поедет назад в Кишеньки; он велел повернуть свою повозку и поехал прочь от берега. Так как было ещё не поздно, переход за Ворсклу можно начать ещё засветло и он, вероятно, мог быть закончен до прибытия русской кавалерии.

Карла сопровождала немногочисленная свита. Главная масса армии шла ещё сзади, под начальством генерал-майора Крейца, который в течение 28 июня посадил всю пехоту на лошадей, взятых из обозов. На рассвете 29-го июня Крейц выступил из Кобеляк и пошёл в полном порядке на юг со своей посаженной на коней армией. Он не думал идти до Днепра и на позициях к югу от Кобеляк два раза останавливался, прикрывая свой марш от русских наблюдательных отрядов. Если бы Крейцу была дана возможность спокойно следовать собственной инициативе, он, вероятно, остановился бы у Кишенок и здесь перешёл за Ворсклу.

К несчастью для шведов, этому помешали. Генерал-майор Лагеркруна, бывший впереди, послал Крейцу несколько гонцов и бывшего при нём полковника Кронмана с сообщением, что надо спешить и идти к Переволочной, и что для переправы через Днепр приняты хорошие меры. Нет никаких указаний, что эти сообщения основывались на каких-либо распоряжениях Карла, по-видимому, Лагеркруна послал их Крейцу по собственной инициативе. К четырём часам дня полки подошли к Переволочной. Крейц нашёл положение дел здесь неблагоприятным и доложил об этом королю. Карл поручил ему найти более удобное место, но Крейц никакого удобного места не нашёл и решил на рассвете идти к Ворскле и переправиться через неё; об этом он совещался с Левенгауптом, так решили и сделать.

За это время обстановка изменилась. Карл остановился, чтобы ему перевязали рану. Тогда к нему подошёл Левенгаупт и стал убеждать короля переправиться через Днепр ради личной безопасности. Эти убеждения поддерживались генералами Крейцем, Спарре, Гилленкроком и советниками короля. Из рассказов Левенгаупта и Крейца видно, что Карл сначала решительно отказался отставить армию, однако на него подействовали уверения, что если он сейчас оставит армию, то получит много способов помочь ей. Крейц сказал, что если русские подойдут только с кавалерией, то с ними как-нибудь справятся, но если явится вся русская армия, то трудно сказать, что будет.

В расположении шведской армии находился посланник, посланный крымским ханом к Карлу. Когда Левенгаупт спросил его, нет ли у него кого-нибудь, кто провёл бы войско за Ворсклу и показал бы дорогу в Крым, татарин обещал дать верного человека, и уверил, что если шведы дойдут до татарских пределов, то хан окажет всяческую помощь. Слова ханского посланника были доложены Левенгауптом королю. Тем не менее Карл решил отправиться за Днепр к туркам.

В письме от 13 декабря 1712 года к сестре принцессе Ульрике Элеоноре король сам сжато и ясно изложил мотивы, побудившие его к этому. Он писал, что сначала не хотел уезжать, но когда его уверили, что приказание его будет исполнено, и он непременно встретится с армией в Очакове, между тем, как из-за раны он не мог теперь ничего делать верхом, то он счёл за лучшее отправиться вперёд в Очаков и оттуда сообщить шведской армии в Польше правду о сражении под Полтавой. Потом он собирался идти в Польшу с войсками, оставляемыми теперь под начальством Левенгаупта; одновременно будет отправлено в Швецию приказание о наборе рекрутов.

В действиях Карла на первый план выступали политические соображения: ему нужно было как можно скорее войти в сношения со Станиславом Лещинским и правительством в Швеции. Расстояние до Очакова по прямой составляет 400 км, по дороге — 500 км, что значительно короче, чем до Крыма. Письмо Карла сестре показывает, что он полагал отправить армию за Ворсклу, во владения дружественного хана, чтобы затем, вне досягаемости преследования русскими, собрать её в турецком Очакове, откуда сам король, подготовив пополнение армии рекрутами, повёл бы её на соединение с польским королём Лещинским и шведскими войсками в Польше под командованием Крассау, у которого считалось 26 000 человек. После соединения с ними и даже до прибытия подкреплений из Швеции, у Карла набралась бы в Польше 40 000 человек, и можно было снова схватиться с русским царём.

Перед отправлением Карл поставил Левенгаупту, которого оставил за старшего, задачу переправить армию за Ворсклу, добраться до Крыма, а затем отправиться в Очаков. Прося у Карла разрешения остаться в качестве главнокомандующего, Левенгаупт говорил, что если в его распоряжении будут ночь и утро до подхода больших сил врага, то он надеется спасти армию.

Когда отъезд короля был решён, был отдан приказ, чтобы ни один полк не приступал ни к каким попыткам переправы через Днепр, и чтобы, как только начнёт светать, все были готовы к выступлению, поскольку решено идти другим путём.

Карл в письме сестре Ульрике Элеоноре упрекал себя в том, что до отъезда не сообщил своего приказа остальным генералам и полковникам; он писал, что думал об этом, но так как было много хлопот и разных распоряжений, это осталось не сделанным, и король считал, что сделал большую ошибку, так как оказалось, что кроме Левенгаупта его приказание было известно лишь Крейцу.

В ночь на 30 июня 1709 года Карл переправился через Днепр. Утром того же дня русские части появились севернее расположения шведской армии. Они имели при себе при себе некоторое число пушек, но главным образом, состояли из кавалерии под командованием Меншикова.

По свидетельствам очевидцев, шведская кавалерия была в гораздо лучшем состоянии, чем уставшая от погони русская. Численность у них была примерно одинаковая: 8 000 у шведов и 9 000 у русских. Пипер писал в своём рассказе о капитуляции: «Затем драгунский полк генерала Боура спустился с высоты, чтобы принять оружие и трофеи армии. Тут я увидел, в каком несчастном виде были эти драгуны — когда они спускались с холма, в каждом эскадроне от 10 до 20 лошадей спотыкались через голову от изнурения, а прочие шатались, тяжело дыша; так что наши эскадроны, стройно подходившие для сдачи оружия, легко могли бы опрокинуть их».

На высотах, командовавших над позициями шведов, русские расположили пушки. Но Левенгаупт велел передислоцировать полки на более дальнее расстояние, и эффект от русской полевой артиллерии, которая была не предназначена для стрельбы на дальнее расстояния, был небольшим. Важно отметить, что между Ворсклой и шведами русских частей не было.

Почему же шведы не ушли или хотя бы не пытались уйти за Ворсклу, а просто сдались. По словам и Левенгаупта и Крейца, главной причиной капитуляции были беспорядок и падение дисциплины и нежелание солдат отважиться на последнюю попытку пробить себе дорогу к переправе у Кишенек, а ведь пройти-то нужно было километров пять.

Утром 30 июня ещё предполагалось попробовать перейти за Ворсклу и двинуться дальше в татарские пределы. Но по словам Левенгаупта смятение и беспорядок в войсках были велики: «...у своих знамён оставалось не более половины нижних чинов и офицеров, прочие были на берегу Днепра, пробуя переправиться вплавь или на негодных плотах, и большая часть бывших здесь не слушали команды или были в таком отупении, что сами не знали, что будут делать».

С психологической точки зрения представляется странным, что шведские солдаты, в течение всего похода бывшие образцом верности долгу и храбрости, проявили вдруг неповиновение.

«Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно-жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой, неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землёю, кажется заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нём ни облака. В поле ни речи. Всё как будто умерло; вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюблённую землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдаётся в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные массы листьев, накидывая на другие тёмную, как ночь тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пёстрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые скирды сена и золотые стопы хлебы станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало — река в зелёных, гордо поднятых рамах. Как полно сладострастия и неги малороссийское лето! Такою роскошью блистал один из дней жаркого...» (Гоголь, Сорочинская ярмарка).

И вот в такой роскошный день шведская армия решила, что хватить воевать, и подписала акт о капитуляции.

Русский командующий Меньшиков отправил в шведский лагерь генерал-адъютанта с трубачом и барабанщиком. Шведам предложили сдаться, в противном случае на них нападут. Дальше началось то, что может объяснить причины сдачи ещё вполне боеспособной армии. В отсутствии короля в шведской армии не было человека, который бы решился принять на себя ответственность за крайне непростое решение. Поэтому Левенгаупт решил разделить эту ответственность с другими высшими офицерами. Он созвал командиров полков и спросил их, что они думают делать и могут ли они ручаться, что их люди будут драться.

По воспоминаниям Левенгаупта, он сказал: «Господа, вы хотите в столь трудном деле взвалить всю тяжесть мне на плечи; для меня одного она слишком велика. Нет, этого не будет.; я ещё готов рискнуть моей седой головой, но лишь если вы все с вашими людьми готовы на то же».

Все ответили, по словам Левенгаупта, что они лично и их офицеры охотно будут драться ради службы Его Величества, но за людей обещаться не могут, поскольку среди них так велики растерянность и страх, что ими теперь нельзя управлять; некоторые уверяли, что нижние чины положат оружие, когда увидят наступающего противника; другие жаловались, что у их людей нет патронов; «но, — пишет Левенгаупт, — в этом они сами были виноваты, не исполнив приказание запастись накануне с вечера патронами у артиллерии, где были запасы, хотя порох и был плох».

Опросив командиров, главнокомандующий затем поручил им опросить солдат, что они намерены делать и не предпочтут ли они защищаться, а не идти в плен. Дальнейшие события Левенгаупт описывает так: некоторые офицеры ответили, что нижние чины, может быть, и могли бы ответить утвердительно (насчёт желания защищаться), «но не один из них этого не сделал», потому что среди них слишком велики были растерянность и страх; эти офицеры клятвенно уверяли, что если дойдёт до боя, то нельзя надеяться на нижних чинов, но они сами и подчинённые им офицеры, тем не менее, исполнят всё, что потребует от них генерал для службы Его Величества. Это ответ дали «некоторые» офицеры, значит — не все.

Полковник Дюкер спросил, не оставил ли король точных приказаний, что делать? Левенгаупт ответил: «Вы сами, конечно знаете, что Его Величество не мог дать других приказаний, кроме как защищаться, покуда возможно, и поэтому мне прежде нужно знать, что вы, ваши офицеры и нижние чины намерены делать, раньше, чем я скажу вам, что намерен делать я». Он сказал, что они должны тотчас поехать в полки и сообщить ему ответ солдат.

Карл в письме сестре Ульрике Элеоноре 13 декабря 1712 года писал, что если он он сам отдал приказ генералам и полковникам, «никогда не могло бы случиться подобного тому, что случилось теперь, потому что все младшие полковники не знали на что решиться, не знали ничего об отданных [Карлом] приказаниях, ни куда им идти с полками, ни куда я уехал».

На все эти опросы терялось время, которое терять никак нельзя было, если бы армия решилась пробиваться к переправе через Ворсклу.

Офицеры вернулись к главнокомандующему с ответами солдат. Левенгаупт отметил, что большая часть привезла неопределённые ответы и выходило так, словно каждый хотел извинить своих людей, чтобы они не показались хуже других. Большая часть отвечала, что их люди сказали: «они будут делать то же, что и другие, если только против них не будет слишком больших сил врага». При этом командиры полков жаловались, что им было очень трудно собрать своих офицеров и нижних чинов.

Но было и исключение; драгуны Альбедюля ответили: «Зачем нас теперь спрашивают? Прежде нас никогда не спрашивали, а только командовали: вперёд! Мы не можем сказать, что побьём врага, но мы сделаем всё, что в человеческих силах».

Левенгаупт остался недоволен полученными ответами. Он приказал командирам полков снова ехать к своим частям и «представить им, что враг стоит перед нами со своей армией, и приходится думать только том, чтобы биться до последней возможности или сдаться в плен, и на этот счёт хочу точно знать, что они думают делать».

На этот раз были получены разные ответы. В некоторых полках люди молчали и не желали отвечать, что достаточно характерно. Другие сказали, что будут драться против в неприятельской кавалерии, но не пехоты, поскольку шведская пехота слишком слаба; были также ответившие, что не могут позволить перебить себя. По словам Левенгаупта, три полка заявили о желании драться. Ещё три полка и ранее высказывались в том же духе.

Тем временем от Меншикова приехал офицер, узнать, согласны ли шведы на капитуляцию. На это Левенгаупт велел ответить, что он не имеет права давать ответ единолично и раньше, чем «соберёт всех начальников и выслушает их мнение», поэтому он просил час сроку, на что получил согласие. Скорее всего, Меншиков понял, что король уехал и единоличного командования у шведов нет, что всегда существенно ослабляет армию.

Затем были собраны командиры полков, поставлены в круг с Левенгауптом посредине и началось формальное голосование. По-видимому, уже в начале XVIII века Швеция была демократической страной.

По словам Левенгаупта, все признали лучшим «сдаться на сколь-нибудь почётных условиях, чем продолжать испытывать счастье оружия». Это объясняли беспорядком и смятением в армии.

В итоге согласились на капитуляцию, и вся шведская армия сдалась в плен общим числом 16 285 человек. Пленные были отведены назад, к Полтаве. Одним из условий капитуляции было выдача запорожских казаков, и все изменники, все эти Порошенки, Яценюки, Парубии, Турчиновы и прочие, были переданы русскому командованию и получили заслуженное наказание.

Кавалерия Меньшикова, который принял капитуляцию, насчитывала не более 9 тысяч человек и была сильно измотана. Ворскла у Кишенок была достаточно мелкой, и по свидетельству Гилленкрока, её можно было перейти вброд. Поэтому шансы прорваться и уйти к татарам у шведской армии были.

В русской армии были сильно удивлены такой лёгкой победе. Ещё не было случая, чтобы полностью боеспособная армия просто сдавалась, не оказав никакого сопротивления. И уж никто не ждал этого от шведов, отличавшихся выдержкой и дисциплиной.

Пётр описал всю историю со шведской армией в письме сыну: «Как его светлость князь Меншиков 28 июня за неприятелем вслед пошёл, то хотя он великое прилежание в том чинил, однако ж неприятеля, который оставя большую часть своего багажу наскоро к Днепру бежал, не мог прежде 30 июня нагнати, которого числа оный недалеко от Переволочны в зело крепком месте под горою при Днепре стоящего обрёл, и от взятого в полон полкового квартермистра и нескольких волохов уведомился, что король шведский до того за три часа с несколькими стами конных чрез Днепр переправился с великою трудностию, и генерал-майоров Шпара и Лагеркрона с собою взял, генерала же Левенгоупта с оставшимся от побитой армии войском по сей стороне Днепра оставил, понеже за скудостию судов переправитися не могли. И то усмотря, повелел его светлость генерал князь Меншиков без потеряния времени обретающемуся под своею командою войску, которого не больше 9000 было, к неприятелю приближитися, и понеже оный от полоненников уведомился, что неприятели может быть на договор сдадутся; того ради он посылал к той сдаче их наговаривать и при том им объявить велел, чтоб они, рассудя, что все убежище и спасение у них пресечено, сдались, в противном же случае они не ожидали б себе квартиру или пощады, но все побиты будут. И после того неприятели генерала-майора Крейца, полковника Дукера, подполковника Траут-Фетера и генерала-адъютанта графа Дугласа к его светлости прислали и о акорде трактовать велели, который, по некоторым разговорам, тотчас и учинён и от его светлости князя Меншикова и генерала Ловенгоупта подписан, по которому неприятели, состоящие еще, паче всех чаяний, с лишком в 6 000 вооруженных, большая часть кавалерии, ружье свое, яко воинские полоненники, положа, сдались, и оное, ещё того ж дня, купно со всею артиллериею и принадлежащею к тому воинскою казною, канцеляриею и со всеми знаменами, штандартами, и литаврами, и барабанами, генералу-лейтенанту Боуру отдали.

Изменник же Мазепа еще за несколько часов прежде короля, купно с некоторыми из своих изменнических единомышленников, чрез Днепр перешёл; многие ж из оных сдались и просили у его царского величества милостивого прощения. А куды он, Мазепа, ушёл, того ещё неведомо, однако ж уповаем, что он своего заслуженного наказания не уйдёт». Но Мазепе повезло — он исхитрился умереть вскорости своей смертью.

Поскольку по случаю великой победы многие получили повышения в чинах, Пётр справедливо рассудил, что и он этого заслуживает, в связи с чем написал 4 июля 1709 года фельдмаршалу Шереметьеву прошение с просьбой ходатайствовать о награждении его, Петра I, адмиральским чином, а в сухопутном войске рангом старшего генерал-лейтенанта. Человек, разгромивший лучшую армию Европы и спасший страну от вражеского нашествия, рисковавший своей жизнью, конечно заслуживал повышения по службе. А вот, например, в 1976 году окончивший войну в чине генерал-майора Леонид Ильич Брежнев, руководитель Советского Союза, скромно присвоил себе в мирное время воинское звание Маршала. Из протокола Заседания Политбюро ЦК КПСС от 27 апреля 1976 года: «Устинов: Товарищи, разрешите мне обратиться к Политбюро ЦК со следующим предложением. Все мы знаем, какую гигантскую работу по укреплению обороны страны выполняет Л. И. Брежнев. Он является Председателем Совета обороны. Роль Председателя Совета обороны у нас очень высокая, и Л. И. Брежнев замечательно выполняет эту высокую обязанность. По моему мнению, в связи с такой возросшей ролью Совета обороны и Председателя Совета обороны, возглавляющего этот высший военный орган в нашей стране, Председатель Совета обороны имеет все основания получить высшее воинское звание Маршала Советского Союза. Поэтому я вношу предложение присвоить Л. И. Брежневу воинское звание Маршала Советского Союза». А ведь ни коня под ним не убивало, ни шляпу не простреливало, ни крест его от пули не спасал.

Шведский король узнал о капитуляции своей армии только в середине июля 1709 года. Генерал Левенгаупт умер в русском плену в 1719 году, так и не увидев больше своей родины. Он сдался не потому, что оказался трусом. С самого начала кампании участвовавший в ней против воли, не знавший планов короля и не веривший в успех, он должен был мучительно желать одного — поскорее всё это закончить. В таком же состоянии, за редким исключением, была и вся армия. Карл свои планы держал при себе, и шведские солдаты и офицеры топали полтора года по бескрайним лесам и болотам, голодая и замерзая, теряя товарищей, и совсем не понимали, какой в этом смысл. Войска были совершенно измотаны и физически и психологически. Карл загнал свою армию, у неё уже не было сил продолжать войну и она, воспользовавшись тем, что король её покинул, просто сдалась.

А как сложилась судьба пленной шведской армии? Шведы — северный народ, возможно поэтому многих из них отправили в Сибирь. Фридрих Христиан Вебер, ганноверский (брауншвейг-люнебургский) резидент курфюрста (и одновременно английского короля) Георга I при петербургском дворе, проживший в России с 1714 по 1719 годы, составил записки о русской жизни, которые издал в 1721 году. Он писал: «В Сибири находится до 9 тысяч шведских пленных, считая с обер и унтер офицерами, и хотя их не гоняют ни в какую работу, ни на ловлю соболей (на что употребляют только русских колодников), но всё-таки живут они там в крайней нищете. В одном Тобольске [столица Сибири в те времена] живет их более 800 офицеров, и все они, как крестьяне, ходят в одних совершенно простых и плохих армяках; ни от короля, ни от кого из своих, содержания они не получают и потому поневоле работают на русских за подённую плату. Некоторые из них промышляют деланием игорных карт (которых несколько колод князь Гагарин привез Его Величеству); другие вытачивают табакерки и иные вещи из каких-то неизвестных громадных костей, которые они находят там в земле и выкапывают. Князь Гагарин (которого, можно сказать, боготворят в Сибири за его щедрость и доброту), в продолжении трёхлетнего губернаторства своего, уже раздал вообще всем пленным с лишком 15 000 рублей. Пленные эти выстроили себе шведскую церковь собственными руками и имеют пастора, бывшего в Петербурге при одной Лютеранской церкви и сосланного Его Величеством в Сибирь за некоторые произнесённые им речи. Один известный шведский обер-лейтенант, также сосланный по некоторым причинам за Сибирь даже к остякам, теперь живёт там очень хорошо. Он приобрел такую любовь туземцев, что они снабжают его всем, что только ему нужно и во всех делах земли своей спрашивают его совета. Лейтенант этот говорил Блюгеру [Блюгер был послан Петром искать в Сибири железные руды], что он охотно закончил бы там и жизнь свою, если б только семейству его дозволено было приехать к нему... Со времени битвы под Полтавой простые солдаты два раза получали из Швеции на своё содержание векселя, по которым каждому солдату досталось через банк по три рейхсталера; офицерам же ничего не было прислано. Они впрочем содержались сноснее; но так как многие из них, в противность данному слову, будучи выпущены, не возвращались назад, а другие, вступив в русскую службу, тайно убегали, то теперь надзор за ними строже» (журнал «Русский архив, № 6-9, 1872 г.).

По рассказам Вебера, многие шведы сумели обеспечит себе в русском полену более-менее сносную жизнь: «Пленных обер-офицеров насчитывают ещё свыше 2000 человек; разве десятая часть их может проживать на собственные средства, остальные принуждены были научиться всякого рода искусствам и ремеслам, чтобы добывать себе хлеб. Достойно удивления, каким множеством способов эти бедные люди снискивают себе пропитание и как далеко и широко распространились их ручные изделия, которые во всей России покупаются очень дёшево. В Сибири проживает до 1 000 обер-офицеров, которые завели там всякого рода фабрики и мануфактуры. Я видел в Москве работы этих людей, живописцев, золотых и серебряных дел мастеров, кузнецов, делателей карт, точильщиков, столяров, сапожников и портных, и лучшие московские мастера находили эти работы безукоризненными. Нет только между ними парикмахеров и шляпных дел мастеров. Некоторые выделывают лучшие золотые и серебряные парчи, другие становятся музыкантами, содержателями гостиниц, торговыми людьми, которым дозволяется и разъезжать внутри страны, потому что они не могут бежать от своих занятий; третьи, наконец, поступают в помощники к русским хозяевам. Те, которые никакого ремесла не знают и одарены хорошими физическими силами, ходят в лес, рубят там дрова по сажени в день, и вечером получают за это свой алтын или добрые гроши...В Москве, между прочим, есть и такие пленные, которые занимаются исполнением разных поручений, справок, и люди эти все надёжного поведения. Наконец, есть и такие, которые приняли русскую веру, вступили в русскую службу и поженились на русских, чем и доставили себе безбедное существование. Один известный лейтенант, бременский уроженец, потерявший здоровье в морозную зиму под Полтавой и не знавший никакого ремесла, завёл в Тобольске кукольную комедию, на которую стекается множество горожан, не видавших никогда ничего подобного. Вообще, большим счастьем для всех этих пленных было то, что они попали в такую дешёвую местность; потому что за 12, за 20 рублей в год они имеют весьма порядочное продовольствие; равно и то, что князь Гагарин, бывший тогда губернатором Сибири, не отпускал от себя ни одного пленного, не утешив и не облегчив его. Шведы не могли достаточно восхвалить добросердечие этого господина и уверяли, что единственное их несчастье состояло в том, что они жили в такой отдалённой стране. Все они имеют там свои даровые помещения и ни ловлею соболей и никакой другой работою не обложены. Словом, кто промышляет хоть каким-нибудь ремеслом, тот может доставить себе достаточное содержание».

Попав в плен, шведы принесли некоторую пользу России, поскольку сыграли заметную просветительную роль, следы которой не раз попадаются в документах той эпохи. Занесённые по глухим углам России, коротая печальные дни плена и приискивая себе заработок, эти шведы пускали в ход те знания, какие были приобретены на родине, и, таким образом, являлись проводниками западной культуры. «Другие, — вспоминал Вебер, — напротив, обладая какими-нибудь знаниями, завели порядочные школы, в несколько классов, в которых и обучают не только детей шведских пленных (некоторые шведы взяты были с их жёнами, другие же поженились на русских женщинах), но и русских, вверяемых им детей, латинскому, французскому и другим языкам и также морали, математике и всякого рода телесным упражнениям. Школы эти приобрели уже такую известность между русскими, что сии последние присылают в них для обучения сыновей своих из Москвы, Вологды и других местностей и городов. Учителя в них, бывшие прежде высшими и низшими обер-офицерами, ведут теперь весьма нравственную жизнь, вполне посвятили себя духовному званию и содержание своё получают от учеников». Одна из таких школ была открыта в Москве знаменитым шведским пленным пастором Глюком. Очевидно, что на долю этих пленных шведов выпала в первой четверти XVIII века такая же роль в русском обществе, какую в начале XIX века пришлось повторить французским эмигрантам и пленникам, оставшимся в России после кампании 1812 года и сделавшимся гувернерами в помещичьих семействах и учителями в школах.

Учитывая высокие боевые качества шведских офицеров и солдатов, им было предложено сразу после капитуляции, уже в июле, перейти на службу в русскую армию с обязательством не использовать их в сражениях против шведской армии. Некоторые шведы и служившие в шведской армии немцы согласились на это. 10 июля 1709 года Шереметьев писал начальнику артиллерии Брюсу: «Благородный господин генерал-лейтенант. Которые от взятого шведского полону артиллерийские служители разных чинов желали в службу Царского Величества, а именно 87 человек, а кто имены и каких земель, о том прислан к нам список. И вашему благородию ныне объявляю: изволите приказать тех артиллерийских служителей, по росписи отобрав, вручить господину полковнику Карташову, дабы оные между прочих полонеников не мешались, и обнадёжить их, что они в службу против короля шведского употреблены не будут» (Сборник Русского исторического общества, т. 25, 1878 г.).

Английский посланник Витворт в донесении от 1 сентября 1709 года писал о судьбе пленных: «До меня дошли слухи, будто около шести тысяч пленных шведов и немцев поступили на русскую службу и теперь получают такое же содержание, как русские. Между ними есть несколько капитанов, майоров и других более или менее значительных офицеров. Приняв участие в триумфальном въезде царя, который предполагается примерно в середине декабря, они будут распределены по различным гарнизонам: в Азове, Астрахани и так далее, что значительно умножит могущество царя и безопасность страны».

К пленным относились достаточно гуманно, как это понималось в те суровые времена. Когда шведские генералы пожаловались царю, будто русские власти допустили нескольких рядовых до голодной смерти и даже не позаботились о погребении их, Пётр в сильном гневе приказал подвергнуть московского коменданта князя Гагарина аресту в его собственном доме, из под которого тому удалось освободиться только благодаря вдовствующей царице и царевен.

В конце 1709 года, 21 декабря, состоялся праздник в Москве по случаю Полтавской виктории. Началось всё с торжественного въезда в столицу. Как описывал в донесении от 22 декабря Витворт, процессию открывал гвардейский Семёновский полк; за ним шла артиллерия, знамёна и офицеры, взятые под Лесной. Эта часть шествия замыкалась ротой гвардейского Преображенского полка. Затем шли части шведской армии, оставшейся после Полтавы и Переволочны в следующем порядке: унтер-офицеры; прапорщики и подпоручики; штабс-капитаны и капитаны пехотные и кавалерийские; артиллерийские офицеры и рядовые; артиллерия; барабаны и знамёна; майоры, подполковники, полковники и генерал-адъютанты; приближённые короля и его штаб вместе с носилками, на которых Карл был в день Полтавской битвы; высшие офицеры и сановники, в том числе Шлиппенбах, Левенгаупт, фельдмаршал Реншёльд (Реншильд) и первый министр Пипер. После них во главе Преображенского полка ехал Пётр. Вокруг города раздавалась пушечная пальба. Царь ехал на белой лошади, подаренной Августом ему, и со шпагой, которую Август подарил Карлу XII.

Боевые действия в Финляндии, угрозы Стокгольму, мир

До Петра Великого русская нация была известна в Европе под именем московитов, Российская империя — под именем Москвы, а её государь — под именем великого князя или царя московского, то есть по-европейски — короля.

Поражение шведов под Полтавой радикально изменило политическую ситуацию в Восточной и Северной Европе: король Дании и курфюрст Саксонии быстро восстановили союз с Россией. Сложилась благоприятная ситуация для возвращения исконных русских территорий на балтийском побережье, и Пётр этим воспользовался.

15 июля 1709 года из Решетиловки, что недалеко от Полтавы, вышли для осады Риги три дивизии под общим руководством Шереметьева. Вообще-то, Рига не относится к исконно русским городам, в отличии, например, от Таллина, — она основана немцами, и с 1581 года входила в состав польско-литовского государства. В 1622 году Рига вошла в состав Швеции, где она стал вторым городом после Стокгольма. Война со Швецией продолжалась, и взятие Риги было естественным желанием Петра, поскольку город был крупным и важным портом на Балтике.

Погода стояла ненастная, дороги были плохие, поэтому войска шли медленно и лишь через три месяца, в октябре, достигли Риги; 9 ноября сюда прибыл и Пётр. В ночь с 12 на 13 ноября 1709 года царь лично запустил в город первые три бомбы. Но осмотрев позицию, Пётр решил отложить осаду до весны, а пока ограничиться одной тесной блокадой. Здесь осталось около 7 тысяч человек под командованием Репнина, остальные войска расположились на зимних квартирах в Курляндии.

Бомбардировка Риги производилось всю зиму. К 29 апреля 1710 года вся армия Шереметьева вновь стянулась к городу. Осада Риги омрачилась страшным событием как для русских, так и для шведов: 14 мая явилось «моровое поветрие» (эпидемия чумы), занесённое из Пруссии и Курляндии. В русской армии от этого умерли 9 800 человек. В Риге тоже был мор, да к тому ещё и голод, так что население сильно страдало.

На военном совете 29 мая решено было произвести атаку укреплений города. Непрерывный обстрел города произвёл в нём страшные опустошения. Это, а также болезни и голод вынудили храброго шведского коменданта Стремберга 30 июня 1710 года капитулировать. В городе во время осады от болезней и бомб погибло около сорока тысяч человек.

Тем временем войска Апраксина взяли 13 июня 1710 года Выборг, отряд Брюса 8 сентября взял Кексгольм (Приозёрск), отряд Боура 14 августа взял Парнау, а затем 29 сентября отбил последнюю вражескую крепость — Ревель. Городской советник Ревеля О. Ф. Врангель описал в хронике, что из себя представляла война: «К вечеру 22 августа 1710 года город был полностью осаждён с суши. Вице-губернатор генерал-майор Паткюлль [Паткуль] приказал поджечь дома на Тынисмяги и в других пригородах, а также Финскую церковь. Прямо из Швеции прибыли группами несколько сот пеших солдат для укрепления гарнизона, однако сразу после прибытия их охватила чума, и они умирали в большом количестве. По записям одного известного лица, ежедневно умирало одних только солдат от 150 до 100, а иногда по 70, не считая их жён и детей. Не говоря уже о том, сколько городских жителей каждый день умирало, а помимо этого были ещё и больные.

В Ревеле жизнь с каждым днём становилась всё более нищенской и тяжёлой, дома были переполнены трупами, и более не было возможности использовать гробы; ещё меньше возможностей было похоронить столь большое количество трупов; везде ощущалась нехватка людей. Священники были в большинстве своем мертвы, как и все лекари.

Дворян осталось в городе мало, поскольку большинство бежало. Гарнизон вместе с гражданами города был практически истощён, более не было возможности содержать военные отряды или использовать на земляных валах пушки, поскольку не хватало ни офицеров-канониров, ни сержантов. Поэтому вице-губернатору генерал-майору Паткулю пришлось после консультации с военным советом принять решение о капитуляции города.

Акт о капитуляции был готов 29 сентября, и уже в тот же день [русский] гарнизон промаршировал через ворота Вышгорода, построился на тамошней площади и сменил на сторожевых постах шведов. И все же шведы держали крепостные башни Больших морских ворот в своих руках до тех пор, пока они без больных, которых оставили там, уходили на суда, готовые к отплытию через море в Стокгольм.

После этого те, кто из рыцарства ещё был жив, покинули город и отправились в сельскую местность, однако там их встретила безрадостная картина, поскольку поместья стояли в руинах, а крестьяне погибли от чумы, подобной которой здесь не видели несколько сот лет. Многие из дворян умерли уже там, и это наказание Всевышнего продолжалось до начала 1711 года, так что многие поместья и деревни совершенно опустели. В Ревеле чума всё же прекратилась сразу после наступления зимних холодов».

Дальнейшие операции на севере были приостановлены, поскольку 20 ноября 1710 года турецкий султан Ахмед объявил войну России. Меншиков был оставлен губернатором в Ливонии, а Шереметьеву поручено было командовать армией против Турции.

В 1711 году был неудачный Прутский поход в Молдавию, в результате которого Россия потерпела поражение, потеряла выход к Азовскому морю и все свои корабли, которые там находились.

В Европе внимательно следили за русско-турецкой компанией, но долгое время о событиях в Молдавии доходили лишь отрывочные и противоречивые сведения. Наконец, британский посол в Константинополе Роберт Суттон прислал подробное письмо Витворту, который находился в то время в Вене, выполняя поручение королевы и не имея возможности добраться до царя. Суть письма Суттона Витворт изложил в донесении от 18 августа 1711 года: «Великий визирь, перейдя Дунай со всеми своими силами, очень медленно продвигался к русской армии. Его с трудом убедили идти вперёд, хотя все пленники, захваченные татарами, и все дезертиры, шведы по происхождению, указывали на трудное положение русской армии, вследствие недостатка провианта и фуража. Наконец, у Прута он завидел русских. Передовой отряд их и несколько батарей, расположенных ими на ближнем холме стал беспокоить турецкий лагерь, потому визирь 8 июля велел атаковать неприятеля и, после некоторого сопротивления, выбил его из позиций, хотя не без некоторого кровопролития. 9-го визирь перешёл реку, где оказался брод, и в тот же вечер расположился перед неприятелем с целью атаковать его на следующее утро; но солдаты, ободрённые первым успехом, не зная дисциплины, принудили офицеров начать атаку немедленно. Четыре приступа были отбиты с большим уроном [для турок]. Ночь прекратила сражение.

На другое утро готовились возобновить штурм в большем порядке, но Пётр, дав несколько пушечных залпов, приказал выкинуть белый флаг и заявил желание приступить к переговорам. Вскоре был заключён мир на условиях, очень тяжких для царя: он уступил Азов и прочее…

Как только договор был подписан, визирь снабдил царскую армию провиантом на 11 дней и приказал двум пашам — диарбекирскому и киурдбайрамскому — с 12 000 человек наблюдать за движениями русских под предлогом охраны их от татар. В то же время паша румелийский отправлен был занять Каменный Затон [крепость на берегу Днепра, рядом с современным Никополем], а паша ангарский — занять Азов. Остальная турецкая армия была немедленно распущена, и множество судов с янычарами поплыло к Константинополю.

Крымский хан горячо противился миру. По его наущению и с его разрешения татары преследуют русских и, надо полагать, причиняют им много бед, так как царская армия везёт за собой множество больных и раненых; большинство лошадей в ней пало; вся она поникла духом, ослаблена голодом и усталостью».

Неудача в войне во многом определилась нехваткой продовольствия и фуража. Татарские отряды кружили вокруг русской армии, уничтожая всё вокруг. Лошади в последнюю неделю не получали ни сена, ни травы, питаясь исключительно древесной листвой и кореньями, и обессилели до того, что еле волочили ноги. Голод, усталость и болезни довели русскую армию до изнеможения ещё до встречи с противником. Повторилась история со шведской армией, только в данном случае вместо казаков были татары.

Так как мир с турками был довольно шатким, то для наблюдения за ними на Украине был оставлен корпус Шереметьева.

Несмотря на поражения под Полтавой и в Прибалтике, шведы в то время, когда русская армия находилась в пределах Турции, собрав значительные силы, успешно действовали в Померании; этому способствовало несогласие между собой датского короля и саксонского курфюрста. Померания считалась одной из лучших шведских провинций, которой они очень дорожили. Здесь Пётр мог надеяться на помощь союзников, а шведов нужно было добивать. Кроме того, отсюда легко можно было двинуть армию против Турции, если бы она снова объявила войну. Для отвлечения части шведских сил от главного театра действий в Финляндию для «диверсии» был отправлен особый Ингерманландский корпус под начальством адмирала Апраксина.

Поскольку Россия начинала играть всю большую роль, Французы начали развивать отношения с Россией, что беспокоило их противников Англию. С другой стороны, Франция была союзником Турции и Швеции — противников России. Если бы Петру удалось подписать мир с турками, он мог бы продолжить войну со Швецией один на один и двинуться в Померанию, которая была ещё шведской. Таким образом, русская армия оказалась бы на территории северных немецких государств, расположенных на побережье Балтийского моря, торговля по которому полностью контролировалась Англией и Нидерландами. Кроме того, курфюрст Ганновера стал королём Англии, которая, вследствие этого, проявляла крайнюю заботу о делах в северо-немецких землях.

20 июня 1711 года Пётр прибыл в Дрезден, главный город Саксонии, а 24 июня приехал в Карлсбад (Карловы Вары в нынешней Чехии), чтобы немного попить местной целебной воды и подлечиться (государя мучили колики и засорение желудка). Его охранял почётный караул из 200 солдат Дрезденского гарнизона, о чём царь сам просил курфюрста. Но 2 октября саксонцев сменил отряд, присланный вдовствующей императрицей Австрийской империи. Пётр этого не хотел, но австрийцы очень просили.

Тем временем русское правительство постепенно приходило к выводу, что оставлять за шведскими королём владения в Померании было нельзя, так как только эти владения придавали Швеции сколь-нибудь значительное значение в Европе, из них ей доставлялись силы для вторжения в Ливонию, они же могли служить постоянно открытой дверью для вторжения в Польшу в любое время. Прусский король также хотел поживиться за счёт шведов и предлагал Петру союз, обещая снабдить его артиллерией и боеприпасами для штурма Штеттина, если ему отдадут Эльбинг (Эльблонг в нынешней Польше) и часть Померании. Пётр предложил Пруссии выделить хотя бы батальон для войны со шведами, и на этом разговоры о союзе прекратились.

15 июня 1712 года Пётр уехал в Померанию, и быстро убедился, что у союзников разброд и шатания, воюют они плохо, и шведы их бьют.

Эти неудачи вынудили царя заняться разработкой плана самостоятельных действий на 1713 год.

Предполагалось вести действия в Финляндии и дойти до Або (сейчас — Турку). «Ибо я от известных людей доподлинно изведан, что конечно, ежели до Або дойдёшь, то шведы будут принуждены с нами миру искать, ибо вся их жизнь из Финляндии есть» — писал Пётр в одном из писем. Причём, планируя со временем овладеть Финляндией, царь приказывал не разорять страну и щадить жителей. Таким образом, если до сих пор война носила оборонительный характер, то теперь она качественно изменилась и стала наступательной.

В предстоящем походе предполагалось соединить сухопутные силы с галерным и парусным флотом. Ближайшей целью было завладеть Гельсингфорсом (Хельсинки), укрепить его, устроить в нём продовольственный склад и затем ждать прибытия по сухому пути кавалерии, полевой артиллерии и обоза. Далее предполагалось уже наступать к Або.

26 апреля 1713 года, когда вскрылась Нева, галерный флот в составе 203 судов с десантным корпусом в 16 950 человек выступил из Петербурга к Кронштадту для соединения с корабельным флотом Корнелиуса Крюйса (родом норвежца). В качестве контр-адмирала Пётр начальствовал на десантном корабле «Авангардия».

Насколько была тяжела служба на галерах, точнее собственно гребная на вёслах, видно из того, что на галеры назначались преступники и пленные.

8 мая флот подошёл к Гельсингфорсу и начал обстрел цитадели. Командующий гельсингфорским отрядом генерал Армфельд, считаяневозможным продолжать защиту, ночью отступил к Борго (сейчас — Порвоо в Финляндии, в 50 км от Хельсинки), где стоял генерал Любекер с 8 000 человек.

Догнать Армфельда русские уже не могли, но шведы, расположившись у Борго, стояли на пути идущей к Гельсингфорсу русской кавалерии Волконского; кроме этого, присутствие шведов мешало Петру заняться устройством укреплённого складочного пункта, а потому на военном совете в Гельсингфорсе решено было идти к Бордо и отбросить Любекера. 11 мая в 4 часа дня флот выступил и к вечеру 12 мая остановился в устье Боргоского залива. 13 мая был сильный ветер, и потому русские войска оставались в бездействии. 14 мая флот двинулся по заливу и произвёл высадку недалеко от расположения шведской армии, стоявшей на берегу близ города Борго.

Не успела русская армия высадится и построится в боевой порядок, как шведы отступили, то есть вторично уклонились от сражения, но при этом они освободили проход для кавалерии Волконского. Кроме того, появилась возможность устройства склада. Для этого было подобрано подходящее место на острове Форсби в глубине узкой бухты-залива. 26 мая сюда прибыл галерный флот и войска занялись выгрузкой провианта и постройкой укреплений. Эти работы велись три дня и 31 мая Пётр выехал из Форсби через Выборг к парусной эскадре.

15 июня в Гельсингфорс прибыл с кораблями адмирал Апраксин и окончательно взял город. С острова Форсби перевезли сюда всё снаряжение, а тамошние укрепления разрушили.

В течение 1713 года в Финляндии проходили бои, постепенно сухопутные силы шведов были почти совершенно уничтожены, и обжитая часть Финляндии оказалась в русских руках.

Но у шведов ещё был сильный флот, на который теперь Пётр направил основное внимание, поскольку полагал, что уничтожив неприятельские корабли, он сможет перенести военные действия на Скандинавский полуостров и тем самым принудить шведов согласится на давно желаемый мирный договор.

От союзников было мало проку, лишь Дания обещала прислать несколько кораблей. Тем не менее, Пётр решил потягаться со шведами и на море.

К весне 1714 года в Петербурге были приготовлены корабельный (парусный) и галерный флоты. В корабельном флоте было 13 парусных судов, а затем сюда были переведены 18 галер. В галерном флоте было 99 судов. Десант корабельного флота равнялся 4 000, галерного — 15 000 человек. В галерный флоте полугалера имела 72 весла и вмещала до 300 человек, а скамповея имела 36 вёсел и 150 человек.

21 апреля 1714 года вскрылась Нева, а 9 мая флот выступил из Петербурга. Корабельный флот под командованием Петра отправился в Ревель, где намеревался соединиться с иностранными купеческими кораблями. В Ревеле флот увеличился, имея теперь десант в 8 000 человек и 1 060 пушек. Тем временем галерный флот адмирала Апраксина прибыл 11 июня в Гельсингфорс. Отсюда Апраксин собирался пройти мимо полуострова Гангут (сейчас — Ханко) и добраться до Або, чтобы там взять войска Голицына в качестве десанта и затем следовать далее на Аландские острова и, если получится — на шведское побережье. Если смотреть по карте, то от Петербурга двигаясь на запад по Финскому заливу будет Гельсингфорс (Хельсинки), то есть береговая линия идёт вдоль направления восток-запад. После Гангута береговая линия меняется в направлении север-юг, таким образом Гангут расположен как бы на углу. Або находится после Гангута севернее. Между Або (Турку) и Швецией находятся Аландские острова.

С 22 по 27 июня 1714 года Апраксин делал стоянку в районе Пой-Кирхи среди шхер. Здесь он узнал, что у мыса Гангут на полуострове Ханко расположилась шведская эскадра адмирала Густава Ватранга. С Ханко легко контролировать все входы и выходы из Финского залива, поэтому миновать шведов было невозможно.

Апраксин разгрузил часть галер, освобождая место для десанта, 27 июня вышел из Пой-Кирки и пройдя шхерами, остановился недалеко от Гангута в бухте у деревни Тверминд (сейчас — Твярминне). Полки Голицына 1 июля вышли из Або и 10-го присоединились к галерному флоту.

Шведский флот нарушал все планы высадки в Швеции, поэтому его нужно было отогнать. Как это сделать, Апраксин не знал и написал царю письмо: «Мы сердечно желаем и просим Ваше Величество, чтобы изволил милостиво нас присытить и неприятельский флот осмотреть и, по усмотрению оного состояния, резолюцию учинить, не пропуская удобного времени. А ежели за каким случаем быть Ваше Величество к нам не изволите, то рабски просим сие наше дерзновение изволь милостиво оставить, а что нам чинить, повели прислать милостивый указ без промедления».

20 июля царь уже был при галерном флоте, осмотрел позицию, занятую шведским флотом, а также Гангутский полуостров (полуостров Ханко), и решил, что если нельзя пробиться галерному флоту сквозь сильный шведский парусный флот, то можно шведов обойти по сухому пути. В 5-ти км к северу от деревни Тверминд находится узкий перешеек Гангутского полуострова шириной около трёх километров, и у Петра возникла мысль перетащить в этом месте несколько скамповей (галера длиной до 30 м, шириной 5-6 м, осадкой 1 м) с южной стороны полуострова на северный, затем обойти шведский флот с тыла, отвлечь его с Гангутской позиции и обеспечить проход остальным судам галерного флота.

Начали было делать помост для волока, но шведы узнали про коварный русский замысел и решили произвести вполне разумный манёвр, неожиданно оказавшийся для них роковым. Ватранг записал в своём морском журнале: «Воскресенье, 25-го числа. Лёгкий ветер... В дневную вахту явились на судно четыре крестьянина с известием, что неприятель ныне намеревается перевести через переволоку у Твярминне (Тверминд) свои галеры и суда и что сегодня он возьмется за исполнение этого плана, что теперь уже всё подготовлено». Адмирал понимал, что если бы русским удалось переправить свои суда, то они тем самым приобрели бы господство в шхерах и, следовательно, стоянка флота в этом месте теряет смысл.

Шведы решили, что шаутбенахт Эреншельдт и капитан Сунд с блокшифом «Элефант», всеми галерами и двумя шхерботами отправятся на северную сторону полуострова и помешают русскому волоку. В свою очередь вице-адмирал Лиллие с кораблями «Эланд», «Сконе», «Весманланд», «Верден», «Серманланд», «Лифланд», «Рига», «Готланд» и «Поллукс», а равно с обоими бомбардирскими судами и шлюпкою с корабля «Принц Карл Фредерик» отправятся в Тверминд и там постараются сделать неприятелю диверсию или же прогнать его галеры.

В полдень 25 июля послышались на море выстрелы — это шёл Лилий в обход русского галерного флота. Наступившая ночь помешала выяснить намерения противника. Но во всяком случае это был опасный для русских манёвр: Лилий мог запереть русский флот в шхерах у Тверминде.

Утром 26 июля Пётр убедившись, что Лилий действительно собирается атаковать русский флот, приказал вывести его из узких шхер. В это самое время произошло неожиданное: дувший до сих пор ветер вдруг упал; настал полный штиль, и шведские парусники оказались в крайне невыгодном положении: безветрие лишало их возможности делать передвижение судов, и мало того, адмирал Ватранг на самом важном пункте находился только с 9 судами; остальные находились от него на далёком расстоянии и не имели возможности к нему приблизиться. Кроме контр-адмирала Лилия, у которого было 12 кораблей, Ватрангом были посланы в обход Гангутского полуострова к конечному месту предполагаемому волоку русских галер ещё свои десять кораблей.

Об этом последнем движении шведского флота Пётр ещё не знал, но то, что он увидел привело к новому решению: между судами Ватранга и Лилия образовался громадный интервал и всему галерному флоту можно было пройти сквозь линию шведов.

Так и сделали. В 9 часов утра 20 скамповей направились в море и вскоре они начали проходить мимо растерянных шведов одна за другой, посылаемые вперёд дружными ударами вёсел. Потрясённый Ватранг приказал буксировать корабли шлюпками и ботами, чтобы придвинуться ближе к месту прохождения русских галер, но проку от этого было мало, к тому же их ядра, за дальностью расстояния, не могли принести никакого вреда русским кораблям. Вслед за этими скамповеями были посланы ещё 15, которые столь же успешно прошли между шведами.

Ватранг с тоской писал в своём журнале: «Полнейший штиль. Так как мы в дообеденную вахту видели массу галер, числом около 19, идущих около берега между скал в море, то я дал сигнал – поднять якоря на кораблях «Бремен», «Принц Карл Фредерик», «Стокгольм», «Сконе», «Поммерн» и «Ревель», причем мой корабль был взят на буксир тремя шлюпками и одним шхерботом... С боку шла наша большая шлюпка, буксируя меня с возможною скоростью, но все же я не мог подвергнуть галеры серьёзному обстрелу, хотя и стрелял в них из пушек. Чем ближе, однако, я со своим кораблем, находившимся на главном пункте, и другие наши суда подходили к ним, тем дальше они уходили в море и скрывались за острова, проходя мимо нас. Тотчас вслед за ними явилась вторая флотилия галер в 15 штук, которая держалась ещё дальше в море, и, несмотря на то, я и другие корабли стреляли по ним, они все-таки прошли мимо нас. Мы же задерживались из-за штиля и находились в том более невыгодном положении, что дувший иногда малый ветерок был нам противен».

Теперь оставалось пройти остальным кораблям, но тут было получено известие, что возвращаются шведские корабли под командой Эрншильда, посланные на северную сторону Гангутского полуострова для блокирования предполагаемого волока русских галер. Этот шведский морской отряд был малочисленный и изолированный от основных сил, и Пётр быстро решил этим воспользоваться. Командору Змаевичу, который командовал первым отрядом прорвавшихся галер было приказано, обойти эскадру Ватранга вне досягаемости пушечного огня, и загородить дорогу кораблям Эрншильда. Но швед не захотел принимать бой и решил уйти от Змаевича, но при этом допустил ошибку: вместо того, чтобы выйти на настоящий фарватер, он попал в узкий фиорд, где и был заперт Змаевичем у деревни Рилакс. Наступившая ночь помешала бою.

Между тем шведы шли на соединение: Лилий двигался обратно к Гангуту, а Ватранг к стороне своего правого фланга, к тому месту где прошли русские галеры. Это движение шведского флота действительно сблизило шведские корабли, но при этом оно открыло галерный фарватер вблизи берега. Этой новой ошибкой и воспользовался Пётр утром 27 июля 1714 года.

В 5 часов утра скамповеи двинулись вперёд одна за другой. Стрельба со шведских кораблей не мешала движению галер, поскольку ядра до них не долетали. Лишь одна галера села на мель,и её экипаж был взят в плен. Ватранг фиксировал в морском журнале: «...27-го числа, вторник. Мёртвый штиль и туман. Мы опять увидели большое количество галер, числом 60, под берегом; они старались со всеми силами пройти со стороны берега мимо наших кораблей к Гангеудду [Гангуту]. Некоторые из наших кораблей, которые находились поближе, с помощью буксировки, пустились им вдогонку, причем я оказал им возможное содействие, предоставив им столько шлюпок, сколько при всей спешности можно было достать, для каковой цели был дан особый сигнал. Но так как опять господствовал мертвый штиль, а малый ветерок, который дул, был с севера, то к нашему величайшему огорчению, и эта масса галер прошла мимо нас, несмотря на то, что наши корабли довольно близко подошли к ним и обстреливали их из пушек. Лишь одна галера была прострелена нами и попалась нам в добычу. На ней оказались один майор, капитан, два прапорщика, один комиссар, один казначей и один пастор а равно мешок с деньгами и 179 нижних чинов. Тотчас после того было созвано общее совещание для обсуждения вопроса – как ныне следует поступить с флотом... Единогласно признали необходимым оставить Гангеудд и отправиться на защиту шведских шхер».

В полдень оставалась лишь одно дело — покончить с кораблями Эрншильда, поскольку мог подняться ветер, и шведский флот, в свою очередь, мог запереть весь галерный флот в узком заливе Нитлакс. У Эрншильда было 941 человек и 116 орудий.

В три часа дня 27 июля на мачте адмиралтейской скамповеи взвился синий флаг-сигнал «вступать в бой» и началось Гангутское сражение, принёсшее русскому морскому флоту первую в его истории победу. В проливе было мало места и галеры расположились в две линии. Положение сторон было неравное: с одной стороны стеснённый галерный флот с пехотинцами, впереди только 23 скамповеи с 30 пушками, бросавшими 2,3 и 6-фунтовые заряды; с другой — большие шведские суда с высокими бортами, с опытными моряками и с орудиями, стреляющие 12,18 и 36-фунтовыми ядрами. Но не смотря на всё это, русские не отступили.

Начавшийся бой продолжался не более трёх часов. Два раза ходили скамповеи в атаку, и оба раза были отброшены. Положение передовых галер было особенно тяжёлым. Отступать они не могли, поскольку сзади подпирали остальные суда. Их неустойчивость грозила экипажу оказаться в воде, а навстречу летели ядра, картечь и пули. Но русские прорвались, суда сблизились, схватились на абордаж, и шведы, в конце-концов, сдались. Потери русских были 127 убитыми и 341 ранеными; у шведов 360 убитыми и столько же ранеными, остальные были взяты в плен. За эту победу Пётр был возведен Сенатом в звание вице-адмирала. Шведы отвели свои корабли за Аландские острова.

После совершённых молебствий 31 июля и 1 августа галерный флот двинулся от Гангута в Або (Турку), куда и прибыл 3 августа. Здесь началось устройства обширного продовольственного магазина и опорного пункта. К 5 августа весь галерный флот собрался в Або и в тот же день был направлен в Аландские шхеры, чтобы уничтожить там шведские галерные суда. В 7 дней флот прошёл около 200 км, не встретив ни одного судна и никого из прибрежных жителей — всё бежало перед русским к Стокгольму. Аландские остова были заняты, и к 13 августа весь галерный флот расположился на западном побережье островов в 45 км от шведского берега. Но дальнейшее движение было невозможно, поскольку перед нашим флотом, преграждая дорогу, стояли шведские корабли адмирала Ватранга. Рассчитывать на помощь парусного флота не приходилось ввиду его ещё слабостью в сравнению со шведским.

На совещании было решено Аландские острова оставить и двигаться вдоль Ботнического залива на север к Вазе (Ваасе) с целью оттеснить с помощью отряда Брюса остаток шведских войск Армфельда за Торнео.

Апраксин со своими судами прибыл в Вазу 9 сентября и не обнаружив здесь отряда Брюса, пытался найти шведов, но те отступили ещё дальше на север. Прождав Брюса до 18 сентября и не дождавшись, Апраксин решил вернуться, поскольку наступала осень, да и припасы кончались. Поход оказался весьма тяжёлым, особенно на обратном пути. Бури разбивали галеры, было холодно и голодно. Делали частые остановки, чтобы переждать шторм. Около 200 человек утонуло. К 29 сентября флот достиг Ништадта (сейчас — У́усикаупунки) и остановился на зимние квартиры.

Поражения шведов на суше и на море, казалось, должны были привести к окончанию тягостной для всех войны, но вышло иначе. В ноябре 1714 года из Турции в Штральзунд в Шведской Померании вернулся Карл XII и начал одерживать победы над союзниками. Из-за этого у шведов появилась уверенность, что энергичный король поведёт к новым победам, и они усердно стали продолжать разорительную войну.

В то же время Россия одна без союзников не могла нанести Швеции решительного удара: её сухопутные силы не могли действовать в шведских землях также эффективно, как они действовали на территории России и Финляндии. Этому мешало море как естественная преграда, кроме того, отсутствовали опорные пункты на территории противника, как это было у шведов в их русском походе. На галерах можно было только высаживать небольшой десант, а парусный флот был ещё слишком слаб для серьёзных операция.

Все действия в Финляндии свелись к отдельным набегам галерного флота в Швецию и плавании по Балтийскому морю с целью выслеживания неприятельских судов.

В 1715 году против Швеции соединились 8 государств: Англия и Голландия, возмущённые приказом Карла захватывать их торговые суда, чем наносился вред их промышленности; Дания, Саксония, Польша, Ганновер и Пруссия, принимавшие по обыкновению сторону сильнейшего, лишь бы выгородить собственные интересы, и Россия. В конце июля, с целью охраны своих коммерческих интересов, в Ревель прибыл соединённый англо-нидерландский флот, который встречал Пётр. Но этот соединённый флот не сделал ничего существенного для общего дела, и 16 августа союзники, так и не открыв второго фронта, уплыли восвояси. В течение 1715 года существенных военных действий не было.

Летом 1716 года готовилась грандиозная высадка из Копенгагена на шведский берег, на юг Скандинавского полуострова. С этой целью русский флот был переведён из Ревеля к Копенгагену. Четыре флота: английский, нидерландский, датский и русский под командою Петра должны были перевезти союзные войска, а сухопутные силы должны были двинуться из Польши в Померанию.

Но эта высадка не состоялась: англичане и голландцы оказывали поддержку только для видимости, поскольку им одинаково невыгодно было допускать господство на Балтийском море как шведского, так и русского флотов, и все дело кончилось демонстративной прогулкой соединённой эскадры в виду шведских берегов.

Швеция теперь уже не имела достаточной армии для обороны; её могущество было сломлено и экономические средства подорваны так, что никаких крупных военных действий она вести не могла. Но между союзниками, действовавшими против неё, не было согласия. Интересы их расходились. Каждый старался урвать как можно больший кусок шведских владений себе, как можно меньше тратя сил при этом и меньше давая другим. Отсюда такое взаимное раздражение между союзниками, что, читая ноты их дипломатов, думаешь скорее, что дело идёт между неприятелями, чем между дружественными державами. Вследствие этих усобиц война со Швецией тянулась вяло и нерешительно. На Петра такое положение дела производило удручающее действие. «Письмо ваше я получил, — писал он раз Меншикову, осаждавшему Штеттин, — на которое ответствовать кроме сокрушения своего не могу, ибо... что делать, когда союзников таких имеем. Я себя зело бессчастным ставлю, что я сюда приехал. Бог видит мое доброе намерение, а их и иных лукавство. Я не могу ночи спать от сего трактования». Ещё более резко его другое письмо к Екатерине из Копенгагена в то время, когда там готовилась неудавшаяся экспедиция на шведский берег. «О здешнем объявляем, — писал царь, — что болтаемся втуне, ибо что молодые (то есть несъезженные) лошади в карете, так наши соединенные союзники». Пётр тем сильнее должен был чувствовать последствия этих раздоров, что все союзники, кроме разве только прусского короля, были недружелюбно к нему настроены, и некоторые из них, как, например, курфюрст Ганноверский, плохо скрывали свою ненависть и раздражение. Такое отношение союзников к Петру было вызвано преобладающим значением, которое получала Россия в союзе. Пётр был хозяином положения, русские войска стояли в Германии. Было опасение, что Россия потребует себе львиную долю добычи. Отсюда зависть, клевета, обвинение Петра в измене общему делу, в намерении заключить сепаратный мир со Швецией, — словом, вся грязная международная накипь, которою наполнялись выходившие тогда многочисленные политические брошюры, доказывавшие, как опасно может быть для других держав чрезмерное усиление России. Отчасти Пётр сам был виною такого опасливого и подозрительного отношения к себе союзников: он иногда слишком уж по-хозяйски распоряжался в их землях, не щадя их самолюбия. Приехав раз в Данциг, во владение польского короля, Петр немедленно распорядился оштрафовать жителей за то, что в гавани Данцига стояло несколько шведских кораблей.

В 1717 году взаимные отношения союзников изменились к худшему: каждый их них преследовал только личные цели, не думал об общей деле и старался так или иначе единолично решать свои проблемы со Швецией.

Пётр стал ясно понимать, что с Северным союзом он не добьется никаких важных результатов, и у него возникло стремление заручиться новыми союзниками. С этой целью он предпринял поездку в Париж, чтобы склонить Францию к Северному союзу. Но это дело было совершенно безнадежное: Франция, враждуя с Габсбургами, дружила с их врагами, действуя заодно со Швецией, с которой у России была теперь война, и с Турцией, с которой у России в царствование Петра были дурные отношения. Следовательно, интересы России и Франции были в то время прямо противоположны. В августе 1717 года в Амстердаме был заключен договор между Францией, Россией и Пруссией, который и был плодом поездки. Плод этот был не очень утешителен. Франция отказалась от всякого деятельного участия в войне, она даже выговорила себе право сохранять имевшийся у неё договор со Швецией до истечения его срока. Все, что она обещала, это признание будущего мирного договора России со Швецией. Эта неудавшаяся попытка привлечь нового союзника побудила Петра подумать о заключении мира со Швецией и Россия начала переговоры с ней на острове Лаеро, принадлежавшем к Аландской группе. Военные действия вследствие этого почти прекратились.

Несмотря на мирные переговоры, Пётр готовился к возможному продолжению войны, занимаясь развитием флота. 25 июня галерный флот вышел из Або в шхеры. В августе месяце у острова Аштелота в заливе Ремитокрам собрался для царского осмотра весь галерный флот, состоявший из 121 галеры. Прибыв сюда 17 августа, Пётр целых 17 дней проводил морские учения и всё на глазах неприятеля, с целью устрашения и ускорения мирных переговоров. И действительно, переговоры шли к концу, Швеция желала мира, и этот мир мог бы скоро наступить, но неожиданная смерть Карла XII, убитого в стычке на норвежской границе в декабре 1718 года, совершенно изменила положение дел. Вступившая на престол после смерти брата Ульрика Элеонора не отказывалась от мира, но в то же время, надеясь на помощь Англии, не соглашалась на условия Петра — уступку Ингерманландии, Лифляндии и Выборга с Кексгольмом (нынешним Приозерском). Тогда, соглашаясь с мнением дипломатов Брюса и Остермана, что для заключения выгодного мира нужно произвести «сильное действо», Пётр решил один, без помощи союзников сделать высадку на берег Швеции, и там, под стенами Стокгольма, принудить Швецию к заключению мира.

Для выполнения этого плана, Пётр 9 июня 1719 года пошёл со своей эскадрой сначала в Ревель, где соединился с парусным флотом, а затем 26 июня соединил весь парусный флот с галерным у Гангута. На военном совете было решено идти к острову Лемеладу, а потом берегам Швеции. 8 июля весь флот собрался возле острова. Прибытие русского флота произвело впечатление на шведское правительство. К Петру явилась делегация от королевы с желанием продолжить переговоры. Решено было послать в Стокгольм Остермана, а галерному флоту под прикрытием парусного двинуться к берегам Швеции и выполнить прежний замысел — опустошить берега Швеции. 10 июля вечером русский флот двинулся в путь и на другой день, пройдя Аландский пролив, остановился у портового местечка Капельшер, находящемся в 80 км севернее Стокгольма. Отсюда 12 июля 1719 года к северному побережью двинулся отряд генерала Ласси, а сам Апраксин 13 июля отправился на юг от Стокгольма. От Петра бы строгий приказ щадить жителей, объясняя им, что Россия ведёт войну не со шведами, а с правительством, которое не хочет мира, и в то же время было приказано предавать всё, встречающееся на пути, беспощадному истреблению. Едва русские вступили на берега Швеции, как зарево пожаров осветило окрестности столицы. Всё предавалось огню: города, деревни, замки, заводы. Были выжжены города Норрчёпинг (170 км от Стокгольма), Нючёпинг (88 км от Стокгольма), Сёдертелье (30 км от Стокгольма); народ бежал, всюду распространяя ужас и негодуя на правительство королевы.

3 августа флот пошёл обратно и на другой день был у Ландсорта — самого южного острова Стокгольмского архипелага. 5 августа флот подошёл к острову Руней, откуда Апраксин намеревался идти далее по направлению к Стокгольму, но вскоре им было получено приказание Петра — идти и стать в виду Стокгольма, угрожая столице, чтобы тем скорее принудить шведское правительство к миру. До Петра уже дошёл слух, ложный впрочем, что королева «от печали и страха умерла, а английский посол оставил Стокгольм». Имея предписание осмотреть пути, ведущие к Стокгольму, Апраксин 13 августа подошёл к проливу Стекзунд и здесь высадил на оба берега пролива два отряда, которым было поручено осмотреть местности, лежащие вблизи крепости Ваксхольм, находящейся в 16 км к северо-востоку от Стокгольма и охраняющей путь к столице. Вскоре после высадки на левый берег отряд Борятинского встретил 2 полка пехоты и 1 полк кавалерии. Завязалась жаркая схватка, и шведы, после 5-ти часового упорного боя, были обращены в бегство. Потери русского отряда составили 442 человека. В то же время к Ваксхольму был послан Змаевич, который подошёл к крепости на галерах и, несмотря на открывшуюся пальбу из крепости, снял план с укреплений. 19 августа флот отправился в обратный путь в Або.

Опустошения, произведённые русскими войсками, заставили шведское правительство обратиться к Петру с предложением о скорейшем окончании переговоров о мире, но с уходом русского флота у Швеции снова возникла надежда, что мир может быть заключён не на столь тяжёлых условиях. Эта надежда появилась благодаря Англии, которая опасалась усиления России на Балтийском море, склонила Данию и Пруссию к заключению мира со Швецией, что они и сделали, сохранив впрочем дружественные отношение с Россией. В виду такого положения дел, Пётр, опасаясь появления англо-шведского флота, приказал укрепить Ревель и Котлин и в то же время, не желая прерывать военных действий, весной 1720 года снова предпринял поход к берегам Швеции. 24 апреля генерал-аншеф Голицын с 15 полками выступил к Аланду, в это же время по направлению к Ваасе был выслан шеститысячный отряд бригадира Менгдена, который, дойдя до Ваасы, переплыл Ботнический залив, ширина которого была здесь немногим более 100 км, и разорил прибрежье, причём сжёг город Умео (Умсо), 41 деревню и множество разных жилых дворов. 8 мая отряд возвратился в Ваасу.

В это время Голицын находился у Ламеланда (Лемланд), на Аландских островах. Распространившийся слух о приходе англо-шведского флота заставил Голицына отступить 9 мая к Гельсингфорсу, откуда он 26 мая перешёл сухим путём к Кирке-Поэ, где к нему присоединился отряд Менгдена. Носившиеся слухи об англо-шведском флоте оправдались: 30 мая флот появился перед Ревелем, а 3 июня он уже ушёл к берегам Швеции. Эта поспешность была вызвана полученным известием о том опустошении берегов Швеции, которое произвёл Менгден. Шведы теперь опасались, чтобы русские не напали на Стокгольм; присутствие англичан удержало русских от этого, но зато компания 1720 года закончилась громкой победой при острове Гренгам.

После ухода Голицына от Лемланда, там появились шведы, с которыми и пришлось по нечаянности встретиться русским трём лодкам, оставленными у Лемланда для наблюдения за неприятельскими галерами. Эти три лодки, атакованные 3 галерами и тремя шлюпками, вынуждены были отступить, причём одна лодка села на мель и была взята в плен. Это маленькое обстоятельство и послужило собственно к серьёзному столкновению со шведами. Пётр, узнав о потери лодки, огорчился и устроил нагоняй Голицыну за неосторожность.

Голицыну было неудобно перед государем и узнав, что у Лемланда стоит довольно значительный флот, он 22 июля выступил из Кирки-Поэ по направлению к Аландcким островам на 61 галере и 21 одной лодкам. Десант этого флота состоял из 14 полков численностью в 10 714 человек. Подойдя к острову Банскер, Голицын выслал для осмотра неприятеля полковника Стрекалова на 9 галерах и 15 лодках, а сам на 52 галерах и 14 лодках направился к Лемланду. Подойдя 26 июля к острову Фрисбергу, находившемуся на другой от Лемланда стороне пролива, Голицын увидел стоявшие на якоре 14 шведских кораблей. Противный ветер не позволил в этот день атаковать шведов. На другой день Голицын перешёл к острову Гренгаму и стал здесь в ожидании, пока утихнет ветер, чтобы удобнее было провести атаку. Но шведские суда, бывшие под началом адмирала Шеблата, пользуясь попутным ветром, подняли паруса и сами пошли в наступление. Наши галеры сначала отступили, поскольку условия не благоприятствовали галерной битве, но когда шведы сгоряча зашли в ту часть пролива, где их судам не было возможности свободно маневрировать, поскольку кругом были мели и камни, Голицын перешёл в наступление.

Шведы дорого заплатили за ту несчастную лодку, что они взяли в плен. Два фрегата, желая сделать поворот, чтобы стать бортами к русским галерам и открыть по ним пушечный огонь, сели на мель и были взяты на абордаж. Другие два фрегата, отставшие от других судов из-за повреждений в такелаже — у них были перебиты выстрелами снасти, стали быстро уходить, но были настигнуты галерам, и после ожесточённого боя, также взяты на абордаж. Не избегнул бы этой участи и адмиральский корабль, но ловким манёвром он сумел выбраться из узкого пролива в открытое море. За ним бросились было в погоню, но свежий ветер и появление ещё двух шведских судов помешали этому намерению.

Русские трофеи заключались в 4 фрегатах со 104 пушками; шведов было убито 103 и взято в плен 407 человек. Русские потери составили 82 убитых, 246 раненых, в том числе опалено из орудий 43 человека. Из 61 галеры 43 были сильно повреждены, вследствие чего их потом сожгли.

Гренгамская битва имела то значение, что шведское и другие правительства убедились в могуществе России, которая, несмотря на присутствие английского флота, продолжала одерживать победы. Обрадованный Пётр отслужил 6 августа благодарственный молебен и щедро наградил участников Гренгамского боя. Голицын получил «в знак воинского труда шпагу, а за добрую команду трость», и та и другая были осыпаны алмазами стоимостью в 5 тысяч рублей. Бригадир Менгден, а также другие высшие офицеры получили золотые медали для ношения на цепи, прочие офицеры получили такие же медали, но без цепи, а нижние чины — серебряные; за взятие 104 пушек выдано было участвовавшим в деле 8 960 рублей.

Все желали мира, но Швеция всё ещё надеялась на помощь Англии и выжидала, не станет ли Пётр уступчивее в своих требованиях. Поэтому царь решил сильнее надавить на шведов. В 1721 году он снова решил напасть галерным флотом на стокгольмские шхеры и только прибытие английского флота остановило это намерение.

Переговоры о мире проходили теперь в Ништадте, и чтобы продвинуть дело вперёд, в мае месяце был отправлен на шведскую сторону генерал Ласси на 30 лодках с пятитысячным отрядом, который разорил и выжег всю местность на пространстве от Гефле (Евле, 162 км на север от Стокгольма) до Питео (690 км на север от Стокгольма), и в июле вернулся с богатой добычей. После этой экспедиции Брюс донёс из Ништадта, что теперь «шведские министры начали прилежнее о мире договариваться». 5 августа Голицын со всем галерным флотом подошёл к Аландским островам, где и оставался на всякий случай до подписания мира со Швецией, то есть до 30 августа 1721 года.

Россия получила Лифляндию, Эстляндию, Ингрию и часть Карелии, а также крепости: Рига, Ревель (Таллин), Нарву (Ругодив), Выборг и Кегсгольм (Приозёрск на Ладожском озере, 120 км на север от Петербурга).

Заключение мира широко отмечалось в Петербурге 22 октября 1721 года. 150 галер покрывали Неву, 27 пехотных полков занимали площадь перед Сенатом. После благодарственного молебна в Троицком соборе архиепископ Троицкий описал заслуги Петра, а великий канцлер Головин от лица всех сословий государства стал просить государя принять титул «Великого отца отечества и императора всероссийского», на что Пётр и согласился. После этого заиграла музыка и начали палить орудия. Отвечая Сенату, император сказал: «Зело желаю, чтобы наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшею войною и заключением мира нам сделал. Надлежит Бога всею кротостью благодарить; однакож, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, чтобы с нами не так стало, как с монархией греческою [имеется в виду Византийская империя]. Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам перед очи кладёт, как внутрь, так и во вне, от чего облегчён будет народ».

После этого была ещё стрельба, а вечером зажжён великолепный фейерверк; народу и войску было предложено щедрое угощение. Ещё раньше этого, желая сделать облегчение народу, Пётр всемилостивейшим манифестом объявил свободу всем преступникам, кроме убийц, и простил все недоимки по 1718 год включительно.

Швеции не повезло, она проиграла. Карлу XII было только 15 лет от роду, когда он вступил на престол. Его молодость не обещала блестящего царствования и государи трёх соседних монархий хотели воспользоваться его неопытностью, чтобы вознаградить себя за прежние неудачи в войнах против шведов. Неожиданно для всех юный король проявил воинские способности, поставившие его во главе всех полководцев XVIII века. Если бы он не имел противником Петра Великого, Швеция сохранила бы надолго первенство на севере Европы, но Пётр был гений всеобъемлющий, а Карл был велик только на поле сражения. Борьба кончилась уничтожением могущества Швеции, и совершенным истощением её сил.

Быстрое падение шведского могущества объясняется несоразмерностью материальных средств страны с теми задачами, которые брали на себя её государи. Само географическое положение Швеции было крайне невыгодным: она состояла из прибрежных областей, без прочных связей одна с другой, расположенных кольцом около Балтийского моря, на котором Дания благодаря своему превосходному флоту с успехом оспаривала у неё первенство. Кроме того, прибалтийское побережье королевства оттесняла от моря Россию и Пруссию, а для них завладеть этими землями было крайне необходимо. Они были поэтому естественными врагами Швеции, и освоив, наконец, все достижения военной науки, бывшие до сих пор исключительным достоянием шведов, при первой же возможности отбили столь нужные им провинции.

В последний год правления Карла XII жизнь в Швеции была достаточно скудной. Было мало сахара и соли и стоили они очень дорого. Не хватало жира для освещения, и стокгольмские мастеровые осенью 1718 года отказывались от работы из-за недостатка средств на освещение. Даже состоятельные люди по той же причине оставались зимой в потёмках по 18 часов в сутки. Чиновники и деловые люди часто сидели без дела, потому что не могли достать ни перьев, ни бумаги. Торговый и некогда богатый город Евле на берегу Ботнического пролива в 1719 году имел только одно торговое судно и пай в другом; в порт города Мальмё, расположенного на юге страны на выходе из Балтийского моря, за три года не зашёл ни один корабль.

Непомерные налоги угнетали население, даже состоятельное: за право носить платье из иностранных шёлковых материй, кружева, галуны, дорогие меха взыскивалась значительная пошлина. Кто хотел пить чай и кофе должен был платить казне ежегодно два серебряных талера и столько же за дозволение курить табак.

В последний год правления Карла XI, в 1697 году, государственные расходы Швеции составляли немногим более 6 миллионов талеров, а в 1715 году, когда она потеряла половину своих владений, — 15 253 942 талера.

Земледелие было в совершенном упадке. Рожь и ячмень стоили баснословно дорого. Бедняки питались древесной корой и быстро умирали от болезней. В Стокгольме на улицах находили людей, умерших от голода. В 1717 в Швеции умерло около 60 тысяч детей. Число жителей уменьшилось в 1719 году на ⅔ против 1700 года. Даже при дворе серебряная посуда была продана или перечеканена в монету, и если верить устному преданию, гости, приглашённые во дворец, должны были приносить с собой собственные ложки. Узнав об этом, Карл XII стал употреблять жестяную посуду.

Когда кончилась губительная Северная война, Швеция потеряла Бремен, Верден, Померанию к югу от реки Пены, Лифляндию, Эстляндию, Карелию, Ингерманландию, право беспошлинного плавания через Зунд (Эресунн), соединяющий Балтийское и Северные моря.

От прежнего шведского флота осталась только четвёртая часть, государственный долг вырос до 60 миллионов серебряных талеров, а при Карле XI его вовсе не было. Торговля, промышленность, горное дело почти исчезли.

Вот во что обошлись Швеции геройства Карла XII и его борьба с Петром Великим. И на фоне этого можно вспомнить, какой нашёл Россию её первый император и какой оставил.

Швеция уступила России навсегда первенство на севере и потеряла значение, которое дали ей воинские подвиги целого ряда государей — это народное несчастье нелегко забыть, и шведы помнят но сей день. Страх перед русским нападением до сих пор сидит в шведах, хотя для этого нет никаких оснований, и отношения между правительствами Швеции и России уже третье столетие вполне дружественные.

Вот картинка современной жизни. Раннее октябрьское утро 2014 года, дуют осенние ветра, но для бывалого моряка видимость всё равно хорошая. Вдруг человек в лодке увидел между Гэссэнгсгрунденом и Вита Мэрреном нечто, чего никогда не забудет: «Нет никаких сомнений, я на сто процентов уверен, что видел какой-то подводный аппарат», — заявлял он потом. Мужчина позвонил в министерство обороны и ответил на вопросы, которые ему задал офицер, прибывший на место. Также он сделал набросок увиденного перископа.

Сообщение о тревоге, поднятой из-за неизвестной подводной лодки в шхерах Стокгольма, опубликовали в пятницу, 17 октября 2014 года. Охота на подводную лодку привлекла массу внимания как в Швеции, так и в мире. Шведские и иностранные СМИ снимали репортажи с лодок и вертолетов, которые они наняли, чтобы присутствовать на месте событий. Они рассказывали о поисках в море и солдатах на побережье. Морские корабли долго искали русскую подводную лодку в шведских водах. Правда, потом выяснилось, что за рубку подводной лодки приняли оторвавшийся буй, но тревога осталась. В другой раз сильным ветром повалило плохо закреплённую радиовышку — стали говорить о русских диверсантах. Так шведы и стали жить в ожидании высадки русского десанта. Подняли было разговор о вступлении нейтральной Швеции в блок НАТО, но Дания вспомнила все обиды, нанесённые ей Швецией, в том числе и Карлом XII, и заявила, что заблокирует шведам членство в нём. Шведское правительство распространило среди населения инструкции, как вести себя в случае вражеского нападения, и решило увеличить военные расходы. 17 января 2020 года швейцарская газета Neue Züricher Zeitung опубликовало статью под заголовком «Шведы опасаются военной конфронтации с Россией – и вооружаются», где, в частности, говорится: «Больше призывников, новые соединения войск, больше самолетов, больше подводных лодок: Швеция должна укрепить свою готовность к обороне, заявил в середине января министр обороны Петер Хультквист (Peter Hultqvist ) на ежегодной конференции по безопасности Folk och Försvar (Общество и защита). Ситуация с безопасностью в Северной Европе, сказал Хультквист, за последние годы стала более неустойчивой в такой степени, что военное давление на Швецию, вплоть до нападения, больше не может быть исключено. Страны Европы, поддерживающие демократию и открытость, столкнулись с систематическими усилиями дезинформации и манипуляций со стороны государственных и негосударственных субъектов, стремящихся к авторитарным формам общества [имеется в виду Россия]».

Страхи в Швеции возникают на пустом месте, но почему? Этому во многом способствует шведская пресса, которая ещё со времён Карла XII пишет крайне приязненно о России и сочиняет всякие небылицы. Тому много примеров, вот один из типичных. Влиятельная, третья по величине, шведская газета Свенска дагбладет (Svenska Dagbladet) 29.11.2019 года опубликовало интервью с российским вице-премьером Ольгой Голодец, в котором рассказывается о развитии российско-шведских отношений. Но вот, что пишет газета о самом вице-премьере: «Голодец — одна из немногих, кто посмел перечить Владимиру Путину и не угодил в трудовые лагеря в Сибири». Русский человек, читая про трудовые лагеря в Сибири и про министров, которых туда отправляют, удивляется, откуда это враньё, но ведь шведы всё это читают и этому верят. Также верят рассказам своих газет о русских подводных лодках, плавающих у шведских берегов с десантом на борту.

Ништадский мир зафиксировал политическую катастрофу Швеции, которая буквально на глазах из великой державы превратилась во второразрядное государство. Шведы до сих пор не могут простить этого Российскому государству. В феврале 2020 года исследовательская организация из США Pew Research Center опубликовал данные опроса в 33 странах об отношении к России. В Швеции благожелательное отношение к России было только у 12% опрошенных — самое меньше число из всех исследованных стран. Даже в Британии, вечного противника России, этот показатель составляет 26%, а, например, в Словакии и Болгарии он превышает 60%, а в среднем по Европе — 31%. Никто не относится с бóльшим недоверием к русским, как шведы. А зачем, спрашивается, шведский король полез на Москву?

Зарождение дружеских отношений с Пруссией

В 1844 году Фёдор Иванович Тютчев в письме Густаву Кольбу, издателю «Аугсбургской всеобщей газеты» относительно бессмысленности антироссийского настроя германской печати обратил внимание, что появление третьей силы Европе, в раздираемой германско-французскими противоречиями, принесло ей стабильность: «При Людовике XIV, хотя великий король и терпел неудачи, Франция торжествовала, её влияние безраздельно господствовало над Германией. Наконец пришла Революция, которая, вырвав с корнем из французской нации последние следы её германских истоков и свойств и возвратив Франции её исключительно романский характер, развязала против Германии, против самого принципа германского существования последнюю смертельную битву. И как раз тогда, когда венчанный солдат этой Революции [Наполеон] представлял пародию на империю Карла Великого на её обломках, вынуждая народы Германии исполнять в ней свою роль и испытывать крайнее унижение, — именно в этот роковой момент совершился переворот и всё изменилось».

Этот переворот был связан с появлением в Европе третьей силы. Что это за сила и когда она возникла? Тютчев пояснил: «Длительное время своеобразие понимания Западом России походило в некоторых отношениях на первые впечатления, произведенные на современников открытиями Колумба, — то же заблуждение, тот же оптический обман. Вы знаете, что очень долго люди Старого Света, приветствуя бессмертное открытие, упорно отказывались допустить существование нового материка. Они считали более простым и разумным предполагать, что открываемые земли составляют лишь дополнение, продолжение уже известного им континента. Подобным же образом издавна складывались представления и о другом Новом Свете, Восточной Европе, где Россия всегда оставалась душой и движущей силой и где она была призвана придать свое славное имя этому Новому Свету в награду исторического бытия, им от неё уже полученного или ожидаемого… В течение веков европейский Запад совершенно простодушно верил, что кроме него нет и не может быть другой Европы. Конечно, он знал, что за его пределами существуют ещё другие народы и государства, называющие себя христианскими; во время своего могущества Запад даже затрагивал границы сего безымянного мира, вырвал у него несколько клочков и с грехом пополам присвоил их себе, исказив их естественные национальные черты. Но чтобы за этими пределами жила другая, Восточная Европа, вполне законная сестра христианского Запада, христианская, как и он, правда не феодальная и не иерархическая, однако тем самым внутренне более глубоко христианская; чтобы существовал там целый Мир, Единый в своем Начале, прочно взаимосвязанный в своих частях, живущий своей собственной, органической, самобытной жизнью, — вот что было невозможно допустить, вот что многие предпочли бы подвергнуть сомнению, даже сегодня… Долгое время такое заблуждение было извинительным; веками движущая сила этой жизни дремала посреди хаоса: её действие было замедленным, почти незаметным; густая завеса покрывала неспешное созидание нового мира… Наконец времена свершились, рука исполина сдернула завесу, и Европа Карла Великого оказалась лицом к лицу с Европой Петра Великого» (Русский архив, № 10, 1873 г, стр. 462).

Близкое знакомство Петра I с Германией началось в конце XVII столетия. В марте 1696 года из Москвы выехало Великое посольство для посещения рада стран Европы, знакомства с их достижениями и склонения их к союзу против Турции. Из Либавы (Лиепая в нынешней Латвии) царь с небольшой свитой отправился морем в Пруссию, где был хорошо принят в Кёнигсберге (сейчас Калининград в России) сами бранденбургским курфюрстом Фридрихом III.

Пребыванием Петра в Пруссии немцы воспользовались, чтобы заручиться поддержкой России в присоединении к Бранденбургу герцогства Прусского, которое долгое время было в ленной зависимости от Польши, и которое поляки мечтали присоединить к себе в качестве воеводства. Россия поддерживала позицию Бранденбурга.

Курфюрст очень хотел заключить с Петром письменный договор, который был бы направлен, среди прочего, и против Швеции, которая отняла у него некоторые земли. Но Пётр решительно отказывался утвердить договор, в котором было бы упомянуто, что он направлен против Швеции. Шведы, говорил он, наверняка узнают о таком договоре, как бы не старались удержать его в тайне, и в этом случае разрыв с ними станет неизбежным. Между тем, царь в то время нисколько не желал войны со Швецией. Напомним, что дело происходило в 1697 году.

Но поскольку курфюрст Фридрих III непременно желал заключить договор именно против Швеции, решили поступить следующим образом. Формально будет составлен акт, согласно которому Россия и Бранденбург обещают друг другу помощь против всех неприятелей вообще, не упоминая шведов. Относительно союза против Швеции оба государя должны были дать устное обещание, которое должно было иметь значение, равносильное с письменным трактатом.

Так и поступили. По прибытию 10 июня 1967 года обоих государей из Кёнигсберга в Пилау (сейчас — Балтийск) на яхте курфюрста, они, в присутствии министров и послов, пообещали друг другу, что ту статью, которую их уполномоченные не поместили в письменный договор, чтобы не вызвать подозрения, исполнить самым добросовестным образом и оказывать друг другу всяческую помощь в случае войны со Швецией. Дав это обещание перед лицом Божьим, оба государя подали друг другу руки, поцеловались и пообещали клятвой утвердить заключённое соглашение.

Курфюрст Бранденбурга Фридрих III в 1701 году принял титул короля Пруссии и как прусский король стал называться Фридрихом I. Однако, несмотря на соглашение с Россией о совместных военных действиях против Швеции, Пруссия оставалась нейтральной до 1714 года, то есть до того времени, когда окончательное поражение шведов уже ни у кого не вызывало сомнений. До этого времени прусский король Фридрих I склонялся скорее на сторону шведского короля Карла XII и отклонял все настоятельные просьбы Петра I объявить войну Швеции. Никакие ссылки царя на древнюю дружбу и союзные договоры, соединяющие Россию и Пруссию, не побудили короля прийти на помощь своему «другу». Такое поведение Пруссии в первые годы Северной войны объяснялось следующими обстоятельствами.

В самом начале войны Берлинский кабинет не мог принять сторону России по той причине, что он имел много оснований ждать больших выгод от окончательного торжества шведского короля, и наоборот, веские причины опасаться победы России, и в особенности её союзника Саксонии. Шведы давали прусскому королю самые привлекательные обещания. Когда Карл XII стал добиваться польского престола для своего протеже Станислава Лещинского, он обещал Фридриху I освободить его окончательно от всяких ленных отношений к Польше, присоединить к его владениям польский город Эльбинг (ныне Эльблонг в Польше) и, что было важнее всего, подарить прусскому королю польскую область, через которую была бы установлена территориальная связь между провинцией Пруссией (которую со временем стали называть Восточная Пруссия) и Бранденбургом, то есть то, что позже было названо «польским коридором».

Что же обещала Россия? Пётр I был не против исполнить желания прусского короля за счёт шведских владений и окончательно уничтожить остаток сильного влияния шведского королевства в Германии. Однако, находясь в союзе с польским королём Августом II, Пётр не в состоянии был дать прусскому королю именно тот лакомый кусочек польской земли, которого добивалось Берлинское правительство. Понятно, что царю было трудно убедить своего союзника, польского короля, в необходимости уступить курфюрсту бранденбургскому часть своей собственной территории. Притом, даже если бы Август II и пожелал бы это сделать, то ему бы не позволили сами поляки. Кроме того, следовало учитывать, что польский король одновременно был и курфюрстом Саксонии, и в этом качестве он никак не мог желать усиления Пруссии — своего оппонента в германских делах.

С другой стороны, прусский король не мог смотреть равнодушно на соединение польской королевской короны и саксонского курфюршеского жезла в одних руках. Пока шёл спор из-за польского престола между французским принцем и саксонским курфюрстом, курфюрст бранденбургский вынужден был взять сторону последнего, то есть выбрать из двух зол меньшее. Когда же Август II приобрёл польскую корону, Фридрих I надеялся, что ему удастся войти с ним в соглашение об установлении коридора между Бранденбургом и Пруссией. Однако прусский король быстро убедился, что договориться с легкомысленным и бездарным саксонским курфюрстом не получится.

Наконец, следует учесть, что в начале XVIII столетия в Западной Европе свирепствовала война за испанское наследство, в которой Бранденбург принимал самое деятельное участие и которая до такой степени поглощала внимание и средства этой державы, что она не могла позволить себе ещё и втянуться в новую войну в Северной Европе.

В 1705 году прусский король принял решение, которое ещё лучше должно было обеспечить его нейтральный статус: он запретил пропускать через свои владения войска воюющих держав, а в случае их вторжения приказал силой вытеснять их за пределы страны. До этого времени нейтралитет прусских владений не соблюдался достаточно строго ни шведской, ни польско-саксонской, ни русской армиями.

В декабре 1705 года Пётр отправил в Берлин своего дипломата Паткуля. В царской инструкции его задачи определялись следующим образом: «Объявить, что Паткуль имеет полною мочь поставить договор, по которому прусский король принял бы сторону России и Польши и сильным посредничеством своим выхлопотал бы им благополучный и честный генеральный мир, или, если швед заупрямится, то принудить бы его к тому силою и угрозой воинскою. За это царское величество обещает прусскому королю Польские Пруссы (Западную Пруссию) сколько ему будет их потребно, а короля польского к уступке их уговорить, в чём тот уже склонность свою явил. Царское Величество обещает, также, с королём прусским заключить взаимный гарантийный трактат — со своей стороны об Ингрии и Эстляндии, а с прусской об Польских Пруссах — против всех наступателей и неприятелей. Если король прусский объявит, как писал к нам посланник его Кайзерлинг, что швед обещал ему больше прибыли, то обнадёживать его, что Царское Величество по мере возможности его пользы искать будет и вовсе ему в том не отказывать. Если же король прусский не может или не захочет вступить в такой договор, то по нужде изволь домогаться, чтобы хотя нейтральный трактат заключить».

Однако сам Паткуль вынужден был признаться в полной неудаче возложенного на него поручения. Прусские министры и знать не хотели о союзе с королём Августом, которому они совершенно не доверяли.

Между тем политические дела приняли в 1706 году такой оборот, что Пётр крайне нуждался в союзе с Пруссией. Польский король Август II был разбит окончательно, Дания заключила союз со Швецией, и Карл XII считался непобедимым. Сам же Пётр с большим трудом находил необходимое число рекрутов и денег для ведения тяжёлой войны.

Было только одно средство, которое могло бы заставить прусского короля соединиться с Россией и Саксонией: блистательный и решительный успех русско-саксонских войск. В случае такого успеха Пруссия не преминула бы взять сторону союзников для того, чтобы не быть обойдённой при дележе добычи. Но Северная война началась поражениями России и Саксонии и торжеством Швеции. Но если поражение русских под Нарвой побудило прусского короля Фридриха I поддерживать мир со Швецией, то, наоборот, Полтавская битва заставила его искать дружбы и союза с русским царём.

По этим причинам все дипломатические сношения между Россией и Пруссией, начиная с 1700 до 1709 года не могли привести ни к каким важным и осязательным результатам для пользы России.

Всё радикальным образом изменилось после Полтавской победы. Уже 15 июля 1709 года в Кёльне был заключён союзный против Швеции трактат между Пруссией, Данией и Польшей. Три союзные державы постановили пригласить и Россию в этот союз. 21 октября того же года был подписан в Мариенвердере новый союзный договор между Россией и Пруссией, который, по сути, был копией июльского трактата трёх государств.

Договор 1709 года был в глазах осторожного прусского короля смелым шагом, который мог иметь самые роковые последствия для его страны. После подписания этого акта Фридрих I решился всё-таки продолжать свою прежнюю политику нейтралитета, не желая подвергать свой народ опасности со стороны Швеции. Ни уничтожение шведской армии под Полтавой, ни бегство Карла XII в Турцию не смогли разубедить его в необходимости действовать крайне осторожно и принять открыто сторону северных держав против Швеции. Пока не была окончена война за испанское наследие против Людовика XIV, и Карл XII не был окончательно разбит без всякой надежды на реванш, Фридрих I лавировал между враждующими сторонами.

Пётр быстро убедился, что «преславная виктория», одержанная им при Полтаве, не обеспечивала союзной помощи со стороны Пруссии. Благодаря настоянию самого царя и его канцлера Головкина прусский министр Биберштейн, а также Кайзерлинг, бывший посланником прусского короля в России, согласились подписать 2 марта 1711 года в Москве новый союзный договор, который должен был служить развитием трактата 1709 года. Согласно этому договору прусский король обязался объявить шведам войну, если они станут наступать из Померании в Польшу. В этом случае Пруссия должна была немедленно выступить вместе с союзными войсками против Швеции. Для этого король не только обязывался выставить против шведов свои войска, находящиеся в Пруссии, но ещё вызвать из Фландрии до 10 000 солдат для участия в Северной войне.

За такую союзную помощь Пётр обязался уступить королю прусский город Эльбинг и похлопотать о присоединении к его владениям Верхней Померании. Наконец, согласно приложенному к договору секретному протоколу, царь обязался добиться от Польши уступки Пруссии части земли, необходимой «для коммуникации между Нижней Померанией и Вислой». Однако, прусский король договор не подписал, всё ещё опасаясь Швеции.

После смерти Фридриха I прусский престол занял Фридрих Вильгельм, и политика Пруссии начала меняться. Но лишь после окончания войны за испанское наследство прусский король решил изменить отношение к Швеции.

Когда Пётр приказал Меншикову взять занятый шведами Штеттин, то прекрасно понимал всё значение этого лакомого куска для Пруссии. Он был убеждён, что прусский король не сможет быть равнодушным к судьбе этого важного торгового порта и не может допустить, чтобы он перешёл в другие руки. Поэтому Штеттин был приманкой для Пруссии в желании России направить политику этого государства в желаемом русле.

В инструкции Меншикову от 12 февраля 1713 года было сказано, что если ему будет предложено заключить со Швецией мир, он обязан немедленно доложить государю, ничего не подписывая. Условия мира предлагались такие. Город Ригу и Лифляндию предполагалась отдать польскому королю согласно заключённому с ним соглашению. Датскому королю должно было отойти герцогство Голштинское, а вместо того герцогу голштинскому должен был быть отдан портовый ганзейский город Бремен. От всех других притязаний датский король сам отказался. Русским и шведским купцам обеспечивался свободный проезд и торговля. На этих условиях Меншикову разрешено было вступить в переговоры со шведами о мире.

Однако наибольшие усилия Меншиков должен был направить на заключение союза с прусским королём. Если учесть, что Фридрих Вильгельм вступил в союз с голштинским герцогом против датского короля, посягнувшего на герцогство Голштинское и если принять в соображение, что ценой этого союза опять-таки был вожделенный город Штеттин, то понятно будет, почему вышеприведённые условия мира со Швецией не могли заслужить одобрения Пруссии. Между тем, получить этот город прусский король мог не иначе, как с согласия России. Даже для спасения самого герцога Голштинского необходимо было содействие Петра I.

Обстоятельства сложились в 1713 году таким образом, что сохранение полного нейтралитета оказалось для Пруссии совершенно невозможным. Когда в феврале Пётр виделся в Шенгаузене с новым прусским королём, последний на настоятельное требование Петра заключить с ним союз отвечал, что ему ещё нужен целый год, чтобы привести свою армию и финансы в надлежащее состояние. До истечения этого срока король не находил возможным вступать в какие бы то ни было обязательства. На основании такого заявления Пётр имел право рассчитывать на окончательное заключение союза в непродолжительное время.

Россия значительно приблизилась к поставленной цели трактатом, заключённым 6 октября 1713 года в городе Шведе между Меншиковым от имени Петра I и прусским королём. На основании этого договора король согласился принять города Штеттин, Штральзунд и Висмар со всей Шведской Померанией (в договоре именуемой Передней Померанией) при условии, что эти города и область не будут возвращены шведам ранее заключения окончательного мира между ними и союзными державами. Если же на Пруссию вследствие этого трактата нападёт Швеция, то в таком случае союзные державы окажут прусскому королю помощь.

Кроме того, король дал Меншикову декларацию, в силу которой он обязался вознаградить русскую армию за убытки, понесённые ею при осаде Штеттина, поскольку город со всей артиллерией после его взятия русским войсками передавался Пруссии.

Эти акты нельзя назвать союзным договором, но во всяком случае они связывали судьбу прусского короля с политикой союзников, выносивших до сих пор на своих плечах всю тяжесть кровопролитной и продолжительной борьбы с грозной шведской армией.

Хотя прусский король из всех сил стремился сохранить нейтралитет, но после акта 1713 года это стало невозможным. Во-первых, «нейтральный» прусский король завладел землёй, принадлежащей Швеции и без всякого её разрешения. Во-вторых, вследствие занятие прусскими войсками Штеттина с окрестностями, союзные державы перебросили свои войска на другие театры военных действий. В-третьих, прусский король, оставаясь формально нейтральным, согласно трактату 1713 года обязался не допускать нападения шведов из Померании на русские и польские войска.

Шведский король посчитал действия Пруссии незаконными и не соответствующим принципу нейтралитета. Узнав о занятии прусскими войсками Штеттина, Карл XII воспринял это как враждебные действия против него. Взаимоотношения держав становились всё более запутанными. С одной стороны, Фридрих Вильгельм I, продолжая претендовать на нейтральный статус, заключил в 1713 году с голштинским герцогом, предполагаемым наследником шведской короны, союз против датского короля. Одной из целей этого союза был как раз город Штеттин. С другой стороны, Дания была союзником России и врагом Карла XII. Поэтому, если прусский король решился выступить против Швеции, ему нужно было избегать вражды с датским королём.

Чтобы распутать завязавшийся прусский узел, Пётр отправил в ноябре 1713 года в Берлин своего представителя с целью уговорить прусского короля отказаться от вражды с Данией: в самом деле, Штеттин он получил от союзников, а не от герцога Голштинского. В конце-концов, Пруссия открыто пристала к берегу противников Швеции.

С 1714 года отношения между Петром и Фридрихом Вильгельмом становятся всё более близкими. Царь, желая угодить страсти короля к солдатам-великанам, послал ему в январе 1714 года капитана Заукена с 80 солдатами большого роста с полной амуницией. Король сделал прибывшим смотр в Шпандау и послал Петру восторженное благодарственное письмо. Но главное, о чём написал Фридрих Вильгельм, что его финансовые дела приведены в порядок и он может быть теперь «гораздо ближе» стать к царю. Политические обстоятельства вынудили Пруссию изменить свою позицию. Наступило время, когда Пруссия в большей степени нуждалась в союзе с Россией, нежели сама Россия в её помощи.

Наконец, 1 июня 1714 года в Петербурге был подписан трактат, который стал основанием последующих отношений между Россией и Пруссией и обеспечивший благополучный для обеих стран исход Северной войны. По этому трактату, мир со Швецией может быть заключён только при условии, что за Пруссией остаётся Штеттин с окрестностями, а за Россией — шведские провинции на восточном побережье Балтийского моря: Ингрия, Карелия, Выборг, Нарва, Эстляндия с Ревелем.

Однако этот трактат отвечал только на один вопрос: каковы цели, к которым стороны будут стремиться в войне со Швецией? Возникал другой вопрос: какие средства договаривающиеся стороны готовы употребить для достижения этих целей? Очевидно, что нужно было составить план общих военных действий. Прежде всего нужно было изгнать шведские войска из Германии и, в частности, из Померании.

В 1715 году Пётр отправил в Пруссию генерал-адъютанта Павла Ивановича Ягужинского, который прибыл в Берлин 14 сентября и оттуда отправился в прусский лагерь под Штральзундом, где находился прусский король. Там 30 сентября был заключён договор, определяющий количество русских войск, оправляемых в Померанию и условия их содержания за счёт прусского правительства. Пётр посылал в Германию 15 батальонов пехоты и 1000 драгун, которые должны были участвовать во взятии Штральзунда и, если понадобится, Висмара. Что касалось прохода русских войск через территорию Польши, то это должен был обеспечить прусский король.

Крупным успехом русских войск и русской дипломатии стало заключение в 1717 году союзного трактата между Россией, Францией и Пруссией. Этот договор имел важнейшее значение для окончания Северной войны и на международное положение России среди европейских держав. Петру I удалось запустить дружественные отношения с крупнейшей державой Западной Европы — Францией. Кроме того, Россия стала важнейшим элементом системы взаимного сдерживания в европейской политике.

В центре международных отношений XVII и XVIII веков была непримиримая вражда Франции против династии Габсбургов и Австрии. Вся политическая система Западной Европы, все дипломатические переговоры, все войны, были в большей или меньшей степени, вызваны противоречиями Австрии и Франции. Тридцатилетняя война привела к истощению обоих врагов, но не привела к сколь-нибудь прочному миру. В продолжение долгого царствования Людовика XIV постоянные войны между Австрией и Францией опустошали Западную Европу и стоили народам потоков крови и неописуемых бедствий.

Во время этих войн верными союзниками Франции были Турция и Швеция. В продолжение Тридцатилетней войны шведские войска сражались рядом с французскими против армии германского императора. При Людовике XIV Франция и Швеция находились в тесном союзе.

Эта дружба существенно сказывалась на русско-французских отношениях. Поскольку Франция поддерживала Швецию, то для России она была врагом. В продолжении Северной войны французская дипломатия активно действовала против России и возбуждала против неё общественное мнение и правительства Западной Европы. Но Франция была другом и другого противника России — Турции.

Всё сильно изменилось после смерти Людовика XIV. Вступивший на трон малолетний Людовик XV должен был предоставить бразды правления герцогу Филиппу Орлеанскому, который пришёл к выводу, что в борьбе России и Швеции победа будет на стороне первой державы. Чем хуже шли дела у шведского короля, тем больше французское правительство убеждалось в необходимости сблизиться с Петром I, и в конце-концов Франция обратилась к посредничеству Пруссии для налаживания отношений с Россией.

Россия и Пруссия обрадовались такому повороту. Прусский король пожелал заключить договор с Францией против Швеции при условии, что при этом не испортятся отношения с императором Священной Римской империи. С другой стороны, Пруссия опасалась, что её взаимоотношения с Россией могу пострадать от намечавшегося русско-французского сближения, но Пётр заверил Фридриха Вильгельма в своей неизменной дружбе. Франция нужна была русскому царю для давления на Швецию и принуждения её к миру на русских условиях.

В начале 1717 года Пётр съездил во Францию, где встретился с регентом Филиппом Орлеанским и министрами правительства. Затем он приехал в Амстердам, где 4 августа был подписан оборонительный и наступательный договор России, Пруссии и Франции, в силу которого французский король обязался гарантировать договор, которым можно будет положить конец Северной войне. Швеция лишилась своего старого и могущественного союзника.

По этому договору стороны признали, в том числе, условия Утрехского и Баденского трактатов, которыми закончилась война за испанское наследство. К договору могли присоединяться и другие государства «для содержания генеральной тишины в Европе».

Однако война со Швецией продолжалась, что будет после её окончания — было неизвестно. Европейская политика была запутанная, вчерашние противники заключали союзные договоры, а друзья становились врагами. Эта неопределённость, в свою очередь, порождала неуверенность с сохранении существующих отношений между странами. Такая проблема возникала и у Пруссии в отношении России.

В августе 1717 года русский посол Куракин и шведский министр Герц согласились на начало мирных переговоров, которые действительно начались в начале 1718 года и двигались с таким успехом, что появилась надежда на заключение мира.

В связи с этими переговорами у прусского короля возникли опасения, что Пётр, заключив мирный договор со Швецией, предоставит Пруссию собственной судьбе. Фридрих Вильгельм предполагал, что среди союзных держав могут возникнуть противоречия: Дания и Польша явно сближались с Англией, которая начала противодействовать России. Пруссия стремилась возможных противоречий избежать. Однако её позиция тоже была неустойчивой. Самым главным для прусского короля было заполучить Штеттин с окрестностями и островом Узедом в устье реки Одер. Ради этого Фридрих Вильгельм был даже готов пожертвовать союзом с Россией. Он благосклонно принял предложение лондонского кабинета обеспечить за ним приобретение Штеттина.

С другой стороны, король опасался, что в случае мира с Россией шведские войска освободятся для ведения боевых действий в Германии, и у Пруссии могут возникнуть серьёзные проблемы.

Однако Пётр не доверял мирным настроениям шведского правительства и нуждался в союзе с Пруссией. Опасаясь интриг британского кабинета, он решил ещё больше укрепить отношения с прусским королём. Своим письмом от 5 января 1718 года он поручил Головкину заверить Фридриха Вильгельма, что без согласования с Пруссией никаких договоров со Швецией Россия заключать не будет. Генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу и советнику Остерману, которые на Аландских островах вели переговоры со шведами, Пётр поручил передать прусскому, ганноверскому, польскому и датскому посланникам, что русским представителям поручено лишь выслушать шведские предложения, не обсуждая никаких соглашений, и что все эти предложения будут сообщены союзникам и без их согласия прямые переговоры вестись не будут.

Прусский король решил для надёжности заключить с Петром новый договор, и царь не возражал. Однако русские уполномоченные предложили отдельную статью относительно мекленбургского герцога, который пользовался особым покровительством Петра. В силу этой статьи король должен был открыто стать на сторону герцога в его борьбе с собственным дворянством и императором. Фридрих Вильгельм хоть и не сразу, но согласился на включение этой статьи в договор, который был ратифицирован в августе-сентябре 1718 года.

В договоре стороны договорились не допустить возвращения шведов в отнятые у них земли в Германии, даже если им будут содействовать Англия и Дания. Для этого в боевой готовности Пруссия должна была держать 60 эскадронов конницы и 42 батальона пехоты, а Россия — 100 эскадронов и 40 батальонов. Русское правительство обещало, также, держать наготове до 25 военных кораблей, чтобы воспрепятствовать возможной переброске войск из Швеции на германское побережье.

Несмотря на постоянно ухудшающееся военное и политическое положение, Швеция не шла на подписания мирного договора с Россией. Но в 1719 году в скором окончании Северной войны мало кто сомневался. Внезапная смерть короля Карла XII лишила Швецию прежней энергии в борьбе с многочисленными врагами. Боевые действия на суше и на море значительно утихли, и разгорелась ожесточённая борьба на дипломатическом фронте. Пальма первенства здесь принадлежала Англии, которая отчётливо понимала свои интересы и энергично их продвигала. Цель английской политики состояла в том, чтобы не допустить появления такой силы, которая могла бы занять место Швеции как великой морской державы, а стать такой державой было мечтой Петра. Англия старалась, также, настроить против русского правительства Габсбургскую империю и Польшу. Из последней британцы хотели воздвигнуть плотину для Западной Европы от России.

В январе 1719 года был подписан союзный акт между Англией, Австрией и Саксонией. Этот договор был направлен против Пруссии, но затрагивал и интересы России.

Вследствие английских интриг дружба между Россией и Пруссией постоянно подвергалась испытаниям. Англия сама не только тесно сблизилась со Швецией, но способствовала, также, сближению Пруссии и Швеции. В январе 1720 года Фридрих Вильгельм заключил договор со шведским правительством, что противоречило его обязательствам перед Россией. Нельзя утверждать, что прусский король был совершенно ненадёжным человеком. Он старался на пользу своего государства, а европейская политика была крайне запутанной. Но тем не менее, Пётр и Фридрих Вильгельм поддерживали дружбу между собой, что не позволило сколь-нибудь серьёзно испортиться русско-прусским отношениям.

Пруссия постоянно побуждала Россию заключить мирный договор со Швецией. Однако ход переговоров на Аландах убедил Петра, что шведы лишь тянут время, и он решил прекратить их.

Этим воспользовались англичане и уговорили прусского короля заключить с ними союзный договор. Англия предложила Пруссии гарантировать ей получение Штеттина. Русские посланники неоднократно передавали неудовольствие Петра по поводу англо-прусского договора, но король, в конце-концов, договор с Англией подписал, но передал Головкину новое подтверждение прежних своих трактатов, заключённых с Россией.

Пруссия оказалась в сложном положении. Она хотела союза и с Англией, и с Россией, а те были между собой во враждебных отношениях. Когда король уже согласился подписать договор с Англией, то в отчаянии записал в дневнике: «Злой дух мной руководил; теперь мы погибнем; вот этого именно желали мой фальшивые друзья; иметь царя союзником того требуют мои интересы, потому, что если я ему пошлю деньги, у меня столько будет войска, сколько потребуется; англичане обманывают, подобно тому, как они меня в 1715 году ловко надули».

Договор Пруссии со Швецией, в результате которого она получила вожделенный Штеттин, не так огорчал Петра, как соглашение с Англией. Царь понимал, что не сегодня, так завтра, шведы подпишут мир на русских условиях. Но главным противником становилась Англия, которая всеми способами препятствовала России стать сильной морской державой на Балтийском море.

От Пруссии Пётр потребовал уверение, что мирный прусско-шведский договор не касается русских завоеваний в Прибалтике и в случае продолжения Северной войны прусский король не станет причинять какого-либо вреда России. Фридрих Вильгельм составил требуемую бумагу, но в конце её собственноручно приписал: «Однако ж я сообщаю, что ежели Швеция денег на что от меня захочет, то я оной деньги дам».

Сложные отношения с Пруссией продолжались и после подписания Ништадского мирного договора со Швецией в 1721 году. Сложно было всем европейским государством, поскольку достаточно неожиданно на свет появилась новая великая держава. Присоединением Лифляндии и Ревеля Пётр не только решил историческую задачу русской внешней политики, он завоевал для России право голоса при решении всех важных политических вопросов Европы.

Западная Европа не была рада появлению нового влиятельного игрока и всячески противодействовала действиям Петра. Опасением жизненной силы «варварской Московии» во многом объясняется колебания прусской политики относительно России. Король Фридрих Вильгельм говорил, что «в моём интересе иметь могущественных друзей, но только не могущественных соседей».

Подписание Ништадского мира успокоило прусского короля, поскольку он получил те территории, на которые претендовал, и которые ему обещал Пётр. Он ценил личную дружбу с царём и подтвердил её при принятии Петром титула императора.

Россия в те времена называлась Московским царством и правил ею царь, что являлось искажённым титулом «цезарь». Ещё в 3 веке император Диоклетиан разделил Римскую империю на 4 части для удобства управления. Во главе двух наиболее важных частей были поставлены как бы старшие императоры — августы, а во главе двух менее важных — цезари. Титулы царь и король произошли от титула цезарь, а император иногда назывался августом. Таким образом, императорский титул значил больше, чем царский и королевский, так же как и империя означала большее, чем царство или королевство.

22 октября 1721 года Сенат присвоил Петру титулы: Отца отечества, императора и Великого. Пётр титулы принял и распорядился представителям России при иностранных дворах донести об этом решении до правительств. Некоторые страны поначалу приняли это известие неприязненно, но Пруссия и Нидерланды сразу же признали новый титул.

На основании установившегося в подобных случаях международного обычая, прусский король потребовал от русского императора письменного реверса, что такое признание нового титула не будет служить умалению его собственной чести и ранга. Такую бумагу его посланнику в Петербурге Мардефельду передали.

До самой кончины Петра I отношения между Россией и Пруссией оставались дружескими. Прусский король опасался малейшего охлаждения в отношениях с царём и особенно боялся сближения России с двумя державами, вражды с которыми он избегал всеми силами — Австрией и Францией.

Когда в 1723 году до Берлина дошли известия о возможном союзе России и Франции Фридриха Вильгельма охватила тревога. Он писал Мардефельду 2 января 1723 года: «Французы имеют при этом в виду ничто иное, как приобретение на место шведов другого могущественного союзника на севере. Союзник этот должен будет, в случае новой войны с нашей стороны с Францией, если бы последней понадобилось, удерживать нас, Польшу, императора, империю и другие державы».

Естественно, что при вековом антагонизме Пруссии и Австрии сближение России с последней державой сильно тревожило берлинский двор, который знал, что за союз с Веной в Петербурге стояли люди, пользующиеся особым доверием Петра, однако при его жизни тесный русско-австрийский союз не состоялся.

Во многих важных для России политических делах прусский король был на её стороне. Предметом постоянных забот и непрерывных переговоров между Россией и Пруссией были польские дела. В 1721 году прусский посланник Мардефельд сообщил русскому правительству под строжайшим секретом, что польский король предлагает прусскому королю и царю разделить Польшу. На основании протокола секретной конференции посланника с русскими министрами от 28 мая 1721 года предложение это заключалось в том, «чтобы разделить королевство Польское и великое княжество Литовское ему, королю польскому, Царскому Величеству и королю прусскому по себе таким образом, что Царскому Величеству взять себе всю Литву, королю прусскому Польскую Пруссию, а ему бы, королю польскому, оставлено было всё прочее от короны польской в наследное владение, и чтобы то друг другу гарантировать». На это предложение Пётр посоветовал прусскому королю не участвовать в этом плане польского короля, так как они «противны Богу, совести и верности».

Фридрих Вильгельм относился с искренним уважением к Петру и когда тот умер, то на вопрос Мардефельда как носить ему траур, отвечал: «Как по мне».

Формирование русско-австрийского союза

Австрийская или Габсбургская империя была одним из сильнейших и важнейших государств в Европе. Пётр это понимал и во время своей первой европейской поездки установил с императором дружественные отношения, которые закрепились договором от 1697 года. Император Леопольд I в 1701 году выразил пожелание посредством брака установить ещё более близкие и родственные отношения между обоими царствующими домами. Кроме того, в начале XVIII века Россия и Австрия договорились назначить друг к другу постоянных представителей. Однако дальнейшее развитие двух стран притормозилось из-за осложнения европейских дел.

Едва закончив продолжительную войну с Турцией, Леопольд вынужден был вступить в борьбу со своим непримиримым врагом Людовиком XIV. В 1701 году началась война за испанское наследство, в которой Австрия в союзе с Англией и Голландией поставила целью ни в коем случае не допустить на испанский престол французского принца и положить предел честолюбивым замыслам французского короля.

Габсбурги правили Испанией с начала XVI века, когда Карл V (как испанский король — Карл I) стал наследником своего деда по матери Фердинанда Арагонского. Испанскую линию династии продолжил Филипп II (1556-1598) — умный, чрезвычайно набожный, но при этом холодный и жестокий монарх, который немало сделал для превращения Испании в единое государство, однако, как и его отец, не преуспел в осуществлении мечты об универсальной империи. Испания стала первой европейской колониальной державой, но после разгрома в 1588 году англичанами огромного флота — «Непобедимой армады», построенной Филиппом II, Великобритания стала постепенно вытеснять испанцев с океанских просторов. Неудачу потерпел Филипп и в Нидерландах, которые сбросили его власть и отстояли независимость в многолетней борьбе.

Мадридские и венские Габсбурги тесно сотрудничали. В XVI-XVII веках они были союзниками в многочисленных войнах. Кроме того, в каждом поколении обе линии скрепляли свой союз родственными браками. Это в конечном итоге привело испанских Габсбургов к вырождению. Если Филипп III и Филипп IV, сын и внук Филиппа II, не были отмечены сильной печатью вырождения (хотя их родители являлись довольно близкими родственниками), то в результате брака Филиппа IV с Марией Анной Австрийской (сестрой Леопольда I), произошла генетическая катастрофа. Их единственный сын и наследник Карл II, последний испанский Габсбург, был человеком отсталым умственно и физически, что усугубилось недостатками воспитания. Если учесть, что с середины XVII века Испания переживала жесточайший экономический кризис, то правление такого монарха крайне негативно сказалось на стране. В довершение всего, Карл был бездетен. И так случилось, что претендентами на корону Испании и её владения в Америке и Азии оказались представители двух правящих династий: австрийские Габсбурги и французские Бурбоны.

Поскольку французский король Людовик XIV был женат сестре Карла II Марии Терезии, то его сын Людовик был законным претендентом. Другим кандидатом был император Священной Римской империи Леопольд I (1640-1705). Его сестра Мария Анна была замужем за испанским королём Филиппом IV, а король Карл II был её сыном, приходясь, таким образом, племянником Леопольду I.

Карл II первоначально завещал престол своему внучатому племяннику Иосифу Фердинанду Баварскому, а после того, как тот скончался в детском возрасте в феврале 1699 года — Филиппу, герцогу Анжуйскому, внуку Людовика XIV, который приходился Карлу II тоже внучатым племянником, поскольку Людовик XIV был женат на его старшей сестре Марии Терезии. Это завещание было оспорено другими претендентами, и когда Карл II, последний из испанских Габсбургов, умер 1 ноября 1700, начался конфликт, который по своим масштабам и вовлечённости в него сильнейших держав Европы можно сравнить с Тридцатилетней войной.

По сути же он стал завершающим этапом многолетнего противостояния Франции Людовика XIV, с одной стороны, и остальных членов «европейского концерта держав» — с другой. Речь шла не только о династическом столкновении Габсбургов и Бурбонов, но и о том, сможет ли Франция стать государством-гегемоном, к чему на протяжении 40 лет стремился «король-солнце», или же в Европе сохранится политическое равновесие.

В чём заключались цели Габсбургов в войне за испанское наследство (1701-1714)? Как и все остальные державы, империя (вплоть до заключительной фазы войны, когда на престол взошёл Карл VI) выступала за разделение громадных владений испанской короны. При этом Вена стремилась как к максимальному ослаблению Франции, так и к усилению собственных позиций в первую очередь в Италии. Обе цели были связаны между собой: господство на Апеннинском полуострове давало Габсбургам возможность обезопасить австрийские земли и в то же время самим угрожать Франции вторжением с юго-востока.

Как только в Париж прибыл гонец с вестью о смерти Карла II, герцог Филипп Анжуйский, получивший по завещанию покойного короля право называться Филиппом V Испанским, засобирался в дорогу. Дед, Людовик XIV, сказал ему: «Будьте хорошим испанцем, в этом заключается ваша главная обязанность; но не забывайте, что вы родились во Франции». Филипп не забыл, но помнили об этом и в Лондоне, Вене, Гааге — и не признавали французского принца испанским королём, поскольку фактическое приращение к Франции ещё Испании и её владений грозило колоссальным ростом мощи Бурбонов. Чтобы этого не допустить, сформировалась новая антифранцузская коалиция, душой и кошельком которой стало британское правительство.

Сама же Испания раскололась. Старые противоречия между центром и восточными провинциями вышли наружу, и если Кастилия, Леон, Галисия, Андалусия ничего не имели против бурбонского короля, то Каталония и Арагон взбунтовались. В Мадриде правил Филипп V, в Барселоне же в 1704 году высадился младший сын Леопольда I — эрцгерцог Карл, провозглашённый сепаратистами испанским королём под именем Карла III.

К тому времени активные боевые действия шли, помимо Пиренейского полуострова, на севере Италии, юго-западе Германии и в Южных Нидерландах (нынешней Бельгии). На итальянском театре действий австрийскому полководцу принцу Евгению Савойскому удалось нанести французам ряд чувствительных поражений. В 1704 году принц, лучший полководец Австрии, перебрался на германский фронт. Здесь он впервые встретился с английским командующим Черчиллем, герцогом Мальборо, совместно с которым французам и их союзникам баварцам были нанесены чувствительные поражения.

В 1706 году армия Мальборо заняла Южные Нидерланды; Евгений Савойский, вернувшись в Италию, отбил Турин, а позже войска антифранцузской коалиции вошли в Неаполь. В 1708 году Савойский и Мальборо вновь объединили усилия и разгромили французов в кровавой битве при Ауденаарде. Союзники добились практически всего, чего хотели: Италия, Нидерланды, большая часть Эльзаса были в их руках. Неудачи преследовали лишь эрцгерцога Карла, который вначале взял Мадрид, но затем был выбит оттуда Филиппом V.

Франция была до предела истощена войной. Постаревший Людовик XIV утратил уверенность в себе и был готов заключить мир даже на невыгодных условиях. Переговоры, проходившие а 1709 году в Гааге, тем не менее, провалились — главным образом из-за чрезмерного честолюбия нового австрийского императора Иосифа I. Старший сын Леопольда I обладал живым и энергичным, но несколько неуравновешенным характером. Он не любил французов и стремился как можно сильнее унизить Людовика. Представители императора на переговорах настаивали на том, чтобы Франции было предъявлено жёсткое, заведомо невыполнимое требование: предложить Филиппу V отказаться от испанской короны, а в случае отказа изгнать его из Испании. Таким образом Людовику предложили начать войну против собственного внука, он отказался, и война продолжилась.

В сентябре в битве у деревни Мальплаке (недалеко от нынешней франко-бельгийской границы), союзники потеснили французов, но потеряли 22 тысячи человек против 12 тысяч у противника. Стало ясно, что Франция будет биться до последнего, и европейский конфликт может быть разрешён только дипломатическим путём. Переговоры возобновились.

В апреле в возрасте 33 лет от оспы умер император Иосиф I. Ему наследовал его брат, который стал править под именем Карла VI. Он не думал отказываться от испанской короны. В случае победы в Испании Габсбурги имели шанс вновь, как и при Карле V, стать во главе гигантской империи. А это не устраивало не только Францию, но и Англию с Нидерландами. Старая антифранцузская коалиция утрачивала свой смысл, нужно было заключать мирный договор.

В переговорах, закончившихся Утрехтским миром, новый австрийский император участвовать отказался. Тем не менее его пожелания были учтены: под власть Карла VI перешли Ломбардия с Миланом, юг Италии с Неаполем, бывшие испанские анклавы в Тоскане и Южные Нидерланды (Бельгия). Филипп V получал испанскую корону, отказывался от наследственных прав на корону Франции, сохранял заморские владения Испании, но отдавал англичанам Гибралтар и остров Менорку и предоставлял им некоторые торговые привилегии в своём королевстве. Французы обязались вернуть все захваченные ими земли на правом берегу Рейна, но охранили Эльзас со Страсбургом. Нидерланды вернули себе ряд крепостей на территории нынешней Бельгии, бранденбургский курфюрст, союзник Австрии, был признан королём Пруссии и добился небольших земельных приращений.

В это же время Пётр вёл войну против Швеции в союзе с Саксонией, Польшей и Данией. Сама по себе война за испанское наследство была удачей для России, поскольку в ней плотно завязла Франция — главный союзник Швеции в Европе.

В 1702 году Пётр послал в Вену Паткуля с заданием склонить императора к союзу с Россией и Польшей против шведов. Но вследствие начавшейся войны с французами Леопольд I не мог согласиться на сделанное предложение. Кроме того, история Тридцатилетней войны и первоначальные блестящие победы шведского короля заставили императора видеть в Швеции крайне опасного противника. Когда Карл XII через Силезию вторгся в Саксонию и полностью разбил своего противника на его же территории, существование Австрии оказалось зависящим от воли шведского короля. Ему стоило лишь соединиться с Францией, и Австрию ждала бы неизбежная гибель. Благодаря дипломатическому искусству лорда Мальборо Австрия была спасена, но император Леопольд желал обезопасить территорию Австрийской империи от любого вторжения со стороны участвующих в Северной войне государств. Это желание совпадало с интересами России и её союзников. Поэтому русское, польское и датское правительства сами предложили Австрии, Англии и Нидерландам торжественно подтвердить неприкосновенность Габсбургской империи. В Гааге 31 марта 1710 года была подписана этими странами декларация в подтверждение нейтралитета земель, входящих в состав Священной Римской империи германской нации.

В 1712 году Пётр отправил в Вену Нарышкина с поручением склонить императора к заключению оборонительного и наступательного союза против Турции. Но проект союза, представленный Россией, остался не принятым венским правительством. Со своей стороны, Карл VI предложил России в 1714 году заключить союз против всех государств, нападающих на них. Предложение это было повторено в 1716 году, но не было принято Россией. Когда же чрезвычайный посланник Петра в Вене Ягужинский возобновил в 1720 году переговоры о предложенном Австрией оборонительном союзе, императорский двор, в виду изменившихся политических обстоятельств, не счёл необходимым заключить союзный договор.

С восшествием в 1711 году на австрийский престол Карла VI и после блестящих побед Петра над Швецией, в Вене стало нарастать некоторое опасение относительно возрастающего могущества России. Германский (австрийский) император несколько раз старался примерить Россию и Швецию. В 1713 году он предлагал Петру послать на конгресс в Брауншвейге своих уполномоченных для заключения при посредничестве Австрии мира со шведами. Но конгресс этот не имел никакого успеха благодаря настойчивости Карла XII. Когда же Австрия в 1719 году после смерти шведского короля снова обратилась к России с предложением послать на конгресс уполномоченных на заключение со Швецией мира, отношения России к этой державе уже существенно изменились, и австрийское предложение осталось без ответа.

В то же время, непосредственное участие Петра в некоторых делах Германии, и в особенности покровительство, оказанное им герцогу Мекленбургскому Карлу Леопольду в борьбе с имперской властью, не нравилось венскому двору. В отношениях России и Австрии случалось и охлаждения, а в 1719 году дипломатические отношения между Россией и Австрией даже прекратились на время, потому что Пётр велел австрийскому посланнику выехать из Петербурга, в Карл VI ответил тем же. Впрочем, уже через несколько месяцев всё было улажено, и переговоры о заключении разного рода союзов возобновились.

Взаимоотношения внутри империи были достаточно сложными, и Россия старалась это использовать к своей пользе. Активное участие России в германских делах объясняется и сложными взаимоотношениями государств, входящих в Священную Римскую империю германской нации, для краткости называемой Германской империей. В этой империи были государства католические и протестантские. После Вестфальского мира на рейхстаге государства одного и того же вероисповедания могли оставаться при особом мнении и принимать решения, только для них обязательные. Таким образом, рейхстаг разделялся католическую и протестантскую части: Corpus Catholicorum и Corpus Evangelicorum. Председательство в последнем с 1653 года принадлежало курфюрсту саксонскому. В 1697 году курфюрст Август II перешёл в католичество чтобы стать польским королём. В 1717 году был обнародован и переход его сына, и это заставило протестантские державы хлопотать о передаче председательства в другие руки.

Пятого января 1719 года был заключён договор о взаимной помощи и союзе между Австрией, Ганновером и Саксонией (Венский союз). Страны согласились в том, чтобы совместными усилиями препятствовать попыткам Петра занять Польшу (хотя Пётр и не имел такого плана) и проводить через её земли свои войска в Германию. Георг I, подписавший тракта, как ганноверский курфюрст, обещал, но уже в качестве короля английского, что его флот на Балтике окажет содействие союзникам против России. Наконец, они выработали условия мира между Швецией и Россией: царю оставить Петербург, остров Котлин и Нарву; если же не захочет, то отобрать у него Эстляндию и Лифляндию, а Речи Посполитой отдать Киев и Смоленск.

Этот договор реального значения не получил. В Польше опасались, что Август II и его саксонцы разделят польское государство. Участники трактата не могли не учитывать, что Россия из года в год одерживала победы и на Балтийском море, и на севере Германии, и на шведской территории, вплоть до окрестностей Стокгольма. Военные же действия на русской территории со времён Лесной и Полтавы ушли в прошлое.

Венский союз, сближавший Австрию, Ганновер и Саксонию, ставил в изолированное положение Пруссию. Но уже к 1721 году обстоятельства разделили прежних союзников, заставили некоторых из них сближаться с Пруссией. Возник вопрос и о председательстве в Corpus Evangelicorum. На этот пост претендовали Пруссия и Ганновер, и к началу 1720 года они договорились о совместном председательстве. Это вызвало напряжение с католической Австрией, которая опасалась возвышения Пруссии. В 1721 году произошёл разрыв отношений между Веной и Берлином. Тем временем обострились отношения Австрии и Англии на почве торговых интересов. Допустившая в своё время вмешательство Ганновера в мекленбургские дела Австрия теперь с беспокойством смотрела на слишком самостоятельное хозяйничанье ганноверских властей в Мекленбурге. Императорское разрешение на Бремен и Верден, которое должно было узаконить за курфюрстом Георгом его новые приобретения, могло служить подходящим орудием в руках венского двора против своего могущественного вассала и неуживчивого союзника.

Вмешательство Ганновера в мекленбургские дела привело к охлаждению его отношений с Пруссией. В 1722 году под влиянием слухов о русско-французском сближении Пруссия начала подумывать о сближении с Георгом, но как с королём Англии, а не как с курфюрстом Ганновера.

Ещё один важный участник германских дел — Саксония, была заинтересована в нормализации отношений императора и Пруссии, но не забывала о своих интересах в Польше, где нужно было договариваться с Россией.

В таких сложных переплетениях работала русская дипломатия в Вене и Берлине в 1722 и 1723 годах. Уклониться от излишних обязательств с Австрией, которые могли бы втянуть Россию в сложные проблемы Габсбургов в Средней и Южной Европе, и в то же время, поддерживая герцога мекленбургского в Вене, парализовать в Мекленбурге ганноверское влияние; привлечь на свою сторону Пруссию и тем самым поддерживать дальнейшие разногласия между главными германскими державами — вот что было здесь её главной задачей.

Истинный характер отношений между Россией и Австрией начал определяться одновременно с тем, как велись русско-французские переговоры о союзе. В то же время, охлаждение, начавшееся в 1723 году между Австрией и Англией, готовило почву для последующего нового соглашения между Россией и Австрией по важным вопросам балтийской политики: мекленбургскому и голштинскому.

Водворившаяся в Швеции после смерти Карла XII неурядица и удачный поход на шведское побережье Апраксина содействовали заключению в 1721 году Ништадского мира. С этого времени влияние представителя России в Стокгольме постоянно нарастало. Поэтому, несмотря на происки датского и английского правительств, в 1724 году между Россией и Швецией был заключён оборонительный союз.

Само по себе заключение Ништадского мира уже приводило к некоторому охлаждению российско-австрийских отношений. Имперское правительство должно было отказаться от мысли разрешить северный вопрос на созванном германским императором Брауншвейгском конгрессе и лишалось тем самым возможности взять в свои руки дело примирения северных соперников в интересах своей собственной политики как в Империи, так и за её пределами.

Тотчас после подписания Ништадского мира, император стал обнаруживать заметно больше склонности дать королю Георгу, как курфюрсту ганноверскому, инвеституру (юридический акт передачи земельного владения, закреплявший вассальную зависимость) на Бремен и Верден, что упрочивало за последним его новые приобретения и косвенно создавало преграду дальнейшему усилению русского влияния в Северной Германии. Словом, исчезала, казалось, всякая надежда войти в соглашение с Австрией как раз по тем вопросам, какие имело, главным образом, в виду русское правительств, стараясь расстроить в 1720 году Венский союз и отвлечь Австрию от Англии, и какие теперь снова выдвигались на очередь в Копенгагене и Стокгольме.

Старания венского кабинета втянуть Россию в запутанную сеть своих европейских отношений, тем не менее, продолжались. 10 сентября 1721 года в Петербург прибыл полномочный посол германского императора Кинский. Его задачей было следить за теми переговорами, которые вёл французский представитель Кампредон с русским правительством. В то же время Кинский от лица своего правительства сделал предложение о заключении нового союзного договора между Россией и Австрией.

Русское правительство готово было войти в соглашение с Австрией по восточному вопросу и некоторым другим, добиваясь, в то же время, кое-каких уступок в интересах герцога мекленбургского. Но здесь было много проблем. В Вене соглашение по восточному вопросу ставили в зависимость от тех трудноприемлемых условий, согласие на которые заставило бы Россию занять чересчур определённое положение в пререканиях Австрии с Францией и Испанией. На отношение же венского двора к герцогу мекленбургскому и его делу сильно сказывалось влияние англо-ганноверской дипломатии.

Всё это вместе взятое обрекло первую миссию императорского посла в столице нового европейского государства на неудачу. Соглашение с русским царём по восточному вопросу при данных условиях было признано в Вене бесполезным, а его помощь против южных соседей опасной и нежелательной, и 6 июня 1722 года Кински покинул Петербург.

Затем в русско-австрийских отношениях наступило затишье. Россия продолжала занимать выжидательную позицию, следила за происками ганноверский и саксонской дипломатии, старалась парализовать в Вене английское влияние и предупредить неумеренные и несвоевременные голштинские притязания. Австрия, не понимая цели русских военных и морских приготовлений в 1722 и 1723 годах, беспокоилась за целостность и судьбу северных областей империи, недоверчиво относилась к тому, как складывались отношения России и Франции, заподозрив в причастность к этим отношениям руководителя венгерских сепаратистов Ференца Ракоци, и приняла довольно сдержанно известие о подготовке нового русско-шведского союза.

На востоке русско-австрийские отношения (относительно Турции) до конца петровского царствования сохранили сдержанно-холодный характер. Иначе было на севере. Осенью 1723 года вопрос об торговле сделался камнем преткновения в деле соглашения императора с Англией, Францией и Нидерландами. А в феврале того же года ганноверский двор, недовольный неполучением инвеституры на Бремен и Верден, допустил в лице своего представителя в Регенсбурге (с 1663 года этот город был местом проведения рейхстага Священной Римской империи) резкие выходки по адресу австрийского вице-консула Шенборна и самого императора в одном из своих проектов, касавшихся положения протестантов в империи. В Вене начала укрепляться мысль о сепаратном соглашении с Испанией в противовес трём названным державам. Для России, переходившей в своей северной политике ко всё более агрессивному образу действий, наступал благоприятный момент, чтобы занять соответствующую своим интересам позицию в Мекленбурге.

В 1726 году, уже после смерти Петра, к союзному договору России и Швеции от 1724 года присоединился и Карл VI, желавший повсюду найти союзников в борьбе, которая казалась неминуемой между Австрией и Италией с одной стороны, и Англией, Францией, Пруссией и Нидерландами, с другой.

Присоединение Австрии к русско-шведскому договору свидетельствует о том, насколько германскому императору было необходимо заручиться помощью и дружескими отношениями с Россией. Неприязненные отношения Австрии к Англии, Франции и Пруссии, вследствие заключённого ею в 1725 году союзного и торгового договора с Испанией, ещё более утвердили в Вене желание иметь на своей стороне Россию. Испанский министр Рипперд, устроивший союз между Австрией и Испанией, лично старался убедить русского посланника в Вене, что заключение союза между Россией и Австрией, к которому также присоединилась бы и Испания, соответствует интересам трёх стран.

Политические обстоятельства, в которых находилась Россия в начале царствования Екатерины I, и тогдашняя внешняя политика петербургского кабинета вполне благоприятствовали заключению такого договора. Блестящие успехи турок в Персии, которая оказалась совершенно бессильной обеспечить неприкосновенность своей территории, вызвали в России вполне обоснованные опасения. Для сдерживания Турции содействие Австрии было в то время крайне необходимо. Кроме того, совпадение интересов обеих стран относительно Речи Посполитой заставило их обеспечить свои права в случае каких-либо неожиданных обстоятельств, которые могли бы произойти в этой стране. Наконец, давнее желание России вернуть Голштинии отнятую у него Данией провинцию Шлезвиг, могло скорее всего осуществиться при австрийском содействии.

При таких условиях переговоры о союзе, начатые ещё при Петре I, должны были быстро привести к желанной цели, но лишь 6 августа 1726 года был подписан в Вене союзный договор между Россией и Австрией. Тогда была подписана секретная статья к договору и конвенция относительно Шлезвига.

В секретной статье Австрия приняла на себя обязательство специально охранять неприкосновенность русских владений в случае нападения Оттоманской Порты. В случае же нападения на одну из стран другая предоставляет ей военную помощь в количестве 30 000 человек.

В конвенции же император обязался всеми средствами содействовать передаче Шлезвига герцогу Голштинскому. В случае неэффективности мирных средств, союзники обязывались военными средствами восстановить нарушенные права герцога, близкого родственника Российского императорского дома.

Примечательно, что в трактате как политический термин употреблялось слово «тишина»: «Понеже публичная тишина и всей Европы благо требует, чтобы давняя издревле между нашими предками Его Освященного Цесарского и Католического Величества, и его Освященного Всероссийского Величества взаимная бывшая дружба, новым союзом возобновлена...». Согласно трактату, Австрия присоединялась к договорам 1721 и 1724 годов, заключённых между Россией и Швецией, а Россия присоединялась к договору 1725 года между Австрией и Испанией. Кроме того, российскому флоту гарантировалась безопасность во всех владениях Австрии и Испании «на Океане и Средиземном море».

Однако вскоре после заключения русско-австрийского союзного договора политическая ситуация для подписавших его стран ухудшилась. Ожидались неприязненные действия от держав, заключивших Ганноверский союз: Англии, Франции, Нидерландов и Пруссии. Дипломатические отношения между Австрией и Англией прекратились в начале 1727 года, и английский флот появился в Средиземном и Балтийском морях.

Кроме того, несмотря на усилия русского и австрийского посланников в Стокгольме, шведский риксдаг объявил о присоединении к Ганноверскому союзу, и следовательно, против России и Австрии.

В виду этой опасности Австрия обратилась к России с требованием двинуть свои войска к границам, чтобы соединить их с австрийскими в случае открытия военных действий, поскольку в силу трактата 1726 года Россия была обязана предоставить определённое количество войск для защиты территории Австрийской империи. Русская поддержка избавила Австрию от возможной агрессии.

Воцарение на российском престоле в 1727 году внука Петра Великого Петра II вызвало в Вене искреннюю радость, и император Карл VI открыто заявил русскому посланнику Ланчинскому, насколько он душевно желает продолжать дружеские и союзные отношения с Россией. Это было неудивительно, поскольку внутреннее состояние Австрии и внешние затруднения заставляли её всеми средствами сохранять дружбу с могущественной Россией и надеяться на её союзную помощь.

Неприязненные отношения Австрии к державам, заключившим Ганноверский союз, вступили в 1729 году в новую фазу. Для улаживания споров между Австрией и Испанией с одной стороны, и Англией с её союзниками с другой, назначен был конгресс в Камбрэ, во Франции. России, как союзнице Австрии, также было преложено участвовать в нём. Конгресс был переведён в Суассон, и Россия отправила туда своего уполномоченного графа Головкина. Ему было предписано постоянно сноситься с австрийскими министрами и помогать им во всех их требованиях, согласных с интересами России. Однако этот конгресс не привёл ни к какому положительному результату.

Тем временем Испания, убедившись в невозможности вполне доверять Австрии, вступила в непосредственное соглашение с Англией, Францией и Нидерландами и заключила с ними в 1729 году Севильский трактат. Таким образом, у Австрии остался один союзник — Россия, на которую можно было рассчитывать.

Когда на российский престол в 1730 году вступила дочь царя Ивана V и вдова герцога Курляндского Анна Иоанновна, русское правительство продолжало поддерживать дружеские отношения с Австрийской империей ввиду особенности отношений России к Турции и Речи Посполитой. Завоевательные замыслы Порты в отношении Персии встретили со стороны Петербурга открытое противодействие, и в начале царствования Анны Иоанновны стало ясно, что разрыв России с Турцией неминуем, и должен последовать в скором времени. И если представители Англии и Франции в Константинополе очевидно противодействовали намерениям российской политики, то австрийские министры, напротив, часто поддерживали своим влиянием на Турцию требования русского посланника.

Кроме того, основательные опасения у России и Австрии вызывала ситуация в Польше. Близкая кончина короля Августа II ставила вопрос о его преемнике. Совпадающие интересы России и Австрии требовали препятствовать получению польского престола Станиславом Лещинским, имевшего на своей стороне теперь уже не Швецию, а Францию.

Осенью 1730 года австрийский посланник в России подал проект конвенции, которая должна была определить политику России и Австрии в случае смерти Августа II. Согласно этому проекту обе державы обязуются не допускать Лещинского к вступлению на польский престол, и содействовать сыну Августа II, если тот будет удовлетворять требования союзников. Одним из этих требований со стороны Австрии было признание Саксонией так называемых Прагматических санкций. Император Карл VI поставил задачей своей жизни обеспечить переход всех своих владений после своей смерти к его дочери Марии Терезе и достигнуть признания Прагматической санкции со стороны иностранных держав. Между тем Август II отказался её признать.

До 1732 года Дания также не соглашалась гарантировать нераздельность Австрийской империи в случае смерти Карла VI, поскольку находилась на стороне противников России и Австрии. Но восшествие на датский престол короля Христиана VI и воцарение в России Анны Иоанновны изменили недружественные отношения между Россией и Данией, вызванные, в основном, вопросом о возвращении Шлезвига герцогу Голштинскому. В 1731 году Дания заявила о своём желании сблизиться с Россией и вступить с нею в союз. К заключению предложенного союзного договора была также приглашена и Австрия согласно трактату 1726 года. После довольно продолжительных переговоров 26 мая 1732 года был подписан союзный трактат между Россией, Австрией и Данией, к которому были проложены две отдельные статьи и специальная секретная статья относительно Шлезвигского герцогства. В преамбуле говорится, что стороны «зрелое рассуждение имели, коим образом к содержанию и утверждению всеобщей в Европе тишины». Дания обязалась соблюдать права наследования в империи, определённые австрийским правительством. Кроме того, согласно секретной статье Дания обязалась уплатить один миллион серебряных талеров герцогу Голштинии за часть Шлезвигского герцогства.

Установление отношений с германскими государствами

Гамбург

Вернув исконно русские земли на Балтийском море, Пётр всячески старался развить торговлю с Европой. Для этого он стал заключать торговые договоры с немецкими городами-государствами, входящими в Ганзейский союз. Один из таких договор был заключён с Гамбургом. Это был крупный портовый город, причём — имперский город, поскольку входил в состав Священной Римской империи как самостоятельная единица. Обычно русские дипломаты попадали в Западную Европу морским путём через Любек и Гамбург. Гамбургские купцы активно торговали с Россией, но при Петре отношения этого города с русским правительством серьёзно ухудшились. Пётр неоднократно давал чувствовать Гамбургу своё неудовольствие и гнев.

Такие отношения царя к городу объяснялись тем обстоятельством, что в Гамбурге неоднократно печатались пасквили и газетные статьи против порядков, заведённых Петром в России. Ещё в ноябре 1701 года царь обратился к гамбургским властям, чтобы они пресекали печатание антироссийских статей. Власти обещал принять меры, но они продолжали появляться в газетах. Тогда Пётр в 1705 году издал распоряжение, ущемляющие интересы гамбургских купцов в торговле с Россией. Антироссийских статей стало меньше, но иногда они всё-таки появлялись.

Была и другая, весьма веская причина для омрачения русско-гамбургских отношений. В 1708 году посол Куракин был послан в Гамбург с поручением, убедить местные власти в незаконности вербовки шведами в их городе солдат для войны с Россией. Но бургомистры отвечали, что так как шведский король является членом Империи, поскольку имеет свои провинции Бремен и другие, то никаких препятствий для деятельности в имперском городе Гамбург он не может иметь.

Но в 1709 году произошёл переворот и в отношениях с Гамбургом. Если в 1708 году Куракин должен был спешно покинуть город, чтобы спастись от приближавшихся шведов, то в 1709 году Пётр назначил немца Беттигера уже постоянным русским резидентом в Гамбурге.

Когда в 1713 году Меншиков был в Германии во главе русской армии, он предоставил властям Гамбурга все претензии и жалобы русского правительства. Магистрат был настроен на хорошие отношения с Россией, торговля с которой была очень выгодна. Город согласился заплатить 200 000 талеров и получил за это удостоверение, что все жалобы будут забыты, а прежние торговые права гамбургских купцов будут восстановлены.

Любек

Другим крупным торговым немецким городом, установившим официальные отношения с Россией, был Любек — важнейший торговый порт на немецком побережье Балтийского моря.

С начала XIII века, когда образовался Ганзейский союз с Любеком во главе, немецкая торговля на Балтике быстро развивалась. Первенство здесь принадлежало, несомненно, Любеку, который управлял делами Ганзы и пользовался этим положением для достижения своей собственной выгоды. Торговля с Новгородом, Псковом и Смоленском доставляла любекским купцам столько прибыли, что они всеми силами старались не только приобрести всевозможные льготы со стороны русский великих князей, но хлопотали, также, об исключении представителей других государств с торгового рынка России. После закрытия в Новгороде «немецкого двора» торговые люди из Любека не потеряли надежды добиться от московских князей новых жалованных грамот и новых исключительных торговых выгод.

Пожалованную царём Фёдором Иоанновичем в 1586 году грамоту на свободную торговлю в России городские власти Любека постоянно старались подтвердить новыми актам такого же рода. На основании этой грамоты купцам не только давалось право торговать в доступных для иноземцев городах, но сверх того, им давалась привилегия уплачивать только половинную пошлину.

При следующих русских царях купцы из Любека, в основном, сохраняли выгодный для них режим торговли.

Пётр I тоже готов был оказать торговле Любека самое широкое покровительство, при условии, если его собственные желания всегда были уважены этим городом. Он выписывал через Любек искусных мастеров для различных отраслей промышленности, отправлял туда своих артиллеристов для изготовления пушек и закупал там в больших количествах всевозможную военную амуницию.

Однако по мере того, как Северная война принимала всё большие размеры, усложнялись отношения между Россией и этим имперским городом. Совершенно естественно, что Швеция никак не хотела допустить, чтобы Россия снабжалась из Любека припасами, необходимыми для войны, рассматривая их как военную контрабанду. На этот счёт Карл XII сделал городскому магистрату Любека весьма резкое представление, требуя от него прекращения всяких сношений с Россией. Неудачи России в первые годы Северной войны настолько явно свидетельствовали о могуществе Швеции, что город вынужден был отказаться от многих договорённостей с Петром.

Но рано или поздно Любек должен был ответить за своё неприязненное по отношении к России поведение. Когда армия под командованием Меншикова появилась в северной Германии, то он потребовал от Любека, так же как и от Гамбурга, чтобы они прекратили всякие торговые отношения со Швецией. Когда же эти требования не были выполнены, Пётр поручил Меншикову взыскать с обоих городов контрибуцию.

Вследствие этого приказа Меншиков отправил магистрату Любека декларацию, в которой были перечислены все его проступки в отношении русского правительства. Город обвинялся, среди прочего, в том, что подвергал русских офицеров и курьеров всевозможным притеснениям, отняв у них казённые деньги и их собственное имущество. Кроме того, посланные в Архангельск на 20 тысяч рублей ружья были предательским образом переданы любекскими властями шведам. На основании изложенных обстоятельств Меншиков наложил на Любек солидную контрибуцию.

Магистрат отправил к Меншикову своих уполномоченных, которые, со своей стороны, заявили некоторые претензии русскому правительству. Впрочем, 15 июня 1713 года была подписана конвенция между договаривающимися сторонами. Любек согласился выплатить 33 333 талера компенсации за причинённый вред. При этом все прежние права любекских купцов в России восстанавливались. Кроме того, русские войска отводились от города, скот и лошади, ранее отнятые, возвращались прежним хозяевам.

Данциг

Договор, подписанный с Данцигом, внешне похож на договоры с другими немецкими городами, но имел одну особенность. Если сравнить с Гамбургом и Любеком, то все три акта налагали на эти города, как и на Данциг, денежные взыскания за враждебные их действия против России и, вслед за тем, вновь подтверждают торговые права и льготы, давно признанные за жителями этих городов.

Однако в политическом положении этих трёх городов и в их отношении к России существовало всё-таки существенное различие. Отношения имперских городов Любека и Гамбурга к России были вызваны торговой предприимчивостью и поддерживались, в продолжении веков, коммерческими интересами и расчётом. Политического значения эти города для России не имели ни до Петра, ни во время его правления.

Совершенно иным было положение Данцига. Этот город, бесспорно, имел важное политическое значение и торговые сношения с Данцигом существовали в продолжение веков. Но начиная с времён царя Алексея Михайловича политическое значение этого города усилилось. Данциг был не только одним из важнейших торговых портов на Балтийском море, чрезвычайно выгодное его расположение при устье реки Вислы не только обеспечивало за ним огромное коммерческое значение, но вместе с тем этот город играл весьма заметную роль в истории Речи Посполитой. Данциг находился под властью польской короны, и его судьба была непрерывно связана в течение нескольких веков с Польшей. Для любого воюющего с этой страной государства было крайне важно захватить город: завладев им, можно было подрезать важнейшую жизненную артерию всей польской торговли. Поэтому потеря Речью Посполитой своей независимости неминуемо должна была привести к потере Данцига. Пока Польша была государством, имеющим ещё некоторую жизненную силу, Данциг оставался ей верным, несмотря ни на какие угрозы, ни на какие обещания.

Во время бесконечных войн за польскую корону властям города приходилось напрягаться, чтобы понять, кто выйдет победителем и чью сторону принять. Когда Карл XII посадил на польский трон Станислава Лещинского, Данциг вынужден был его признать. Это не понравилось Петру и он отправил магистрату грамоту со строгим выговором за непокорность законному королю Августу II.

Но этого было мало. В ноябре 1710 года Пётр отправил в Данциг Григория Фёдоровича Долгорукого с поручением предъявить магистрату следующие проступки: 1) признание королём Лещинского и отречение от законного короля; 2) жители города помогали деньгами и поставляли рекрутов Лещинскому — врагу России; 3) они оскорбили русского чиновника Гольца и резидента Беттигера, и, наконец, 4) они делали «великие замешательства и обиды» русским курьерам и купцам, к которых они отнимали товары, передавая их шведам.

Ввиду всех перечисленных бесчинств Данцига, Долгорукому было приказано требовать с города уплаты 300 000 ефимок в виде подарка, другими словами — контрибуции. В противном случае русские войска, находящиеся в Эльбинге, должны были начать бомбардировку города.

Долгорукий не справился с поручением, и Пётр отправил с тем же заданием генерал-лейтенанта Брюса, который должен был поставить в известность об ультиматуме Данцигу союзников — королей датского и польского. Брюс в 1711 году прибыл в Данциг, но магистрат отверг его требования и заявил о невозможности платить такие деньги. В декабре того же года Брюс по приказу Петра опять прибыл в Данциг, и согласился даже уменьшить требуемую сумму до 100 000 ефимок, но упрямые бургомистры и на это не согласились, ссылаясь на разорение жителей от войны.

Как часто уже случалось, проблему решил напористый Меншиков. Находясь в Мариенвердере (южнее Данцига) во главе значительной русской армии, он заговорил с магистратом таким понятным ему языком, что город согласился исполнить требование царя. В конце-концов, городские власти были рады, что за 300 000 ефимок они получили подтверждение своих торговых прав и льгот в пределах России. Причём, Меншиков обещал, что это подтверждение распространяется и на области, освобождённые от шведов. Конвенция между Россией и Данцигом была подписана 27 октября 1713 года.

Однако отношение Петра к этому портовому городу вскоре вновь ухудшилось. В Данциге не только печатались пасквили против русского правительства, но город ещё и обвинили в торговле со шведами и в неисполнении законных требований русского правительства.

В начале 1716 года Пётр лично прибыл в Данциг, где он собирался при помощи магистрата снаряжать каперы против шведской торговли на Балтике. Кроме того, царь решил наказать город за его двусмысленное поведение. 17 апреля магистрату был вручен ультиматум, написанный с начала до конца собственноручно Петром. Требования были простые: не поддерживать никаких отношений со Швецией; до конца войны содержать четыре капера с 12 пушками и 50 человек команды, либо вместо каперов — 200 000 ефимок; выделить корабли для перевозки войск до Копенгагена, когда это потребуется.

Магистрат отказался, ссылаясь на скудность средств. Тогда от имени фельдмаршала Шереметьева и генерал-лейтенанта Долгорукого 26 апреля 1716 года была обнародована декларация, в которой Данциг был объявлен неприятельским городом, открыто перешедшим на сторону неприятеля. Магистрат согласился с русскими требованиями. Пока Пётр был в городе, городские власти выказывали полное смирение. Но после отъезда царя, магистрат вернулся к прежней тактике лавирования между противоборствующими сторонами и ничего не делал для выполнения своих обещаний.

Петру это надоело, и он, находясь в Париже, велел Долгорукому отправиться в Данциг и заставить город выполнять свои обязательства. В конце-концов, магистрат согласился на русские требования, а для войны со Швецией обещал предоставить три фрегата. В этом случае за городом сохранялось право торговать в России на прежних льготных условиях, кроме того, русские войска обязались защищать его от нападений.

Курляндия

Во взаимоотношениях России, Польши и Пруссии весьма значительную роль играло герцогство Курляндское. Все три державы предъявляли права на эти земли и не желали допустить исключительного господства над ними со стороны соперников. Географическое положение и историческое прошлое Курляндии поставили её в такое положение, что она рано или поздно должна была попасть под исключительную власть одного из трёх государств. Так и произошло, но при Петре Курляндия была ещё достаточно независимой.

В последние годы Северной войны, когда превосходство русских на Швецией становилось всё более очевидным, дипломатия Петра стала особенно активной, в том числе и в Берлине ей предстояло действовать на двух различных направлениях.

С одной стороны, старания Саксонии взять в свои руки дело примирения Пруссии с императором, в случае успешного исхода, могли привести к тому или иному нежелательному для России соглашению между Пруссией, Саксонией и Австрией по польскому вопросу, а в связи с этим и по курляндскому. С другой стороны, результатом ганноверских и английских происков в Берлине помимо общих осложнений в Северной Германии могла явиться прусская гарантия шлезвигских владений Дании, что было бы особенно нежелательно в текущий момент, когда стоял вопрос об устранении прежней англо-французской гарантии, выданной Дании. В случае же взаимного соглашения саксонской, ганноверской и английской дипломатии их совместные действия в Берлине могли привести к возрождению в той или иной степени Венского союза 1719 года. Предупредить все эти старания возможно было лишь путём соглашения по курляндскому вопросу, ставшим за последнее время одним из наиболее деликатным пунктом в русско-прусских отношениях.

Пётр I в 1710 году выдал замуж свою племянницу Анну, дочь брата Ивана, замуж за герцога Курляндского. К несчастью, герцог вскорести умер. Молодая вдова из хорошей семьи недолго оставалась без женихов. Польский король Август предложил Петру выдать её за принца Саксен-Вейсенфельского. Царь согласился, но легкомысленный Август забыл прислать в назначенный срок свою ратификацию на уже подписанный брачный договор. Брак не состоялся, чем Пётр был крайне недоволен.

Прусский король, узнав об этом «афронте», тотчас предложил царю выдать молодую герцогиню за своего двоюродного племянника маркграфа Бранденбург-Шведского, Фридриха Вильгельма. Прусский посланник Мардефельд весьма красноречиво описывал в Петербурге выгоды этого брака. Он доказывал, что маркграф имеет претензии на Курляндию, которые с этим браком прекратятся, что для цесаревны также хорошо поскорее выйти замуж, что намерения Петра относительно герцогства таким образом укрепятся, что это брак укрепит союзные отношения между прусским королём и русским царём, и что польский король признает маркграфа герцогом Курляндским. Ну и маркграф обладает прекрасными качествами «души и тела».

Петра это предложение устроило, и 15 мая 1718 года был заключён брачный договор. Однако с ратификацией договора возникли проблемы. Маркграфу не нравилось, что Пётр не даёт в приданное той значительной суммы, что запрашивал прусский король. Сам король ещё желал, чтобы дело было согласовано с Августом II и прежним женихом принцем Саксен-Вейсенфельским. И лишь пять лет спустя, в октябре-декабре 1723 года договор был подписан обеими сторонами, те есть не женихом и невестой, а русским императором и прусским королём.

Во второй половине Северной войны проблема Курляндии обострилась. По мере того, как Россия утверждалась в Лифляндии и Эстляндии, росли тревоги Пруссии за судьбу Курляндии, единственной области, разделяющей теперь два государства. Присоединение Курляндии, хотя бы как конечная цель в отдалённом будущем, без сомнение, входило в планы как русского, так и прусского правительств.

Формально Россия оправдывала свои притязания ссылкой на брак покойного курляндского герцога с племянницей царя и на то, что приданное, оговоренное по этому брачному договору, не было выплачено вполне. Ссылаясь на это последнее, русское правительство ещё в последние годы Северной войны настаивало на своём праве выкупить за свой счёт заложенные частным лицом герцогские домены в Курляндии и вскоре после заключения Ништадского мира начало производить эту операцию. Пруссия, со своей стороны, основывала свои аналогичные притязания на втором браке отца мужа Анны Иоанновны герцога Фридриха Вильгельма — герцога Фридриха Казимира с сестрой прусского короля Елизаветой Софией.

После Ништадского мира русское правительство начало выкуп доменов в Курляндии и делало это настолько широко, что появилась перспектива фактического перехода значительной части Курляндии в руки России. Это встревожило Польшу, чьим вассалом было герцогство Курляндское, и которая стремилось просто присоединить герцогство. С другой стороны, выкупные операции России, происки Польши и внутренние беспорядки в самой Курляндии беспокоили Пруссию.

Исходя из собственных интересов в 1721 году Пруссия стала настаивать на замене в ещё не подписанном брачном договоре маркграфа Фридриха Вильгельма Бранденбург-Шведского на маркграфа Карла Бранденбургского. Россия была заинтересована в хороших отношениях с Пруссией и согласилась на замену одного маркграфа на другого, с этим и был подписан брачный договор в 1723 году. Курляндия оказалась в поле влияния и России и Пруссии, но оставалась более-менее независимой. В 1795 году Курляндия вошла в состав Российской империи. Вдовствующая герцогиня Анна Иоанновна официально замуж так и не вышла, но зато в 1730 году стала русской императрицей.

Голштиния

Голштиния интересна сама по себе хотя бы тем, что императором России под именем Петра III был герцог голштинский. Кроме того, голштинские проблемы значительно влияли на русскую дипломатию в отношениях со Швецией, Данией и Австрией. Через тесные связи с голштинским герцогством Пётр «влез» в политические отношения внутри Священной Римской империи, занимая в некоторых случаях роль третейского судьи и тем самым значительно усилил значение политическую роль России в Центральной и Северной Европе. Откуда же пошла голштинская проблема?

Дания расположена на полуострове Ютландия. На юге полуострова она граничит с Германией. Вот ранее был расположен Шлезвиг. Герцогство Шлезвиг или Южная Ютландия первоначально было частью Дании. Графство Гольштейн было образовано в 1110 году, и периодически то входило в состав Дании, то вновь становилось независимым. Между голштинскими графами и Данией разгорелась борьба за наследство в Шлезвиге, закончившееся подписание договора в 1386 году. Граф Герхард VI Голштинский был признан герцогом Шлезвига. С этого времени ведёт своё начало соединённое герцогство Шлезвиг-Гольштейн.

У датской королевской линии происходили давнишние распри с другой линией того же дома — шлезвиг-гольштейнской. Распри эти возникли ещё в 1544 году, когда датский король Фридрих I разделил своё государство между двумя сыновьями, предоставив одному наследственную власть в королевстве Датском, а другому в герцогствах Шлезвигском и Гольштейн. Гольштейн был поделён на две части: Гольштейн-Зонденбург, который остался в составе Дании, и Гольштейн-Готторп, который стал самостоятельным. Дания в течение XVII века стремилась завладеть Шлезвигом, а в конце этого века вражда Датского королевства к Шлезвиг-Голштинскому герцогству (так в русских документах называли Шлезвиг-Гольштейн) осложнилась неприязненными отношениями Дании к Швеции из-за того, что дочь шведского короля Карла XI, старшая сестра Карла XII, Гедвика София вышла замуж за Фридриха, герцога шлезвиг-голштинского (она была бабкой императору Петру III). Вследствие этого брака Карл XII стал естественным союзником герцога шлезвиг-голштинского и противником датского короля Фридриха IV.

В течение последующего времени Голштиния оставалась ленным владением Священной Римской империи, а Шлезвиг — датского королевства; в то же время связь между герцогствами выражалась в общем сейме и некоторых других общих учреждениях.

В продолжении Северной войны герцогство Шлезвиг-Гольштейн находилось в сложном положении: оно подвергалось нападениям со стороны обеих воюющих сторон. Дания, воевавшая с Карлом XII, обвиняла голштинского герцога в союзе со Швецией и отняла у него принадлежащие ему в Шлезвиге земли. Швеция обвиняла его в дружбе с Петром и наложила на него контрибуцию и другие повинности.

В начале 1713 года шведская армия генерала Штейбока, преследуемая русскими и польским войсками, перешла из пределов Шведской Померании во владение герцога шлезвиг-голштинского и по соглашению с принцем-регентом, епископом любекским, управлявшим герцогством за малолетством герцога Карла Фридриха, нашла себе убежище в шлезвигской крепости Теннинген. Со стороны России, Дании и Польши это было сочтено как нарушение герцогом нейтралитета. Датские войска присоединились к русско-польским, осаждавших Теннинген, и заняли шлезвиг-голштинские владения, а это повлекло за собой оживление старой датско-голштинской распри, обусловленной династическими и территориальными спорами.

К этому времени положение в Северной Европе складывалось следующее. Осаждённая в Теннигене армия Штейнбока была последней армией, которой Швеция располагала в Германии. Лишённая этой армии, шведское королевство переставало быть опасным для своих противников, и естественно, некоторые страны задумались о разделе её германских владений. Фактически, большая часть этих владений уже была в руках союзников.

К 1713 году вопрос о примирении Швеции с её противниками поднимался не один раз, в том числе и во время конгресса в Утрехте, где было выработано на эту тему несколько проектов. Герц, министр голштинского герцога, выдвинул идею нового раздела балтийского побережья, имея в виду, конечно, свой план разрешения шлезвигского вопроса.

План этот, направленный, прежде всего, на освобождение Шлезвига и Голштинии от датских войск, принял постепенно характер обширного территориального изменения. К России, по этому плану, должны были отойти Эстляндия, Ингрия, Корелия и Выборг; к Дании — Висмар и Бремен; к Польше — Лифляндия; Августу II, как курфюрсту Саксонскому, предназначался Штеттин и всё, что будет занято в Померании.

Выполнение этого плана, как считал Герц, возможно при условии удаления с престола Карла XII и передачи шведской короны его племяннику герцогу Голштинскому. Чтобы расположить в пользу последнего общественное мнение в Швеции, он предлагал, чтобы союзники согласились на пропуск в Швецию армии Штейнбока, которая должна была капитулировать, и на реституцию герцогских владений в Шлезвиге и Голштинии.

Результаты активности голштинского министра оказались совсем не те, которых он ожидал. В проблемы Северной Европы вмешались Ганновер и Пруссия, что давно уже входило в расчеты Петра. Однако рождённая Герцем идея о браке голштинского герцога с русской царевой в конце-концов осуществилась.

В 1714 году Дания присоединила к себе Шлезвиг. Голштинский герцог Карл Фридрих, сын Фридриха и Гедвиги Софии Шведской, в то время несовершеннолетний и находившийся под опекой регента Гольштейн-Готторпа, своего дяди князя-епископа Любека Христиана Августа (деда по материнской линии Екатерины II), лишившись лучшей части своих наследственных земель, решил обратиться за помощью к Петру I.

В 1714 году, когда Пётр находился в Риге, к нему явился первый министр голштинского правительства Геннинг Фридрих Бассевич и передал просьбу оказать Голштинии помощь против Дании. Но главной целью этого посольства было убедить царя в огромных выгодах создания союза Голштинии и Швеции путём назначения голштинского герцога наследником шведского престола. Это было возможно, поскольку герцог Карл Фридрих приходился племянником Карлу XII, у которого детей не было. Кроме того, Бассевич просил руки старшей дочери Петра для молодого герцога.

Вопрос о наследовании шведского престола Пётр решил не обсуждать, поскольку ещё был жив и здоров Карл XII, а что касается бракосочетания, то здесь решили повременить, пока девушка повзрослеет.

Шведская армия Штейнбока к тому времени капитулировала, Теннинген был занят датчанами и им в руки попались документы, из которых следовало, что голштинцы вели переговоры и со шведами, и с союзниками. Голштинская дипломатия была скомпрометирована в глазах русского правительства, и Бассевич покинул Петербург. К исходу 1714 года после возвращения Карла XII в Штральзунд, голштинский министр Герц перебрался в Швецию.

Положение в Северной Германии было переменчивым. К 1720 году присутствие русских войск в Германии, неопределённый характер отношения русского правительства к герцогам голштинскому и мекленбургскому вызывали охлаждение между Россией и её союзниками, главным образом, Данией и Ганновером, и заставляли последних тревожиться за свои владения. Продолжающиеся успехи России на Балтийском море уже после сокрушения могущества Швеции затрагивали торговые интересы Англии. Ухудшение отношений между Россией и Ганновером, соединённым с Англией династическим единством, дополнительно усиливало опасения британского правительства.

За борьбой России со Швецией начинало прорисовываться более грандиозное по своему значению соперничество: русско-английское. Вместо шведского короля русское правительство теперь вынуждено было считаться с более внушительным противником — англо-ганноверской дипломатией. Старания последней скоро увенчались успехом, и уже к началу 1717 года Пётр вынужден был вывести свои войска из Германии, почти порвав со своими союзниками.

Мирное решение северного вопроса при таких обстоятельствах делалось почти невозможным. Возникли напряжённые отношения между державами, которые в первую очередь выигрывали от краха шведской гегемонии. Швеция перестала быть великой державой, и на севере Европы решался вопрос, кто займёт её место: Россия или Англия. Уже не борьба с истощённым и обессиленным шведским королевством, а наоборот, привлечение его на свою строну в качестве второстепенной силы — такова мысль, которой начинают проникаться и Россия и Англия. Идея сепаратного мира со Швецией как первый шаг к более тесному сближению с нею начинает обсуждаться в правительствах обоих государств. Для Швеции соперничество России и Англии было политически выгодно, и она начала сепаратные переговоры с обеими.

Результатом таких переговоров с Россией стало начало в мае 1718 года совещаний на Аландских островах, где встретились прежний вдохновитель голштинской политики Герц и восходящее светило русской дипломатии немец из Вестфалии Генрих Иоганн Фридрих (по-русски — Андрей Иванович) Остерман. Ни к каким реальным результатам это совещание не привело, но имело большое значение для развития русско-шведских отношений и русско-английского дипломатического соперничества. Союз со Швецией и необходимость создать для Швеции территориальную компенсацию — вот две идеи, которые сформулировала русская дипломатия и которыми она руководствовалась в решении балтийских проблем.

К осени 1718 года Россия была уже накануне мирного и союзного договора со Швецией, целью которого должны были стать совместные действия в Северной Германии. Эти действия направлялись против Георга I, как курфюрста Ганновера, и их целью были принудить его к уступке Швеции Бремена и Вердена. Получив эти области, Швеция должна была примириться с уступкой России не только Ингрии и Карелии, но и Эстляндии и Лифляндии. Не нарушая своих добрых отношений с Данией, Пётр обязывался не мешать Швеции принудить свою южную соседку очистить Померанию (которая России не нужна) и возвратить герцогу голштинскому Шлезвиг. Но если бы Швеция пожелала возместить за счёт датских владений свои собственные потери на балтийском побережье, то это возмещение могло быть произведено только за счёт Норвегии. Безвременная смерть Карла XII в ноябре 1718 года и начавшиеся смуты в Швеции помешали подписанию договора.

Эти переговоры усиливали ту тревогу и те подозрения, которые вызвали в Европе политика России. Ещё в 1717 году союз, заключённый между Францией, Англией и Нидерландами, учитывал агрессивную, как считали некоторые, политику Петра. Новый союз, заключённый в январе 1719 года между германским императором, Англией и Саксонией, более непосредственно задевал интересы России, которые должен был защитить предполагавшийся союз со Швецией.

К сентябрю 1719 года при деятельном участии английской дипломатии был заключён мир между Швецией и Ганновером по которому Швеция согласилась на уступку Бремена и Вердена. В течение 1720 года при посредничестве опять-таки Англии состоялось примирение Швеции с Пруссией и Данией, причём последняя должна была отказаться от всех своих завоеваний в последнюю войну, но вернула себе право взимать зундскую пошлину со шведских судов и получила от Англии и Франции гарантию на занятый её Шлезвиг. В январе 1720 года Англия заключила союз со Швецией, целью которого было содействие Швеции в возвращении Эстляндии и Лифляндии, а к осени 1720 года наступил и окончательный разрыв отношений между Россией и Англией.

Поползли слухи о сколачивании очередной антироссийской коалиции. Стало затруднительно прийти к окончательному мирному соглашению со Швецией. Идея о более тесном сближением с Россией осталось привлекательной лишь для голштинской партии в шведском королевстве, которая теперь перешла в разряд оппозиционной по отношению к новому шведскому правительству.

После смерти Карла XII шведские государственные чины, обойдя сына старшей сестры Карла — герцога голштинского, предложили корону младшей сестре покойного короля Ульрике Элеоноре, занявшей престол не по праву наследования, а будучи избранной. Когда в марте 1720 года королева отказалась от короны в пользу мужа Фридриха Гессен-Кассельского, королевская власть была несколько ограничена, но вопрос о престолонаследнике не был закрыт.

Новый шведский король намеревался заключить договор с Россией, чтобы найти поддержку у населения, измученного двадцатилетней войной. Понимая, что мир России со шведским королевством оставит все голштинские притязания за бортом, герцог и его сторонники в Швеции решили сыграть на опережение и установить тесные взаимоотношения с русским правительством.

В мае 1720 года голштинский посланник Стампкен (Штамбке) прибыл в Петербург и был благосклонно принят. Опять стала обсуждаться идея брака дочери Петра с герцогом. В качестве приданного немцы запрашивали Лифляндию и Эстляндию с городами Ревелем и Ригой. При этом не скрывалось, что когда герцог станет шведским королём, эти провинции будут присоединены к Швеции, но это не должно было пугать Россию, поскольку когда герцог получит шведский престол, Россию и Швецию будут соединять узы более крепкие, чем союзный договор. Начинала даже созревать мысль о династическом союзе.

В июне 1721 года молодой герцог по приглашению Петра прибыл в Петербург со своими министрами. После переговоров Пётр согласился поддержать кандидатуру Карла Фридриха на шведский престол, содействовать возвращению от Дании Шлезвига и согласился на брак своей дочери Анны с герцогом. Со дня появления представителей голштинского двора в Петербурге шведские переговорщики в Ништадте становились всё более уступчивы.

Пётр считал герцога, как сына старшей сестры Карла XII, более законным наследником шведской короны, чем младшую его сестру Ульрику Элеонору и надеялся установить кандидатуру Карла Фридриха на шведский престол, но ему, в итоге, это не удалось. Тем не менее, царь видел в лице герцога человека, при помощи которого в будущем возможны различные дипломатические комбинации относительно престолонаследия в двух соседних государствах, ещё недавно столь враждебных друг к другу, о политической унии между которыми он, по-видимому, мечтал.

Благодаря влиянию Петра на шведские дела в ноябре 1723 года сейм в Стокгольме провозгласил герцога наследником шведского престола. Сам же герцог понравился лично Анне Петровне и она дала согласие на брак. Царевна была не только дочерью императора, но и весьма замечательной девушкой. Прусский посланник Мардефельд так описывал её в донесении королю в 1724 году: «Я не думаю, чтобы в Европе нашлась в настоящее время принцесса, которая могла бы поспорить с ней в красоте, а именно в величественной красоте. Ростом она выше обыкновенного; она при дворе выше всех остальных дам, но талия её до того изящна и грациозна, что кажется, будто природа создала её такою рослой для того, чтобы и в этом отношении, как и в других, её нельзя было сравнивать ни с кем другим. Она брюнетка и, без искусственных средств, цвет лица её весьма белый, живой. Все части её лица до того прекрасны, что если бы их каждую отдельно подвергать рассмотрению по правилам античных художников, то и тогда нельзя было бы отрицать совершенства их. Когда она молчит, то можно читать в её больших, прекрасных глазах, всю прелесть и величие души». (Сборник Русского Исторического общества, 1975 г., т. 15, стр. 239).

Брачным трактатом, заключённым 24 ноября 1724 года между Петром и Карлом Фридрихом, герцог и Анна Петровна отказывались от себя и за всё своё потомство от всяких прав и притязаний на российскую корону. Однако в секретном артикуле, приложенному к трактату, оговаривалось, что «однакож Его И.В. Всероссийский чрез сие именно выговорил, и себе представил, что ежели он в какое ни на есть время за благо изобретёт и Его Величеству угодно будет одного из урождённых Божеским благословением из сего супружества принцов к сукцессии короны и империи Всероссийской назначит и призвать, то Его И. Величество в том совершенную власть и мочь иметь будет, и якоже и светлейший герцог, и его будущая пресветлейшая супруга чрез сие обязуются и обещают, что оные в том случае того от Его И. Величества таким образом назначенного и призванного принца и сына без всякого изъятия и отговорки и без всяких о том постановляемых кондиций Его И. Величеству в совершенную и единую Его диспозицию охотно и немедленно отдать и отпустить хотят». Таким образом, Пётр как российский император оставил за собой право назначить в любое время сына своей любимой дочери наследником российского престола и никто в Голштинии не мог этому препятствовать. Если бы герцог по праву наследования стал шведским королём, а это было достаточно вероятным, то могла возникнуть интересная комбинация. Его сын стал бы наследником шведской короны. Но российский император, согласно трактату, мог назначить его наследником российского престола, и никто этому не имел права препятствовать. Между Россией и Швецией могла возникнуть личная уния. Пример этому был: английский король Георг I одновременно был курфюрстом другого государства — Ганновера. Если бы Россия и Швеция объединились, то, учитывая совокупную мощь их армий, вся Европа плясала бы под русско-шведскую дудку. Хотя, вряд ли европейские державы этого бы допустили, и дело могло кончиться войной.

Сам император не успел воспользоваться своим правом, поскольку его внук родился в 1728 году, после смерти Петра, но это сделала его другая дочь, императрица Елизавета Петровна, но уже без возможности русско-шведской унии.

Поддерживая герцога Голштинского в Швеции, русское правительство поддерживала дружественную к себе партию, с помощью которой удалось подписать в 1724 году союзный договор. Непосредственной целью этого соглашения, по мысли петровской дипломатии, должно было быть, между прочим, удовлетворение всё тех же шлезвигских притязаний герцога Карла Фридриха, которым с русской стороны старались придать окраску общеевропейского дела.

Об удовлетворении голштинских притязаний на Шлезвиг русская дипломатия начала хлопотать в Стокгольме, в Вене и в Париже, параллельно с переговорами о заключении нового союзного трактата с Францией и о присоединении к русско-шведскому союзу Австрии. Являясь при дворе германского императора защитницей голштинских и отчасти мекленбургских интересов, русская дипломатия ставит себе при этом целью подорвать в Германии значение и влияние Ганновера. Россия старалась, хотя бы в замаскированном виде, добиться уничтожения гарантии на Шлезвиг, которая Дания получила от Франции и Англии.

Таким образом, используя голштинского герцога, Пётр пытался решить не только шведскую проблему, но и датскую. После Ништадского мира он продолжал политику развития российской торговли на Балтийском море, что неизбежно вело к конфликтам с рядом европейских стран. В частности, освобождение русских торговых кораблей от уплаты от уплаты пошлин при проходе через Зунд и оба Бельта вызывало противодействие Дании, которая эти пошлины собирала. Голштинские притязания на Шлезвиг превращались в средство давления на датского короля.

В зундском вопросе перед русским правительством открывались два пути действия. Первый — прямое давление на датское правительство. Использованные как угроза, голштинские притязания на Шлезвиг потеряли при этом всякую ценность для русского правительства, как только была бы достигнута главная цель: добившись от Дании освобождения русских судов от уплаты пошлины в Зунде, с нею можно было заключить соответствующий договор и даже, может быть, гарантировать ей обладание Шлезвигом. Русский резидент в Копенгагене Алексей Бестужев считал зундский вопрос главным в дипломатии после окончания Северной войны.

По разным причинам добиться от Дании уступок по зундскому вопросу не удалось, и пришлось идти более сложным и окольным путём. Таким путём стало заключение союзного договора со Швецией, одним из условий которого было бы совместная поддержка со стороны России и Швеции герцога голштинского в притязаниях на Шлезвиг как средство давления на Данию.

В шведском обществе многие относились неприязненно к Англии за то, что она не оказала поддержки Швеции в последние годы Северной войны. Король Фридрих, стоявший за укрепление шведско-английских отношений, был непопулярен в шведских политических кругах. Было немало сторонников голштинского герцога, что было благоприятно для России. Сильное нерасположение в шведском обществе к королю Фридриху, а ещё более к королеве, представительнице младшей ветви цвейбрюкенского дома, должно было способствовать усилению голштинской партии.

Отношение самой России к Швеции было особенным. Во всех грамотах Петра шведскому королю в это время подчёркивалось пожелание дружбы и теснейшего сближения. Вообще, никакую другую державу не старались так ревностно удержать от сближения с кем бы то ни было, как Швецию, и не перед кем не были так щедры на обещания, как перед стокгольмским двором, когда уже начались переговоры о новом союзе.

Состоявшийся в июне 1723 году сейм по многим пунктам выступил против короля Фридриха и признал императорский российский титул за Петром и королевский за герцогом.

В 1724 году со Швецией был подписан оборонительный договор, который имел большое принципиальное значение как для русской балтийской политики, так и для русско-голштинских отношений. Относительно Шлезвига было мягко сказано, что стороны будут мирным путём содействовать притязаниям Голштинии, что исключало серьёзное давление на Данию.

Заключив союз со Швецией, Россия одержала крупную дипломатическую победу над английским влиянием в Стокгольме, что создавало внушительный противовес тому положению, какому удалось занять Англии в это время в Копенгагене. Новый союз побуждал Англию искать пути примирения с Россией, чего желали Франция и Пруссия. С другой стороны, представители голштинской партии, желая придать проблеме Шлезвига общегерманское значение, особенно настаивали на более тесных отношениях между Россией и Австрийской (германской) империей, против чего российское правительство не возражало.

Российская дипломатия шла довольно причудливым путём в соответствии с линиями европейской политики. Россия желала при шведском посредничестве вступить в переговоры с Англией. Причём, в Петербурге не возражали против подключения к такому союзу, если он будет заключён, как короля Георга I, который гарантировал Дании владение Шлезвигом, так и германского императора, признавшего по Травендальскому миру суверенные права на названную область за герцогом голштинским. Таким образом, через голштинские притязания на Шлезвиг Россия всё более тесно вплеталась в европейскую дипломатию.

Союз со Швецией 1724 года в некоторой степени задевал шведско-датский договор от 1720 года, по которому Швеция обязалась не вмешиваться в шлезвигские отношения Дании. Вторым ударом в том же направлении было попытка лишить Данию уверенности в силе англо-французских гарантий Шлезвига. Для этого нужно было сблизиться с более податливой в этом отношении Францией и воздействовать через неё на менее уступчивую и более независимой в своей политике Англию.

К этому и сводилась, главным образом, та работа, которую после заключения договора 1724 года, начала вести русская дипломатия в Париже, Вене и Берлине.

Первое время после Ништадского мира русское правительство склонялось к более тесному сближению с Францией, но французские предложения встречали настороженный приём, когда они касались вопроса примирения России с Англией и Ганновером. Стремясь ослабить в Германии значение Ганновера и вступаясь потому за герцога мекленбургского, Россия при тех отношениях, что были в то время между Англией и Австрией, пришла к мысли о необходимости привлечь последнюю к своей северной политике. А это уже трудно было согласовать с русско-французским сближением.

Мекленбург

Мекленбургский вопрос был больным местом внутригерманской политики. Герцог Карл Леопольд Мекленбургский ещё во время Северной войны, стремясь к установлению автократического режима в своей стране, вступил в борьбу с мекленбургским дворянством и старался лишить его ряда феодальных привилегий.

Вследствие перенесение боевых действий на южный берег Балтийского моря политическое значение Мекленбурга стало возрастать. Пётр сразу понял, какое значение будет иметь это небольшое государство во время войны и при заключении мира и потому решил установить с ним дружеские отношения. В 1712 году при мекленбургском дворе появился русский посланник Шлейниц с просьбой снабдить русские войска, находившиеся в Померании, необходимыми съестными припасами. Посланник от имени Петра заявил, что Россия в ответ не пропустит шведские войска в Мекленбург и повсюду будет защищать интересы герцога. Карл Леопольд после некоторого колебания, согласился исполнить просьбу царя, хотя и опасался нападения шведов за нарушение нейтралитета.

Шлейниц выехал из Мекленбурга в октябре 1712 года, а уже через два месяца к Петру явился посланник герцога с жалобой на разорение мекленбургской земли союзными войсками и с просьбой ссудить герцога деньгами и хлебом. Положение Мекленбурга был и вправду тяжёлое. С его нейтралитетом никто не считался и он постоянно разорялся воюющими державами. К этому добавлялись и внутренние распри. Герцог решил разом решить свои проблемы и решился просить у Петра руки одной из его племянниц. Пётр против таких полезных династических браков не возражал. Ещё в начале 1709 года принц гессен-кассельский вёл переговоры о браке с одной из дочерей вдовствующей царицы. Пётр был не против и готов был предоставить ему звание фельдмаршала и значительное приданное. Однако принц потребовал перемены веры невесты, что явилось существенным препятствием.

В 1714 году в Ревель к Петру прибыл мекленбургский посланник Габихсталь, который привёз предложение от герцога. В следующем году этот же посланник привёз полномочия на заключение брачного договора между герцогом и царевной Анной Иоанновной.

Пётр благосклонно отнёсся к желанию герцога, но на жалобы о разорении Мекленбурга возразил, что причиной этому являются шведские войска, потому и претензии нужно предъявлять к ним. Посредством этого брака Пётр рассчитывал укрепиться в Северной Германии. При этом он не обращал внимания на то, что развод герцога с предыдущей женой ещё оставался предметом спора и на возможное неудовольствие Англии в лице курфюрста Ганновера на передачу Мекленбургу портового ганзейского города Висмара.

Однако Анна на брак с герцогом не согласилась, поэтому брачный договор переписали на её сестру Екатерину Ивановну. В 1716 году в Данциге состоялось бракосочетание, и в тот же день Пётр подписал с герцогом союзный договор, в силу которого Россия обязывалась обеспечить Мекленбургу полную безопасность от всех внутренних и внешних врагов. За царевной сохранялось право оставаться в православной вере. Корпус русских войск перемещался к Висмару, чтобы помочь герцогу присоединить этот город.

Зимой 1716—1717 года в Мекленбург вступили русские войска численностью в 40 000 человек. В 1717 году в герцогстве дислоцировался вятский пехотный полк. В присутствии русских в Мекленбурге был заинтересован прусский король, который говорил посланнику Головкину, что если русские войска покинут герцогство, то шведы, нападая на Данию или Пруссию, не будут встречать немедленного отпора со стороны русской армии. Оставаясь в Мекленбурге, русская армия, напротив, будет охранять как Данию, так и Пруссию. Поэтому Фридрих Вильгельм полностью поддерживал Петра в его стремлении поддерживать дружбу и союз с герцогом. При этом Ганновер всячески настраивал прусского короля против тесного союза России и Мекленбурга.

Сближение русского царя с герцогом мекленбургским начало, однако, возбуждать в Германии и других европейских державах тревогу. В борьбе со своим дворянством герцог допустил нарушение нескольких имперских конституций, вследствие чего вопрос получил общегосударственное значение (в пределах Священной Римской империи). Чтобы вступить в брак с племянницей царя, он развёлся со своей первой женой, племянницей германского императора, чем лично задел последнего. По жалобе мекленбургского дворянства и за нарушение имперской конституции над владениями герцога была назначена военная экзекуция, порученная ганноверскому курфюрсту Георгу, давно уже с недоброжелательством и опасением смотревшему на ту позицию, которую стремился занять русский царь в Северной Германии. В 1719 году Мекленбург был занят ганноверскими войсками, и находившийся там русский отряд вынужден был покинуть страну.

Это обострило отношения между Россией и Ганновером, а несколько позднее, после того, как между русским царём и английским королём произошёл открытый дипломатический разрыв, заступничество за герцога мекленбургского при императорском дворе сделалось орудием в руках Петра против короля Георга, которое он пускал каждый раз, как только между Веной и Ганновером замечалось охлаждение.

К описываемому времени германский император назначил по мекленбургскому делу особую комиссию, в которую вошёл и курфюрст ганноверский. По мере того, однако, как обострялись отношения Австрии и Англии, император, вынужденный на подобное соглашение в силу имперской конституции и вовсе не расположенный к герцогу мекленбургскому, начинал с тревогой смотреть и на вмешательства во внутренние мекленбургские отношения другого своего непокорного вассала, союзника Англии.

Тотчас после назначения комиссии герцогское правительство начало искать заступничества у императора, обращаться к третьим сторонам: Англии, Нидерландам, Саксонии, но больше всего возлагало надежду на Россию. Надежда не обманула. Добиваться пересмотра мекленбургского дела, назначения новой комиссии в новом составе и в связи с этим вывода из Мекленбурга ганноверских войск было для России одним из способов борьбы с англо-ганноверской дипломатией. Воспользовавшись в своё время Мекленбургом как опорной базой для военных действий в Северной Германии, Пётр и теперь благосклонно отнёсся к просьбе герцога в заступничестве за него перед императором и поддержке его интересов перед другими державами.

Вмешавшись в мекленбургское дело прежде всего ради своих собственных интересов и меньше всего во имя отвлечённой мысли о помощи герцогу, Пётр старался всеми силами выжить ганноверцев из Мекленбурга.

После Ништадского мира главной задачей Петра стало укрепление позиций России на Балтике и примирение с Англией на возможно более выгодных условиях. Это приводило к стремлению заручиться союзом со Швецией, низведённой на уровень второстепенной державы, и поддерживать притязания двух прибалтийских герцогов, больше других пострадавших от Северной войны и вызванных её дипломатических осложнений: голштинского и мекленбургского; к противодействию ганноверской политики короля Георга I, что ослабляло значение Англии на континенте и могло сделать её более податливой в деле примирения.

Ганновер

Взаимоотношения России с Ганновером были сложные: и враждебные, и союзные. Для упрощения принято говорить Ганновер, хотя более точно герцогство Брауншвейг-Люнебург, столицей которого и был город Ганновер. В делах Ганновера была заинтересована и Англия, королём которой с 1714 года стал курфюрст Георг Людвиг.

Отношения России с Ганновером начались только в 1709 году. Пётр, желая нанести решительный удар по своему врагу, Карлу XII, и закончить войну, решил искать союз с ганноверским курфюрстом. Территориально Ганновер имел стратегическое расположение: на юг от Дании, и примерно посередине между Бранденбургом и Нидерландами.

В ноябре 1709 года в Ганновере объявился русский посланник гвардии подполковник Борис Куракин, который тайно добирался до нового места назначения. К тому времени Карл XII уже лишился своего ореола непобедимого гения, к тому же немцам давно надоели притеснения со стороны шведов, поэтом русского посланника приняли весьма радушно и начали по его предложению вести переговоры о заключении оборонительного и наступательного союза. Такой договор был подписан 3 июля 1710 года. Большой пользы для России в нём не было, но это был договор с государством Западной Европы, к тому же входящему в состав Священной Римской империи, что было важно для повышения международного престижа России.

С этого момента отношения России и Ганновера постоянно укреплялись, чему содействовали успехи русских войск. Ценой этого сближения должны были стать города Бремен и Верден, которые в то время принадлежали Швеции. Курфюрст постоянно доказывал Петру, что пока шведы не будут изгнаны из Германской империи, то есть из Европы, мира и спокойствия на континенте не будет. В знак своей дружбы курфюрст в 1712 году обещал Петру дать убежище русским войскам в случае преследования их шведской армией. Со своей стороны, Пётр пообещал отменить свой приказ, в силу которого русская армия должна была опустошить огнём и мечом всю завоёванную от шведов Померанию.

Даже после того, как курфюрст Ганновера стал королём Англии по именем Георга I, его дружеское отношение к Петру не изменилось. В итоге, 28 октября 1715 года был подписан союзный трактат между Россией и Ганновером, согласно которому Георг, как курфюрст Брауншвейг-Люнебурга вступил в войну против Швеции. России должны были отойти Ингрия и Карелия, а Ганноверу — Бремен и Верден. Поскольку Георг уже заключил договор с Данией и Пруссией об изгнании шведов из датских и прусских провинций в Германии, то в трактате оговаривалось, что все четыре державы не будут заключать отдельного мирного договора со Швецией, если не будут гарантированы их территориальные претензии.

Таким образом, отношения с Ганновером были союзными, когда речь шла о борьбе против Швеции, и напряжёнными, когда речь шла об русско-английском противостоянии.

Начало русско-британского противостояния

Из всех европейских государств Англия имела наименьшее влияние на русское общество. Исключением был период правления Александра I, окружение которого в значительной степени состояло из поклонников британской политической системы, но это влияние ограничивалось императорским двором.

В культурной истории России можно найти следы польского, французского, немецкого, голландского, даже шведского влияния, но никак не английского, имевшего большое значение для всех без исключения европейских государств. Такое «изолированное» положение относительно Англии объяснить географическим отдалением обеих стран можно лишь отчасти; к тому же такое объяснение было справедливым лишь до второй половины XIX века. Ведь с этого времени Россия и Англия практически граничили в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Тем не менее, это факт, что до Второй мировой войны интерес к Англии был существенно меньшим, чем к другим крупным европейским странам. А после войны отношение к англо-саксонскому миру свёлось к интересу к США, оставив Англию опять не в первых рядах тех стран, которые привлекают внимание российского гражданина.

Уже в начале XVIII века начали складываться странные, постоянно меняющиеся взаимоотношения России и Англии, которые привели во второй половине XIX века к тому политическому противостоянию, которое стали называть Большой игрой и первым разделом мира, а с середины уже XX века мировая политика стала определяться противостоянием англо-саксонского мира в лице США и русского мира в лице Советского Союза, а после его распада — вновь России.

Внутренние причины возникновения сношений между Россией и Англией существенным образом отличаются от причин, легших в основание первоначальных сношений России с Австрией и Пруссией. Общность важных политических интересов заставило последние две державы искать постоянного союза России в борьбе против Польши, Швеции и Турции. Эти три государства были также вековыми врагами России, и потому понятно, что московское правительство чрезвычайно радовалось возможности бороться против своих заклятых недругов при союзной помощи двух западноевропейских держав.

Мало того, чем скорее Россия сделалась соседнею с Австрией и Пруссией державою, что произошло в конце XVIII века, тем более участились взаимные пограничные и торговые обороты, которые силою обстоятельств должны были привести к разнородным дипломатическим переговорам и международным соглашениям.

Никаких подобных причин не существовало для отношений России с Англией. Обе эти державы не знали общих политических врагов и владения их не соприкасались.

Если Россия времён московских царей беспрерывно сражалась с полякам и шведами и должна была через борьбу с этими народами дойти до самосознания своего государственного единства и исторической роли, то, напротив, Англия имела основания видеть в Польше и Швеции своих естественных союзников на севере Европы. Если Россия и Турция находились, со времён начала турецкого владычества на берегах Босфора, в неприязненных друг к другу отношениях, то, с другой стороны, Англия, особенно с XVII века, усматривала в Турции богатейший рынок для своих фабричных и колониальных продуктов.

Неучастие московского государства в делах Западной Европы делало ненужным для Англии искать политического союза с Россией. Поэтому на протяжении нескольких веков, начиная со второй половины XVI века и до начала XVIII века отношения России и Англии были исключительно торговыми.

Дипломатические и политические отношения с Англией начались только при Петре I; до него в сношениях с далёкой страной политика не играла ни какой роли. Англия едва ли не позже других европейских держав услышала о России. Между тем как Григорий Истома жил уже в 1496 году при датском дворе, а Трусов и Ладыгин ездили в 1526 году к папе Клименту VII, только в 1553 году частная английская компания под длинным названием «Mystery, company and fellowship of merchants adventurers of England for the discovery of lands, territories, isles, dominions and seignior's unknown and not before that late adventure or enterprise by sea and navigation commonly frequented», совершенно случайно, благодаря буре, прибившей английский корабль к устью Двины в Студёном море, открыло Московское государство, о существовании которого англичане даже не подозревали; первое английское сочинение о России, Адамса, так и озаглавлено: «Открытие Московского королевства».

Из трёх кораблей, отправленных компанией к дальним берегам, два погибли у мурманского побережья, причём весь экипаж замёрз, и только «Эдуард Бонавентур» с главным штурманом экспедиции капитаном Ричардом Ченслером, «открыл» Россию.

Московский царь Иван Грозный обласкал смелого мореплавателя, пожаловал английской торговой компании право на беспошлинный торг всякими товарами по всей России, и в 1556 году, когда Ченслер поплыл на родину, царь отправил с ним посольство во главе с вологодским наместником Осипом Григорьевичем Непеей. Так начались сношения Московского царства с Англией и они в течение полутораста лет, до Петра Великого, ограничивались чисто торговыми интересами.

Умный Иван Грозный очень желал заключить оборонительный и наступательный союз с королевой Елизаветой, но парламент и слышать не хотел о подобном союзе. Не только при Иване Грозном, но и при Петре Великом англичане упорно отклоняли русские предложения о союзном соглашении и всеми силами стремились связать Россию коммерческим договором. И понятно, что чем пассивнее было участие русского народа в международных торговых оборотах, чем больше предприимчивости и умения эксплуатировать чужие, менее развитые в экономическом отношении народы, проявляли англичане, тем больше Московия должна была сделаться предметом обогащения и эксплуатации для Англии, как это произошло с Китаем в середине XIX века.

Вступление на русский престол Петра I дало отношениям России и Англии совершенно новые цели и новое направление. Наряду с коммерческими интересами, прежде господствовавшими в русско-английских отношениях, появляются интересы политические. Однако эти новые интересы проявлялись только со стороны России, Англия же продолжала интересоваться только торговлей.

Английское правительство уверяло Петра в искренности своего дружеского расположения и не упускало случая, чтобы доказать его ничего не стоящими любезностями. Король Вильгельм III даже подарил царю старый фрегат, называемый «Королевский транспорт», но в серьёзных политических делах английское правительство нисколько не намерено было жертвовать, в угоду России, своими собственными политическими выгодами.

Этим соображением объясняется, почему английский посланник в Константинополе не только не способствовал заключению мира между Московским царством и Турцией, но скорее препятствовал восстановлению мира. Англия опасалась уже в то время усиления русского влияния на берегах Босфора, и кроме того, желала, чтобы турки были заняты войной с русскими. Таким образом Англия освобождала императора Священной Римской империи, ближайшего её союзника в войне за испанское наследство, от необходимости держать свои войска наготове для войны с Турцией.

Такое же недружелюбное отношение к России проявило английское правительство во время Северной войны, в продолжении которой Пётр неоднократно обращался к посредничеству Англии с целью заключить мир со Швецией. Со своей стороны, царь постоянно оказывал особое благоволение к английским купцам и исключительное доверие британскому правительству. Англичанина Гудфелло Пётр признал в 1701 году британским консулом, а в июле 1702 года отдал ему откуп производство, торговлю и вывоз льна из России. Правда, это решение было отменено в 1706 году, поскольку такая монополия вызвала ропот среди русских купцов.

Продолжая смотреть на Россию исключительно с точки зрения торговой эксплуатации, Англия поставила себе только одну цель: восстановить все прежние привилегии и льготы для английской торговли в Московском царстве и по возможности, расширить исключительные права британских коммерсантов. Пётр был согласен исполнить желание английского правительства при условии содействия со стороны последнего достижению политических целей России. Но по мере того, как Англия обнаруживала своё намерение не поддерживать русскую политику ни в Стокгольме, ни в Константинополе, Пётр постепенно пришёл к выводу, что исключительные коммерческие права англичан в России слишком разорительны для русского народа и нарушают его интересы.

Витворт, который прибыл в Москву в феврале 1705 года в качестве посланника, имел задачу защищать интересы английской торговли и ничего более. Что же касается вопроса о войне и мире между Россией и Швецией, то посланнику было только приказано постоянно уверять Петра в дружеском отношении к нему английской королевы и в намерении её не пренебрегать, в случае мира, российскими интересами.

Однако, скоро не только Англия, но и другие европейские державы убедились, что Россия — это не старая Московия. Решительным моментом в этом отношении явилось Полтавская битва. До полного уничтожения шведской армии под Полтавой в Европе были убеждены, что Россия никогда не станет европейской державой, и царь Пётр не получит влияние на европейские дела, так как шведский король не заключит мира до тех пор, пока не отнимет у России всю Прибалтику и не лишит её войско всех немецких офицеров. К тому же Англия с Нидерландами никогда не допустят русских до господства на Балтийском море, поскольку это может окончательно убить крайне прибыльную для английских и нидерландских купцов русскую торговлю.

После Полтавской победы картина полностью изменилась. Уже и речи не было о том, чтобы отобрать Балтийское побережье у России. Пётр поставил задачу держать Швецию в указанных ей границах, а Польша и Саксония без ведома царя никаких политических шагов предпринимать не смели.

Теперь в Западной Европе всё более осознавали, что царь со всей силой своей железной воли входит в качестве совершенно нового элемента в новый мировой порядок. Всё дальше и дальше шли русские войска по Северной Европе и они становились всё многочисленнее.

Царские послы Матвеев и Куракин стали говорить в Гааге, Ганновере и Лондоне языком более твёрдым, чем прежде. Ганноверский курфюрст, будущий английский король Георг I, дружбу с Россией предпочитал союзу со Швецией.

Русские войска находились в германских княжествах в качестве союзников немецких государей. Русские объясняли, что они явились для обеспечения Германии от угрожавшей ей из Померании шведской опасности.

Ещё перед Полтавской битвой Матвеев писал из Лондона о той озабоченности, которую высказывали перед Англией прусский и ганноверские дворы по поводу усиливающегося могущества Российского государства. Не следовало, по их мнению, допускать, чтобы царь вмешивался в европейские дела, равнялся с остальными державами в военном отношении и победил Швецию; если случиться последнее, то значение царя будет слишком велико, поэтому надо уклоняться от заключения с ним договоров и нигде не содействовать усилению его власти. Матвеев узнал, что Англия, Нидерланды и Австрия решили ни в какие союзы с Петром не вступать и в случае его предложений отвечать вежливо, но уклончиво.

Согласно этой программе Англия признала польским королём Станислава Лещинского, ставленника Карла XII, и задумывалась о защите интересов шведского короля. Матвеев постоянно писал в своих донесениях, что на Англию рассчитывать было нельзя.

Понятно, что после Полтавской битвы настроение стало ещё менее дружелюбным. Когда Куракин в ноябре 1709 года прибыл в Ганновер, курфюрст ограничился в общении с послом лишь общими фразами. Соглашение, заключённое между курфюрстом и царём в 1710 году, имело главной целью обязать царя, по-возможности, ограничить свои операции на немецкой территории.

Отношение Англии к России, прежде исключительно торговые, получают с начала XVIII века политический характер, причём, согласно появившейся новой британской традиции, приняли враждебный оттенок. В Копенгагене посол Долгорукий часто сталкивался с неприязненностью Англии. То же самое замечалось русскими представителями в Вене, Гааге и других столицах. Английский посланник Витворт, прибывший в 1710 году в Москву, ограничился выражением царю в самых общих формах дружеских чувств королевы Анны, но русские не могли не почувствовать скрытой неприязни Англии к своему государству. Но, с другой стороны, Англия учитывала возрастания значения России и повысило ранг Витворта до чрезвычайного посла в 1710 году. Кроме того, три союзные государства: Австрия, Англия и Нидерланды подписали декларацию от 10 марта 1710 года о сохранении нейтралитета во всех землях империи, что дало возможность России перейти к активной дипломатии среди государств северной Германии.

Приход русской армии в Померанию вызвал в Англии сильное неудовольствие. Рассказывали, что в Карлсбаде между Петром и английским послом имело место острое столкновение, и причиной было русское вступление в Германию.

Неожиданное вступление России в число европейских держав, существенно нарушало как торговые интересы морских держав: Англии и Нидерландов, так всё европейское равновесие, установленное Вестфальским миром 1648 года, и в частности, угрожало ганноверским интересам английского королевского дома. В продолжении всей Северной войны Англия недоверчиво относилась к России, опасаясь её усиления. Утверждение России на балтийском побережье, отвоёвывание Нарвы, основание Петербурга, строительство флота — всё раздражало английское правительство. Лорд Страффорд, посланник в Нидерландах, говорил посланнику Куракину: «Натурально, что Англия никогда не хочет видеть в разорении и бессилии корону шведскую; намерение Англии — содержать все державы на севере в прежнем завладении; Ливонию нельзя отнять у Швеции, Нарва нужна Швеции». Нидерланды, находившиеся под сильным влиянием Англии, Страффорд пугал будущим русским флотом.

Куракин узнал, что королеве Анне была представлена английским купечеством записка, в которой приводилось, что если русские начнут строить свои гавани, они и торговлю поведут на своих кораблях, тогда как теперь вся торговля между Россией и другими странами находится в руках англичан и голландцев.

Такая реакция конечно беспокоила Петра, но в беседе с одним английским дипломатом он заявил, что в Лифляндии и других завоёванных им областях не останется камня на камне, если его интересы не будут соблюдены; если он не сумеет удержать Лифляндии, то предмет спора будет приведён им в такой вид, что уже никому не станет нужным. Это была вполне реальная угроза, тем более, что в ходе войны Прибалтика была уже крайне разорена. Брауншвейгский посол Вебер описывал, что увидел в 1713 году: «На всём протяжении большой дороги от Мемеля до Митавы, я решительно не нашёл ни домов, ни людей, ни скота, потому что все возможные бедствия свирепствовали в этом герцогстве и, по произведенной переписи, в нем осталась только 8-я часть бывшего прежде населения...В Риге я нашел положение дел ещё более плачевным, потому что моровая язва выхватила из неё 60 000 человек, а 8 000 русских бомб, брошенных в дома во время осады, оставили печальную картину разрушения».

В последние годы царствования королевы Анны отношения Англии к России нисколько не улучшились. Князь Куракин, назначенный весной 1711 года представителем царя при английском дворе, доносил своему правительству о явно враждебных намерениях британских министров по отношению к России. Симпатии их были полностью на стороне Швеции в войне с Россией. А когда Турция по наущению Карла XII и других врагов России объявила войну Петру I, закончившуюся несчастным Прутским миром, британское правительство не стало скрывать своего удовлетворения.

В 1712 году Витворт был отозван из России и новый посол Маккензи был назначен только весной 1714 года. Почти два года Англия не имела в России полномочного представителя, настолько низко оценивая значимость русско-британских отношений. В инструкции, которую получил Маккензи от королевы Анны 20 мая 1714 года говорилось: «В виду того, что королевство шведское, которое некогда служило оплотом протестантских интересов, в настоящее время доведено до крайности, есть основания опасаться, как бы одна компания не подчинила его совершенно власти царя и короля датского; мы не можем спокойно видеть окончательного разорения и уничтожения нации, с которой долгое время находились в столь близком союзе, и в охранении которого наш народ так глубоко заинтересован». Поэтому послу было поручено в сношениях с царскими министрами при каждом удобном случае выражать желание английского двора о скорейшем восстановлении мира между Россией и Швецией.

В Европе формировалось отношение к России, как к неприязненной силе. Союзники: Польша, Дания и Пруссия, мало чем помогали планам Петра, а другие государства стремились ограничить плоды его военных успехов. Европейские дела шли в неблагоприятном для России направлении. Война за испанское наследство заканчивалась, переговоры о мире между союзными Англией и Нидерландами с Францией состоялись в 1713 году и завершились подписанием Утрехтского мирного договора, по которому Великобритания и Нидерланды вышли из войны с Францией и начали больше внимания уделять событиям в Северной Европе.

Все происходившие в Европе разногласия, как, например, борьба Франции с немецкими государствами, вражда между Австрией и Пруссией, между Берлином и Ганновером, — всё это были благоприятные условия для Петра, которыми он, в сложной комбинации дипломатических споров, тем легче и удобнее мог пользоваться, что он, благодаря своему новому положению в европейской политике, являлся желательным всем союзником.

Отношения с Англией улучшились после смерти королевы Анны. На престол под именем Георга I вступил курфюрст Брауншвейгский Георг Людвиг из Ганноверской династии. От этого европейская политика стала чуть более запутанной. Дело в том, что герцогство Брауншвейг-Люнебург, неофициально называвшееся по своей столице Ганновером, входило в состав Священной Римской империи. Новый король с большим вниманием относился к делам империи. В 1711 году русский посланник Куракин при своём отъезде из Англии посетил Ганновер, где беседовал с тогда ещё курфюрстом Георгом и объяснил ему русскую политику, которая заключалась в полном невмешательстве в дела империи. Россия хотела лишь удерживать Швецию от дальнейших войн, и в этом случае она оказывала помощь и Ганноверу, поскольку рядом от него находились шведские владения Бремен и Верден.

Когда курфюрст, после смерти королевы Анны, вступил на английский престол, он не переставал заботиться о судьбе своих германских владений. Если английские министры доказывали русским послам, что Англия никогда не захочет видеть Швецию в разорении и бессилии, и Ливонию нельзя отнять у шведской короны, то напротив, курфюрст и на английском престоле продолжал больше всего тревожится насчёт судьбы Померании, Бремена и вообще прибалтийских земель. Если английские купцы продолжали доказывать, что стоит только позволить царю иметь свои гавани на Балтийском море, как русские начнут торговать со всеми странами и ходить в Италию, Францию, Испанию — куда они прежде и не плавали, то Георг нисколько не поддавался такому страху нарушения коммерческих интересов своих новых подданных. Для него на первом плане стоял политический интерес, убедивший его после Полтавской битвы, что шведского короля ещё при жизни следует считать как бы мёртвым, и что союз с великим русским монархом полезнее Ганноверу и Англии, нежели дружба с побеждённым шведским королём.

17 октября 1715 года в Грейфсвальде была заключена конвенция между Петром I и английским королём Георгом I в качестве курфюрста Ганноверского. В конвенции, среди прочего, говорилось: «...Е.К. Величество Великобританское, ныне правящее, обрело себя принужденным через поступок беспокойного короля шведского и через оного происки намеренные к запалению опасного военного огня в Римской империи, а особливо вокруг Нижней Саксонии, вступить как курфюрст Брауншвейгский и Люнебургский, в войну против Швеции, и с прочими против оной короны союзными державами такие меры принять, дабы для безопасности империи Римской и для содержания в оной тишины, как на настоящее, так и на будущее время, шведские провинции в Германии от оной взять и в другие руки, кои мирохотнее отданы были, и тем бы помянутая корона вынуждена учинить генеральный мир». Ганновер рассчитывал получить по этой конвенции Бремен-Верден (Бремен-Ферден) — шведские владения в нижнем течении Эльбы и Везера. Эти земли вошли в состав Ганновера в 1719 году в обмен на уплату 1 млн риксдалеров. Россия должна была получить Ингрию, Карелию, Ревель и Эстляндию. Всё это она и получила, да ещё и Ливонию. Эта конвенция большей частью касалась Ганновера, но с Англией большой дружбы не было.

Англичан всё это крайне беспокоило. Кроме того, им казалось недопустимым, что кто-то может лишить их преобладающего положения на Балтийском море, а между тем Пётр строил всё больше кораблей. Говорили, что король Георг I будто бы хотел поручить адмиралу Норрису одним ударом уничтожить могущество царя, захватить самого Петра, окружив его флот, и в одну ночь уничтожить все находившиеся там сухопутные войска. Но министрам английского короля удалось объяснить тому, сколь пагубно это скажется на многочисленных проживающих в России по торговым делам англичанах. Одновременно было решено самым внимательным образом следить за каждым движением русской армии и флота. Ни под каким видом, говорилось, нельзя оставлять Петра одного в Балтийском море.

Примечательно, что как в начале XVIII века, так и позже, против России был король, но не страна — парламент, напротив, не одобрил ни враждебности к России, ни насильственных мер против её государя. Король Англии опасался, в случае усиления русского влияния на Германию, за свои ганноверские владения. Английский же парламент смотрел довольно трезво на континентальное усиление России и, казалось, держался взгляда, высказанного Лейбницем в письме ганноверскому курфюрсту (Лейбниц жил в Ганновере) после Полтавской битвы: «Я уверен, что Россия будет иметь на севере то самое значение, какое прежде имела Швеция, и что она пойдёт даже гораздо дальше. Так как русский государь весьма могуществен, то, кажется, очень важно заручиться его доверием». Говоря об отношениях Англии к России в XVIII веке, необходимо всегда иметь в виду эту разность взглядов между королевской властью и народным представительством.

Швеция первой из европейских держав объявила войну России, которая, можно сказать, вступила в Европу, преследую шведские войска. Но в шведском вопросе Англия никогда не смогла столковаться ни с Петром, ни с его преемниками.

Опасный для России союз Швеции и Англии неожиданно был разрушен самими шведами. Английский двор узнал про тайные сношения шведского короля с претендентами из дома Стюартов.

Русский посланник Веселовский с большим удовлетворением доносил 1 февраля 1717 года из Лондона: «Четвёртого дня приключился здесь случай чрезвычайный и очень полезный интересам Вашего Царского Величества, а именно: по королевскому указу шведский министр при здешнем дворе Гилленборг в доме своём арестован, вся переписка его забрана, и отнесена в Тайный совет. В тот же день арестованы три человека из партии тори и отправлены чиновники для ареста многих других лиц по областям...Я уведомился, что шведский министр арестован за то, что, по указу короля своего, вступил в заговор против короля Георга с партию претендента (Иакова III Стюарта); было положено, что в начале марта от 8000-12000 шведского войска высадятся в Шотландии и соединятся с партией претендента».

Предприимчивый Пётр тотчас поручил своему послу посланнику предложить союз против Швеции; царь даже готов был обещать англичанам уменьшить свой корпус в Мекленбурге (это там, где города Росток, Шверин, Штральзунд, Висмар). Апраксину Пётр, полный радости, писал: «Ныне, ни правда ли моя, что всегда я за здравие сего начинателя [Карла XII] пил? Ибо сего никакой ценой не купишь, что сам сделал».

Но в Англии были слишком предубеждены против России, чтобы принять её предложения. Прежде всего, требовали англичане, русские войска должны быть удалены из Германии. Затем, рассматривая бумаги Гилленборга, нашли, что Арескин, лейб-медик царя, сам приверженец Стюартов; из отдельных заявлений Гилленборга якобы можно было заключить о сочувствии самого Петра этим претендентам, как говорят англичане: highly likely — весьма вероятно. Пётр послал опытного Толстого послом в Англии, чтобы развеять эти толки, но тот встретил очень холодный приём. Пётр выразил желание встретиться с королём Георгом I в Нидерландах, но получил уклончивый ответ.

После смерти Карла XII новое шведское правительство установило дружественные отношения с Англией, и Швеция могла теперь рассчитывать на вооружённое вмешательство британского флота, и в водах Балтийского моря вполне могло произойти столкновение между Россией и Англией. Английские купцы опасались русско-британской войны.

На требование царя дать разъяснение относительно причин появления английского флота на Балтике, последовал, наконец, ответ, что шведская королева Ульрика Элеонора просила вмешательства Англии, и что появление эскадры адмирала Норриса должно было поддержать такое вмешательство. Эта нота английского посланника в Стокгольме, Картерета, была сообщена Остерману и Брюсу, которые были в то время на переговорах на Аландских островах.

Пётр считал такое поведение англичан недостойным, но, тем не менее, был готов принять британское посредничество в мирных переговорах со Швецией, поскольку знал, что общественное мнение в Англии не желало конфликта с Россией.

Однако король Георг I даже на английском престоле ощущал себя прежде всего курфюрстом Ганноверским и ему очень не нравилось пребывание русских войск в северной Германии.

Ганноверские интересы и взгляды английского короля не могли допустить полного поражения Швеции, если сам Ганновер не получит вознаграждения в виде присоединения к его владениям Бремена и Вердена. Ганноверские министры не переставали влиять на политику английского правительства в смысле всё большей враждебности к России.

С другой стороны, самим англичанам владычество России на Балтийском побережье казалось весьма опасным для их выгодной торговли на Балтийском море, континентальные, в частности ганноверские, проблемы для большинства подданных Британской империи были мало интересны.

При таком положении вещей задачи русской политики в отношении Англии были весьма просты: с одной стороны, следовало доказать самому английскому народу что его интересами жертвуют ганноверские министры короля английского, с другой же, необходимо дать гарантии, что Россия самая верная покровительница своды английской торговли и мореплавания.

Русский резидент в Лондоне Фёдор Веселовский не упускал случая, чтобы доказывать английским министрам, насколько король исключительно имеет в виду пользу одного Ганновера. «Ганноверские министры, — говорил он английскому статс-секретарю Стэнгопу, — не перестают клеветать на Царское Величество, приписывая ему враждебные намерения против цесаря, империи и Польши, чтобы поссорить Россию и Англию. Но их коварства опровергнуты перед целым светом великодушным поступком нашего Государя, который оставил интересы своего ближайшего родственника, герцога Мекленбургского [в 1716 году Карл Леопольд вступил в брак с племянницей Петра Екатериной Иоанновной], для сохранения спокойствия в Германии. С Англией Царское Величество поступает всегда доброжелательно и надеется, что она не пойдёт против его интересов. Но если он обманется в своей надежде, если Англия заключит хотя бы оборонительный союз со Швецией, то он будет смотреть на это, как на объявление войны России».

Несмотря на все старания Петра поддерживать добрые отношения к Англии, всё-таки английское правительство заключило союз со Швецией против России и в 1720 году даже прекратились все дипломатические сношения между державами, которые при жизни Петра так и не были восстановлены.

Морские демонстрации Англии не прекращались. Летом 1720 года адмирал Норрис вновь появился на Балтийском море. Что Россия не испугалась этой демонстрации, и что Англия не имела в виду ничего действительно серьёзного, показал 1720 год, когда повторилась высадка русских войск в Швеции. Опять было сожжено два города и несколько десятков деревень. Английская оппозиция насмешливо отнеслась к английскому флоту, который послан был на защиту шведских берегов и спокойно созерцал разрушительные действия русских.

В 1721 году англичане вновь появились в Балтийском море, но и в этом году русская эскадра, на глазах англичан, обратила в бегство шведскую эскадру. Через Куракина из Гааги узнали про письмо английского короля шведской королеве с советом заключить мир, так как все эти демонстрации стоят много денег и имеют лишь ограниченное значение для пользы короля. Швеция, уже не надеясь на помощь Англии, приступила к заключению мирного договора с Россией. Появились признаки, что многие в Англии желают сближения с Россией, и эта двойственность: с одной стороны, состояние холодной войны, а с другой стороны, желание иметь нормальные отношения с Россией, стали характеризовать политику Великобритании по настоящее время.

Казалось бы, чем могла Россия угрожать Англии? Самое большое опасение у британского правительства вызывал русский морской флот, который мог угрожать английскому морскому могуществу и торговле на Балтике. В Европе многие считали, что Россия — страна сугубо сухопутная и плавание по морям для неё дело противоестественное, а в Британии были убеждены, что моря — только для британцев.

Такая точка зрения начала формироваться в Европе уже в первые годы XVIII века, едва только Пётр начал борьбу за выход на Балтийское побережье.

С 1701-го года во городе Фрейштадте стал выходить периодический листок, под заглавием: «Секретные письма серьёзных людей о замечательных предметах государственного и учёного мира, состоящие из двенадцати различных почт, на 1701 г. С приложением полного указателя». Существует пять городов с таким названием: в Австрии, Баварии, Западной Пруссии, Силезии и Моравии. В котором из них издавался этот листок, неизвестно, ибо на самом издании никаких указаний на это не имеется, потому невозможно узнать, какому именно уголку тогдашней Германии он принадлежал. Листок этот выходил ежемесячно, и каждый номер назывался почтой: первый номер назывался «первая почта », второй — «вторая почта» и так далее. Сообразно с этим названием, вверху каждого номера помещена виньетка, изображающая скачущего верхом на лошади и трубящего в рог почтальона. Каждый номер состоял из нескольких писем и ответов на них, но подписей под письмами не было.

Содержание писем было довольно разнообразно и состояло из рассуждений о политических событиях, политических новостей, политических эпиграмм, географических описаний (например: «О прекрасном и плодородном английском острове св. Елены»), астрологических рассуждений (например: «О том, что великое солнечное затмение уже различным образом обнаружило свое пагубное влияние»; или «О продолжительном действии некоторой кометы»), рассуждений из области естествознания (например, о том, «почему у животных самцы красивее самок, а у людей обыкновенно женщины обладают преимуществом в красоте перед мужчинами», или о том, «кто более достоин похвалы за свое пение: соловей или жаворонок?»), рассуждений литературных (например: «О некоторых предметах, относящихся к литературе и библиотечному делу»), рассуждений богословских (например, о том, «что ересиархи по большей части горестный конец имеют и ещё в здешнем мире несут часть заслуженного ими наказания»).

В издании 1701 года было несколько писем, касающихся только что начавшейся тогда войны со шведами. Несмотря на враждебный тон, которым они проникнуты, и на пристрастность и фактическую неверность заключающихся в них суждений, они не лишены определённого интереса, с одной стороны — как живой голос тогдашней действительности, свидетельствующий о том внимании, с которым западные соседи России следили за тогдашними событиями на севере, с другой — по содержащимся в них взглядам на Северную войну и на русских. Слышать этот живой голос и знать эти взгляды далеко не бесполезно при суждении о тогдашних событиях, потому что самая пристрастность и враждебность предлагаемых писем есть уже факт, который приходится принимать в расчёт при историческом исследовании тогдашней эпохи. Текст приводится по: «Мнения иностранцев-современников о Великой Северной войне», Русская старина, т. LXXIX, № 8, 1893 год.

В «Письме 33» от 24 января 1701 года излагается европейское, в частности немецкое, отношение к России, как варварской стране, населённой дикими зверями: «С шведской же стороны этим [победой под Нарвой] проложена хорошая дорога к будущим успехам, но ещё много встретится препятствий и затруднений, прежде чем будет достигнута предположенная цель, и огромное Московское государство будет унижено и принуждено к приличному миру. Вступающий в борьбу с таким могущественным варварским государством похож на человека, желающего свалить огромное и старое дерево: он наносит ему многочисленные удары, но долгая и постоянная работа должна, наконец, свалить дерево; или государь, принужденный иметь дело с варварским государством, похож на человека, намеревающегося убить дикого зверя: он наносит ему один за другим жестокие удары, но животное, почувствовав раны, свирепеет ещё более и старается всеми силами отмстить своему врагу, который, таким образом, находится в это время в большей опасности, чем до нанесения раны животному. Хотя известно, что счастливое начало подает надежду и вероятность на хорошее и победоносное окончание; но царь московский, чтобы отмстить шведам, поднимет всё своё государство, и так как известно, сколь обширно это государство и сколько сильных варварских племен оно в себе заключает, то поэтому, должно полагать, что как только он действительно это предпримет, Лифляндия сделается театром многих кровавых дел и, как таковая, будет наводнена громадною толпою татар и других восточных народов. Однако должно предполагать, что шведы своим храбрым и правильно устроенным войском победят это множество и с честью окончат войну».

Нетрудно заметить, что 240 лет спустя Германия в отношении России думала то же самое, с той только разницей, что уже не шведы, а сами немцы «своим храбрым и правильно устроенным войском победят это множество».

Другая статья в этом издании под названием «Письмо 20-е» от 6 января 1701 года имеет подзаголовок: «О поражении москвитян под Нарвой и почему они никогда не станут в Лифляндии твёрдой ногой и не в состоянии будут ничего сделать против Польши». В этой статье, в частности, говорится: «По поводу этого происшествия [поражения под Нарвой в 1700 году] мне пришло много серьёзных и замечательных мыслей, между прочим то, что не без основания можно сказать, что это поражение обошлось москвитянам дороже, чем прежние, потому что они переступили границы, назначенные самим Богом их государству, и поэтому не могут иметь никакой удачи, ибо опытом доказано, что всякому государству самим Богом назначены известные границы, через которые они не могут переступить, какие бы труды и усилия они ни употребляли, и если они поступят вопреки божественному определению, то будут наказаны за это стыдом и позором. Это подтверждает и апостол Павел, постигший божеское и человеческое, в Деян. ап. XVII, 27, где он пишет: "от одной крови Бог произвёл весь род человеческий, для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию". Эти, Богом назначенные, пределы или границы можно видеть как в древних, так и новых государствах: всякий раз, как только ассирияне и персы хотели распространить свои границы за Геллеспонт, они терпели только поражения; для древних римлян такой роковой границей была на востоке Евфрат, а на западе — Эльба, за которые они тщетно старались распространить свои владения, как об этом можно прочесть у Рихтера в «Аксиомах». Также, когда Тиверий в правление Августа, осмелился со своими римскими легионами перейти через Эльбу, некий дух в женском образе навёл на него ужас и приказал ему возвратиться назад. В виду этого предопределения, Траян приказал прекратить попытки распространить римские пределы за Евфрат. Подобным же образом доказано, что река Танаис [Дон] и гора Кавказ были в древности столь же роковыми для всех царей и монархов, и они не могли переступить этих границ. С существующими в настоящее время государствами случилось то же самое: почему турки, несмотря на всё их могущество и свирепость, не могли утвердиться на западе, за Венгрией, и два раза тщетно осаждали Вену? Потому, отвечу я, что этого не дозволяли Богом назначенные для них границы. Французы до сих пор, после многократных, тщетных усилий, не могли утвердиться за Альпами в Италии, и в будущем исполнить это будет им ещё труднее, равно как, с другой стороны, Рейн представляется роковою для них границею относительно Германии. По всем соображениям такою роковою границею представляется Лифляндия и Ливония для Московского государства, которого царь владычествует далеко на востоке и распространил свою власть над половиной великой Азиатской Татарии, на пространстве 500 миль, до огромного государства Китая, как это можно видеть из описания путешествия в Китай русского посланника Избрандта; но на западе, в Лифляндии и Ливонии, московские монархи, в течение двух столетий, не могли приобрести на одной мили; в прошлом столетии московский тиран Иван Васильевич какие ни употреблял для этого усилия, но всё напрасно; в нынешнем столетии царь Михаил Федорович, дед нынешнего великого князя, думал, что с надлежащего пункта начинает дело, осадив город Ригу в 1656 году, (осада Риги предпринята была не Михаилом Федоровичем, скончавшимся в 1645 г., а отцом Петра, Алексеем Михайловичем; примечание автора перевода) в то время как шведы впутались в опасную и тяжелую войну с поляками, но должен был со стыдом и позором уйти назад. Точно также и с нынешним предприятием царя не могло быть иначе, потому что он захотел поступить вопреки определению Божию, да ещё к тому же и против верности и веры, как нарушитель мира, да и впредь не может быть лучше, если он не запомнит этого определения и не обратит своей, от Бога полученной, власти с большим правом в другую сторону, против турок и татар». Таковым было распространённое в Европе отношение к России.

Едва Пётр прочно обосновался на балтийском побережье и начал строить флот, как в Британии начались рассуждения о том, что русских нельзя пускать в моря и следует всячески ограничивать её экспансию. Англия с опасением следила, как Россия быстро превращается из медвежьего захолустья в могущественную державу. 18 октября 1711 года секретарь английского посольства в Москве Вейсброд доносил начальству: «Конечно, нужно ещё много времени, чтобы нация эта достигла высокого образования и хорошего политического строя: ей недостаёт надлежащего понимания и опытных людей в делах государственных и военных; тем не менее её уже и теперь совершенно презирать нельзя, так как, не обладая ни знанием, ни искусством, она всё-таки каждый день видимо умнеет под влиянием Франции, представителей союзников и собственных представителей за границей, в числе которых много иностранцев; кроме того царь — человек глубокого ума, здравого смысла, одарённый прирождёнными дарованиями, вполне способный судить, что соответствует его целям и его интересам».

Но всё же надо признать, что несмотря на очевидное желание не допустить русской гегемонии на Балтийском море и всяческие угрозы, Англия никаких военных действий против России не предприняла, хотя её флот был во много раз мощнее русского. Соперничество двух стран всегда имело характер исключительно дипломатический, за исключением единственного эпизода — Крымской войны.

Колебания Франции относительно России

До начала XVIII столетия в европейской политике Россия не играла почти никакой роли. Кабинеты венский, версальский и лондонский мало интересовались её существованием и не искали с ней сближения. Когда царь Михаил Фёдорович, вскоре по восшествии своём на престол, желая снискать себе друзей, отправил в 1615 году посла к королю Людовику XIII, чтобы приветствовать его и уверить в своей дружбе, то это изъявление дружбы осталось без всяких последствий.

Между тем нарождавшееся могущество Московского царства не могло не пройти незамеченными западными державами, и в 1630 году Франция решила иметь своего постоянного представителя при дворе московского царя. Чрезвычайным посланником был назначен де Гай Курменен, которому было поручено заключить между обоими государствами торговый договор. В своём письме царю по этому поводу, французский король ссылался на то, что большие войны помешали ему ответить ранее на его приветствие, но он желает установить в будущем дружбу и союз.

В итоге, между обеими державами был заключён договор о дружбе и взаимной торговле, но отдалённость обоих государств и нерасположение французов к торговле с Россией были причиной, что это договор не принёс существенных выгод в торговом отношении; дипломатические же сношения не имели регулярного характера.

Отношения с Францией начали меняться при Петре. Фридрих Великий в своей «Истории моего времени» писал о значении петровских побед: «Упадок Швеции был временем возвеличивания России: эта страна как бы вырастает из ничтожества, чтобы появиться внезапно в своём величии и скоро стать в уровень с наиболее грозными державами. Можно бы применить к Петру I то, что Гомер говорил про Зевса: "Он трижды шагнул и достиг предела вселенной". Действительно, сломить Швецию, дать королей Польше, унизить Оттоманскую Порту и выслать войска для сражения с французами на самой их границе, это значит — шагнуть на край света» (Русский архив, 1877, № 1).

Пётр с самого вступления своего в управление государством ясно понимал огромное значение, которое мог иметь для него союз с Францией, с которой у России были до этого лишь случайные сношения.

Главным препятствием, преграждавшим Московскому царству путь к морям и морской торговле, было существование вдоль русской границы целого ряда воинственных государств, которые все были более или менее близки к Франции, или на которых она смотрела, как на полезных союзников своей политики, и которые могли, в случае опасности, рассчитывать на её поддержку. Швеция, Польша, Турция — исконные союзники французских королей, плотным кольцом окружали Россию и стояли ей на пути к морям и Европе.

Естественно, что Пётр задался целью, с одной стороны, отдалить неприятных ему соседей от Франции и тем по возможности ослабить их, а с другой стороны, заключить договор с Версальскими двором. Однако Франция, переживала в то время золотой век своей силы величия и славы, и потому не чувствовала ни малейшего желания сближаться со страной мало культурной, мало известной в Европе и жившей совершенно обособленно. Первые попытки к сближению со стороны Петра были встречены французским правительством с холодным пренебрежением и были им отвергнуты. Посольства, которыми обменялись две страны вскоре после вступления на престол Петра, не привели к оживлению контактов между ними.

Ещё раньше, в царствование Фёдора Алексеевича, французский король, недовольный Швецией, которая склонялась на сторону его врагов, стремился к заключению союза между московским царём, Данией и Бранденбургом. Он видел в этом возможность расстроить планы Карла XII и потому был готов содействовать заключению этого союза. С этой целью король поручил своему представителю Ляпикетьеру отправиться в Москву, где тот должен был вести с бранденбургским и датским посланниками переговоры, истинная цель которых была замаскирована под видом торговых сделок.

В секретных инструкциях, данных посланнику, ему было поручено собрать для короля обстоятельные сведения о русском дворе, о котором во Франции в то время почти ничего не знали. Но смерть царя Фёдора и перемены, происшедшие в русской политике во время малолетства его братьев Ивана и Петра, стали причиной тому, что эти планы не осуществились.

В 1697 году Пётр совершил своё первое заграничное путешествие и посетил Голландию и Англию. Он хотел посетить и Францию, но некоторые обстоятельства этому помешали. Неудача кандидатуры на польский престол принца Конти, что во Франции приписывали отчасти русскому влиянию, настроили Людовика XIV неприязненно к царю; он также не мог простить Петру его враждебных планов по отношению к туркам и продолжал смотреть на него как на монарха, не имевшего авторитета и значения в Европе, однако отказ Людовика XIV принять Петра, сделанный в вежливой форме, не вызвал со стороны царя озлобления; его подкупала слава Людовика и он всё не оставлял мысли рано или поздно сблизиться с ним.

Начиная с 1703 года Пётр имел в Париже особого агента, который хотя и не носил официального звания, но в обязанности коего входило распространять рассказы о победах Петра, о его преобразованиях, о его любви к европейской цивилизации. Года за два перед этим, принимая на аудиенции Дюгерона — чрезвычайного французского посла при дворе короля Августа II — Пётр высказал тому своё восхищение французским королём и своё желание быть с ним в тесной дружбе. Указав на выгоды, которые могло принести Франции заключение торгового договора с Россией, где вся торговля находилась в руках англичан и голландцев, царь настаивал на том, что Людовику следовало помочь России в приобретении порта на Балтийском море и в войне со Швецией.

Чрезвычайная важность предложений, сделанных французскому послу, и почтительность, с которой царь отзывался о французском короле, возбудило в уме Людовика надежду, что Пётр присоединиться к его политике и откажется от дальнейшей войны со Швецией. Но поскольку у Петра относительно шведов планы были совершенно противоположные, никаких соглашений не состоялось.

Между тем, наносимые Швеции поражения и заключение союзом со странами, враждебными в те времена к французскому двору, ухудшило отношение к России. Это неприятное чувство росло с каждым днём, и поддерживалось слухами, которые волновали общественное мнение Франции. Рассказывали, например, что Пётр, будучи в Нидерландах, разбил вдребезги кубок, в котором было французское вино; говорили, что его деспотизм проявлялся в России в самых ужасающих актах.

Боярин Матвеев, посланный в 1705 году ко французскому двору по поводу задержания двух русских судов, писал из Парижа: «...здесь воображают, что я приехал просить короля посредничества для заключения мира со Швецией. Французы озлоблены на то, что их посол, приезжавший в Петербург со специальной миссией, ничего не достиг...Этот гордый двор мало интересуется нашими делами. На меня смотрят не как на посла, а как на какое-то диво». «Шведы, — писал он далее, — в большом почёте при здешнем дворе и распространяют на наш счёт злую клевету. Дружба, которую нам якобы выказывают здесь, лицемерна и ни к чему не приведёт». Из этого он делал заключение, что менять дружбу англичан и голландцев на дружбу Франции было бы невыгодно.

Но логика событий говорила иначе. Поражение шведов под Полтавой в корне изменило соотношение сил. Франция, в конец истощённая продолжительной войной за испанское наследство, не имела надобности щадить далее свою союзницу, которая едва могла оправиться от нанесённого её поражения, и французское правительство поняло, как неосмотрительно было с его стороны уклоняться от сближения с Россией, морские успехи которой затрагивали весьма близко торговые интересы Франции; и оно сочло нужным расположит царя в свою пользу, предложив ему свою поддержку для того, чтобы добиться от Турции пропуска русских судов из Чёрного моря в Средиземное, что было весьма важным для Петра после взятия Азова.

Русскому резиденту в Париже Скрофу предложено было известить Петра о намерении Людовика послать в Россию для этого новое посольство. В апреле 1711 года французский посол прибыл в Москву с повелением употребить все старания к тому, чтобы Пётр пришёл на помощь венграм в их борьбе с Австрией, противницей Франции, и чтобы он дал обещание поддержать славянские народы, терпевшие притеснения от Австрии, могущество которой могло быть постоянной угрозой для России. На самом деле, Австрия была главным соперником в Европе для Франции, а у России кроме шведов европейских противников в то время ещё не было.

Тем временем Пётр потерпел жестокое поражение от турков на реке Прут и заключил 23 июля 1711 года с ними мир, уступив только что завоёванный русскими Азов. Момент для французского посредничество был выбран неудачно.

Незадолго до кончины Людовика XIV, Пётр сделал ещё одну попытку посетить Францию, но престарелый король и на этот раз отклонил предложение царя, дав понять, что в виду плохого состояния французских финансов, его собственных недугов и преклонных лет он лишён возможности сделать царю такой торжественный приём, который соответствовал бы его желанию, а к простым приёмам он не привык.

Таким образом, сближение, которого так желал Пётр и выгоды которого для обеих стран были достаточно очевидны, при жизни Людовика XIV не осуществилось. Франция не смогла отойти от своей традиционной политики и откликнуться на предложения России.

После кончины Людовика XIV 1 сентября 1715 года, когда могущество Швеции уже было сломлен, царь послал во Францию своего агента Конона Никитича Зотова; ему было поручено разведать взгляды и намерения французского двора и подготовить почву для сближения, которое Пётр хотел осуществить лично, давно собираясь посетить Францию. Он полагал, что явившись лично в Париж, чтобы предложить Франции союз с Россией, ему, царю-победителю, удастся скорее достигнуть желаемой цели, поэтому в конце 1716 года царь отправился во Францию, не объявляя, впрочем, официально о цели своего путешествия.

Проездом через Германию Пётр имел свидание с прусским королём Фридрихом-Вильгельмом I. Как все северо-германцы, король глубоко ненавидел Францию, но сознавая могущество этой державы, понимал, что пренебрегать ею нельзя и хотел при случае воспользоваться ею для своих целей.

Что касается самой Пруссии, то начало её отношении с Россией относится к XVI веку. В следующем столетии между царём Алексеем Михайловичем и курфюрстом Фридрихом-Вильгельмом был заключён договор, который послужил прототипом всех дипломатических актов, заключённых между этими государствами в последующие царствования. Такого же типа договор заключили Пётр с Фридрихом-Вильгельмом I. Эти договоры, почти все без исключения, гарантировали безопасность владения договаривающихся сторон и взаимную помощь на случай войны с общим врагом, под коим подразумевались обычно поляки, шведы и австрийцы.

Несмотря на все договоры, союз России и Пруссии был не особенно прочен. Прусский король опасался возможного сближения России и Франции, боясь очутиться между молотом и наковальней. Подметив в Петре симпатию к Франции, Фридрих-Вильгельм решил разыграть роль посредника между нею и Россией, хотел поспособствовать их сближению и участвовать в качестве договаривающейся стороны, что могло дать ему определённые выгоды в борьбе с Австрией. С этой целью он поручил одному из своих министров сопровождать царя в его путешествии и служить посредником в переговорах с французским двором.

Из Пруссии Пётр отправился в Нидерланды, куда съезжались в те времена для свиданий, переговоров, тайных или явных совещаний все государственные люди Европы. По приезде сюда Петра встретил шведский посланник Герц, которому было поручено провести переговоры о мире. Вслед за ним явились австрийский и английский посланники, жаждавшие выведать истинную цель его путешествия, но Пётр открылся только французскому посланнику де Шатоневу.

13 января 1717 года Борис Куракин, находившийся в свите царя, явился к Шатоневу: «Я буду говорит с вами не как с посланником, но как с другом, которому я открою тайну, доверенную мне царём. Его величество признал полезным вместе с королём прусским заключить мир с Францией; он искренне этого желает и хочет, чтобы переговоры по этому предмету начались без промедления и происходили в его присутствии».

Восемь дней спустя Куракин уже официально возобновил предложение о союзе от имени царя и француз уведомил об этом своё правительство.

Во главе французского правительства, ввиду малолетства короля, стоял в это время Филипп, герцог Орлеанский. Находясь совсем недавно у власти, он успел существенно изменить политическую систему, которой держался его предшественник, Людовик XIV; он искал сближения с Англией, которая ещё недавно была в числе врагов Французской монархии. В принципе, союз с Англией был совместим со сближением Франции с Россией, но к несчастью, между Петром и английским королём Георгом I возникли в это время некоторые недоразумения: царь был возмущён двусмысленным поведением короля во время Северной войны, помощью, оказанной им втайне Швеции, а также публичными оскорблениями, нанесёнными царскому резиденту в Лондоне и гнусными пасквилями, которые печатались о России в Англии.

Герцог Орлеанский опасался, сближаясь с царём, вызвать неудовольствие Георга I и тем порвать слабые узы, соединявшие английского короля с Францией. Поэтому он отнёсся к предложению Петра чрезвычайно сдержанно и долго колебался, какой дать ответ, тем более, что некоторые его доверенные советники решительно возражали против союза с Россией, советуя не полагаться на дружбу русского царя и не рисковать ради него союзом с Англией. Эти советы подействовали на герцога, и он велел Шатоневу затягивать переговоры, придумывая всевозможные препятствия к заключением союза с Россией.

Пётр предлагал Франции заключить оборонительный договор, в силу которого Россия и Франция приняли бы на себя обязательства взаимно гарантировать целостность их владений; царь желал включить в этот договор и вновь приобретённые от Швеции области, но когда Франция отвечала на это решительным отказом, то он не настаивал на этом требовании и ограничился просьбой выдавать ему ежемесячно субсидию вплоть до окончания Северной войны. Для заключения договора Пётр прибыл в Париж, и его неожиданный визит произвёл большую сенсацию.

Сен-Симон писал по поводу возможного сближения Франции с Россией, что «ничего не может выгоднее для нас, как в отношении нашей торговли, а также нашей политики на севере, в Германии и во всей Европе». По его мнению, Пётр является огромной фигурой в Европе и в Азии.

Зачем царь отправился во Францию? Вот вопрос, который задавали себе все дворы: у одних это путешествие вызвало опасения, у других — надежды, но все были крайне возбуждены поведением государя России. Король прусский хотел даже лично сопровождать Петра в Париж, но вынужден был оставить это намерение по каким-то причинам. Король польский, имевший до тех пор в Париже только одного дипломатического представителя, по приезде Петра назначил ко французскому двору второго посланника, и один из них следовал неотступно за царём, куда бы тот не отправился. Датский король завёл в Париже форменного шпиона, коему было поручено наблюдать за Петром. Прусские и австрийские агенты следили за царём даже во время прогулок в Фонтенебло, где они заставали его беседующим наедине с Ференцем II Ракоци — руководителем антигабсбургской национально-освободительной борьбы венгров.

В Париже Пётр пустил в ход всё своё обаяние и всё своё красноречие, чтобы убедить французских министров в том, что роль, которую играла до тех под среди северных держав Швеция, могла быть, с большой выгодой для французской политики, взята на себя возрождающейся Россией.

Французскому правительству была передана составленная под диктовку царя записка: «Поставьте меня на место, которое занимало до сей поры по отношению к Франции Швеция. Карта Европы изменилась; Швеция полууничтожена и не может оказать Франции никакой помощи. Могущество моей империи чрезвычайно выросло, и я, царь, готов заменить вам Швецию. Я предлагаю свой союз и содействие Пруссии и Польши, и не только свой союз — я предлагаю вам и своё могущество. Равновесие, которое было обеспечено союзом со Швецией, не только восстановится, но моё содействие даст этому союзу перевес. Всё, что я вам предлагаю, ни мало не противоречит союзу, заключённому вами с Англией и Голландией. Англия подвержена таким раздорам и так непостоянна, что если бы на будущее время она отказалась от союза с вами, то союз с Россией заменит вам всё, на что бы вы могли рассчитывать со стороны Швеции и Англии».

Во французском дворе образовались две партии: за союз с Россией и против, поэтому Петру давали уклончивый ответ и даже попросту обманывали его. Маршалу Тессе, ведущему переговоры с французской стороны, было предписано настаивать на подписании торгового договора, уклоняясь от обсуждения политических вопросов. Вместо того, чтобы заявить царю прямо и откровенно, что Франция в силу предыдущих договорённостей обязана ещё в продолжении 9 месяцев выплачивать Швеции субсидию, Тессе было приказано составить и показать русским подложный трактат, якобы заключённый со Швецией, в который были включены только те статьи, какие французы считали удобным сообщить им. Но что хуже всего, французское правительство, несмотря на торжественное обещание хранить эти переговоры в тайне, известило о них английский двор. Таким образом, тайна, которую Пётр хотел сохранить, была нарушена.

В конце-концов переговоры, которые велись во время пребывания царя в Париже, не увенчались успехом. Возможно, в этом был виноват отчасти и сам Пётр, который, выказывая при всяком удобном случае чрезвычайное уважение к памяти Людовика XIV и самое трогательное внимание к малолетнему королю Людовику XV, относился пренебрежительно к тогдашним правителям Франции, держал себя довольно высокомерно с регентом, не отдал визита принцам крови и не особенно понравился высшей французской аристократии тем, что он не подчинялся излюбленным ею правилам придворного этикета.

Перед отъездом из Парижа, царь имел продолжительную беседу с регентом герцогом Орлеанским, и после отъезда Петра на воды в Спа, начатые им переговоры не только не были прерваны, но и продолжились, но теперь уже не в Париже, а в Нидерландах.

Усилия Петра увенчались успехом и 15 августа 1717 года в Амстердаме был заключён союзный договор, к которому присоединилась Пруссия, и которым было положено начало новой политической системе европейских государств. Державы гарантировали этим договором порядок престолонаследия во Франции, установленный Утрехтским мирным договором; Франция со своей стороны обещала России посредничество для заключения мира со Швецией и обязывалась следить за точным исполнением условий этого договора. Кроме того, стороны намеревались приступить к новым переговорам для заключения торгового и политического союза для более тесного сближения, однако в течение последующих четырёх лет ничего в этом направлении сделано не было. Причина была в осложнившемся политическом положении в Европе.

Со смертью Карла XII политическая ситуация в Европе стала спокойнее, но Франция всё-таки не решалась открыто заявить о своём союзе с Россией до тех пор, пока её исконная союзница Швеция не сложит оружия и не признает себя побеждённой. Поэтому герцог Орлеанский, желая содействовать заключению скорейшего мира, принял, наконец, как им было обещано, роль посредника между Россией и Швецией.

В 1719 году Жак де Кампредон, бывший в течение многих лет французским резидентом в Стокгольме, получил приказание отправиться в Швецию и употребить всевозможное старание, чтобы добиться соглашения между Россией и Швецией. На аудиенции, данной ему царём, когда он был проездом в Петербурге, посланник советовал Петру умерить свои требования и возвратить Швеции часть прибалтийских провинций, на что самодержец ответил: «Я не желаю видеть из моего окна владений соседа».

Наконец, Швеция покорилась своей участи, и по заключения в 1721 году Ништадского мира Кампредон, подписавший мирный договор в качестве посредника, получил приказание отправиться в Петербург и остаться там в звании полномочного министра. Ещё со времени путешествия Петра, в Париже находился русский посланник, но Франция до сих пор не имела постоянного представителя. Таким образом, французский посол в Швеции стал послом в России, и тем самым Франция заместила одного союзника другим.

Кампредон прибыл на шведском судне в Кронштадт, куда ради него прибыл и Пётр. Приём, оказанный французскому посланнику в Кронштадте, а затем и в Петербурге, взволновал всех прочих дипломатов, находившихся в столице, и особенно привёл в отчаяние австрийского посланника, которому в это именно время было поручено хлопотать о самом тесном союзе между царём и австрийским императором. Россия заняла в европейской политике начала XVIII века место Швеции, и отныне с ней стали считаться все главные государства Европы.

Пётр даже подумывал о брачном союзе своей младшей дочери Елизаветы с одним из принцев французского королевского дома. Об этих намерениях сообщили французскому посланнику, который осенью 1722 года получил ответ на эти предложения из Парижа. Регент, герцог Орлеанский, будучи не прочь доставить польскую корону собственному сыну и предлагал начать переговоры о его браке с Елизаветой Петровной, но считал более удобным отложить этот брак до того времени, когда польский престол окажется вакантным, тем более, что нынешний король тяжело болел.

Кампредону было приказано вести дальнейшие переговоры, руководствуясь этими соображениями. Когда курьер привёз эти указания французскому послу, Петра не было в Петербурге: он участвовал в походе против Персии, в результате которого был взят Дербент.

В конце 1722 года царь вернулся на зиму в Москву. Первым его вопросом было: какие известия получены из Франции? Ему ответили, что посол получил инструкции и просит аудиенции. Царь принял его немедленно и предвидя, что разговор коснётся, главным образом, возможного бракосочетания, выслал из комнаты всех сановников, не исключая и канцлера Остермана; с ними осталась только императрица Екатерина.

Когда Кампредон произнёс имя герцога Шартрского, Пётр сказал: «Я его знаю и весьма уважаю». Сознавая, что это дело требовало быстрого решения и соблюдения тайны, Пётр не хотел, чтобы оно шло обычным медленным путём, и для ведения переговоров о браке назначил князя Долгорукого, бывшего посланником во Франции, который только что приехал из Версаля. Долгорукову было приказано вести переговоры с соблюдением строжайшей тайны, в то время как Остерман обсуждал с французским послом на официальных заседаниях основные пункты союзного договора.

Остерман — тип дипломата старой школы, ставивший выше всего притворство и умение обмануть противника, притворявшийся больным, когда надо было высказать своё мнение, и действовавший охотнее всего в пользу той державы, которая сопровождала свои требования ценными подарками в виде перстней, табакерок и тому подобным. Он всячески затягивал переговоры, тогда как Долгорукий, имея от царя особые инструкции, старался вести дело как можно быстрее. Долгорукий был против того, чтобы откладывать брак Елизаветы Петровны до того времени, как польский престол станет вакантным. Эта торопливость до некоторой степени объясняется задней мыслью, которая была у царя. Решившись возвести свою дочь на польский престол, Пётр лелеял в тайне мысль, что Елизавета Петровна, выйдя замуж за старшего сына герцога Орлеанского, вступит, быть может со временем, на престол Франции, так как слабое здоровье Людовика XV и отдалённый срок его брака с инфантой испанской позволяли думать, что он умрёт, не оставив наследника. Во всяком случае, откладывать этот брак казалось царю несовместимым с его планами и достоинством.

Долгорукий давил на Кампредона: «Что будет, если король польский проживёт ещё лет пятнадцать? В таком случае принцесса вовсе не выйдет замуж и останется непристроенной. Словом, царь велел мне передать вам, что он желает покончить это дело как можно скорее; если же с вашей стороны будут затягиваться переговоры или настаивать на согласии Англии, то об этом браке нечего и думать».

В конце-концов Долгорукий высказал желание, чтобы Россия и Франция обязались особым договором заключить этот брак в самом ближайшем будущем и действовать в Польше во всём согласно.

Составленные в этом смысле Кампредоном некоторые статьи союзного договора были им отправлены французскому правительству 13 марта 1723 года в депеше, в которой он испрашивал полномочия для подписания этого договора.

Депеша Кампредона, по самой сущности затронутого в ней вопроса, требовала немедленного ответа, поэтому можно себе представить его удивление, когда курьер приезжал за курьером, а он не получал никакого решения. Он писал вторично, прося инструкций, но всё так же безуспешно. Посол стал всячески избегать русских сановников, поскольку ничего не мог им ответить и объяснить отсутствие ответа из Парижа.

В сентябре 1723 года Кампредон был приглашён в Петергоф — летнюю резиденцию царя, который принял его со своей обычной благосклонностью, показывал ему весь дворец и парк, не выказав на лице во время разговора с посланником и тени неудовольствия. Но Остерман отвёл Кампредона в сторону и заговорил с ним, вероятно по повелению царя, более откровенно, чем когда-либо: «Трудно себе объяснить, по какой причине король не отдаёт до сих пор каких-либо приказаний насчёт начатых в Москве переговоров. Многие иностранные дворы, в особенности венский, считают их уже оконченными. Венский двор выражал даже своё беспокойство царю, который не может понять, что за причина побуждает его величество так пренебрегать его союзом, заключение которого его величество сам желает. Вы не можете сомневаться в искренности доброго расположения государя, но не говоря уже о том, что он не привык к пренебрежению; его положение, очевидно, должно было внушить менее равнодушия к союзу, выгодному главным образом его величеству».

Положение французского посла становилось невыносимо: пятнадцать курьеров было отправлено им безрезультатно. Наконец он получил депешу, в которой французское правительство сваливало вину за все проволочки на Англию, которая противилась будто бы этому союзу, причём Капмредону ещё раз было поставлено на вид, что Франция ни в коем случае не согласиться на то, чтобы этот брак был заключён до избрания герцога Шартрского на польский престол. Пётр так и не получил официального ответа на своё предложение. Несколько месяцев спустя он был извещён о бракосочетании герцога Шартрского с одной из германских принцесс, и бедная царевна Елизавета так и не увидела Франциию.

Между тем 2 октября 1723 года скончался герцог Орлеанский, и Людовик XV, хотя уже совершеннолетний, не вступил в управление государством, а поручил заведование делами герцогу Бурбонскому. Кончина герцога Орлеанского не принесла никаких изменений в отношениях России и Франции. Давно уже начатые соглашения о союзе продолжались, но затягивались с обеих сторон и велись вяло. Пётр, отказавшись на время от проекта выдать свою дочь за одного из французских принцев, предложил новому правительству заключить политический союз и в начале 1724 года передал свои предложения герцогу Бурбонскому, но тот приказал ответить царю, что причины, по которым король настаивал на примирении России с Англией, имеют первостепенную государственную важность, поэтому король не может отказаться от своих требований и, следовательно, о заключении союза не может быть и речи до примирения царя с английским королём.

Таким образом, хотя герцог Орлеанский и настаивал всё время на примирении России с Англией, но он делал это условие крайне желательным, тогда как герцог Бурбонский считал это непременным условием предполагаемого союза царя и короля.

В европейской политике нет постоянства, и обстоятельства могут быстро перемениться на противоположные. Например, французы в 1724 году настаивали на примирении России и Англии, но ещё в 1705 году они с той же Англией воевали, и английский посланник Витворт в феврале этого года докладывал в Лондон, как в русском дворе ему рассказывали, что в Москву за несколько месяцев до этого тайно приезжал французский посланник с предложением заключить выгодный союз и оказать посредничество в мирном соглашении со Швецией, но при условии, чтобы Россия отреклась от соблюдения интересов Англии и её союзников (Пётр отверг эти предложения).

Казалось, переговоры не могли долго продолжаться при таких условиях; действительно, они были прерваны окончательно, но несколько месяцев спустя неожиданный случай дал державам возможность возобновить их.

В 1724 году едва не началась война с Турцией, которой очень не понравились приобретения, сделанные Россией на берегу Каспийского моря, и распространение русского влияния на Кавказе, населённым мусульманами. Пётр, стремясь сохранить свои завоевания и избежать войны с Турцией, обратился к посредничеству Франции. Французскому послу в Константинополе де Бонаку, убеждённому стороннику русско-французского союза, удалось уладить это дело в пользу России. Он так живо представил туркам все неудобства их войны с царём и все выгоды, какие они могут извлечь из союза с ним, что турецкое правительство согласилось оставить России завоёванные ею у Персии территории с тем условием, что она не станет препятствовать Турции отнять у этого государства те земли, что она наметила.

Конвенция, заключённая Россией с Турцией, на основании которой Пётр сохранял северные земли Кавказа, Дагестан и Ширван (сейчас в Азербайджане), была редактирована Бонаком, просмотрена в Петербурге Кампредоном и подписана в Константинополе русскими и турецкими уполномоченными.

После такого дипломатического успеха Кампредон надеялся, что Пётр, из признательности к Франции, согласиться примириться с Англией, и появится возможность возобновить российско-французские переговоры. Чтобы ускорить дело, посол решился на неожиданный шаг. В тот самый день, когда из Константинополя пришла подписанная конвенция, царь отправился на церковную службу. Когда Пётр сходил с лошади, чтобы войти в храм, Кампредон пробрался сквозь толпу и неожиданно подошёл к царю. Пётр на такую фамильярность не рассердился, а взял посла за руку и, намекая на договор, подписанный при его посредничестве со Швецией, сказал: «Вы всегда были для меня вестником мира». Обрадованный Кампредон отвечал государю: «Позвольте мне, Ваше Величество, иметь честь быть им до конца. Вашему Величеству известно всё то, что король сделал для вас. Сделайте со своей стороны приятное его величеству, который, настаивая на примирении между Вами и королём английским, только желает этим содействовать Вашей славе и Вашим собственным интересам». На это предложение Пётр ответил: «Я не буду не благодарен и тотчас дам моим сановникам приказание, коим вы, наверное, останетесь довольны».

Государь сдержал своё слово и несколько дней спустя он заявил официально, что ему будет приятно воспользоваться посредничеством французского короля в деле примирения с Англией и вместе с тем предложил Франции заключить союз на условиях, устраивающих обе стороны.

Столь благоприятный результат смелой выходки Кампредона удивил русских вельмож, а ещё более французское правительство, которое выразило своему послу полное одобрение. Но когда переговоры были возобновлены, Франция неожиданно выдвинула новое требование: английский король должен подписать союзное соглашение в качестве договаривающейся стороны. Россия резко возразила против участие в переговорах стороны, которой эти переговоры вовсе не касаются, и дальнейшие обсуждения прекратились.

Пётр, чувствуя, что его здоровье слабеет, старался устроить судьбу своих дочерей. Старшая, Анна Петровна, в ноябре 1724 года была выдана за герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского (Голштинского), приглашённого незадолго до этого в Россию. Что касается младшей, Елизаветы, то Пётр ещё не оставлял надежды выдать её за французского принца, и даже за герцога Бурбонского, которому вместе с рукой принцессы могла быль предложена польская корона. В этом смысле в октябре 1724 года Кампредону были сделаны довольно ясные намёки, а в конце 1724 года послу сообщили, что царь не отказывается более включать Англию в союзный договор, как того требовала Франция. Вопрос был внесён на обсуждение в Сенат, но государь тяжело заболел и 28 января 1925 его не стало.

Союз с Францией, к которому Пётр страстно стремился, будучи основан на общности интересов, обещал быть устойчивым и выгодным для России и несомненно мог быть заключён, если бы французское правительство было бы настолько дальновидно, чтобы оценить предложения, сделанные ей Петром. Союз между расположенными на двух крайних — западной и восточной — границах Европы государствами мог обеспечить им доминирование в европейской политике, поскольку любая страна оказывалась, в случае конфликта, под ударами с запада и с востока. Французы не оценили возможностей этого стратегического положения. Но, может быть, их осторожность имела под собой основание.

Пётр предлагал Франции заменить союзную, но сильно ослабевшую Швецию, на крепнущую Россию. Но, всё-таки, между двумя странами была существенная разница. Швеция имела провинции в Европе, то есть была настоящим европейским государством. Россия же была на тот момент вне европейской территории, культуры, религии. Для европейских народов это было далёкая, варварская, почти неизвестная страны, где по улицам городов гуляли медведи.

Было ещё одно существенное отличие России и Швеции. Шведы в течение XVII века активно участвовали в европейской политике. Её армия победоносно маршировала по северной и центральной Европе, была оплотом борьбы протестантских государств против католической коалиции. Швеция, Франция и Австрия были сильнейшими в военном отношении государствами Европы на протяжении всего XVII века, они в решающей степени влияли на всю европейскую политику.

Русской армии в Европе ещё никто не видел, её реальную силу никто на себе не ощутил, европейская политика определялась без учёта мнения Петербурга. И только с середины XVIII века ситуация изменилась: русские полки начали маршировать по европейским полям, и союз с Россией стал важнейшим средством решения своих политических проблем для всех европейских стран.

Использованная литература

1. Азанчевский М. «История Преображенского полка», 1859 г.

2. Баскаков В. «Северная война 1700-1721 гг. Кампания от Гродна до Полтавы 1706-1709 гг.», 1890 г.

3. Батов А. «Курс истории русского военного искусства. Эпоха Петра Великого», 1909 г.

4. Батурлин Д. «Военная история походов россиян в XVIII веке», 1819 г.

5. Бильбасов В. «Россия и Англия в XVIII веке», Русская старина, т. 80, № 10, 1893 г.

6. Брикнер А. «Иллюстрированная история Петра Великого», 1903 г.

7. Вебер Ф. «Записки о Петре Великом и его преобразованиях», Русский архив, № 6-9, 1872 г.

8. Дирин П. «История Лейб-гвардии Семёновского полка», 1883 г.

9. «Донесения и другие бумаги чрезвычайного посланника английского при русском дворе, Чарльза Витворта, с 1704 г. по 1708 г.», Сборник императорского русского исторического общества, т. 39, 1884 г.

10. «Донесения и другие бумаги чрезвычайного посланника английского при русском дворе, Чарльза Витворта, и секретаря его Вейсброда с 1708 г. по 1711 г.», Сборник императорского русского исторического общества, т. 50, 1884 г.

11. «Донесения и другие бумаги английских послов, посланников и резидентов при русском дворе с 1711 г. по 1719 г.», Сборник императорского русского исторического общества, т. 61, 1888 г.

12. Есипов Г. «Жизнеописание князя А.Д. Меншикова», Русский архив, № 8-9, 1875 г.

13. Зимин В. «История 22-го пехотного Нижегородского полка 1700-1800 гг.», 1900 г.

14. Кан А. «Швеция и Россия. В прошлом и настоящем», 1999 г.

15. Карцов «Военно-исторический обзор Северной войны», 1851 г.

16. «Пётр Великий и Людовик XIV», Русская старина, т. 136, № 11, 1908 г.

17. Полиевктов М. «Голштинский вопрос и политика России на Балтийском море в первую половину XVIII столетия», Русская старина, т. СХХХ, № 1-5, 1907 г.

18. «Россия и Франция в первой половине XVIII века», Русская старина, т. 91, № 8, 1897 г.

19. «Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами. 1656-1762 гг.», 1880 г.

20. Стилле А. «Карл XII как стратег и тактик в 1707-1709 гг.», 1912 г.

21. Тарле Е. «Северная война и шведское нашествие на Россию».

22. Цветков С. «Карл XII. Последний викинг», 2005 г.

23. Энглунд П. «Полтава», 2009 г.