Иоанн Златоуст и его философия жизни

Щёлкните мышкой по значку   Оглавление   в верхнем левом углу и сможете перейти к любому разделу книги.

Оглавление

1. Введение
2. Антиохия
3. Христианство становится официальной религией при Константине Великом. Начало распада Церкви
4. Император Юлиан Отступник. Окончательная победа христианства. Начало формирования Византийской империи
5. Христианство становится государственной религией при Феодосии Великом
6. Годы обучения
7. Отшельническая жизнь
8. Иоанн Златоуст становится знаменитым проповедником
9. Иоанн Златоуст и антиохийский бунт
10. Иоанн Златоуст о житейской мудрости
11. Иоанн Златоуст отстаивает православие
12. Иоанн Златоуст о познании мира
13. Иоанн Златоуст о создании апостолом Павлом фундамента христианства
14. Философия жизни
15. Иоанн Златоуст становится архиепископом Константинопольским
16. Ссылка и кончина

• Хронология дат и событий, относящихся к жизни Иоанна Златоуста
• Статья «Почему Адам покинул Эдем»
• Статья «Какую свободу человек получил от Создателя»
• Книга «Православие в России: из прошлого в будущее»
• Митрополиты и патриархи Русской Церкви от начала и по сегодняшний день
• Перейти на главную страницу

Введение

В ночь с 6 на 7 января 2017 года, в праздник Рождества Христова Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя в Москве череду рождественских богослужений ― великое повечерие, утреню и Божественную литургию Святителя Иоанна Златоуста. Иоанн Златоуст является составителем нынешнего чина (то есть перечня и содержания молитв) этого самого важного из всех богослужений. Сохранилось предание о том, как незадолго до крещения Руси представители различных религий пытались убедить киевского князя Владимира в превосходстве своей веры. Княжеские послы побывали на богослужениях мусульман, иудеев, католиков и православных. Особенно их покорила Православная литургия в Константинополе. Вот как согласно «Повести временных лет» они рассказывали о ней своему князю:

«И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, — знаем только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького».

Иоанн Златоуст выделялся не только богослужением и своими проповедями, в которых он разъяснял Священное Писание. Он если не заложил, то, во всяком случае, довёл до высочайшего уровня особый стиль беседы с верующими, который отличался ясностью и практичностью, с одной стороны, и возвышенностью, можно даже сказать поэтичностью, с другой. Читать его труды — просто эстетическое удовольствие. К счастью для нас большая часть его проповедей была записана и впоследствии издана. Почти все они были посвящены тому, как жить в соответствии с заповедями Иисуса. Поскольку все люди в Европе, Америке и значительной части Африки в течении многих сотен лет живут в христианском мире, то независимо от того, являются ли они верующими или атеистами, их мораль и система нравственных ценностей основывается на принципах, сформированных в начале первого тысячелетия на основе Евангелий и посланий апостолов. Поэтому беседы Иоанна Златоуста, его мысли о подлинном счастье, об истинных ценностях и радостях жизни, о справедливости и настоящей мудрости совершенно актуальны и в наше время. В этом смысле труды Святителя являются подлинной классикой.

Время, в которое жил Иоанн Златоуст, по праву может считаться золотым веком христианской мысли. Среди наиболее авторитетных деятелей Церкви есть несколько человек, которые выделяются как самые авторитетные. В Православной Церкви их называют Вселенскими Учителями. Это - Иоанн Златоуст, Василий Великий и Григорий Богослов. В Католической Церкви свой список Учителей, иногда говорят: Докторов Церкви, на латинском языке - doctor ecclesiae. Это Фома Аквинский, Амвросий Медиоланский, Августин Блаженный, и Иероним Блаженный. Фома Аквинский жил в 1225-1274 годах и хронологически выпадает из общего списка. Остальные шесть жили примерно в одно время.

Вероятно, это — не просто совпадение, а сочетание ряда благоприятных обстоятельств. В 313 году был издан Миланский эдикт, сделавший христианство официальной религией. Гонения на христиан прекратились. Хотя пик расцвета Римской империи как государства уже прошёл, но в целом всё было ещё стабильно, в том числе и в образовании, где царили греческая литература, греческая логика и греческая риторика. Это было благодатное время свободного и равного существования христианского и эллинского мировоззрений, что и определило появление плеяды выдающихся христианских мыслителей. Сам Иоанн Златоуст обучался у профессора греческой риторики Либания, возможно, лучшего в те времена.

Русский философ Константин Леонтьев считал, что эти времена для Византии (то есть Восточной Римской империи) был периодом, подобном эпохе Возрождения в Европе в XV веке — эпохе многообразного и глубокого культурного развития.

Было ещё одно обстоятельство. Среди христиан хотя и были споры, но инакомыслие не подавлялось. Несмотря на то, что взгляды пресвитера Ария на Никейском Соборе в 325 году и были осуждены, его сторонники продолжали активную деятельность. Мало того, даже некоторые императоры были сторонниками Ария, а в Антиохии - родном городе Иоанна Златоуста, значительное количество епископов были арианами. Это свободомыслие закончилось в 451 году на Халкидонском Соборе, после которого началась ожесточённая борьба со всеми взглядами, отличными от ортодоксальных, что привело, в итоге, к распаду некогда единой христианской Церкви. Но во второй половине IV века и начале V века ещё царила божественная пора свободы и расцвета христианской мудрости. Во времена Иоанна Златоуста можно было ещё иметь своё толкование Священного Писания. Впоследствии уже никаких обсуждений и изменений не допускалось, всякое инакомыслие жестко, а порой и жестоко подавлялось. Церковь превратилась в догматическую организацию, определив, среди прочего, что всё, написанное в Библии, надо понимать буквально. Отсюда, в частности, и возникло утверждение, что наш земной мир был создан за 6 дней. Но Иоанн Златоуст ещё в IV веке говорил (Беседы на Книгу Бытия, беседа III):

«Всесильная десница Его и беспредельная премудрость не затруднилась бы создать всё и в один день. И что говорю в один день? Даже в одно мгновение. Но так как Он создал всё сущее не для своей пользы... – напротив создал всё по человеколюбию и благости Своей, то и творит по частям, и преподает нам».

То есть не то, что за шесть дней — за секунду можно было сотворить Землю и её обитателей, но описание процесса созидания разбито на части, чтобы нам легче было его понять (по современным представлениям, вся Вселенная была сформирована в первые три минуты после Большого взрыва).

Большинство иерархов христианской церкви в IV веке имело греческой образование. А поскольку обучение было платное и стоило приличных денег, они были, как правило, выходцами из зажиточных семей и принадлежали к элите Римской империи и если бы не избрали стезю священника, могли бы сделать хорошую карьеру. Это полностью справедливо и относительно Иоанна Златоуста. Глубоко изучив Священное Писание и будучи от природы человеком необычайно умным, он сформировал ясное понимание, как должен христианин строить свою жизнь в соответствии с евангельскими принципами. Но быть верующим, это не значит с утра до вечера молиться, каяться и не выходить из церкви. Можно жить как простой мирянин, но соблюдать определённые моральные правила. Примеры такой жизни Иоанн брал из Священного Писания. Смысл значительной части его бесед с прихожанами можно обозначить как философию житейской мудрости. Моральные правила не догма, спущенная сверху в прямом и переносном смыслах, они имеют разумное объяснение. Много столетий спустя те же выводы, что и в проповедях Иоанна можно было встретить у разных людей, например, у Артура Шопенгауера и Эриха Фромма. Хотя Иоанн Златоуст и брал за основу своих бесед Священное Писание, но говорил о тех же проблемах, что и философы и психоаналитики новейшего времени. За 1600 лет, что прошли со времени его жизни, появились машины, электричество, мобильная связь, Интернет, но привычки, характеры, система нравственных ценностей остались прежними. Люди не стали ни умнее, ни глупее, ни лучше, ни хуже.

Жизнь Иоанна Златоуста является, также, ярким примером весьма непростых взаимоотношений Церкви и светской власти. Святейший Патриарх Кирилл на проповеди в апреле 2015 года в Храме Христа Спасителя сказал:

«Даже тогда, когда Церковь внешне пользовалась привилегиями, на самом деле её положение оставалось очень уязвимым, потому что Церковь призвана благовествовать правду Божию, в том числе сильным мира сего. И очень часто в ответ на эту правду Церковь и служители её подвергались гонениям, даже когда правители называли себя православными государями. Наверное, самым ярким тому примером является история Святителя Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, который говорил Божию правду, а правда уязвляла императора и императрицу. Мы знаем, что Великий Святитель и угодник Божий закончил дни свои в ссылке, не перенеся всех тяжестей того наказания, которому его подвергли. Иначе говоря, Церковь никогда не находится в привилегированном положении — уже только потому, что она призвана говорить правду, а правдой этой уязвляются те, кто не живёт в соответствии с ней».

Со времён Константина, к сожалению, Церковь не была свободной организацией. Она решающим образом зависела от воли императора, который созывал Соборы и утверждал их решения, назначал главных церковных иерархов и увольнял их, если они ему перечили (увольнения обычно сопровождались ссылками, а то и похуже). Когда Иоанн Златоуст стал архиепископом Константинопольским, его избрал не совет епископов, а назначил император Аркадий, который же впоследствии и отправил его в ссылку. После того, как Миланским эдиктом император Константин Великий узаконил христианство в Римской империи, он задумал сделать эту религию основной и даже единственной. Церковь должна была выполнять поставленную светской властью задачу формирования единомыслия в огромном государстве. Императору было нужна какая-то одна церковная доктрина, а не множество различных толкований. Он не давил на епископов на Никейском Соборе, предоставляя им возможность самим решить свои проблемы. Но когда решение было принято, он его утвердил и оно получило форму закона. То есть вопрос о том, равен ли Бог-Сын Богу-Отцу, или в божественном смысле стоит ниже него, решался криками, спорами и императорским указом.

Лояльность воле императора было условием нормального существования Церкви, которая хотя и понимала, что кесарево - кесарю, но Божие — Богу, всё-таки вынуждена была приспосабливаться, встраиваться в систему государственного управления и вследствие этого частично переняла пороки светской власти. Когда Иоанна Златоуста по молодости лет хотели рукоположить в епископы он отказался и среди причин указывал и опасение, что если изберут такого молодого, то пойдут слухи о нечестных выборах, которые были в обычаях тех времён (и нынешних тоже). Он писал («О священстве», слово третье): «Не все смотрят на то, на что единственно нужно бы смотреть - на добродетель души; но бывают и другие побуждения к предоставлению этой чести: например, говорят: такой-то должен быть избран, потому что он происходит из знатного рода; другой – потому, что владеет великим богатством и не будет иметь нужды содержаться на счет церковных доходов; третий – потому, что добровольно перешёл к нам от противников наших; и стараются предпочесть другим один своего приятеля, другой – родственника, а иной – даже льстеца; но никто не хочет смотреть на способного и сколько-нибудь узнать душевные качества...Некоторые представляют ещё другие безрассуднейшие побуждения: так одни избираются в состав клира из опасения, чтобы не предались на сторону противников, другие – за свою злобу, чтобы они, будучи обойдены, не сделали много зол».

Священники, особенно епископы, обладали огромной властью и авторитетом. У Церкви появилась собственность, то есть богатство. А власть и богатство портят людей, и христианский клир это не миновало. Иоанн Златоуст, став архиепископом Константинопольским, стал бороться со злоупотреблениями, царившими среди епископов, пытался восстановить нормы евангельской жизни. На него ополчились, пошли интриги, в результате он был сослан в далёкую Армению, затем в Абхазию, где и умер от болезней.

В этом смысле проблемы как внутри Церкви и во взаимоотношениях Церкви и власти в наше время такие же, что и в IV веке. Ничего не изменилось. Просто удивительно: прошло много сотен лет после смерти Иоанна Златоуста, а его проповеди и сейчас не потеряли своей ценности, а история его жизни и для нашего времени ставит те же вопросы.

Антиохия

Иоанн Златоуст родился в Антиохии в 347 году. Сейчас это провинциальный город Антакья на юге Турции с населением 145 тысяч человек. Всего существовало 16 городов с названием Антиохия, но когда говорят «Антиохия», то подразумевают Антиохию на реке Оронт, расположенную в северной Сирии, блестящую столицу Востока, основанную примерно в 300 году до нашей эры Селевком I Никатором, соратником Александра Македонского ( Селевк основал много городов, названных в честь его отца Антиоха). Удачно расположенный в плодородной долине реки Оронт, город стал быстро развиваться и приобретать вес в качестве центра торговли, которая велась через соседний морской порт Селевкию Пиерию (расположенный в двадцати пяти километрах к западу от Антиохии и в семи километрах к северу от устья реки Оронт, нынешний Чевлик). Через Антиохию шёл Великий шёлковый путь, а также торговые караваны из Тарса, Алеппо, Дамаска, Вавилона и других крупных городов античности.

С течением времени сирийская монархия распалась на ряд городских общин и утратила своё могущество. При Антиохе III Великом (222 г. до н.э. - 187 г. до н.э.) династия Селевкидов сначала вернула своё прежнее политическое значение и могущество, но вмешательство римлян положило конец притязаниям Антиоха, который в битве при Магнесии (190 г. до н.э.) был разбит наголову, и некогда мощное государство пришло в упадок. Падение державы Селевкидов и отстранение её правящей династии представителями местной аристократии поставили вопрос о власти и монархе. Поначалу на трон предполагалось пригласить кого-нибудь из египетских Птолемеев или Митридата VI Евпатора, Однако кандидатура армянского царя Тиграна оказалась предпочтительнее. В 83 году до н. э. в столице Селевкидов — Антиохии — Тигран II Великий был провозглашен царём Сирии. Однако начавшаяся война с Римом оказалась неудачной для него, и в 64 году до н. э. эры бывшая западная часть территории государства Селевкидов была обращена в римскую провинцию Сирию.

Бурно развиваясь, Антиохия совместила в себе все преимущества великих центров древнего мира: она была многочисленна по своему населению и широко известна своими науками и искусствами. В Римской империи, начиная со II века, Антиохия была третьим по величине и значению городом после Рима и Александрии, а антиохийская библиотека превосходила столичную. Город славился своим богатством. Главная улица была вымощена мрамором, было много фонтанов, театров, красивых вилл и особняков, почти в каждом доме был водопровод. После постройки Константинополя Антиохия считалась второй столицей Восточной Римской империи.

Антиохия была крупнейшим городом восточного Средиземноморья, её называли столицей Востока. В городе греческая (эллинистическая) цивилизация соседствовала с семитской (иудейской). Это был интернациональный город, населённый многими народами, среди которых выделялись сирийцы и евреи, но большинство составляли греки. Как в Антиохии, так и в остальной Сирии образованные слои общества по-прежнему говорили по-гречески и сохранили греческие нравы и обычаи.

Антиохия лежала на зелёных холмах у подножия горы Сильфий (современное название - Хабиб-Неджар), там, где сходятся Ливанские горы и малоазийский Тавр, в 25 километрах от Средиземного моря и устья реки Оронт, проложившей себе путь к морю через гряду каменистых холмов. Благодаря своему порту, называвшемуся Селевкией, она осуществляла постоянную связь с Западом, в то время как её посещали торговые караваны со всего Ближнего Востока. Городская стена защищала узкий проход, открывавшийся на восток, к Сирийскому нагорью, а сам город был прикрыт скалистыми отрогами горы Сильпий с крепостью на самой вершине, под которой располагалась огромная скала, формой напоминающая безликую человеческую голову. В те времена была распространена легенда, что это голова Харона, перевозящего души мертвых в подземный мир.

Сам по себе город был величественным примером искусства архитектурного планирования - сочетанием достижений греческой и римской цивилизаций. Как и все столицы того времени, Антиохия носила на себе отпечаток власти и роскоши - город украшали широкие переходы с колоннадами, дворец императорского легата, храмы, ипподром. Город был известен своими школами философии, медицины и риторики, библиотекой и разного рода публичными увеселительными заведениями: театрами, амфитеатрами, стадионами и банями. Подобно другим эллинистическим городам, Антиохия была разделёна надвое широкой, украшенной колоннадами улицей. Это единственный известный нам древний город, имевший регулярную систему уличного освещения. Вокруг центра расстилались перенаселённые жилые кварталы. В восьми километрах к югу, в ложбине между холмами находилась знаменитая священная роща Дафны, а над ней возвышалась огромная статуя Аполлона. Жители Антиохии славились живым, неуёмным характером. В IV столетии её мужское население составляло 150-200 тысяч. Жители города говорили на греческом языке, но жители сел и деревень в окрестностях Антиохии говорили на сирийском языке (диалект арамейского).

Либаний, прославленный учитель Иоанна Златоуста, так отзывался об Антиохии в трактате «Жизнь или о собственной доле»: «Пусть посмотрит любой на величину Антиохии, на то, какова она, на какое пространство раскинулась, какие источники её поят, какие зефиры ласкают. И не видав города, можно всё знать о нём по молве. Есть ли какой закоулок материка, моря, куда бы не достигла слава города?».

А в своей речи «Похвала Антиохии» он описывает плодородие местной земли: «У нас же всё соревнуется одно с другим, почва, влага, благорастворение времен года. Именно, ровная почва, напоминающая морскую поверхность, глубока, жирна и мягка, легко уступает плугам, податливо превосходит ожидания земледельца, одинаково пригодна для посева, пригодна и для садоводства и хорошо приспособлена к урожаю от того и другого, деревья поднимая в высь в срок, а колосья давая выше, чем у других деревья».

Там же Либаний описывает прелести Дафны, пригорода Антиохии, и правда, райского места: «Местность эта так благоприятна для организма, что, если удалишься после недолгой побывки, уйдёшь с более здоровым цветом лица. На вопрос же, чему ты больше всего порадовался, затруднишься ответит. Так всё соревнуется одно с другим. Нет такого сильного, необоримого, упорного недуга, который, не изгнала бы Дафна, но, лишь приблизишься к этому месту, и всё удручающее пропадает. Если боги, действительно покинув небо, сходят на землю, мне кажется, они здесь пребывают и заседают со смертными, так как лучшего для них местопребывания и не могло бы быть».

Согласно легенде Дафна была дочь реки Ладоны. Как-то эту красавицу увидел Аполлон, почувствовал страсть к ней и преисполненный чувств погнался за девушкой, чтобы схватить, а она побежала и, добежав до этого предместья, остановилась. Мать защитила её от такого оскорбления, открыла тотчас свои объятия и приняла девицу, а вместо неё произвела соимённое ей растение. Неудачный любовник, потеряв предмет любви, стал обнимать дерево, присвоил себе и растение и место, сидел потом постоянно в этой местности и полюбил его и пристрастился к нему более всех мест на земле, а потом тогдашний царь повелел построить для него храм и жертвенник.

В 115 году Антиохия пережила страшное землетрясение силой 7,5 балла. Римский консул греческого происхождения Дион Кассий (155-235 гг.) в своей «Римской истории» нарисовал яркую картину разрушений, свидетелем которых он стал: «В то время, когда император (Траян) находился в Антиохии, произошло страшное землетрясение; при этом пострадали многие города, но наибольшее бедствие выпало на долю Антиохии. Так как Траян проводил здесь зиму и сюда отовсюду в большом количестве собрались и воины, и частные лица, прибывшие кто по судебным и торговым делам, кто с посольствами и ради развлечения, не было ни одного народа и ни одной общины, которые не понесли бы потерь, так что в Антиохии весь мир, находящийся под властью римлян, стал жертвой этого несчастья. Бушевали мощные грозы и дули чудовищные ветры, но никто не мог даже предположить, что они повлекут за собой столь огромные беды. Вначале неожиданно прогремел жуткий гром, за ним последовало сильное сотрясение, вздыбилась вся земля, строения взлетели вверх, одни из них, поднятые на воздух, сразу обрушились и разбились на куски, другие же рушились, колеблемые в разные стороны, словно во время морской качки, и их обломки далеко разлетались на открытые места. Стоял ужасающий грохот трескающихся и ломающихся бревен, черепицы и камней; и взметнулись столь огромные тучи пыли, что невозможно было ни увидеть ничего и ни сказать, ни услышать ни слова. Пострадало множество людей, даже тех, кто находился вне домов: их трясло и с силой подбрасывало вверх, и они ударялись о землю, словно падая с утеса; одни получали увечья, другие погибали. Даже некоторые деревья выбрасывало вверх вместе с корнями. Число же тех, кто погиб, оказавшись погребенным в домах, невозможно подсчитать, ибо многие были убиты самим обрушением обломков, великое же множество задохнулись под развалинами. Ужасные страдания претерпели те, кто был частично погребен под обрушившимися камнями и бревнами и не мог ни выжить, ни принять мгновенную смерть. Тем не менее и из них, учитывая их многочисленность, было спасено немало, но далеко не все они выбрались невредимыми. Многие ведь лишись ног или рук, у некоторых были разбиты головы, другие истекли кровью; одним из них был консул Педон, который тут же скончался. Говоря в целом, не было вообще такого вида страдания, которого не претерпели бы тогда эти люди. И поскольку божество продолжало сотрясать землю на протяжении многих дней и ночей, люди оставались без средств к существованию и без помощи, одни из них погибали под тяжестью рухнувших зданий, другие - от голода, даже если им удавалось уцелеть в каком-нибудь небольшом пространстве, образовавшемся среди завалов балок или под сводами арочных колоннад. Когда же наконец бедствие прекратилось, некий человек, отважившийся взобраться на руины, обнаружил еще живую женщину. Она была не одна, но имела при себе младенца и выжила благодаря тому, что и сама питалась, и дитя кормила собственным молоком. Её вместе с ребенком извлекли из-под завалов и вернули к жизни, а затем обследовали и другие груды развалин, но не смогли найти в них никого, кто был бы еще жив, за исключением одного ребенка, который сосал грудь своей уже умершей матери. Извлекая же мертвые тела, они уже не могли больше радоваться собственному спасению. Такое вот великое бедствие обрушилось тогда на Антиохию. Траян же выбрался через окно комнаты, в которой находился, с помощью одного человека исключительно мощного телосложения, который и вывел его наружу, так что он получил только несколько легких повреждений, и, так как землетрясение продолжалось в течение многих дней, он жил под открытым небом на ипподроме. Даже сама гора Касия сотряслась настолько мощно, что казалось, будто ее вершины закачались и вот-вот оторвутся, чтобы обрушиться на город. Другие горы также осели, и появились многие источники, которых раньше не существовало, а те, что текли прежде, исчезли».

Помимо Антиохии, землетрясение разрушило город Апамею, сильные повреждения получил Бейрут. Кроме наземных разрушений, землетрясение вызвало цунами, которое затопило ливанское побережье и почти разрушило гавань в Кесарии Приморской. Считается, что в общей сложности во время этого события и от его последствий умерло 260 000 человек. Уцелевшие антиохийцы построили храм в Дафне, на котором они написали "Те, которые были спасены, возвели это Зевсу Спасителю".

Антиохия была либеральным и веротерпимым городом, и потому, в начале I века множество христиан, спасаясь от гонений, прибывали сюда. Город стал первым центром христианства за пределами Палестины, то есть вторым христианским центром после Иерусалима. Антиохийскую Церковь основали апостолы Павел и Варнава в 37 году. Антиохия была одним из важных центров язычества, но ещё при жизни апостолов в ней появилась христианская община. Первым антиохийском епископом был апостол Пётр в 45-53 годах. Вследствие разноплеменности его жителей город стал удобным пунктом для распространения новой религии, так что Антиохия может считаться матерью церквей в языческом мире. Первые три столетия нашей эры Антиохийская Церковь была территориально самой большой в христианском мире, а Сирия была одним из центров христианства. Именно в Антиохии последователей Иисуса стали называть христианами. Тесное соприкосновение христиан с людьми языческого (то есть - эллинского) и иудаистского образа мыслей, вызывавшее постоянные столкновения и споры между ними, побуждало христиан к точному и всестороннему постижению учения, принесённого человечеству Иисусом. В свою очередь интересы самозащиты и полемики требовали от христиан основательного ознакомления с религиозными верованиями и научными взглядами своих противников. Если добавить сюда возможность скорого приобретения основательных филологических познаний из непосредственного сношения с разноязычными жителями города, близость священных мест, свежесть библейских преданий — то будет понятно, почему из Антиохии выходили великие христианские учёные, блестящие церковные ораторы и строгие подвижники.

На Первом Вселенском соборе (Никея, 325 г.) была подтверждена древняя традиция, в соответствии с которой епископ Антиохийский провозглашался главенствующим епископом в своём округе. Тогда под юрисдикцией Антиохии находились: Сирия, Финикия, Палестина, Аравия, Киликия, Кипр, и Месопотамия. Начиная с первых веков христианства Антиохийская кафедра занимала третье место после Рима и Александрии. Предстоятель Антиохийской Церкви первоначально назывался епископом и лишь на Четвертом Вселенском (Халкидонском) Соборе (451 г.) ему был предоставлен титул Патриарха. Этот же Собор определил также отдельную юрисдикцию для Иерусалимской Церкви, которая долгое время оставалась малозначительной кафедрой в составе одной из епархий Антиохийской Церкви. Таким образом, окончательно установились географические границы Антиохийской Церкви: в её юрисдикции находились 12 римских провинций, соответствующие современным территориям Сирии, Ливана, Юго-Восточной Турции, Ирака и Аравийского полуострова. В Антиохии зародилась одна из самых влиятельных школ богословия.

Апостол Павел начиная с 34 года жил в Антиохии и отсюда начинал свои знаменитые миссионерские путешествия. В Антиохии родился Лука, который написал одно из Евангелий, которое он составил, по его свидетельству, «как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова», а также «Деяния Апостолов», которые он составил не по рассказам, а как очевидец. Вполне возможно, что и Евангелие от Матфея было написано в Антиохии.

Стоит пояснить, каково было положение христианства к моменту рождения Иоанна Златоуста. Положение было неустойчивое.

Христианство становится официальной религией при Константине.
Начало распада Церкви

Часто говорят, что император Константин сделал христианство государственной религией. Это не совсем точно. Он её сделал не государственной, а официальной религией, причём, одной из многих. И здесь есть разница.

Стоит отметить, что на тот момент в Римской империи было два императора и оба на законных основаниях. Ещё в 293 году Диоклетиан решил поделить императорскую власть на четыре части. При этом два правителя - в том числе и сам Диоклетиан - получили титул августа, то есть верховного императора, двое других получили титул цезарей — заместителей и приемников августов (что-то вроде младших императоров). Империя делилась на четыре префектуры: Восточную, Иллирийскую, Галльскую и Италийскую. Восточная часть империи состояла из двух префектур: Восточной и Иллирийской (Иллирия — это примерно где сейчас Хорватия, Черногория и Румыния). Остальные две префектуры: Галльская и Италийская относились к западной части империи. Восточная и Италийская префектуры были более важны, и в них правили августы, в Галльской и Иллирийской — цезари.

Изначально Рим не обращал внимания на христианство. Первое преследование новой религии было чисто иудейским из-за того факта, что Церковь была ограничена пределами Палестины и что Римская империя некоторое время рассматривало последователей Иисуса как иудейскую секту и потому относилось к учению Иисуса, как к дозволенному. Но христианство стало быстро распространяться и угрожать государственной религии. Христиане в основной массе не проявляли уважения к государственным делам, отказывались служить в армии и не желали принимать участие в идолопоклонничестве язычников, и особенно в их поклонении императору. Вследствие этого правительство возбудило целый ряд преследований, которые стали реально угрожать самому существованию христианской Церкви.

В течение трёх столетий христиане подвергались гонениям, но при императоре Константине I Великом их положение изменилось. В 313 году два соправителя Римской империи Константин и его товарищ Лициний в городе Медиолане (нынешний Милан) подписали эдикт, обеспечивающий христианству полное признание на всей территории империи. Миланский эдикт (или Медиоланский эдикт) был адресован правителям римских провинций. Его текст привёл живший в 263-340 годах историк Евсевий Кесарийский в «Церковной истории»:

«Я, Константин август, и я, Лициний август, благополучно прибыли в Медиолан и обсуждали всё, что относится к общей пользе и благополучию, то среди прочего, что сочли мы во многих отношениях полезным для всех, решили прежде всего издать постановление, которое поддерживало бы страх Божий и благоговение, то есть даровать и христианам, и всем свободно, по своему собственному желанию выбирать веру, дабы небесное Божество, как бы Его ни называли, относилось благосклонно и к нам, и к подданным нашим.

Итак, руководствуясь здравым и правым смыслом, мы объявляем следующее наше решение: никому не запрещается свободно избирать и соблюдать христианскую веру и каждому даруется свобода обратить свою мысль к той вере, которая, по его мнению, ему подходит, дабы Божество ниспосылало нам во всех случаях скорую помощь и всякое благо.

Угодно нам совершенно отменить посланные прежде твоему благочестию распоряжения относительно христиан, весьма нелепые и несовместимые с нашей кротостью. Отныне всякий, свободно и просто выбравший христианскую веру, может соблюдать её без какой бы то ни было помехи.

Мы решили обстоятельно изъяснить это твоей попечительности, дабы ты знал, что мы даровали христианам полное право совершать богослужение.

Поскольку же им даруется неограниченная свобода, то твоей чести должно быть понятно, что дается свобода и другим, по желанию, соблюдать свою веру, что и соответствует нашему мирному времени: пусть каждый свободно, по своему желанию избирает себе веру. Так определено нами, дабы не казалось, будто мы умаляем достоинство какой-либо веры»

Существенным в эдикте было не только прекращение гонений на христиан, но и признание всех религий Римской империи равными в правах. Таким образом, Миланский эдикт провозгласил свободу вероисповедания, позволяя людям самим выбирать, каким богам молится. (Надо признать, что впоследствии эту часть эдикта о свободе вероисповедания христианство в Европе на многие столетия отвергло, не признавая никакой другой веры, кроме католической). Преследования христиан прекратились, и в этом большая заслуга Константина. Сам император не менял вероисповедания. Он до самой смерти оставался великим понтификом - верховным жрецом государственного культа Рима и противился крещению вплоть до 336 года, когда понял, что умирает. Константин сделал христианство официальной религией, но что самое важное, не единственной, а одной из официальных. В Миланском эдикте впервые на законодательном уровне признаётся принцип религиозной терпимости. Почему Константину, в отличие от своих предшественников, показалось разумным не стеснять чужих верований? Его мотивы имели чисто религиозный характер. Он хотел, чтобы почитали всех богов, дабы не нажить себе врагов среди них и надеялся, что если ни у кого из них не будет повода к неудовольствию, то все они соединятся, чтобы обеспечить счастье государства, которое к ним так хорошо относится. Константин, утверждая данный эдикт, выступил не как философ, возвращающий людям их священное право свободы свести и не как политик, заботящийся о спокойствии в своей империи, а как набожный человек, который думает расположить к себе всех богов терпимостью ко всем культам.

По содержанию близок с этим эдиктом и акт 324 года, когда Константин признал христианство единой истинной верой, а язычество заблуждением, хотя и последнее объявлено терпимым. «Для сохранения мира я постановил, чтобы и те, которые ещё остаются в заблуждении язычества, пользовались таким же спокойствием, как и правоверные. Пусть и те, которые удаляются от послушания Богу, пользуются, если хотят, своими посвящёнными лжи храмами». Константин обращается лишь с увещанием к язычникам, чтобы они приняли христианство, и запрещает поклонение некоторым богам и частные жертвоприношения, но язычники имели ещё свои храмы, жрецов, могли поступать на государственную службу.

Может показаться странным, но в Римской империи сам факт существования бога определяется императором. Но таковы были обычаи. Тертуллиан (один из наиболее выдающихся раннехристианских писателей, живший в 165-240 гг.) в своей «Апологии», обращённой к высшим должностным лицам государства в защиту христианства, писал: «Было древнее постановление, воспрещавшее императорам принимать каких-либо богов без одобрения сената. В защиту нашу, не маловажным убеждением служит уже то, что предоставлено произволу человека решать судьбу божества. Если какой бог не нравится человеку, тому и богом не быть. Бог должен искать милости у человека. Тиберий, в царствование которого имя Христианское начало становится известным в мире, довёл до сведения сената полученное им из Палестины донесение о доказательствах божественности Иисуса Христа с подтвердительным от себя на сей счет мнением. Сенат отверг сии доказательства, потому что они не были представлены предварительно на его усмотрение и суждение». Таким образом, получается, что христианству было отказано в признании по бюрократическим причинам. Но во времена Константина значение сената уже значительно упало, и решение императора, в том числе и по божественным делам, было определяющим.

Для нас этот император примечателен ещё и тем, что в 321 году он издал самый знаменитый свой эдикт, объявлявший воскресенье - «почётный день солнца» - днём отдыха. У иудеев таковым днём была суббота. В толерантной России отдыхают оба дня.

Термин религия означает психическую зависимость человека от божественных сил, с которыми он должен всю жизнь находиться в согласии и полностью им подчиняться, а также его внимательное отношение к проявлению воли богов и скрупулезное выполнение всех обрядов, что давало ему возможность укреплять свои отношения с богами. Римляне были прагматиками и не любили размышлять о будущем. Их связь с религией была формальной. Они как бы заключили личный договор с высшими силами, в соответствии, с которым одна из сторон обращалась к богам за советом, а другая обеспечивала защиту и способствовала успеху. Так и возникал «мир с богами». Будучи по натуре беспокойными, римляне в каждый момент своего существования нуждались в поддержке и одобрении. Уверенность в благорасположении богов придавала им силу и мужество. Религия была делом каждого, священники руководили сообществом граждан и назначали исправительные меры, если вдруг этот порядок нарушался. Практичное мировоззрение римлян уподобляло веру юридически закреплённому акту. Религия древних римлян, первоначально основанная на достижении гармонии с природными силами, впоследствии обогатилась италийскими, этрусскими и греческими влияниями, которые и придали ей те характерные черты, которыми она обладала до III века до н.э. Вторая Пуническая война и проникновение в Рим восточных мистических культов спровоцировали глубокий религиозный кризис, усугубившийся из-за столкновения с греческой философией. К концу республики и ещё более в период империи, несмотря на усилия императора Августа реставрировать старую, римскую, религию, она перестала удовлетворять римлян, образ мышления которых изменился. Религиозные течения, обещавшие спасение и вечную жизнь получали всё большее распространение, потому что соответствовали новому мировоззрению. В этих условиях и начало развиваться христианство.

До Константина римский император был верховным жрецом греко-римского религиозного культа. В этом качестве он наблюдал за исполнением всех обрядов, и так как в то время не было в гражданской или политической жизни ни одного акта, который не сопровождался бы религиозной церемонией, то его власть простиралась всюду. Сделавшись христианином, Константин не отказался от этого права и сохранил за собой титул верховного жреца, что облегчено ему было тем, что крестился только за месяц перед смертью. Принимая новую религию, он продолжил многовековую традицию: император есть верховный священник и вероучитель, поскольку в нём самом живёт божественное начало. Отсюда общая уверенность, что в делах культа монарх наиболее компетентен, ибо он сам есть особого рода бог. Начиная с Константина в Римской империи, а затем и в её восточной части, получившей впоследствии наименование Византийской, сложилась доктрина, что император обладает епископским достоинством, назначает и судит высших церковных иерархов и имеет полную власть над Церковью. Императоры устанавливали вероучение по своему усмотрению, вмешивались во все мелочи церковной жизни, распоряжались церковными кафедрами, превращали или пытались превратить архиепископов и патриархов в покорных чиновников. Эта традиция впоследствии перешла и в Россию, которая после падения Константинополя воспринимала себя в качестве наследника Византийской империи.

Константин первый оценил христианство как громадную нравственную силу, борьба с которой оказывалась уже не под силу правительству. Вследствие этого он решился ввести христианскую общину в государство и воспользоваться её громадным нравственным влиянием для наиболее прочного утверждения в империи своей власти. В новой религии император видел то, каким должны стать римляне, объединённые верностью чему-то большему, чем их народные обычаи, но им не противоречащим. Римская империя давала людям двойное гражданство: римское и «другое», но центробежная сила этого «другого» была столь сильна, что границы империи едва сдерживали этот напор. Практически невозможно быть одновременно, например, римлянином и готом. Христианином же можно быть, сохраняя своё национальное самосознание. Христианин мог быть и греком, и латинянином, и рабом и свободным человеком. Христианство началось как религия без политической родины. Книги Нового Завета были написаны на греческом, но ведь все первые апостолы были евреи и говорили большей частью на арамейском языке, который был разговорным языком Иудеи времён Иисуса. Апостол Павел, внёсший решающий вклад в распространения учения Христа среди язычников (так называли всех неиудеев) был человеком одновременно и иудейской и эллинской культуры, да к тому же римским гражданином.

Миланский эдикт, а также личное расположение Константина к исповедникам христианской веры, оказал в громадной степени благодетельное влияние на распространение и укрепление христианской общины в империи, хотя языческие храмы и привлекали ещё к себе горячих приверженцев, и старый культ находил поддержку в правительстве. Но, конечно, нельзя не подумать и о том, что за этот успех христианской Церкви нужно было поплатиться уже на первых порах. К обращению в христианство часто приходили не путём внутреннего убеждения, а вследствие искания выгод и преимуществ. Принимали христианство для того, чтобы угодить императору, чтобы иметь успех при дворе, по своим делам и тому подобное. Нередко колебания решались и теми соображениями, которые частью заметны в обращении к христианству Константина – что христианский бог могущественней языческого, и что через него можно получить больше благ.

Константин освободил христианское духовенство от обычных повинностей, лежавших на римском гражданине, утвердил за Церковью право принимать в свою пользу наследства по завещанию, обеспечил церковные учреждения богатыми приношениями из государственных средств в виде земельных участков и денежных пособий. В особенности огромное значение имели для духовенства пожалованные ему судебные права, то есть право решать возникавшие на почве обыкновенных отношений между христианами гражданские споры. Словом, Константин дал духовенству всевозможные гарантии своего расположения, разделив с ним до известной степени управление и сделав его послушным орудием в своих руках. Предоставляя епископам полную свободу действий, он старался держаться нейтральным в споре и если высказывался в пользу одного определённого мнения, то ни в каком случае не допускал насилия одной партии над другой.

Но император столкнулся с опасной проблемой: церковными разногласиями. Если церкви суждено выступить в качестве духовной основы империи, то как она может быть разделена? Причина разногласий — в разном толковании событий, описанных в Новом Завете. Иисус называл себя сыном Бога, совершал чудеса и после смерти воскрес. При этом зачат он был не обычным путём: вместо мужчины был Святой Дух. До тридцати лет он вёл жизнь обычного человека, а затем начал проповедовать. Период его активной проповеднической жизни был короткий, около трёх лет, и многое о нём осталось неясным, и появились разные суждения о том, кто был Иисус. Во-первых, возможно, это был Бог, принявший облик человека. Во-вторых, это мог быть человек, получивший Божий дар. В-третьих, это был одновременно и Бог и человек. Большинство верило в то, что Иисус был человеком, но в то же время Богом, одним из трёх лиц Троицы: Бог-Отец, Бог-Сын и Святой Дух.

Одна точка зрения получила широкое распространение. Её сторонники объединились вокруг пресвитера Ария Александрийского. По описанию, это был высокий, тощий человек, с нависшими бровями, суровый по натуре, обладавший значительною учёностью, незаурядными умственными способностями и мягкою, заманчивою речью, отличавшийся сварливым характером, и при этом был безупречной нравственности.

Историк Сократ Схоластик (380-439 годы) в своей «Церковной истории» (I,5) рассказывает, что споры начались, когда «александрийский епископ Александр собирал Церковь и в присутствии подвластных себе пресвитеров и других клириков, богословствовал о Святой Троице, рассуждая философски, что Святая Троица есть в Троице единица. Один подчинённый ему пресвитер, Арий, человек не без знания диалектики, уклонился к мнению, что если Отец родил Сына, то рождённый имеет начало своего существования. А отсюда следует, что было время, когда не было Сына. Этими новыми умозаключениями Арий возбудил многих к исследованию вопроса, и малая искра превратилась в великий пожар». Учение пресвитера широко распространилось по империи, и христологический спор возбудил в Церкви бурю волнений. Образовались два враждебных лагеря, которые разделили христианское общество и внесли смуту в империю.

С точки зрения Ария и его сторонников, в Евангелиях, даже в Евангелии от Иоанна, Сын изображен как подчинённый Отцу. Этому подчинению Арий придавал абсолютный смысл, тем самым отказываясь от идеи равенства членов Троицы. Если Сын, по мнению Ария, находится в подчинённом положении по отношению к Отцу, то, следовательно, он не может быть абсолютным богом. Поскольку Сын не равен Отцу, он не имеет одинаковой с ним природы. Если бы Сын обладал божественной сущностью, которая всегда совершенна, он должен был бы быть и сам совершенен, то есть существовало бы два бога, равных друг другу во всем, а это означает отказ от идеи единобожия. В то же время, так как божественная субстанция является абсолютной, простой, неделимой и неизменной, то Бог не может порождать в смысле «производить из собственной субстанции», а может только порождать в смысле «творить». Следовательно, кроме Отца, обладающего несотворённой субстанцией, могут существовать только его творения, которые рождены во времени и которые имеют начало и конец. Поэтому Сын не вечен и является творением, хотя и исключительным. Иисус был создан Богом-Отцом как инструмент для спасения мира. То есть Сын находился в подчинённом положении к Отцу и его природа была скорее человеческая, чем божественная. Поскольку Отец сотворил его в определённый момент, мы не можем считать Иисуса в равной мере божественным. Таким образом, Арий отрицал Троичность Бога. Он считал себя «строгим монотеистом» и называл «Богом» только и исключительно Бога-Отца, а Бога-Сына и Святого Духа провозглашал тварями, то есть созданными.

С точки зрения верующего, если Иисус есть Бог, то для человечества в этом дано большое утешение: Бог, сделавшись человеком, обожествил человечество и тем указал человеку бесконечную цель для самоусовершенствования. В то же время арианство, исходящее из признания в Иисусе существа сотворённого, небожественного по происхождению, не имеет в своём учении таких возвышенных направлений.

За свои взгляды в 320 году Арий был отлучён от Церкви. Но следует отметить, что в те времена, в отличие от нынешних, богословские споры вызывали неподдельный интерес не только в среди духовенства и учёных, но и во всём обществе. На городских улицах раздавали листовки, на рыночных площадях произносились подстрекательские речи, на стенах зданий мелом писались разного рода призывы и лозунги. В результате учение Ария начало распространяться по империи со сверхъестественной скоростью. Сам Арий начал жаловаться в разные инстанции и нашёл поддержку у большого числа епископов. Ему удалось в короткое время привлечь на свою сторону многих приверженцев и в особенности знаменитого Евсевия Никомидийского, близкое лицо к императору, которое имело на него большое влияние, также, как на сестру его Констанцию. Раскол нарастал.

Одержав победу над другим августом - Лицинием осенью 323 года, Константин, в качестве единодержавного властелина востока и запада империи, занялся христологическим спором. Он написал Арию и епископу Александру очень длинное письмо, в котором излагал свой взгляд на жгучий вопрос времени. Письмо есть в сочинении Евсевия Кесарийского «О жизни блаженного василевса Константина» (II,64). Это весьма примечательное письмо, свидетельствующая о том, что Церковь, существующая уже четвёртое столетие, не в состоянии была самостоятельно прийти к единой точки зрения на то, в чём был истинный смысл появления Иисуса. И без вмешательства верховной власти добиться единства среди церковных иерархов было невозможно. И уже тогда стал ясен тот факт, который постоянно подтверждался в течение последующих столетий, что христианство вне государства существовать не может.

Император пишет, что он страстно желает единомыслия в церковных делах и вынужден сам этим заниматься. Он напоминает, что по его просьбе на двух соборах обсуждался раскол в карфагенской Церкви, и он даже для решения этого вопроса отправлял специального чиновника, так что ему удалось примирить возникшие в Африке споры. Дальше он пишет, что благочестие началось с Востока и «я верил, что вы будете вождями народов к их спасению». Император крайне огорчился, узнав что в Александрийской Церкви возникли серьёзные разногласия и вместо того, чтобы «доставить исцеление другим, сами имеете нужду в гораздо большем врачевании. Когда же я рассуждал о начале и предмете этих споров, то повод к ним мне показался весьма незначительным и вовсе не стоящим такого прения». Константин считает вправе назначить себя посредником в урегулировании спора. Далее он высказал своё мнение, что епископ Александр задавал бесполезный вопрос, Арий же, со своей стороны, говорил то, о чём лучше было молчать. Поскольку это сложные вопросы, и «мы должны держать их в уме, а не вносить легкомысленно в общественные собрания и не вверять необдуманно слуху черни. Ибо кто может обстоятельно узнать, или по надлежащему истолковать силу столь великих и столь трудных предметов?». При этом Константин справедливо отмечает опасность такого обсуждения, поскольку легко самому впасть в заблуждение, или не суметь объяснить его остальным. Далее он предлагает обоим спорщикам помириться: «Итак, пусть и неосторожный вопрос, и необдуманный ответ прикроются в каждом из вас взаимным прощением, ибо повод к вашему спору не касается какого-либо главного учения в законе, вы не вносите какой-либо новой ереси в свое богослужение, образ мыслей у вас один и тот же, поэтому вы легко можете снова прийти в общение». Константин приводит пример философов (естественно, языческих, других — не было), которые хотя и расходятся по тем или иным вопросам, но живут в согласии. И тем более это должно быть обязательным для тех, кто несёт слово Божие людям. Император употребляет такие выражения: «мелочное и суетное словопрение», «спорить друг с другом о мелких и вовсе ненужных предметах», «мысль, возбудившая вас к мелочному спору и не касающаяся сущности всей веры». И вообще, к этой распре он относится крайне резко «Подобные споры – дело черни, и более приличны детскому неразумию, нежели вниманию мужей священных и разумных». И в заключении император призывает к единомыслию: «Да будет у вас одна вера, одно разумение, одно понятие о Существе Всеблагом». Но дело зашло так далеко, что его нельзя уже было остановить одним посланием, и ссора враждующих чрезвычайно усилилась.

Ни один император с крайней неприязнью относился к этим бессмысленным распрям по вопросам, на которые крайне трудно или вообще невозможно было найти ответ и которые не имели сколь-нибудь существенного значения для деятельности Церкви. Какая-то непонятная тяга к склокам едва ли по любому поводу одолевала многих церковных деятелей. Это подобно спорам, с какого конца нужно чистить яйцо. Кончилось всё тем, что христианство потеряло весь Восток, а оставшаяся Церковь разделилась на три части. Многие Отцы Церкви восставали против сложившейся ситуации. Святитель Григорий Богослов говорил («Слово 21»): «Процветали и прекрасно шли некогда наши дела. Тогда во Дворы Божии не имело доступа это излишнее, сладкоречивое и ухищренное богословствование. Напротив, сказать или услышать о Боге что-нибудь новое и удовлетворяющее одному любопытству, значило то же, что играть в камни и скоростью их перекидывания обманывать зрение, или забавлять зрителей разнообразными и женоподобными движениями тела. Простота же и благородство слова почитались благочестием. Но после того охота к словопрениям, подобно какой-то тяжкой и злокачественной болезни, вторглись в наши церкви, пустословие стали почитать учёностью». Он с горечью взирал на эти бесконечные пустые словопрения («Слово 23»): «Но у нас нет согласия и союза. Никогда не можем сойтись в одном, не видим даже и способа излечить такую болезнь, но как будто бы и учим и учимся злонравию, а не добродетели. Много трудимся над тем, чтобы поджигать раздор. О единомыслии же мало заботимся или и вовсе не заботимся».

Святитель даже опасался, не означает ли это помутнение в мозгах начала конца света: «Боюсь, не есть ли настоящее уже дым ожидаемого огня, не вскоре ли после этого настанет антихрист и воспользуется нашими падениями и немощами, чтобы утвердить свое владычество». Такое же отношения ко всему этому безумию было и у Иоанна Златоуста. Как полагали наиболее умные из епископов, до многих вопросов нужно ещё созреть, даже до того, чтобы их только ставить: «До сих пор не поймем, какие предметы и в какой мере доступны нашему исследованию, и какие выше сил наших? Ужели не различим, какие исследования возможны в настоящее время и какие должно предоставить будущему веку, тамошней свободе, чтобы удовольствоваться пока некоторыми, а для других предочиститься, поскольку надеемся со временем достигнуть совершенства и приобрести желаемое» (Григорий Богослов, Слово 23).

Константин видел, что попытка его примирить Ария с епископом Александром не удалась, и что в Церкви продолжаются беспорядки и смуты. Тогда в качестве средства решения церковной проблемы он решил, что вместо синодов (собраний) епископов будет Вселенский Церковный собор. Собор будет обладать такой мерой власти, что все, в том числе и Арий примут его решения. Не лишним будет отметить, что Собор созвал император, а не христианские епископы, которые самостоятельно не могли прийти к общему мнению.

Епископы со всех стран с готовностью поспешили в Никею, что была расположена в Вифинии - провинции в Малой Азии на восточном берегу пролива Дарданеллы, аккурат напротив Константинополя. Все издержки их путешествия и пребывания в Никее принимал на себя император. По дорогам были для них приготовлены переменные лошади. Евсевий Кесарийский торжественно описывал, сколь много народу приехало («О жизни блаженного василевса Константина», III,7): «Итак, первенствующие служители Божьи из всех Церквей, наполнявших Европу, Ливию и Азию, собрались в одно место. Один молитвенный дом, как будто распространённый самим Богом, вмещал в себе сирийцев и киликийцев, финикийцев и аравийцев, жителей Палестины и египтян, фиванцев, ливийцев и прибывших из Месопотамии. Присутствовал на Соборе даже епископ персидский, не был отвергнут им и епископ скифский. Понт и Галатия, Памфилия и Каппадокия, Азия и Фригия представили также избранных. Встретились здесь даже фракийцы и македоняне, ахейцы, эпирцы и жители стран еще дальнейших. Вместе с прочими заседал на Соборе и знаменитейший епископ самой Испании. Не был на нем по причине своей старости только предстоятель царственного города (то есть Рима), а потому вместо него присутствовали исполнявшие его должность пресвитеры». Народу было много, в подавляющем числе с Востока. Число представителей Запада было небольшим, поскольку там учение Ария не вызывало особого интереса (но в VI веке готы и лангобарды, исповедующие арианство, правили большей частью Европы).

Собор открылся 19 мая 325 года в Никее, расположенной в 130 километрах от Константинополя. Всего присутствовавших с пресвитерами и диаконами было более 2000 человек, епископов было 318.

Споры были жаркие и упорные. Тщетно Константин пытался употребить всё своё влияние, чтобы привести спорящих к согласию, но чем долее продолжались прения, тем очевиднее становилось, сколь далеки стороны друг от друга. Но императору всё-таки удалось добиться согласия. Он предложил вставить в Символ веры (краткое изложение основ христианской веры, состоящее из двенадцати непреложных истин), который должен был принять Собор, ключевое слово «единосущный», описывающее отношение Сына с Отцом, что являлось, по сути, осуждением арианства. Со свойственным ему хитроумием Константин при этом указал, что данное слово следовало интерпретировать лишь в «его божественном и мистическом смысле» - иначе говоря, оно могло значить то, что каждый пожелал бы в него вложить. В результате почти все сторонники Ария согласились подписать окончательный документ. Ария с его приверженцами формально осудили, его писания подвергли анафеме, самого сослали в Иллирию.

Для Константина Собор окончился полным триумфом. Все основные решения были сформулированы в желательном для него виде. Одобрение епископов было почти единодушным. Императору удалось осуществить союз Восточной и Западной Церквей и обеспечить в нём моральное верховенство. Когда пришло время епископам разъезжаться, то каждый увёз с собой подарок, вручённый ему лично Константином. На них это произвело глубокое впечатление.

Когда христиане были гонимыми, они выступали за свободу совести, за право на существование любой веры. Получив государственную поддержку, Церковь поменяла свою позицию. Началась борьба с языческой - римской и греческой - верой. Мало того, даже в самой Церкви подавлялось всякое инакомыслие.

Свобода вероисповедания почему-то негативно сказывалась на нравственности христиан. Вот как это описывает Евсевий Кесарийский («Церковная история»,VIII,1): И вот эта полная свобода изменила течение наших дел: всё пошло кое-как, само по себе, мы стали завидовать друг другу, осыпать друг друга оскорблениями и только что, при случае, не хвататься за оружие; предстоятели Церквей – ломать друг о друга словесные копья, миряне восставать на мирян; невыразимые лицемерие и притворство дошли до предела гнусности. Божий суд, по обыкновению, щадил нас (собрания ещё устраивались) и направлял нас, без крайних мер, к кротости. Словно лишившись всякого разумения, мы не беспокоились о том, как нам умилостивить Бога; будто безбожники, полагая, что дела наши не являются предметом заботы и попечения, творили мы зло за злом, а наши мнимые пастыри, отбросив заповедь благочестия, со всем пылом и неистовством ввязывались в ссоры друг с другом, умножали только одно – зависть, взаимную вражду и ненависть, раздоры и угрозы, к власти стремились так же жадно, как и к тирании тираны».

На первый взгляд богословские тонкости, столь остро обсуждаемые в IV веке, имеют лишь исторический интерес. Но если учесть, что деятельность христианской Церкви оказала решающую роль на формирование современной цивилизации, то следует признать, эта цивилизация могла иметь другой вид, если бы идеи Ария стали официальной доктриной. Вот пример рассуждения обычного верующего. В кого верят христиане? Ясно, в Иисуса Христа. К нему обращаются с молитвами, от него ждут защиты и указаний, он и наказывает за грехи. Мало того, именно он направляет души умерших в рай или в ад, а этот момент для многих - самое существенное. Но при этом Бог, который создал Вселенную и самого человека, оказывается как бы в стороне. У иудеев Завет (Ветхий) с Богом, у христиан — с Его Сыном Иисусом (Новый Завет). А из теории Ария следует, что Сын ниже Отца. Противники же Ария, то есть сторонники православия, утверждали, что Сын и Отец равносущны, поэтому обращаться к Господу (Иисусу) то же самое, что обратится к самому Богу (Отцу), и Бог — один. Об этом свидетельствуют и слова самого Иисуса, приведённые в Евангелии от Иоанна: «дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его» (Ин.5:23).

Вскоре после Вселенского Собора император Константин понял, что несмотря на всё то, что он сделал для единения христианской Церкви, она по прежнему оставалась расколотой, и большая часть вины за это лежала на самих христианских иерархах. Многие из них собственной жизнью доказали, что за веру готовы пойти в ссылку или даже на муки, Однако своими вечными спорами, фанатизмом и нетерпимостью христианские лидеры подавали весьма плохой пример для подражания пастве. И следует признать, что бесчисленные поколения их приемников в этом смысле мало чему научились.

Ссылка Ария продолжалась недолго. Ариане постепенно усиливали свои позиции при дворе и вскоре стали всесильными с учётом того, что на Константина сильное влияние оказывала его сводная сестра Констанция, сторонница Ария. Хотя император Константин, согласившись с постановлением собора, сослал Ария в заточение, но спустя немного временисам перешёл на сторону ариан и возвратил из ссылки самого Ария. При детях Константина арианство было господствовавшим на Востоке учением Церкви.

Смуты, вызванные арианским учением не прекратились за смертью главных идеологов, но продолжали долго ещё разделять Церковь на два лагеря, причем правительство попеременно примыкало то к одному, то к другому. Вопрос церковного учения стал серьезным государственным делом, арианская смута потребовала созыва многочисленных соборов, которые разрешала и постановления которых утверждали императоры. Нет никакого сомнения, что этим нарушен был принцип независимости Церкви, которая пожертвовала своим нравственным достоинством из угождения перед светской властью. В свою очередь, и эта последняя, вступив в тесное общение с Церковью, предоставила ей значительную долю в гражданском управлении, лишив Церковь принадлежащего ей внегосударственного характера. Уже арианская смута могла представить неоднократные доказательства, что соборные определения нередко диктовались духом злобы и зависти, и осуждению на соборах часто подвергались столпы Церкви, такие как Григорий Богослов и Иоанн Златоуст.

Константин и в буквальном и переносном смыслах строил христианскую империю. Он начал с переноса столицы этой империи в построенный на месте старого Византия новый город, получивший в 330 году императорским эдиктом название Новый Рим, но в течении следующих столетий известный более как Константинополь. Причин для такого переноса было несколько. Константин всё больше понимал, что республиканские и языческие традиции явно не вписывались в образ новой христианской империи. В интеллектуальном и культурном плане Рим всё менее соприкасался с новым мышлением эллинистического мира. Вспомните достижения греков в философии, механике, физике, геометрии, арифметике, этике, риторике, скульптуре, литературе, театре. А что внесли римляне в мировую цивилизацию? Только лишь принципы государственного устройства и законодательную систему. В сравнении с греками практически ничего. Во времена Константина столичные римские библиотеки не могли состязаться более с александрийскими и антиохийскими. Экономическое значение Апеннинского полуострова также неуклонно падало, поскольку природные и человеческие ресурсы на Востоке были несравненно выше.

Была ещё одна причина для переноса столицы. В годы правления Диоклетиана и его приемника, Константина, власть императоров приобрела абсолютный характер, а с признанием христианства ещё более укрепилось представление о божественности этой власти. Игравший ранее огромную роль в политической жизни Римской империи сенат практически утратил своё значение. Все эти перемены не могли не вызвать недовольства части знати в столице. Потому Константин решил увенчать свою реформаторскую созданием нового административного центра подальше от Рима, где так сильны были постоянные усобицы в борьбе за императорский престол. В XVIII сходные мотивы были у русского царя Петра Великого, основавшего новую столицу на берегах Балтийского моря.

В стратегическом отношении недостатки старой столицы были ещё более серьёзными. Основные опасности для империи, формировавшие её политические приоритеты, ныне концентрировались у её восточных границ: сарматы вдоль нижнего течения Дуная, остготы к северу от Чёрного моря и самая главная проблема — персы, чья великая империя Сасанидов к тому времени протянулась от Армении до гор Гиндукуша в современном Афганистане. Центр Римской империи — а по сути, всего цивилизованного мира — на многие столетия сместился на Восток. Италия стала тихой заводью.

Со всех концов греческого мира в Константинополь начали стали стекаться произведения античного искусства, начался большой прилив нового населения из европейских и азиатских провинций империи. Торговля и промышленность, которой на Западе не благоприятствовала смутная эпоха народных движений, нашла приют на Востоке и сосредоточилась в новой столице.

С переносом столицы в Константинополь Римская империя начала явственно делится на две части: Западную и Восточную. В 476 году варварский полководец Одоакр сместил с престола последнего императора — ещё ребёнка Ромула и Западная Римская империя прекратила своё существование. Но Восточная империя продолжала существовать, постепенно обретая свои особенные качества. Латинский мир уступает место греческому, мир интеллекта — миру духа, при этом классическая культурная традиция оставалась не разрушенной.

Западная цивилизация всегда с пренебрежением относилась к Восточной Римской империи то есть к Византийской. А ведь не будь этого великого бастиона христианства, то что ждало бы Европу в столкновении с персидскими армиями в VII веке или арабскими в VIII веке? На каком языке говорили бы мы сегодня и какому бы богу молились? А какая бы у нас сейчас была бы наука и культура? После варварских нашествий и падения Рима свет учёности был почти полностью погашен в Европе за исключением редких очагов в монастырях. А на берегу Босфора он продолжал сиять, и древнее классическое наследие там сохранялось. Большая часть того, что мы знаем об античности была бы навсегда утрачена, если бы не учёные и переписчики Византийской империи.

Культурное превосходство Востока над Западом сказалось и на качестве богословия. Практически все Отцы Церкви, чьи труды окончательно сформировали христианскую доктрину были выходцами из восточной части Римской империи.

Константинополь изначально строился как город для христиан. Многие языческие храмы превращались в христианские церкви, либо в общественные здания. Центральным местом города стал Милион, или Первый Могильный Камень. Он состоял из четырёх триумфальных арок, образующих площадь, которую венчал купол, на котором установлена самая почитаемая христианская религия — Честной Крест Господен, привезённый императрицей Еленой (матерью Константина) из Иерусалима. От Милиона, то есть от Креста отмеривались все расстояния в империи: по сути это был центр мира.

Правда, Константин не препятствовал деятельности жрецов. Во всяком случае в этот период в Константинополе ещё сохранялись языческие храмы, среди которых выделялся внушительный храм Фортуны. Примечательно, что и в закладке города, и в торжественной церемонии его освящения участвовали не только христианское руководство, но и представители языческих греческих коллегий. В те годы язычество всё ещё имело определённое влияние на часть населения города, да и сам Константин далеко не сразу порвал с традициями старой веры.

Новый город Константин посвятил Деве Марии. Он повелел воздвигнуть в её честь стелу из красного порфира на белом мраморном пьедестале. Этот памятник император чтил особо, и проезжая мимо него, всегда сходил с коня и приказывал делать то же самое своей свите.

Однако положение христианства было во времена Константина ещё шатким. Император разрешил, император мог и запретить. Что и произошло.

Император Юлиан Отступник. Попытка вернуть язычество.
Начало формирования Византийской империи

Несмотря на благие меры императора Константина Великого в пользу христианства, язычество всё ещё было сильно в Римской империи. Сыновья Константина – императоры Константин II, Констант и Констанций II (отцом Константина Великого был Констанций I) не имели его такта и искусства в управлении империей и раздражали языческую партию.

В 361 году, когда Иоанну Златоусту было ещё 14 лет, императором стал Флавий Клавдий Юлиан, более известный последующим поколениям как Юлиан Отступник. При нём была сделана последняя попытка вернуть власть языческой вере.

Юлиан был племянником императора Константина Великого. Он родился в июне 331 года в новой столице империи — Константинополе. Когда Юлиану было всего шесть, ему пришлось пережить трагические события. Вскоре после смерти Константина его сводный брат Юлий Констанций, отец Юлиана, был обвинён в смерти императора и убит. Погиб, также, старший сын Юлия — родной брат Юлиана. К этим убийствам был причастен Констанций II, который стал августом восточной части Римской империи и являлся двоюродным братом Юлиана.

Сам Юлиан не представлял какой-либо опасности для Констанция. Император передал его попечению Евсевия, епископа вначале Никомедии, а затем и Константинополя. Евсевий должен был воспитывать Юлиана в христианском духе, но относился к своим обязанностям прохладно. Настоящим авторитетом для мальчика являлся Мардоний, евнух варварского происхождения, бывший учитель его матери. Он был страстным поклонником эллинской культуры и в этом духе воспитывал Юлиана, воздерживаясь от всякого упоминания о христианстве и внушая своему воспитаннику твёрдое убеждение в том, что наибольшая добродетель человека - самообладание и скромность. Ещё одним учителем Юлиана по грамматике являлся некий Никокл, внешне принявший христианство, но в душе сохранивший приверженность языческим культам. Он сумел привить Юлиану любовь к античной литературе, в первую очередь к Гомеру. Затем учителем стал софист Экиволий, который систематически переходил из христианства в язычество и обратно.

В 343 году Юлиан и Галл были отправлены подозрительным Констанцием в один замок в Мацелле в Каппадокии, близ города Кесария. Целых 6 лет Юлиан пробыл там, не имея свободы перемещения. Он продолжил изучение классической греческой литературы, познакомившись с сочинениями Аристотеля и Платона. Но это делалось тайно, так как окружавшие Юлиана евнухи и священники тщательно следили за внешними проявлениями его христианского благочестия. Юлиан постоянно присутствовал при богослужении, раздавал милостыню нищим и даже был зачислен в сонм чтецов, читая народу на службах священные книги. Но это были только внешние поступки, ничуть не выражавшие ту революцию чувств, что бурлила в сознании Юлиана. От него требовалось постоянное посещение церкви, чтение Писания и выполнение церковных уставов. Подготовленный ранее своим учителем к восприятию классического мира, ненавидя лично Констанция, убившего его родителей, Юлиан отрицательно относился и к исповедуемому последним христианству. Вызванный потом в Константинополь, он при дворе императора столкнулся с распрями и интригами в тогдашнем христианском обществе. Все это усиливало его нерасположение к христианству. Юлиан вскоре сошелся с поборниками язычества, которые, гонимые Констанцием, мечтали о наступлении благоприятного для них времени.

В 351 после смерти другого августа — Константа, Констанций II становится единоличным правителем Римской империи. Бездетного императора весьма беспокоила мысль о преемнике, поскольку из прямого потомства Константина Великого в живых оставались лишь два двоюродных брата Констанция, Галл и Юлиан. Император решил призвать к власти Галла и, вызвав его из Каппадокии, дал ему сан цезаря и назначил местом пребывания Антиохию. Юлиан тем временем перебрался в столицу. Император Констанций, терзаемый смутными опасениями, решил отправить одного из братьев, Юлиана, подальше от столицы - в Никомедию. Этот город в Малой Азии в те времена был настоящим прибежищем для языческих ораторов, философов и софистов со всей Империи, так что Юлиан нашёл вполне подходящее для себя окружение; например, там жил и преподавал знаменитый Либаний, которого страстно желал услышать юноша. Правда, опасаясь негативных последствий, Констанций предусмотрительно взял с Юлиана клятву, что он не будет слушать лекций Ливания, и тот охотно присягнул, даже и не думая, конечно, сдержать своего слова. В Никомедии Юлиан попал в самое "пекло" язычества - здесь собрались самые разнообразные его элементы, изгнанные или не признанные в других провинциях Римской империи. В юном царевиче они с восторгом для себя обнаружили лучшее орудие против христианства. И вновь сформированное окружение Юлиана поставило перед собой задачу окончательно укрепить его в политеизме с тем, чтобы получить энергичного защитника древнего культа. Самое решительное влияние на Юлиана имел философ Максим, известный в своих кругах теург и маг, который очень быстро подчинил Юлиана своему влиянию и посвятил в теургические и магические обряды. Их отношения были очень близкими и доверительными. Через много лет, уже став императором, Юлиан, узнав о прибытии в его ставку Максима, бросил все дела и выбежал навстречу своему старому другу и воспитателю. Вместо сухих, по его мнению, обрядов христианства, Юлиана привлекала атмосфера античных образов, эстетика греческой литературы, её богатство и разнообразие, таинственность древних культов, их мистика. Отпадению будущего императора от Церкви в немалой степени способствовали события церковного раскола. Он с едва скрываемой брезгливостью наблюдал за противостояниями и непристойными страстями, нередко демонстрируемыми главами отдельных партий, их интригами и попытками любой ценой получить вселенское первенство собственных редакций Символа Веры. Всё же Юлиан был по-своему слишком образован, чтобы удовлетвориться только древними отеческими культами - сам политеизм уже мало удовлетворял его интеллект и честолюбие.

В 354 году Галл, который был обвинён в подготовке мятежа с целью захвата власти, был убит. Несдобровать бы и Юлиану. Его призвали ко двору в Милан (Медиолан), и там неловкий, не отличающийся изяществом, оторванный от любимых научных занятий и от общества философов, окружённый интригующими, враждебно настроенными придворными и презираемый императором юноша был ободрен Евсевией, второй женой Констанция, которая убедила императора в безосновательности возводимых на Юлиана подозрений. Юлиан впоследствии посвятил ей целый трактат «Похвальное слово Царице Евсевии», в котором он описывает, как императрица защищала его против клеветников: «Она настаивала на своих просьбах к императору до тех пор, пока не привела меня пред царские очи и не устроила мне разговора с государем. Она радовалась, когда я оправдался от всех несправедливых обвинений и когда я пожелал вернуться домой, она первая стала убеждать царя удовлетворить эту просьбу, а затем дала мне надёжное сопровождение». Но этого мало, Евсевия сделала Юлиану поистине царский подарок, добившись для него возможность уехать в Афины, где он с июля по сентябрь 355 года обучался у крупнейших светил тогдашнего научного небосклона вместе с Василием Великим и Григорием Богословом, которые наряду с Иоанном Златоустом являются высшими авторитетами Православной Церкви: «Она послала меня взглянуть на Элладу, исхлопотав это для меня у царя, когда я уже оставил страну. Ибо она знала, что меня радует литература, а Афины — надежная цитадель культуры».

Вот, что важно. Юлиан был первым римским императором, который считал себя истинным эллином, а не римлянином. По-видимому, есть все основания считать, что именно при нём восточная часть Римской империи начала формироваться как греческое (эллинское) государства и отделяться от её западной, латинской части. То есть то, что впоследствии стало называться Византийской империей, начало образовываться при Юлиане. Будучи императором Римской империи, Юлиан не только не был в Риме, он даже не смотрел в ту сторону. На Востоке всё пропитывалось эллинским духом: и государство, и христианство. И император Юлиан, и Святитель Иоанн Златоуст — оба были учениками Либания, язычника и выдающего профессора греческой литературы и риторики, эллина до мозга костей. Выражая благодарность императору и императрице, Юлиан писал в том же трактате: «Когда я страстно желал и стремился увидеть своё истинное отечество, они сделали это возможным. Ибо мы, живущие во Фракии и Ионии, суть сыны Эллады, и каждый, кто не совершенно бесчувствен, желает поприветствовать своих предков и обнять [родную] землю».

Совершенно лишённый властных амбиций, Юлиан мечтал только о том, чтобы остаться в Афинах с его учителями и его книгами. Он писал: «не может умереть и философия у эллинов, и не уходит она ни из Афин, ни из Спарты, ни из Коринфа». Вспоминая с благодарностью Евсевию, Юлиан вспоминает о самом лучшем её подарке: «Хотя один из даров настолько приятен, что возможно, его все же стоит упомянуть, ибо я им особенно наслаждался. Она дала лучшие книги по философии и истории, сочинения многих ораторов и поэтов — я ведь с большим трудом вывез из дома лишь некоторые, теша себя надеждой и страстно желая вновь оказаться дома; она дала мне их сразу столько, что даже моя жажда книг была утолена, хотя моя тяга к литературному общению ненасытна».

Но человек предполагает, а император располагает. В 355 году Констанций провозгласил Юлиана цезарем и женил на своей сестре Елене, дочери Константина Великого. Впрочем, Юлиан не любил жену и через короткое время расстался с ней, попросту выгнав. Свою неприязнь к свалившемся на него царским почестям Юлиан так описывал в письме «К совету и народу афинскому»: «Вскоре я получаю титул и хламиду цезаря. Затем последовало рабство, и висел на мне день изо дня страх за мою жизнь, видит Геракл, и какой ужасный! Мои двери были заперты, часовые охраняли их, моих слуг обыскивали, чтобы ни один из них не мог пронести даже пустячного письмеца от моих друзей, и служили мне чужие [рабы]. С большим трудом смог я взять ко двору четырёх из моих домашних — двух мальчиков и двух стариков, один из которых только и знал о моём обращении к богам, и насколько это было возможно, тайно присоединялся ко мне в их почитании. Я вверил свои книги этому стражу, ибо из многих друзей моих и товарищей он один был со мной; это был некий врач, которому было позволено со мной остаться, ибо не знали, что он мой друг. Из-за всего этого был я в тревоге, был столь напуган, что хотя многие из моих друзей в самом деле желали посетить меня, я, пусть весьма неохотно, но препятствовал им, ибо хотя и желал их видеть, но боялся навлечь и на себя, и на них какое-либо обвинение».

Некоторое время спустя молодого цезаря отправляют командовать армией в Галлию, где шла тяжёлая война с германцами. Поражает лёгкость, с которой Юлиан приспосабливается к резко изменяющимся обстоятельствам жизни. Он ещё только жил в школах и посещал софистов, когда был послан командовать войском. Страстный почитатель книг, таскавший с собой в походах целую библиотеку, философ по мыслям и характеру, стал вдруг практиком и прекрасным организатором. Юлиан неожиданно для себя стал солдатом и прибыв в лагерь, начал изучать азы военного дела, о котором раньше и понятия не имел. Он был в отчаянии, но это длилось недолго. В несколько дней учение было закончено, а несколько недель спустя он уже одерживал победы. Свои успехи во многом объяснял он чтению книг, о чём писал в уже упоминавшимся трактате об императрице Евсевии: «Когда книги прибыли, Галатия и Галлия стали для меня эллинским храмом Муз. К этим её дарам [Евсевии] я припадал всякий раз, когда имел досуг, так что я никогда не забывал доброй дарительницы. Одна из этих книг более других необходима мне, она сопровождает меня даже когда я начинаю военные действия — это древняя повесть о войне, написанная очевидцем. Многие ведь писания древних о тех событиях выполнены с искусством, и они предоставляют возможность тем, что заблуждаются в силу своей юности, видеть блестящее и ясное изображение деяний древних, благодаря чему многие новички обретают большую зрелость суждения и разумения, чем тысячи старцев, обретая то преимущество, которое дают человеку только преклонные годы — я имею в виду опыт (а человек и является старцем в силу того, что говорит мудрее, чем юноша); и все это может дать молодому человеку изучение истории, если он, конечно, усерден».

Ситуация в Галлии сложилась для римлян крайне сложная. В том же письме афинянам Юлиан так описывает, картину, которую он увидел: «Я выступил в поход, когда хлеба уже созрели. Множество германцев совершенно спокойно расположилось на житье вокруг кельтских городов, ими же опустошённых. Число городов, стены которых были снесены, доходило до сорока пяти, а сторожевых башен и небольших крепостей было разрушено вдвое больше; населённая варварами полоса земли по эту сторону Рейна тянулась от истоков его до океана; наиболее близко расположенные к нам поселения германцев отстояли от берега Рейна на тридцать стадиев, а между ними и нами лежала полоса, ещё втрое шире, обращённая в пустыню и настолько разорённая, что кельты там даже скота не могли пасти».

Когда в июне 356 году германцы захватили нижнюю Галлию и Кёльн, попутно осадив город Отен, цезарь решительными действиями отразил натиск варваров, сняв осаду Отена, Страсбурга, Брумата, Цаберна, Зальца, Шпейера, Вормса и Манца, а затем даже отбил у германцев и сам Кёльн. В 357 году, попав в опасное положение вследствие предательства некоторых римских военачальников, Юлиан с 13-тысячным отрядом оказался лицом к лицу с 60 тысячами Хнодомара, которого блестяще разбил в битве при Страсбурге. Утверждали, что потери варваров были гигантские, а у римлян - несколько сот человек. В октябре, когда кампании уже обыкновенно не велись, Юлиан внезапно перешёл Рейн, нанеся варварам серьёзные поражения. В 358 году он восстановил флот, после чего Рейн окончательно перешёл под контроль римских войск. В результате принятых мер в 359 году варвары вообще не осмелились напасть на римские провинции. Проявив несомненный талант полководца, Юлиан за три года вернул Римской империи все потерянные территории. В отбитых у варварах землях он провёл административные реформы, сделавшие несколько лет спустя разорённую Галлию цветущей провинцией.

Отношения между цезарем и августом были достаточно терпимыми для обоих. Хотя Констанций был причастен к смерти отца и братьев Юлиана, к нему самому относился хорошо, и Юлиан это знал и ценил. Однако он быстро рос как военачальник, был популярен среди солдат, что само по себе являлось достаточным поводом для подозрительности Констанция. Вряд ли Юлиан собирался выступать против августа, поскольку власть его совершенно не привлекала, но независящий от него ход событий привёл к конфликту с императором. В 360 году, готовясь к персидской войне, Констанций отзывает из Галлии лучшие легионы. Вспыхнул мятеж, и солдаты короновали Юлиана августом против его воли. Сам он описал этот момент в письме Констанцию: «Их раздражение по поводу того, что они не получали ни повышения в чине, ни ежегодного жалованья, усилилось из-за неожиданного приказания им, людям привычным к климату холодных стран, двинуться в отдалённые области Востока, покинуть жён и детей и совершать переход без денег и экипировки. И вот, раздражённые сверх меры, они, собравшись ночью, окружили дворец и стали громко кричать: Юлиан Август! Признаюсь, меня охватил ужас. Я ушёл от них подальше, и пока это было возможно, искал спасения в молчании, скрываясь в отдалённых покоях. Но когда уж нельзя было оттягивать решение, я вышел под щитом, если можно так выразиться, моей чистой совести и встал на виду у всех, полагая, что удастся успокоить волнение авторитетом и ласковым увещанием. Но они были возбуждены до предела и дошли до того, что когда я попытался сломить их упорство просьбами, не раз бросались на меня, угрожая смертью. Я был наконец побеждён, и успокаивая себя сознанием того, что если меня убьют, то другой с радостью провозгласит себя императором, я дал им свое согласие, надеясь успокоить эту вооружённую силу. Вот как всё это случилось, и я прошу тебя: отнесись к этому спокойно. Верь, что мое сообщение совершенно точно, и не слушай зложелательных наушников, которые по своему обычаю раздувают ссоры между государями в своих личных интересах». Став августом, то есть равным Констанцию, исключительно, чтобы не было бунта в армии, Юлиан всё честно объяснил императору и обещал не посягать на его первенство: «Прости меня, но я не столько желаю видеть осуществлёнными эти разумные требования [принять титул августа], сколько знать, что ты их одобряешь и признаёшь полезными, а сам я со своей стороны готов в будущем почтительно принимать твои указания».

Несмотря на такой почтительный тон, у Юлиана с Констанцием были свои счёты, о чём он писал в письме афинянам:

«То, что по отцовской линии я происхожу оттуда же, откуда и Констанций, это общеизвестно. Наши отцы были братьями, сыновьями одного и того же отца. И как же этот человеколюбивейший царь обошёлся с нами, близкими родственниками! Шестерых моих двоюродных братьев, моего отца, который приходился ему родным дядей, другого ещё нашего дядю — дядю с отцовской стороны — и моего старшего брата он без суда предал смерти; меня и другого моего брата он тоже хотел казнить, но в конце концов подверг ссылке; я был освобождён от неё, но моего брата, вскоре после того, как даровал ему титул цезаря, он также предал казни».

В 361 году император Констанций умер от лихорадки, и Юлиан взошёл на престол. Покуда он был цезарем, ему приходилось внешне выказывать приверженность христианской вере, но как только он услышал о смерти Констанция, больше уже не притворялся. Все были крайне изумлены, что человек, который принял крещение и отец которого был ревностным христианином, сам был государем и родной племянник того, кто сделал христианство официальной религией, вдруг столь резко повернулся к языческой вере.

Похоронив с честью Констанция рядом с его отцом Константином Великим, Юлиан приступил к административным реформам, общее настроение которых можно было бы охарактеризовать как борьбу с «азиатчиной»: был расформирован огромный (по образцу персидского) придворный штат обслуживающего персонала (вновь возрождённый и просуществовавший потом весь византийский период). Было запрещено величать августа вечным, всемогущим и так далее (что вошло уже в привычку у римских императоров со времен Диоклетиана, причем христианские императоры не являлись исключением в этом, как, впрочем, и в том, что они не противились поклонению собственным изображениям). Желая вернуть сенату его значение, Юлиан потребовал утвердить себя голосованием в качестве императора, он стал регулярно ходить на заседания сената и во время своих речей заставлял сидеть порывавшихся встать (хорошо — не пасть ниц) сенаторов. Все лучшие люди времени — ораторы, философы, священники и жрецы, — вне зависимости от конфессий, были приглашены Юлианом ко двору, а прибывшие заняли высокие должности.

Став императором, Юлиан незамед

Поскольку император был главой не только военных и административных властей, но и верховным понтификом, то религиозная реформа в государстве осуществлялась им согласно римскому праву. Эдиктом 362 года Юлиан распространил на всю империю изданный им ещё в 360 году в Галлии эдикт о веротерпимости: отменялись все формы государственного преследования за исповедание какой бы то ни было религии, что вызвало всеобщее ликование. Все языческие храмы и ценности возвращались язычникам, христианство лишалось государственных дотаций, превращаясь во вполне легальную религию для тех, кому она нужна. Иудеи, платившие при Констанции дополнительный налог за исповедание иудаизма, были полностью уравнены в правах с другими. Император искренне симпатизировал им и их верование полагал вполне уместным в своём государстве. Возможно, с иудеями его объединяла и ненависть к христианству. Юлиан не признавал христианской версии обожения, то есть пути к Богу, основанном на явлении Бога-Сына, равночестного Богу-Отцу. Существование только одного Бога, Бога-Отца, принятое у иудеев, более соответствовало его взглядам. Была и другая причина. Христианство не было связано с какой-нибудь нацией и, обращаясь со своей проповедью ко всем народам, не хотело быть одной из их религий, а — единственной, заместив собою все остальные. Естественно, что и язычники не могли относится к христианству так же, как к другим религиям, с которыми они мирно уживались. Правда, христиане связывали свою религию с иудейством – считали её продолжением последнего, но сами иудеи не признавали их своими, и язычники также считали, что между той и другой религией мало общего, что Бог Ветхого Завета совсем не тот, что Бог Нового, и Его постановления отменены тем, кого христиане называют Его Сыном. Ещё и поэтому Юлиану иудейство было существенно ближе христианства.

Летом 362 года, после встречи с иудейскими старейшинами в Антиохии, Юлиан разрешил иудеям вернуться в Иерусалим и восстановить их храм, разрушенный в 70 году римлянами. Разрушение Иерусалима и сожжение Храма положило начало рассеянию евреев по всему миру. Талмудическая традиция говорит, что когда Храм был разрушен, все Небесные Врата, кроме одних, Ворот Слёз, закрылись, а Западная стена, оставшаяся от Второго Иерусалимского Храма, получила название «Стена Плача», так как слёзы всех евреев, оплакивающих свой Храм, проливаются здесь. Город длительное время находился в руинах и запустении. В 130 году Иерусалим посетил император Адриан, который принял решение возвести на этом месте город под названием Элия Капитолина. (в честь себя — Элия Адриана, и в честь капитолийской триады — Юпитера, Юноны и Минервы). В новом городе на месте Храма было воздвигнуто святилище, посвящённое Юпитеру Капитолийскому, а на том самом месте, где некогда находилась Святая святых, была воздвигнута конная статуя самого Адриана. Иудеи считали недопустимым, чтобы в их городе поселились иноземцы и укореннились чужие святыни. Началось новое еврейское восстание (восстание Шимона Бар-Кохбы или 2-я Иудейская война). Восставшие овладели Иерусалимом и соорудили временный Храм, где на короткое время возобновились жертвоприношения. Иерусалим оставался в руках повстанцев почти три года, пока летом 135 года восстание не было подавлено и римляне вновь захватили город. Историк Дион Кассий (160-230 гг.) в «Римской истории» кратко описал последствия: «Пятьдесят из наиболее важных укреплений и девятьсот восемьдесят пять самых значимых деревень были стёрты с лица земли, пятьсот восемьдесят тысяч человек были перебиты в стычках и сражениях (число же погибших от голода, болезней и огня не поддается подсчету). В итоге почти вся Иудея была превращена в безлюдную пустыню в точном соответствии с теми предзнаменованиями, которые были явлены им до войны. Действительно, гробница Соломона, которая почитается иудеями как святыня, сама по себе разрушилась и разом рухнула; в города их с воем вбегали в большом количестве волки и гиены». В ходе восстания погибло около 580 000 иудеев. Дабы искоренить сам мятежный дух, Адриан издал указ о переименовании Иудеи в одну из множеств римских провинций с названием Палестина, а всем, кто подвергся обрезанию, доступ в город был запрещён.

Юлиан решил вернуть Иерусалим в состояние, которое было до Адриана. Намерение заново построить Иерусалимский храм объяснялось, в частности, тем, что возобновление жертвоприношений в Храме могло публично продемонстрировать ложность пророчества Иисуса о том, что от Храма «не останется камня на камне» и Юлиану не терпелось показать христианам, что их Бог ничтожен перед его языческими богами. Император без промедления приступил к осуществлению своего плана. Иудеи восстанавливали храм на свои средства, но, также, часть необходимых средств были выделены из государственной казны, а главой проекта был назначен Элипий Антиохийский, один из преданнейших помощников Юлиана и бывший наместник Британии. Подготовка материалов и инструментов, их доставка в Иерусалим и установка на месте, а также набор мастеров и рабочих продолжались в течение длительного времени. Планирование работы потребовало немалых усилий со стороны архитекторов. Первым этапом работ было удаление развалин, находившихся на месте строительства. Лишь после этого, по-видимому, 19-го мая, строители непосредственно приступили к возведению Храма. Однако 26-го мая 363 года работы по восстановлению Храма были прекращены из-за пожара, который возник в результате не то стихийного бедствия, не то какой-то аварии на Храмовой горе. А спустя месяц Юлиан пал в бою, и занявший место императора Иовиан положил конец всем его планам.

Юлиан хорошо разбирался в тонкостях военного дела и гражданского управления, весьма тщательно вникал во все судебные процессы и являлся непреклонным судьей. Сам он был человеком скромным и умеренным в быту, довольствовался самой простой пищей и мало спал. Подкрепив кратким сном свое тело, самолично проверял караулы и пикеты, а затем обращался к занятиям науками. О его мужестве свидетельствует множество битв, он был чрезвычайно вынослив к холоду и зною и проявлял завидное самообладание. Он дал характеристику саму себе в трактате с необычным названием «Враг бороды», адресованному жителям Антиохии, которые, насмехаясь над суровостью и подчеркнутой простотой образа жизни Юлиана, сочинили про него насмешливые стихи. Трактат ироничен, но ярко показывает характер императора, и вот отрывки из него: «Я хочу начать с моего лица. По моему мнению, природа сотворила его не слишком красивым, приятным и привлекательным. А вдобавок, обладая мрачным и упрямым характером, я отрастил себе эту бороду, и не для какой-либо иной цели, а единственно для того, чтобы наказать природу, которая не дала мне более красивой внешности. Однако длинная борода - это еще не всё. Моя голова всклокочена, и я лишь крайне редко позволяю стричь мои волосы. И ногти я стригу нечасто, а все пальцы у меня в чернилах. Если же вы пожелаете узнать обо мне какие-либо тайные подробности, то я могу вам открыть, что грудь моя густо заросла волосами, словно у льва, царя зверей. Однако я хочу сообщить вам нечто иное, для вас небезызвестное. Не довольствуясь безобразным видом своего тела, я стараюсь ещё придерживаться как можно более сурового образа жизни. По глупости своей я не позволяю себе посещать публичные зрелища и не терплю никаких театральных представлений в моем доме, - разве что на Новый год - так как не имею к этому ни малейшего расположения. Если же я все-таки иду в театр, то с единственной целью - выполнить свой долг, и с таким же чувством, с каким бедный крестьянин платит подати своему неумолимому господину. И когда я сижу в театре, по моему виду сразу можно понять, что я осуждаю все эти зрелища. Меня называют великим царем всего мира, но я вовсе не стремлюсь считаться начальником мимов и возничих. Вы удивлялись этому ещё в мой юношеские годы. И правда, я уже в ту пору проявлял суровость и мрачность нрава.

Теперь послушайте, как течёт моя жизнь дома. Ночи я провожу на твердом ложе, часто без сна, и никогда не наедаюсь досыта; мой характер суров и плохо согласуется с прелестями городской жизни. Ещё с юношеских лет безрассудное и жестокое заблуждение склонило меня на борьбу с собственным желудком. Я не позволяю желудку переполняться едой, и потому со мной редко случалось, чтобы я извергал обратно съеденную пищу. Я вспоминаю, что с тех пор как я стал цезарем, это случилось со мной лишь однажды, но и тому была совсем иная причина. Стоит рассказать вам эту историю, которая, хотя и не слишком привлекательна, однако именно потому мне и нравится.

Однажды зимой я оказался в милой мне Лютеции [Париже]. Зима там очень мягкая, что объясняют теплотой океана, от которого остров этот отстоит не более чем на девятьсот стадиев. Но в тот год зима была более суровая, чем обычно, и река несла на себе будто куски мрамора. Своей белизной ледяные глыбы, громоздившиеся друг на друга, были очень похожи на него. И вот в таких-то обстоятельствах я решил быть к себе ещё суровее, чем обычно, и не позволял обогревать мою спальню, хотя в тех краях большинство жилищ отапливается очагами, да и в моей комнате были все приспособления для топки. Делал я это тогда по глупости или, вернее сказать, из непреклонности по отношению к самому себе - ведь я желал непременно приучиться переносить климат той страны, считая такую привычку полезной для себя. Хотя зима становилась все холоднее, я всё ещё не позволял слугам обогревать мое помещение из боязни привести в движение скопившуюся в стенах влагу. Наконец, однако, я разрешил внести в комнату огонь и немного горячих углей. Но этот огонь, как ни был он слаб, вытянул из стен столько пара, что я заснул с тяжёлой головой. Я чуть было не задохнулся, и меня пришлось вынести наружу. Я почувствовал себя гораздо лучше и провел ночь спокойно, а на следующий день принялся за свои обычные дела. Вот как я жил среди кельтов и сам досаждал себе чрезмерно суровой жизнью».

Флавий Клавдий Юлиан являл собой уникальное сочетание: римский император и греческий философ. Как император он знал, что империя больна. Армия разлагалась и с трудом защищала границы государства. Правительство было поражено коррупцией. Такие старые римские добродетели, как мужество, честь и чувство долга теперь мало кем ценились. Предшественники Юлиана на императорском троне были сибаритами и сластолюбцами, ещё способными вести войска в бой, но гораздо более того предпочитавшие покойно нежится в своих дворцах в окружении женщин и евнухов. Конечно, всё это являлось результатом нравственного упадка в обществе. Это, следует отметить, понимал ещё император Константин. Одной из причин переноса своей резиденции в греческий Византий было его желание держаться подальше от морально разлагающегося Рима. Все свои реформы Юлиан проводил на Востоке империи. Настоящая родина его была не в Риме, хотя он и отзывался о нём всегда с большим уважением. Он никогда не посещал его и нигде не выражал об этом сожаления.

Как философ, Юлиан пытался обнаружить причину упадка империи и пришёл к заключению, что виновник здесь один — христианство. Оно третировало моральные ценности старого Рима, его суровую простоту и благородную мужественность, пропагандируя при этом слюнявую мягкотелость вроде подставления под удар другой щеки. Но здесь, скорее больше говорили эмоции, чем рассудок. Юлиану не приходило в голову, что эти проблемы могли возникнуть и при старой вере. Дело вообще было не в религии. Императорский двор, даже приняв христианство, не изменил сколь-нибудь существенно свои обычаи. Да и некоторые церковные иерархи допускали существенный отход от морали, заповеданной Иисусом. Дело было в людской природе, которая не хотела меняться и приспосабливаться к той или иной идеологии. Если человек не убивал, не крал, оказывал почтение старшим, то не потому, что он был христианин, язычник или иудей, а потому, что так его научили родители и так жили окружающие люди. Конечно, христианство значительно смягчало нравы людей, но это была заслуга Церкви. Большое количество священников ежедневно призывали свою паству к нравственной жизни, и, может быть самое главное, постоянно напоминали о геенне, куда могут попасть души грешников. Если для язычника главное было умилостивить богов жертвоприношениями, для иудея - строго соблюдать религиозный закон, то у христианина всё было гораздо сложнее. Каждый день он должен был избегать греха, поскольку Бог всё знал, и после смерти человека Он будет решать, попадёт душа в рай, либо в геенну, причём — навечно. Христианство негативно относилось к желанию власти и богатства. Многие священники своим личным примером являли наглядный пример новых моральных принципов: скромность, доходящая до аскетизма; доброе и всепрощающее отношение к ближнему, причём, не к какому-то абстрактному ближнему, а к тому, кто реально находится рядом. Такие люди, как Иоанн Златоуст своей жизнью наглядно учили христианский люд, как жить по Иисусу.

Юлиан вернул из ссылки всех епископов, которых ранее выслал император Констанций, справедливо полагая, что распри ариан и сторонников Никеи ослабят христиан. Он не подвергал репрессиям служителей Церкви, ибо понимал, что ореол мученика только придаст жертве больший авторитет.

Пытаясь активизировать культ античных богов, Юлиан повелел открыть старые храмы, многие из которых были закрыты при прежних христианских императорах, перемещался из храма в храм, лично участвуя в ритуальных жертвоприношениях, но проку от этого было мало.

Языческая вера к тому времени пришла в приличное запустение. Вот яркий пример. Летом 362 года император перебрался в Антиохию, готовясь в следующем году предпринять военную экспедицию в Персию. Он заехал и в Дафну, предместье города. Между прочим, в этом месте в 359 году проводились Олимпийские игры. Кроме того в Дафне находился прославленный храм Апполона. Некогда храм этот с окружавшей его священной рощей был местом постоянных языческих торжеств и молений, но теперь Юлиан поражён был его пустотой. Даже жертву не из чего было принести, и встретивший его жрец должен был заколоть по случаю этого неожиданного торжества своего собственного гуся. Эта картина глубоко поразила императора, и тем более, что тут же поблизости находившийся христианский храм, в котором находились почитавшиеся христианами мощи бывшего епископа Антиохии святого Вавилы, оглашался священными песнопениями и был наполнен молящимися.

Не сумев поднять статус языческой религии, Юлиан решил поднять её значение, усилив давление на конкурента — христианство. В 362 он издал указ, в соответствии с которым христианам было запрещено преподавать античную литературу, а она в те годы составляла основу всего школьного обучения. А так как знание литературы было необходимо государственным чиновникам, то такое решение гарантировало получение ими сугубо греко-римского обучения. Таким образом, учитель-христианин должен был менять либо профессию, либо веру. В ответ на это начались христианские демонстрации протеста, а храм Апполона в Дафне сгорел из-за попадания в него молнии, в чём, естественно, узрели кару Божию.

В 363 году Юлиан вынужден был начать войну с персами. Он выступил на восток во главе восьмидесяти пяти тысяч солдат. Император взял с собой в поход традиционных прорицателей и греческих философов — вместо священников и храма, о чём в своё время мечтал Константин. Боевые действия сложились для римлян неудачно, и в одном из сражений Юлиан был убит. Христиане облегчённо перекрестились.

Юлиан стал императором против своей воли, он был философ по своему желанию и по духу. Когда ему разрешили слушать известных профессоров, он встретил вокруг себя глубокое убеждение, которое разделяли его учителя и товарищи, которого и сам он не мог избегнуть: какое-то опьянение славой их родины, глубокое чувство превосходства эллинской цивилизации. Рим завоевал Грецию, но не смог её победить. Она была выше его по духу, поэтому он не мог сообщить ей своей культуры и языка. Огромная Римская империя, подвластная одному государю, управляемая одной администрацией, представляла из себя всегда два отдельных мира, живших каждый своей жизнью. Вначале сопротивление Востока римского духу было слабое, но постепенно оно возрастало. Рим давал достаточно свободы восточным провинциям, и постепенно к ним вернулась уверенность в себе, ведь никто не забыл величия Александра Македонского, и завоеватели стали поддаваться греческому влиянию. Тогда как жители Востока в подавляющем числе не знали латыни, римляне стали хвастаться тем, что говорят и пишут на языке Платона и Гомера. Начиная с Адриана во II веке императоры становятся наполовину греками. А с Константина центр империи и вовсе переносится на Босфор, и Константинополь, построенный на месте греческого Византия, начал господствовать над Римом. Греция пробудилась, Александрия была признанной культурной столицей империи, эллинизм стал доминировать на Востоке. Греки вновь получили причину гордится своей страной. Некоторый упадок философской жизни Греции сменился в III веке подъёмом. Основные идеи платоников, пифагорейцев и александрийских иудеев развились в стройную и законченную систему, известную под именем неоплатонизма, которую можно считать прямым продолжением, завершением и последним словом античной философии. Истинным создателем неоплатонической философии и самым блестящим её представителем был Плотин (204 – 270 гг.). В своей системе Плотин хотел удовлетворить религиозно-философским запросам времени исключительно на греческой почве в противовес искажению греческих идей, которое он видел в системах восточного происхождения. Плотин хотел быть лишь верным учеником и истолкователем Платона.

На протяжении веков римское государство существенно менялось как по характеру своей внутренней жизни, так и внешне. Этнические латиняне – некогда титульная нация и родоначальники вселенского государства - первоначально доминировали в Италии. Однако за границами Апеннинского полуострова они представляли значительное меньшинство по сравнению с местным населением. С течением веков на Западе латинское начало всё более разбавлялось германскими элементами, заполнявшими территорию Италии, Галлии, Испании, Британии. Менялась суть религии: ещё во времена республики греческие боги заменили римских. Иная картина была на Востоке. Это был эллинский мир с множеством греческих городов, где довлел греческий этнос и сохранялся традиционный для греков уклад жизни. После Александра Великого, в эпоху Птоломеев и Селевкидов, эллинская цивилизация подчинила себе почти все сферы жизни городов и деревень восточнее Средиземного моря. По мере того, как их родина - древняя Эллада, обнищала и опустевала, многочисленные толпы греков направлялись на Восток, где были хлеб, масло, вино и безопасность. И если далеко не везде греки доминировали численно, то их влияние на другие цивилизации Востока и в целом на восточную культуру было безальтернативным. Даже в армии употреблялись воинские звания греков, да и сама она формировалась по греческому образцу. Философский ум грека гораздо раньше Рима воспринял проповедь Иисуса, и христианских общин на Востоке было несравнимо больше, чем на Западе. Именно в Антиохии и Александрии образовались первые богословские школы, известные своими учителями веры, ораторами и проповедниками. Завоевание Востока римлянами мало изменило жизнь греческих полисов: римляне сохранили греческое муниципальное устройство и административную систему управления. Они вообще не столько стремились романизировать греков, сколько эллинизировались сами. Вместе с тем, тщательно охраняя свою культуру, очень ревниво относясь к попыткам противопоставить греческой цивилизации римскую, куда менее содержательную и богатую, этнические эллины считали себя гражданами Римской империи и гордились этим статусом. И хотя Византийская империя до последнего дня продолжала называться «Римской империей», тем не менее, там совершенно не понимали латыни, и слово «ромей» означал «грек». Появился простонародный греческий язык, ставший разговорным для большинства населения империи.

Юлиан был, несомненно, императором Римской империи. Но если вы захотите о нём почитать, то скорее всего возьмёте книгу с названием «История Византийской империи» или что-нибудь подобное. Когда же Римская империя перешла в Византийскую? Да никогда. Просто Римскую империю с какого-то момента стали называть Византийской.

Хронологию Римской империи в своё время искусственно разделили на два периода, так что с некоторого времени последние десять веков существования этого государства начали именовать в исторической литературе Византийским периодом. Так, помимо Римской империи, вдруг возникла никогда не существовавшая отдельно Византийская империя. Главная причина такой переработки истории заключалась в желании западных историков придать видимость законности существования Священной Римской империи – придуманного франками государственного образования, и обосновать существование его в качестве единственного законного наследника римской цивилизации. Для этих целей восточная часть Римской империи была представлена в виде нового государства греков, якобы не имевшего ничего общего с самой Римской империей. И небольшой городок на берегу Босфора под названием Византий, где Константин Великий основал новую столицу, невольно подарил своё имя мифу о некоей Византийской империи, миф – совершенно необоснованный историческими фактами и событиями, если противопоставлять её Римской империи. А поскольку это — искусственное образование, то естественно, что до сих пор отсутствует единая точка зрения о том, с какого момента можно говорить не о Римской империи, а об её производной - Византийской империи. Некоторые отсчитывают летопись Византии со времени правления императора Константина Великого, другие исходят из того, что Феодосий Великий был последним императором единой Римской империи, и после него существовали только Западная и Восточные Римские империи. Первым императором уже отдельной Восточной Римской империи был сын Феодосия — Аркадий, вот с него и отсчитывают начало Византийской империи. Но в 476 году Западная Римская империя прекратила своё существование, поэтому Восточную Римскую империю естественно было именовать просто Римская империя, без указания страны света. Никаких объективных оснований противопоставлять Византию самой Римской империи, конечно, нет. Хотя за основу этого разделения и были взяты границы, установленные ещё в III веке при императоре Диоклетиане, однако формальное разделение некогда монолитной Римской империи на Западную и Восточную части не было распадом государства. Реформа Диоклетиана, разделившего верховную власть и провинции, касалась лишь вопроса оптимизации административного управления, не затрагивая при этом основу основ римской государственности – её имперскую идею. Известно, что сами обитатели Византийской империи не называли себя ни римлянами, ни эллинами или греками, а ромеями, так что Византийская империя официально носила наименование Ромейской. Поэтому в строгом историческом смысле термин «византийская» имеет такой же условный и искусственный смысл, как и другой термин, который иногда употребляется взамен первого, то есть «восточно-римская».

В интернет-энциклопедии «Википедия» в марте 2018 года можно было прочитать: «Византия, Византийская империя, Восточная Римская империя, самоназвание Ромейская империя (395—1453) — государство, сформировавшееся в 395 году вследствие окончательного раздела Римской империи, после смерти императора Феодосия I, на западную и восточную части. Чуть больше чем через восемьдесят лет после раздела Западная Римская империя прекратила своё существование, оставив Византию исторической, культурной и цивилизационной преемницей Древнего Рима на протяжении почти десяти столетий истории Поздней Античности и Средневековья. Название «Византийская» Восточная Римская империя получила в трудах римских историков (Приска, Малха, Иордана) сразу после своего возникновения — таким образом они противопоставляли её Западной, Гесперийской империи, и после падения последней в 476 году термин фактически вышел из употребления. В научный обиход его вернули западноевропейские историки уже после падения Византии». Согласно этому определению, Византийская империя появилась в 395 году, а Римская при этом — исчезла. Хотя на самом деле Византийская империя собственно и есть Римская империя. А название существовавшее в средние века в Европе: Священная Римская империя, да ещё германской нации — это от лукавого, ибо в действительности это государство ничего общего не имело с империей Августа и Константина. Звание императора, самая идея всемирной монархии, а также остатки античной образованности уцелели только на Востоке.

Утрата идеи всемирной монархии была особенно тяжела для народов Западной Европы. «Один Бог на небе, один царь на земле; нельзя небо представить без Бога, ни земли без императора», – вот суть этой идеи. То обстоятельство, что императорское достоинство осталось на Востоке, наполняло умы политических деятелей Западной Европы озлоблением. Неудивительно поэтому, что очень рано возникла на Западе мысль о том, что нужно во что бы то ни стало отнять императорское достоинство у византийских царей. Впервые удалось осуществить это королю франков Карлу Великому. Но несмотря на то, что появилась новая империя на Западе, все ясно понимали, что это не совсем справедливое дело при существовании законного римского императора на Востоке, и многие называли западных императоров самозванцами. Это продолжалось до тех пор, пока те не приобрели путем купли согласие на присвоение ими себе этого титула со стороны императоров византийских. Это первое хищение, которое сделал запад Европы от Византии. Второе хищение – церковное. В то время, как западные государи стремились присвоить императорский титул, римский первосвященник, вступив на путь честолюбивых притязаний на главенство, начал свое соперничество с патриархом константинопольским. Враждующие стороны подвергли одна другую проклятиям и взаимным оскорблениям, и раздор закончился полным отделением Западной Церкви от Восточной.

Когда Константин Великий выбрал незначительную в то время Византию своей столицей, этим актом он решил также вопрос об отделении Запада от Востока; в то же время этим намечались новые пути дальнейшего исторического развития для Западной и Восточной империй. Хотя ближайшие преемники Константина пытались некоторое время направлять к одной цели политику Востока и Запада, но уже со времени Аркадия и Гонория, то есть с 395 года, Западная и Восточная империи не соединялись более под властью одного императора, но та и другая пошли своим собственным путем и испытывали различные судьбы.

Начиная с Юлиана Римская империя стала меняться от латинского к греческому государству. На Востоке латинский дух встретился со старыми культурами: иудейской, персидской и эллинской, которые не только оказали ему значительное противодействие, но и сами имели на него разнообразные влияния. Под действием всех этих факторов началась реформация Римской империи на Востоке: постепенная отмена господствовавшего латинского языка и замене его греческим, оригинальной характер развития искусства и появление новых мотивов, влиявших на создание новых памятников, равно как в своеобразных чертах литературных произведений, где вырабатывается постепенно новый и оригинальный метод под влиянием восточных культурных преданий и образцов.

С Юлиана фактически началось формирование того государственного образования, которое впоследствии стало называться Византийской империей, и с которой Древняя Русь имела тесные связи. Византия дала нам множество культурных приобретений: письменность, священный язык, богослужение, государственное устройство. Из Византии перешли к нам и знаки верховной государственной власти: герб, бармы и шапка Мономаха. Из Константинополя мы получили Православную веру, и в течение пяти веков вплоть до 1448 года константинопольские патриархи назначали митрополитов: вначале Киевского, затем Владимирского и Московского. Но влияние Византии на Русское государство не ограничивалось одной религией. Выдающийся русский философ Константин Леонтьев писал в книге «Византизм и славянство» (1873 год):

«Царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием Православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь. Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь!

Византизм дал нам всю силу нашу в борьбе с Польшей, со шведами, с Францией и с Турцией. Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушив у себя всё благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной пошлости»

Написано почти сто пятьдесят лет тому назад, а как актуально звучит в конце второго десятка лет XXI века.

Россию часто считают в некотором смысле приемником Византийской империи, то есть, если называть вещи своими именами — Римской империи, в том числе и как империи христианской. Потому-то и возникла идея о Москве как о Третьем Риме, после собственно Рима и Нового Рима - Константинополя. Заметим, что Римская империя была евразийской, как и Российская.

Понятие Востока и Запада менялось со временем. Во времена Александра Македонского Греция была Западом, а Персия и страны восточнее — Востоком. А в более поздние времена, начиная примерно с XVI века считалось, что Запад — это народы Европы, а Восток — это арабы, персы, индийцы, китайцы, японцы и другие народы, расположенные в тех краях. Европейские политики и историки создали теорию, что прогресс и развитие — на Западе, отсталость — на Востоке.

Но есть и другой вариант, основывавшийся на делении Римской империи на две части, соответственно, западную и восточную. Здесь было всё — наоборот: тёмные века на Западе, свет и развитие — на Востоке. Бывшая Западная Римская империя представляла собой смесь латинского и германского элементов. Ни тот, ни другой особых предрасположенностей к духовной культуре не имели. На западе империя разбилась на несколько основанных варварами государств. Рим, бывший некогда центром вселенной, превратился в захудалый городок, утративший столичные функции. А на востоке Константинополь сиял в блеске своего величия и могущества. Восточная Римская империя, которая стала более известной под названием Византийской, основывалась на эллинской культуре, и этим всё сказано. Город Александрия, основанный Александром Великим, являлся мировым культурным и научным центром. Римская империя на востоке граничила с персами и арабами, ведя с ними постоянные войны. Многие земли периодически становились то римскими, то персидским, то арабскими. Это обстоятельство, а также интенсивная приграничная торговля способствовали взаимному культурному обогащению народов. Если на западе римлян окружали невежественные германцы, то на востоке они соприкасались с народами с тысячелетней культурой. Это сказалось и на христианстве. На Востоке оно имело характер более мистический, более духовный (философы понимают под духовностью переживание красоты, тайны и справедливости, стремление к совершенству) и во многом опиралось на фундамент греческой философии. На Западе недалёким германцам высшие материи были не понятны. Постепенно здесь выработалась особое, более простое понимание учения Иисуса. Для западного обывателя вопрос был предельно прост: что нужно сделать, чтобы попасть в рай? Нужно было креститься, молиться, совершать добрые дела, а если согрешишь, то можно покаяться и священник от греха освободит. Другой ответ на этот вопрос был на Востоке: нет никаких гарантий, Господь сам будет принимать окончательное решение, и только Он знает, какой грех будет прощён, а какой нет. Постепенно на Западе и Востоке сложилась не очень бросающаяся в глаза, но всё же существующая разница в понимании того, что есть истинная ценность в жизни. И именно эта разница привела, в итоге, к разделению Церкви. Иисус говорил для всех, но поняли его по-разному. Упрощённо можно сказать, что Восток — это православие, а Запад: католики и их производная — протестанты. И основываясь на историческом опыте, можно сказать, перефразирую Киплинга для этого случая: Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда.

Юлиану на момент смерти исполнилось всего тридцать один год, он занимал императорский трон всего лишь девятнадцать с половиной месяцев. Не многие императоры обладали его образованностью и умом, его энергией и усердием, его мужеством и неподкупностью. Возможно, проживи он дольше, он мог бы стать одним из величайших императоров.

Христиане, конечно, не любили Юлиана. Иоанн Златоуст своё отношение к императору-отступнику выразил в присущей ему образной манере («Похвала святым. О священномученике Вавиле»): «Когда превзошедший всех нечестием Юлиан вступил на царский престол и принял скипетр господства, он тотчас поднял руки на Создателя своего Бога, отрекся от Благодетеля, и снизу, от земли, смотря на небо, залаял подобно бешеным псам, которые одинаково поднимают лай и на тех, кто не кормит их, и на тех, кто кормит, или – лучше – стал неистовствовать хуже и их. Они одинаково отвращаются и ненавидят как своих, так и чужих, а он пред врагами спасения, бесами, вилял хвостом и оказывал им всякого рода служение».

Хотя Юлиан и прижимал христиан, но сильных гонений и запретов не было. Император более-менее соблюдал принцип свободы совести и был верен своим эдиктам, эту свободу гарантирующую. Когда он выступал против христиан, то, скорее, боролся за равные права языческой религии, которая предыдущими императорами угнеталась. Погрузившись в мир эллинской философии, а другой-то и не было, он поневоле сошёл с христианской дороги на языческую. И когда он восставал против учения Иисуса, то мечтал, скорее, не о культе Зевса и Меркурия, а о Платоне и Гомере, которые не вписывались в систему христианских догматов. Но, с другой стороны, возможно, что в жизни Юлиана проявился Божий промысел. Бог словно показал, что если даже такой выдающийся человек, как Флавий Клавдий Юлиан не сумел поднять язычество, значит время его однозначно прошло. Иисус сказал как-то ученикам: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод» (Ин.15:16). Господь и выбрал Юлиана, чтобы нанести такое поражение язычеству, после которого уже ничто не сможет помешать слову Божьему распространяться по миру. История жизни Юлиана достаточно необычна. Все близкие родственники были убиты, а он остался жив. Его делают цезарем, потому что больше некого было в тех условиях. Его отправляют в Галлию, дав ему всего 300 солдат. Но в Галлии есть армия, офицеры, генералы. Не имея никакого опыта, он становится во главе легионов и одерживает блистательные победы, полностью восстановив территорию империи и сломив германское наступление. Против его воли назревал конфликт с Констанцием, который мог закончится прямым столкновением и чьей-то гибелью. Но Констанций умирает от болезни, и Юлиан внезапно становится императором. Он пытается взбодрить старые добрые языческие традиции, но убеждается, что они угасают, и понимает, что языческое время прошло, и вера Иисуса уже победила. Неудачная попытка Юлиана вернуть культ старых богов означала окончательное торжество христианской веры. Как здесь не усмотреть промысел Божий.

Когда мы говорим о победе христианства над язычеством, то была ли эта борьба насмерть: либо язычество, либо христианство? Скорее всего, раннее христианство и язычество слились и образовали в окончательном виде новую веру. Христианами стало значительное количество людей, имевших эллинское образование, знавшие греческую философию. IV век характерен равновесием язычества и христианства, так что и борьбы особой между ними не было. Иоанн Златоуст учился, можно сказать, у классического язычника Либания, но стал выдающимся христианским богословом. Равновесие можно было наблюдать и в сознании Юлиана. Воспитанный изначально в христианских традициях и изучая античную культуру и греческую философию, он качнулся в сторону старой веры. Но он же не объявил учению Иисуса и апостолов беспощадную войну. В итоге, христианство перевесило, и язычество плавно отошло в прошлое.

Христианство становится государственной религией при Феодосии Великом

Решающий перелом в пользу христианства произошёл при императоре Флавии Феодосии, который взял себе имя Феодосий I и вступил на престол в 378 году. Впоследствии его назвали Великим. Соправителем Феодосия был император Грациан, глубоко верующий христианин и управляющий западной частью империи. У Грациана был серьёзный конфликт с римскими сенаторами, которые всё ещё придерживались традиционной римской (языческой) религии. Император объяснил Сенату, что не позволит римским богам подточить христианскую веру в империи. В 382 году он убрал Алтарь Победы из здания Сената в Риме, который стоял ещё со времён победы Октавиана Августа над Антонием и Клеопатрой, то есть уже четыреста лет. Также он убрал из списка своих титулов звание Великого понтифика — верховного жреца римской религии. Этот титул существовал аж с 712 года до н.э., то есть уже тысячу лет. Так император отрёкся от не только от римских богов, но и от всего римского прошлого.

Феодосий активно вмешивался в церковную жизнь ради пользы империи, но с крайним уважением относился к христианским иерархом. В истории известен его знаменитый конфликт с епископом Амвросием Медиоланским (то есть Миланским). В 389 году император был в Милане. В это время в Фессалониках (ныне Салоники, Греция) произошёл бунт. Вспыльчивый Феодосий распорядился подавить мятеж любым способом. Напрасно Амвросий молил императора проявить милость. Приказ был отдан, и хотя император впоследствии его отменил, солдаты его получили и выполнили. В ходе подавления беспорядков погибло более семи тысяч человек.

Амвросий на то время был уже самым влиятельным клириком в христианском мире — более влиятельным, чем папа римский. Когда он узнал о расправе в Фессалониках, то написал императору письмо, что вынужден воздержаться от общения с ним, пока тот не понесёт публичную епитимью за своё преступление. Амвросий отказался впустить его в церковь ради молитвы и принятия Святого Причастия — обряда, отделявшего верующего христианина от язычника. Впервые в истории христианской церкви монарх был наказан ею за политические действия. Император отступил, покаялся в грехе и был прощён.

А на востоке империи Феодосий I столкнулся с разрушительной силой раскола христианской церкви. Арианские догматы относительно божественной природы Иисуса, противоположные некейской вере, широко распространялись среди низших слоёв общества.

Чтобы восстановить империю согласно видению Константина о христианском единстве Феодосий обратился к закону. Он воспользовался законодательной основой римского государства чтобы поддержать христианскую религию. В 380 году в Фессалониках император издаёт эдикт (вместе с двумя другими императорами, а упоминаемые в эдикте Дамасий и Пётр — руководители Римской и Александрийской Церквей):

«Эдикт императоров Грациана, Валентиниана и Феодосия Августов. К жителям города Константинополя.

Желаем, чтобы народы, находящиеся под властью нашей, исповедовали веру, святым Петром римлянам преподнесённую, и ныне хранимую понтификом Дамасием и Петром, епископом александрийским, мужем, достойным святости апостольской. И пусть те, кто учению апостольскому и евангелию верны, в триединство бога отца, бога сына и бога святого духа веруют, и да воззовутся они христианами-католиками, иные же да будут заклеймены как еретики, а сборища их да лишатся звания церкви, и да обрушится на них гнев господень, а затем и да покарает их десница наша, коя Судьёй Небесным направляема.

Писано в Фессалониках в третий день после мартовских календ, в год пятого консульства Грациана Августа и первого Феодосия Августа».

В этом эдикте никейское христианство объявляется единственно правильной верой, а инакомыслящим угрожается наказанием по закону. Феодосий, признав, как это явствует из его последующей политики, никейскую веру за безусловную истину, поставил своей целью при помощи государственных мер добиться религиозного единства в Римской империи, и этот эдикт ясно обозначил начало новой политики. Он оказался столь же значимым в правлении Феодосия, как Миланский эдикт в правлении Константина. Но в отличие от Миланского эдикта, который только заключал союз с христианством и создавал возможности для его развития вместе с остальными религиями, эдикт в Фессалониках воспроизводит почти в полном виде Никейский символ веры. То есть религиозной доктрине, выработанной негосударственной организацией, была придана сила и форма закона, санкционированного государственной властью. Это был беспрецедентный случай для римского права, что позволяет толковать и понимать этот закон не просто как союз государства и христианства, но придание христианству в его никейской разновидности государственного и исключительного статуса. Эдикт трактует христианство не столько как равноправного союзника государства, сколько как один из государственных институтов, на который теперь возлагались особые, специфические функции. Обретение церковью единства при поддержке государства имело не менее важное значение в разгар христианизации, чем Миланский эдикт в ее начале. И в этом отношении политика Феодосия I Великого оказалась не менее значимой для последующих судеб христианства, чем религиозная политика его предшественника Константина I Великого.

Годы обучения

На таком политико-религиозном фоне проходило становление Святителя Иоанна Златоуста. Его отца звали Секунд. Он занимал важный пост в ставке римской армии на Востоке. Вскоре после рождения сына отец умер, и мальчика воспитывала мать Анфуса, женщина греческого происхождения и христианка. Она ещё при замужестве получила большое приданое, да и Секунд нажил немалое состояние, так что семья жила в достатке. С шести лет маленький Иоанн учился в начальной школе, где давали чтение, письмо и арифметику. Через три года он перешёл на более высокий уровень обучения и стал изучать греческую литературу, историю, метрику, поэтику, геометрию и математику. В шестнадцать лет Иоанн как полагается молодому человеку из состоятельной семьи продолжил обучение уже в риторской школе - наиболее распространённому виду высшей гуманитарной школы в тогдашней Римской империи. Обучение в такой школе необходимо было для тех, кто хотел сделать карьеру на государственной службе, а также в качестве судьи или адвоката. Надо сказать, что обучение в те времена было платным и стоило недёшево. Поэтому Отцы древней Церкви, как люди просвещенные, были главным образом выходцами из зажиточных и культурных семей больших городов. Принадлежа к высшему обществу и сама будучи женщиной образованной, мать Иоанна постаралась дать своему сыну наилучшее по тогдашнему времени воспитание.

Иоанн обучался в риторской школе у звезды антиохийской педагогики Либания, которого современники называли «малым Демосфеном». Его высоко ценили императоры Юлиан Отступник, Валент и Феодосий I Великий. В 384 году он получил звание почётного префекта претория, приравнявшего его к высшим сановникам империи (сам титул «префект претория» получали высшие административные руководители в одной из четырёх префектур Римской империи). Почти сорок лет этот профессор риторики обучал отпрысков зажиточных семей Антиохии и ее окрестностей. К нему ходили и язычники, и христиане, и иудеи. Всех их объединяли греческие классики. Таким образом, общий культурный фон школы Ливания нёс на себе ярко выраженный языческий (то есть не христианский и не иудейский) отпечаток. Но мало того, дух язычества носился, казалось, даже в самом антиохийском воздухе. Либаний мог ещё говорить о родном городе как об обиталище многих богов. Языческий характер имели и главные праздники. То же самое ещё долгие годы относилось к обрядам, связанным с рождением, браком и смертью. Древние храмы стояли, как и прежде, и богиня города Тихе продолжала оставаться покровительницей Антиохии. Эту богиню изображали с рогом изобилия и с рулём в руках как признак того, что она посылает урожаи и богатство и одновременно управляет человеческими судьбами. На голове у нее чаще всего—диадема в виде оборонных сооружений, как у богини, которая опекает города. Многие из тех городов, которые после походов Александра Македонского были основаны греками в чужих и далёких землях, выбрали богиню Тихе своей покровительницей.

Здесь сказывалась особенность Римской империи: столетиями она была государством, провинции, округа и города которого придерживались собственных традиций, сохраняя свою идентичность. Например Тарс, где родился и рос апостол Павел, был римским, но также и эллинским городом, где греческий звучал на улицах чаще, чем латынь. Галлия принадлежала Риму, но германские племена, занявшие эти земли, говорили на своих языках и почитали своих богов.

Обучение у Либания закончилось примерно в 367 году. Хотя в детстве Иоанн воспитывался по-христиански, однако, как нередко случалось в те времена, он не был крещён. Причина, почему так долго откладывалось его крещение, объясняется отчасти обычаем того времени - откладывать крещение до зрелого возраста, когда пройдут все увлечения молодости. В 368 или 369 году Иоанна окрестил архиепископ Мелетий Антиохийский, который оставил многообещающего молодого человека при себе и рукоположил его в 371 году в чтецы (младший церковный чин), на обязанности которого лежало читать Священное Писание с амвона во время богослужения. В 367-372 года Иоанн учился у Диодора, ставшего впоследствии епископом города Тарс (по странными изгибам истории Диодор впоследствии стал одним из трёх «греческих учителей» Ассирийской Церкви Востока, если вы когда-нибудь слышали о такой). Диодор вел аскетерий. Этим словом обозначалась своего рода учебная программа для узко ограниченной группы молодых людей, стремившихся к аскетическому образу жизни. Диодор был увлекательным и разносторонним учителем, которого занимали, между прочим, и естественнонаучные вопросы: известно его исследование о том, насколько горячим может быть солнце. Однако его истинным призванием было толкование Библии, по-гречески экзегеза. Ведь Библия – это целый мир идей и образов, впитавший в себя множество традиций. Она имеет свою символику, язык, структуру. Не всё в ней лежит на поверхности, многое нуждается в пояснении. Впоследствии ученик Диодора Иоанн Златоуст довёл до высочайшего уровня особый тип проповеди — гомилии: так называется беседа в форме толкования Священного Писания. Беседы Святителя преследовали прежде всего цели назидания, делая ударение на нравственном и догматическом аспектах Писания. Он считается в этом жанре лучшим.

Годы учения у Диодора не были наполнены одними лишь занятиями, их живым нервом сделался тот новый образ жизни, который соответствовал сформировавшимся христианским убеждениям Иоанна. В эти годы он пишет свои первые богословские труды.

Получив образование, Иоанн некоторое время довольно успешно занимался адвокатской практикой. Это занятие не стесняя человека большими обязанностями, в то же время открывало молодым талантливым людям путь к высокому и почётному положению в обществе. Почти вся знатная молодежь того времени начинала свою общественную жизнь адвокатурой. Это занятие сразу же ввело Иоанна в бурный круговорот жизни, и он столкнулся лицом к лицу с тем миром неправд, козней, обид, угнетений, вражды, лжи, слёз и злорадства, из которых слагается обыденная жизнь людей и которых он не знал в мирном доме своей благочестивой матушки. Эта оборотная сторона жизни хотя и претила его неиспорченной душе, но, с другой стороны, дала ему возможность познакомиться с той бездной неправд и порока, которая часто прикрывается ложью и лицемерием, но на суде выступает во всем своём безобразии. Именно эта судейская деятельность и дала Иоанну впоследствии возможность изображать пороки с такой беспощадностью, которая, обнажая их во всей гнусности, тем самым возбуждала невольное отвращение к ним. Адвокатство вместе с тем приучило его к публичному ораторству, и он это делал столь успешно, что им восхищался его старый учитель Либаний. Молодому адвокату, очевидно, предстояла блестящая будущность: его ораторство дало ему обширную известность, которая, давая приличные денежные средства, вместе с тем открывала дорогу и к высшим государственным должностям. Из среды именно наиболее способных адвокатов, приобретших себе имя в судах, правительство приглашало лиц, которым представляло управление провинциями, и Иоанн, идя по такой дороге, мог постепенно достигнуть высокого общественного положения. И увиденная сторона этой жизни не могла не увлекать юношу, который лишь недавно вышел в общество, тем более что с этой жизнью неразлучны были и всякие удовольствия и развлечения. Человек общества должен был непременно посещать театры и цирки и, волей-неволей, отдаваться тем увлечениям и страстям, которыми светские люди старались наполнить пустоту своей жизни. И Иоанн действительно со своими молодыми друзьями и товарищами посещал эти места развлечений, но именно тут его неиспорченная натура более всего и возмутилась против такой пустоты. Он постепенно осознал всю бессмысленность и ложь подобной жизни, и увидел, как далёк этот реальный мир с его обманом и злобой, с его страстями и пороками от того божественного идеала, который преподносился ему, когда он с непорочным сердцем вступил на поприще жизни. Его душа не могла выдержать этого испытания, и он решил порвать всякую связь с этим недостойным миром, чтобы всецело посвятить себя служению Богу и стремлению к тому духовному совершенству, которое сделалось потребностью его души.

Надо отметить, что ещё перед уходом в отшельничество Иоанна хотели рукоположить в епископы. Казалось бы, он был ещё слишком молод, но в те времена подобное случалось. Чаще всего по той причине, что епископов просто не хватало. После признания христианства официальной религией количество христиан стало быстро расти, увеличивалось и количество приходов, для которых нужны были епископы. С другой стороны, у христиан не было единства в понимании некоторых существенных элементов Священного Писания. На Первом Вселенском соборе 325 года были официально сформулированы основы православия, всё остальное было объявлено ересью. Епископов и так не хватало, а приверженцев ортодоксальной (правильной) веры было ещё меньше. Поэтому к этой должности стали привлекать и молодых ещё священников, что раньше было не принято. Но Иоанн от этого предложения отказался. По двум причинам. Во-первых, он полагал, что не готов для такой деятельности: здесь много административной работы, общения с людьми. Во-вторых, у него уже окончательно созрело желание покинуть мирскую жизнь и остаться наедине с Богом в отшельничестве.

Для того, чтобы понять значение должности епископа, которую предлагали молодому священнику, полезно знать церковную иерархию тех времён.

В Римской империи не было национальных Церквей: итальянской, греческой, британской и прочих. Церковная структура в основном соответствовала административным границам, которые были сформированы Диоклетианом, правившим с 284 года (полное имя этого внука раба было Гай Аврелий Валерий Диоклетиан). Этот император начал новую эпоху в Римской империи и уже не делил власть с Сенатом, а правил как монарх. Диоклетиан разделил Римскую империю на четыре префектуры. Префектуры делились на диоцезы, а те — на провинции. Всего в империю входили 4 префектуры, 13 диоцезов и 86 провинций. Основной единицей государственного управления была провинция, по-гречески — епархия. Провинции делились на парокии, состоявшие из одного или нескольких маленьких городов, сёл и деревень. В каждой провинции и диоцезе были столицы либо главные города, называвшиеся митрополиями.

После признания императором Константином I Великим христианства официальной религией сложившаяся к тому времени церковная иерархия начала встраиваться в административное деление Римской империи. Эта иерархия формировалась следующим образом. В своё время Иисус из своих учеников выбрал 12 апостолов и поручил им учить народ и управлять Церковью. С течением времени апостолы рукоположили сначала дьяконов, затем пресвитеров и, наконец, епископов, которым постепенно передали часть своих обязанностей. Резиденция епископа называлась кафедрой. Епископы малых городов - парокий - подчинялись епископам провинций, которые назывались митрополитами и они руководили епархиями. Епархия соответствовала провинции, а иногда включала в себя несколько провинций. Таким образом, в главном городе епархии находился старший епископ или митрополит, а вокруг него группировались епископы городских округов. Митрополиты, в свою очередь, подчинялись епископам некоторых главных городов целых диоцезов. Такие епископы назывались архиепископами, а позже папами и патриархами.

Таким образом, когда Иоанну Златоусту, бывшему всего лишь чтецом, предлагали стать епископом, это означало, что он перепрыгивал сразу через две ступени: дьякона и пресвитера. Что говорит не только о его выдающихся способностях, но и о признании его достоинств.

Отшельническая жизнь

Примерно в 373 году (точная дата неизвестна) умирает мать Иоанна. Вскоре после её смерти он, следуя своему давнишнему намерению, уходит из города к отшельникам на гору Сильфий, отроги которой тянулись до самой Антиохии. Ещё при жизни матери он однажды попытался уйти туда, но, как он сам написал в трактате «О священстве», остался дома, тронутый следующими её словами: «Когда предашь меня земле и присоединишь к костям отца твоего, тогда предпринимай далёкие путешествия и переплывай моря, какие хочешь; тогда никто не будет препятствовать; а пока я еще дышу, потерпи сожительство со мною; не гневи Бога тщетно и напрасно, подвергая таким бедствиям меня, не сделавшую тебе никакого зла».

После смерти матери Иоанн остался одиноким, тем более, что его лучший друг Василий уже ушёл в монахи, и тогда он решил совсем покончить с этим грешным миром и отправился в пустыню для отшельнической жизни. Иоанн долго готовился к такому поступку и было у него много сомнений. Привыкший к удобствам жизни юноша решился на этот шаг не без колебаний. Вот что он писал в трактате «О душевном сокрушении»: «Когда я недавно решился, оставив город, уйти в кельи монахов, то много раздумывал и беспокоился о том, откуда мне будет доставляемо необходимое и можно ли будет есть хлеб, новоиспеченный в тот же день; не заставят ли меня употреблять одно и то же масло и в светильнике и в пище, не принудят ли питаться жалкими овощами, не отправят ли на тяжелую работу, приказав например, рубить или носить дрова, таскать воду, и исполнять все прочии такие службы?»

Была ещё одна причина, по которой Иоанн покинул Антиохию и перебрался в монастырь. В среде христиан началось изрядное беспокойство. В то время императором Римской империи был Валентиниан. Сам он придерживался Никейского символа веры, но управлять восточной частью империи в 364 году поставил младшего брата Валента, который своей резиденцией выбрал Антиохию. Будучи сторонником Ария, Валент был нетерпим к любой другой религиозной доктрине. Он начал войну за уничтожение сторонников никейской веры в Антиохии: отправил их лидера антиохийского епископа Милетия (который крестил Иоанна) в ссылку, изгнал его последователей, а некоторых просто утопил в Оронте.

Уединённая жизнь для многих людей более комфортна, поскольку они чувствуют себя неуютно в суете большой толпе, в ущемлении свободы навязанными обычаями. Но такие люди часто испытывают сомнения в своём образе жизни, глядя на шумных и весёлых окружающих: «Может быть, так и надо жить? А я уклоняюсь общества из-за своих комплексов?». Психологически намного спокойнее жить, когда у такой уединённой жизни есть смысл. Таким смыслом может стать наука, искусство, опасные путешествия, а может стать искренняя вера в Бога. Для Иоанна отшельничество было естественным выбором: «Кто хочет снискать благоволение людей, тот употребляет много лукавства и хитрости, пользуется обманом и ложью, чтобы склонить на свою сторону и расположить к себе слушателей; напротив, кто хочет снискать себе благоволение у Бога и старается угодить Ему, тому нужен только здравый и чистый ум, так как Божество не поддается обману» («Толкование на Послание Галатам»).

Монашество как образ жизни возникло во второй половине IV века, после того, как при императоре Константине и его приемниках христианство стало вначале официальной и дозволенной, а затем государственной и обязательной религией. В то время главным настроением в античном мире был пессимизм. Римская империя рушилась, варвары наступали со всех сторон. Города пустели, имения сжигались, люди гибли и попадали в рабство. Например, население Рима в IV веке оценивается в 150 тыс. человек, а ведь во времена императора Августа оно достигало миллиона. Близился конец света, исчезали культура и радость жизни. Падение нравов достигло невиданных ранее масштабов. Блаженный Иероним (Софроний Евсевий Иероним, 342-420 годы, автор перевода Священного Писания на латинский язык, получившего название Вульгата и признанного в 1545 году на Тридентском соборе в качестве официального; 4 года жил отшельником в Сирийской пустыне) так описывал в письме к Илиодору бедствия, постигшие Римскую империю в конце IV века: «Останавливаю внимание не на бедствиях несчастных, а на непрочности людского благосостояния. Дух ужасается исчислять бедствия нашего времени. В продолжение более двадцати лет ежедневно льется римская кровь между Константинополем и юлийскими Альпами. Скифию, Македонию, Дарданию, Дакию, Фессалию, Ахаию, Епир, Далматию и Паннонию опустошают, разоряют, грабят готы, сарматы, квады, аланы, гунны. Сколько благородных жён, сколько дев Божиих, сколько честных и благородных тел было предметом поругания для этих диких зверей! Епископы в плену; пресвитеры преданы смерти; та же участь постигла и разных степеней клириков. Церкви разорены; к алтарям, как к стойлам, поставлены кони; останки мучеников вырыты... Восток казался безопасным от этих бедствий; его тревожили только доходившие до него вести. Но вот, в прошедшем году, насланы и на нас из-за крайних гор Кавказа волки не Аравии уже, а севера, и быстро прошли множество провинций. Сколько пленено монастырей! Сколько рек переменили воды свои на потоки крови человеческой... Уведены целые толпы пленных...Нашими грехами сильны варвары; и как бы этих поражений было ещё мало, междоусобная война истребила почти более, чем меч вражеский».

Русский философ Василий Розанов писал: «Христианство и созрело только в монастыре. Здесь его бесспорная вершина, острие: семья ли, общество ли, государство и его учреждения — все это просто явления языческого порядка, к которым Евангелие никак не пристало и они никак не пристали, не подошли к Евангелию» («По тихим обителям»).

Многих христиан не оставляло чувство, что их повседневная жизнь противоречит учению Иисуса. Монашество для христианской веры не являлось чем-то экстраординарным — оно прямо вытекало из заповедей Господа. Розанов считал, что монастыри составляли и составляют основу Церкви: «Не Церковь родила монастыри, а монастыри родили Церковь,— родили её строй и дух, одежду и замыслы. Монастыри — это те первоначальные островки среди языческого древнего океана, которые, спаявшись, сплотившись, и образовали собою потом материк Церкви. Раньше, чем древние Отцы и учители явились на соборы, чтобы выразить догматы Церкви и определить её уставы, они были уже монахами, пустынниками. Прибавим к этому, что из монастырей ни в древние, ни в новые времена ни один не был административно основан, властительно учреждён, а все они возникли свободно, лично, из какого-нибудь подвига старца, из биографии святого» (там же).

Была ещё одна привлекательная сторона монастырской жизни: спокойствие и умиротворение на фоне суеты и озлобления в окружающем мире. В беседе «О Лазаре» Иоанн так описывает проблемную мирскую жизнь: «И жена раздражает тебя, и сын огорчает, и слуга приводит в гнев, и враг строит козни, и друг завидует, и сосед клевещет, и сослуживец поставляет ногу, не редко и судья угрожает, и бедность печалит, и небрежность домочадцев заставляет плакать, и несчастье повергает в уныние; и со всех сторон окружают нас многие случаи и поводы то к гневу, то к заботам, то к унынию и печали, то к тщеславию и гордости, и отовсюду несутся бесчисленные стрелы».

Примерно в 376 году Иоанн Златоуст написал труд «К враждующим против тех, которые привлекают к монашеской жизни», в котором он так описывал жизнь отшельника:

«Хотя бы в мире поднялась буря, отшельники одни сидят в пристани в спокойствии и великой безопасности, как бы с неба взирая на кораблекрушения других, потому что они избрали образ жизни достойный неба, и пребывают в нём не хуже ангелов. Как между ангелами нет никакого нестроения, нет того, чтобы одни благоденствовали, а другие терпели крайние бедствия, но все одинаково наслаждаются миром, радостью и славою; так и здесь, никто не жалуется на бедность, никто не превозносится богатством: это - твоё, а это - моё, - такое разделение, низвращающее и смущающее все дела, изгнано отсюда, всё у них общее - и трапеза, и жилище, и одежда».

Жизнь в городах становилась всё тяжелее, особенно в духовном плане, так что уход в монастырь подчас становится единственной альтернативой, о чём Иоанн и пишет в том же трактате:

«Хотел бы и я не меньше, а гораздо больше вас, и часто молил, чтобы миновалась надобность в монастырях и такой бы настал добрый порядок в городах, чтобы никому никогда не нужно было убегать в пустыню. Но так как всё пошло вверх дном, и города, где судилища и законы, полны великого беззакония и неправды, а пустыня произращает обильный плод философии, то справедливость требует, чтобы вы винили не тех, которые желающих спастись исторгают из этой бури и волнения и руководят к тихой пристани, но тех, которые каждый город делают столь недоступным и непригодным для мудрствования, что желающие спастись принуждены бывают убегать в пустыни...Что же, скажет кто-нибудь, разве все живущие в городах погибают и обуреваются, и должны, оставив города безлюдными, переселиться в пустыню и жить на вершинах гор? Ужели ты повелеваешь это и узаконяешь? Нет, напротив я, как раньше уже сказал, и желал и молюсь, чтобы мы наслаждались таким миром и тирания этих зол была бы настолько разрушена, чтобы не только живущим в городах не было нужды удаляться в горы, но и обитающие в пустынях, как долго скрывавшиеся беглецы, опять возвратились в свой город.»

По прошествии четырёх лет Иоанн сделал следующий шаг. Он на два года удалился в пещеру, где жил по невероятно тяжёлому правилу. Спать он себе позволял только сидя, да и то урывками. Ел крайне мало. Иоанн чувствовал в себе силу своего тёзки Иоанна Крестителя и подобно ему стремился в пустыню, чтобы там, вдали от мира, приготовить себя на предстоявшее ему великое служение. По своей страсти к подвижничеству он готов был навсегда поселиться в пустыне. Однако спустя два года Иоанн вынужден был прервать процесс умерщвления плоти из-за тяжелой болезни. На всю оставшуюся жизнь его здоровье осталось подорванным и хрупким. Он мог принимать лишь лёгкую пищу в небольших количествах, страдал бессонницей и приступами озноба. Он достаточно наголодался в пустыне, нажил себе на всю жизнь болезнь желудка и в 379 году вынужден был вернуться в Антиохию.

Подобный аскетический стиль жизни, который может показаться чрезмерно суровым, был весьма распространен в те давние времена, а у молодых людей, можно сказать, даже вошёл в моду. При этом, аскеза привлекала не одних христиан, но и приверженных древним культам философов. Их ориентиром в этом смысле был живший в III веке философ Плотин, который сказал, что он стыдится того, что находится в своем теле, и потому стремился, насколько это было возможным, урезать его потребности. Один из самых известных аскетов Симеон Столпник покинув монастырь в 412 году, поселился в брошенной хижине у подошвы горы неподалеку от Антиохии, там провел три Великих поста, никуда не выходя, затем перебрался на вершину горы, где приковал себя к ограде железной цепью. Наконец, он стал жить на краю отвесной скалы, потом и вовсе на вершине столба, отсюда и его прозвище - Столпник. Его последним жилищем был столб высотой 18 м, на вершине имевший площадку размерами 4 на 4 метра. Там он в течение тридцати лет посвящал себя молитве, благодаря чему снискал славу святого. За советом к нему приходили императоры и епископы, а также кающиеся злодеи. Авторитет его был невероятно высок во всех смыслах.

Однако позже Иоанн пересмотрел свои взгляды на уединённую, даже изолированную жизнь монахов и отшельников. Он полагал, что они должны помогать священникам нести слово Божие мирянам и язычникам. В беседе «Против аномеев. Слово 6» от приводит фрагмент одного разговора, описанного в Евангелии от Иоанна. Иисус спрашивает Петра: «Любишь ли ты Меня?» Пётр ответил: «Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя». Тогда Иисус сказал ему: «Паси овец Моих». (Ин.21:16). Здесь Иоанн Златоуст отмечает, что Господь не потребовал от апостола оставить имущество, изнурять себя постом и суровыми подвигами, воскрешать мёртвых, изгонять демонов, но, умолчав обо всём этом, сказал: если ты любишь Меня, «Паси овец Моих». И нет другого такого свидетельства и знака веры и любви к Иисусу, как попечение о братьях и сёстрах и заботливость об их спасении. Потому, обращаясь к избравшим уединённую жизнь, Иоанн говорит: «Пусть слушают это и все монашествующие, и обитающие на вершинах гор, и всеми способами распявшие себя для мира, чтобы и они, по мере сил своих, помогали предстоятелям церквей, содействовали им молитвами, единодушием, любовью. Пусть знают, что если они, даже находясь вдали, не будут всячески содействовать обременённым такими заботами, то самое главное в жизни их потеряно и вся мудрость их превратится в юродство».

Иоанн Златоуст становится знаменитым проповедником

В Антиохии вернувшегося Иоанна с радостью встретил епископ Мелетий, который в 381 году посвятил его в сан диакона (помощника епископа). Через пять лет, в 386, году епископом Флавианом, сменившем Мелетия, Иоанн был возведён в сан пресвитера, что и предопределило его карьеру проповедника.

В чём разница между диаконом и пресвитером? Диаконы следили за опрятностью священных одежд и чистотой в алтаре, готовили хлеб и вино для богослужений. Они должны были принимать добровольные приношения верующих и раздавать по окончании богослужения нищим то, что не было использовано в литургии. Важной функцией диаконов было управление церковным имуществом. Благодаря дарам и пожертвованиям церковь обладала земельными угодьями, строениями и сдаваемыми внаём квартирами. Большая церковь в Антиохии была обнесена длинной стеной. За ней стоял ночлежный дом и четыре трапезные. За пределами обнесённого стеной участка находился приют для неизлечимых больных. Церковь несла заботу о чужестранцах и вдовах, об инвалидах и узниках. Должность дьякона - трудная, требующая полного самоотвержения и любви, но вместе с тем она была и превосходной школой для приготовления к высшему пастырскому служению. В пустыне Иоанн, заботясь о спасении своей собственной души и не видя всех немощей и бедствий, удручающих страждущее человечество, мог ослабеть в своем человеколюбии, так как, если не видеть постоянно перед собою несчастных, то нетрудно и совсем забыть о них.

Однако с саном диакона не соединялось церковное учительство, принадлежавшее пресвитерам, да и сами обязанности этого преимущественно благотворительного служения не давали времени и возможности для такого учительства. Пресвитер же, по своему полномочию, полученному от епископа, мог учить народ догмам веры и благочестия.

Иоанну было поручено произносить проповеди, и он делал это не реже двух раз в неделю, а иногда и ежедневно. В Антиохии в то время половина населения были христиане, остальные — язычники и иудеи. В языческих (греческих) школах преподавали знаменитые в то время риторы и философы, у которых учились даже христиане, многие из которых не могли не заразиться воззрениями своих учителей. Да уже и сама совместная жизнь христиан с язычниками и иудеями, с которыми их связывали многочисленные деловые и общественные интересы, естественно, накладывала на самих христиан своеобразную печать, и в них не могло уже быть той цельности религиозного настроения, какие бывают в городе, населённом одними только христианами. В огромной части жители Антиохии были еще полуязычники. Они приняли христианство как религию, исполняли его внешние предписания и постановления, но его духом ещё мало были проникнуты, и в их жизни много было нравов и обычаев с отголосками язычества. В этом смысле значительное количество нынешних христиан очень похожи на таких полуязычников. Патриарх всея Руси Кирилл в беседе от 24.12.2017 г. описал этих дюдей:

«Даже те, кто формально принадлежит к Церкви, нередко переносят на самую периферию всё, что связано с Церковью и духовной жизнью. Такие люди редко посещают храм, плохо знают Священное Писание и никогда в жизни им не руководствуются; их религиозность связана в основном с традицией, скорее культурной, чем духовной. Эти люди живут вне Евангелия, вне Божественных заповедей».

В старые времена (как, впрочем, и в нынешние) среди христиан постоянно появлялись учителя, которые хотели собственным умом постигать и толковать учение Иисуса. Между различными учителями возникали споры и распри, образовывались различные направления и партии, которые, порой, вели между собою ожесточённую борьбу, вносившую крайнюю смуту в церковную жизнь. Некоторые из таких учителей прямо выступали проповедниками ересей и разных заблуждений, становились во главе расколов, и все это вместе делало антиохийскую церковь подобной кораблю, обуреваемому непрестанными ветрами с постоянно сменяемым капитаном. Пастырям церкви необходимо было бороться со всеми этими врагами ортодоксальной, то есть православной веры. В сане диакона Иоанн Златоуст занимался лишь делами благотворительности, теперь же он выступал в качестве церковного учителя и проповедника и сразу обнаружил свои необычайные способности. Уже первая произнесенная им в 386 году проповедь именно по случаю посвящения его в сан пресвитера произвела на многочисленное собрание молящихся, прибывших на торжество посвящения своего любимого диакона, неизгладимое впечатление. Вот отрывок: «Часто держа в руке много вещей и сжимая их своими пальцами, мы, испугавшись роняем всё из-за расслабления наших нервов и упадка телесных сил. Это же, боюсь, не случилось бы сегодня и с моей душой, и с великим трудом собранные мной для вас мысли, хотя малые и скудные, от страха пришедшие в забвение, не исчезли бы и не улетели бы, оставив ум мой пустым. Поэтому прошу всех вас вообще, начальствующих и подчиненных, чтобы вы, сколько навели на меня страха прибытием для слушания, столько же вдохнули в меня смелости усердием в молитвах...Для вас столь многих и великих, конечно не трудно опять укрепить расслабленную страхом душу одного юноши; и справедливо было бы, если бы вы исполнили эту просьбу мою, так как для вас же я решился принять этот жребий, для вас и вашей любви, которой нет ничего сильнее и властительнее, которая и меня, не очень опытного в красноречии, убедила говорить и заставила выйти на поприще учения, хотя я никогда прежде не выступал на такое поприще, но всегда был в ряду слушателей и наслаждался спокойным молчанием».

Вскоре после рукоположения в пресвитера Иоанн произнёс «Слово о проклятии», сказанное им по поводу образовавшихся в Антиохии отдельных обществ, из которых одно состояло из преданных епископу Мелетию (мелетиан), другое - из признававших своим епископом Павлина (павлиниан), третье - из ариан с епископом Евзовием, и четвертое - из приверженцев Аполлинария Лаодикийского, который не признавал других епископов и объявил себя главой автономной церкви (он полагал, в частности, что Сын Божий, воплотившись, принял не полное человеческое естество, но только тело и душу, ум же человеческий в Нём заменился умом Божественным, поскольку «где полный человек, там и грех…Если бы Господь принял всё естество человека, то, без сомнения, имел бы и человеческие помыслы, в человеческих же помыслах невозможно не быть греху»). Так как во взаимных пререканиях иногда одни из руководителей образовавшихся партий позволяли себе проклинать других, то для прекращения соблазна Иоанн и произнёс в местной церкви это Слово, которого полное заглавие следующее: "О том, что не должно проклинать ни живых ни умерших". Как известно, сейчас Церковь разделена на три части: Православную, Римско-Католическую и Протестантскую. В IV веке этого деления ещё не было, но христиане делились по другому признаку: сторонники и противники Ария. Сражения шли ожесточённые, анафема объявлялась направо и налево (анафема - отлучение христианина от общения с верными и от святых таинств, применяемое в качестве высшей церковной кары за тяжкие прегрешения, прежде всего за измену Православию и уклонение в ересь или раскол; её не следует смешивать с «отлучением», которое представляет собой временное исключение индивида из церковной общины с запретом участвовать в таинствах, а для духовных лиц - занимать церковные должности). Авторитет Иоанна в Антиохии был так велик, что он заметно сглаживал противоборство четырёх христианских групп. Но его проповедь имеет гораздо большее значение, чем простая попытка помирить противников. Он выступает в принципе против церковных проклятий и анафем, что, к сожалению, стала обязательным обычаем Церкви. Иоанн приводит в пример Иисуса, который прощал всех, даже грешников и говорит о недопустимости лишения человека надежды на спасение: «А изрекаемое тобою «анафема» не то ли значит, чтобы такой-то был предан дьяволу, не имел участия во спасении, был отвержен от Христа?» Он формулирует вопрос, который можно было задавать и в те времена, и сейчас: «Но кто ты, присвояющий себе такую власть и великую силу?» и приводит пример апостола Павла, который лишь два раза употребил слово «анафема», но не относил его ни к кому конкретно. Иоанн повторяет свой вопрос ещё более жёстко: «Почему же, тогда как никто из получивших власть (то есть пророков и ангелов) не делал этого или не смел произносить такого приговора, ты осмеливаешься делать это, поступая вопреки (цели) смерти Господней, и предупреждаешь суд Царя (то есть Господа)?». И ссылаясь на одного из Отцов Церкви - Игнатия Богоносца - он заключает: «Злоупотребляющие определением Господним и предающие человека церковной анафеме подвергают себя совершенной погибели, присвояя себе достоинство Сына Божия...Ибо анафема совершенно отлучает от Христа». Говоря о распрях внутри Церкви он приводит слова Иисуса из Евангелия от Иоанна: «Потому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Как образец для подражания Иоанн приводит пример апостола Павла: «И однако, имея такую любовь ко Христу, он никого не подвергал ни обиде, ни принуждению, ни анафеме: иначе он не привлек бы к Богу столько народов и целых городов». Иоанн Златоуст выступает против церковного чванства, когда тот или иной иерарх полагает, что задачу нести слово Божие он может решить церковным декретированием. Некоторые епископы считали, что один их сан даёт право им решать судьбы человеческие: «Рукоположение не к властолюбию ведёт, не к высокомерию располагает, не господство предоставляет. Все мы получили одного и того же Духа, все признаны к усыновлению: кого Отец избрал, тех Он сподобил со властью служить братиям своим. Итак, исполняя это служение, мы увещеваем вас и заклинаем отстать от такого зла. Ибо тот, кого ты решился предать анафеме, или живёт и существует ещё в этой смертной жизни, или уже умер. Если он существует, то ты поступаешь нечестиво, отлучая того, кто еще находится в неопределённом состоянии и может обратиться от зла к добру: а если он умер, то – тем более...Притом опасно произносить суд свой о том, что сокрыто у Судьи веков, который один знает и меру ведения и степень веры. Почему мы знаем, скажи мне, прошу тебя, за какие слова он подпадет обвинению или как оправдает себя в тот день, когда Бог будет судить сокровенные дела людей?..Еретические учения, несогласные с принятым нами, должно проклинать и нечестивые догматы обличать, но людей нужно всячески щадить и молиться об их спасении».

Чтобы оценить степень остроты внутрицерковной борьбы, достаточно посмотреть на историю антиохийского епископа Мелетия, которого четырежды назначали и трижды снимали с должности. Он занял Антиохийскую кафедру в конце 360 года, назначение утвердил император Констанций II. Будучи сторонником Никейского Собора Мелетий боролся с арианами. Но вскоре Констанций, будучи сам арианином, потребовал, чтобы на Антиохийском соборе 361 года Мелетий был низложен и выслан (в первый раз). Хотя опальный епископ пробыл в должности едва месяц, он снискал всеобщую любовь и уважение, его именем называли детей. В одной из проповедей Иоанн Златоуст описывал реакцию прихожан на изгнание Мелетия («Похвальная беседа об отце нашем Мелетии»): «Когда начальник города, посадив на колеснице близ себя святого, проезжал быстро среди площади, то камни, как град, со всех сторон посыпались на голову начальника, потому что граждане не переносили разлуки и хотели лучше лишиться настоящей жизни, нежели видеть отторгнутым этого святого». В 361 году император Юлиан вновь назначил Мелетия епископом (сам император к тому времени вернулся в язычество, то есть к римским богам), но затем опять выслал его в 362 году (это была уже вторая высылка). На кафедру в третий раз в 363 году его вернул сменивший Юлиана император Иовиан, который в споре христиан придерживался нейтралитета. В 365 году арианин император Валент вновь (уже в третий раз) выслал Мелетия, но император Феодосий I окончательно вернул его на Антиохийскую кафедру. В 381 году в Константинополе проходил Второй Вселенский Собор, где Мелетий по поручению императора был председательствующим. Тяготы жизни сказались на здоровье епископа, и он скоропостижно скончался во время Собора. Иоанн Златоуст увидел в этом Божью заботу о чувствах антиохийцев «Случилось же это и из жалости в нашему городу. Если бы он здесь испустил дух, невыносимо должно бы было стать бремя этого несчастья. Кто мог бы видеть этого блаженного испускающим последние вздохи? Кто мог бы видеть веки глаз его закрывающимися и уста смыкающимися, вещающими последние слова? Кто, видя это, не пал бы духом от великого несчастья? Посему, чтобы не было этого, Бог устроил, что он испустил дух в чужой стране, дабы в промежуточное время размыслив о несчастьи и приучив наш ум к горести, мы не были потрясены в душе, когда увидим его прибывшего мертвым, как действительно и случилось».

Когда побеждали ариане, Мелетия высылали, когда одерживали вверх никейцы, епископ возвращался на кафедру. Но всё определялось не внутренними течениями в Церкви, а тем, какой веры придерживался текущий император. У православия и в те времена не было независимости.

Постепенно становилось всё яснее, что стихия Иоанна Златоуста – не отшельничество, а общение с широкими христианскими массами. Его харизма (свойства человека привлекать других людей и оказывать на них влияние) и его проповеди оказались столь впечатляющими, что и в Антиохии, и позднее в столице он завоевал у простых людей исключительный авторитет, стал народным кумиром. Люди видели в нем бескомпромиссного глашатая евангельской правды, защитника бедных и угнетённых. И народ толпами валил на его проповеди. Предание сохранило некоторые черты облика Иоанна Златоуста. Это был человек маленького роста, с большой головой, с лицом, испещрённым морщинами.

В своих проповедях Иоанн не читал по писанному, а просто вёл живые беседы с прихожанами, что их весьма удивляло. Никогда раньше ничего подобного не было в Антиохии, и никто ещё никогда не проповедовал слова Божия без книги или свитка. Иоанн был первый такой необычный проповедник. Он всегда говорил простыми словами, по его словам, «которые были бы удобовразумительны и понятны и слуге и служанке, и вдовой женщине и торговцу, и корабельщику и земледельцу». Сам Иоанн записывал свои проповеди чрезвычайно редко. Поэтому появились люди, которые записывали за ним, а затем записи свои передавали или продавали многочисленным желающим. Беседы его сделались предметом всеобщего разговора, и их читали даже за пиршествами и на торжествах, а многие заучивали их наизусть. Когда становилось известным, что будет вести беседу этот виртуоз слова, то весь город приходил в движение: купцы оставляли свою торговлю, строители — свое строительство, адвокаты — суды, ремесленники — свои мастерские, и все устремлялись в церковь. Послушать его считалось особенным счастьем.

Иоанн старался привлекать слушателей формой и смыслом своих речей, вовсе не требуя от прихожан выслушивания проповеди от начала и до конца: «Впрочем, так как в таком множестве слушателей есть, конечно, и слабые, которые не могут проследить до конца за продолжительным словом, то я посоветую таковым вот что: выслушав, что могут, пусть примут они это, и приняв, сколько для них вместимо, пусть и удалятся отсюда. Никто не запрещает им уходить, никто не принуждает их и оставаться здесь сверх силы» («О дьяволе. Беседа первая»).

Он считал, что проповедник в любых обстоятельства должен исполнять свой долг и сеять разумное, доброе, вечное, даже если его прихожане не склонны внимать его словам. В беседе «О Лазаре», произнесённой ещё в начале 387 года, он таким образом описал свою задачу:«И о, если бы произошла какая-нибудь польза от слов моих! Впрочем, если они и после увещания останутся в том же состоянии, я и тогда не перестану предлагать им совет. Источники текут, хотя бы никто не черпал из них, и родники источают воду, хотя бы никто не брал её, и реки бегут, хотя бы никто не пил из них; так и проповедник, хотя бы никто не внимал ему, должен исполнять всё от него зависящее».

Деятельность пастыря крайне сложная и требует, например, хороших знаний психологии, поскольку простые поучения зачастую вызывают у слушателей лишь раздражение: «У священника множество затруднений. И во-первых, он должен управлять так, чтобы ему повиновались добровольно и были ему благодарны за его управление. А этого не скоро можно достигнуть, потому что тот, кого обличают и укоряют, каков бы он ни был, вообще вместо благодарности чувствует досаду. Так же будет поступать и тот, к кому обращаемся с советом, вразумлением и просьбою. Поэтому, если я скажу: раздай деньги нищим, то скажу ничто неприятное и тягостное. Если скажу: укроти гнев, погаси ярость, обуздай постыдную похоть, умерь сколько-нибудь роскошь, то все это покажется тягостным и неприятным. Если накажу беспечного, выведу его из церкви, или запрещу участвовать в общественной молитве, то он будет скорбеть, не потому, что удалён от этого, а потому, что всенародно посрамлён.» («Толкование на 1-е Послание к Фесалоникийцам»).

Подобно тому, как Иисус призывал своих учеников разносить его учение, так и Иоанн обращался к своим слушателям («Беседа о Лазаре»): «Я не могу один каждый день быть со всеми вами, мне недостает сил одному беседовать с таким множеством. Если же вы захотите принять участие в спасении друг друга, и взять на себя каждый по одному из беспечных братий, то у нас быстро пойдет вперёд дело назидания».

Иоанн понимает, от его проповедей не очень много пользы, хотя бы по тому, что прихожане забывают о них, едва переступив порог церкви. Но это удел всяких, даже самых умных слов. Гораздо большее значение имеет сама манера поведения человека. В «Толковании на 2-е Послание Фессалоникийцам» он приводит такой пример: «В доме твоем случилась потеря? Жена, как более немощная и пристрастная к роскоши, приходит от этого в смущение? Но если муж мудр и смеется над этой потерей, то он утешит её и убедит великодушно перенести потерю. Итак, скажи мне, не гораздо ли больше он принесет ей пользы, чем наши слова? Говорить ведь всякому нетрудно, но действовать, когда нужно, весьма трудно. Оттого-то обыкновенно человеческая природа больше может быть исправлена примером».

В те времена не было средств массовой информации, а книги были очень дороги, поэтому проповедь, по сути, оставалась единственным способом научить чему бы то ни было церковный народ. Жители Антиохии с восторгом внимали словам проповедника, который вполне овладевал их сердцами. Когда он изобличал пороки своего города — бичевал алчность и жестокость богачей, низость и мятежность бедных, тщеславие и хищничество чиновников, пустоту и развращённость женщин, то стоявшие в храме не могли не краснеть и не содрогаться от сознания своей порочности, а когда проповедник заключал свое вдохновенное слово призывом к покаянию и исправлению, то слушатели не выдерживали и прерывали его речь оглушительными рукоплесканиями.

Вот пример из его проповеди «Восемь слов на Книгу Бытия» 386 года, которая позволяет оценить красоту слога. Не проповедь, а просто поэма:

«Приятна весна мореплавателям, приятна и земледельцам; но не так приятна мореплавателям и земледельцам весна, как приятно время поста — эта духовная весна для души, это истинное умирение помыслов. Земледельцам приятна весна потому, что они видят, как земля украшается цветами и как всюду покрывают её, подобно разноцветной одежде, произрастающие травы. Мореплавателям приятна весна потому, что они могут безопасно плавать по морской поверхности, когда волны утихли и в глубокой тишине играют дельфины, часто прыгающие по самые бока кораблей. А нам приятна весна поста потому, что она успокаивает обыкновенно у нас волны — не вод, но безумных пожеланий, и приготовляет нам венец, не из цветов, но из даров духовной благодати. Не так появление ласточки может прогонять зиму, как наступление поста удаляет из нашей души зиму страстей».

Солидная проповедь включает в себя четыре элемента: простое изложение истины из Евангелия, объяснение этих истин и фактов и их значение в жизни человека, увещевание людей устроить свою жизнь в соответствии с ними, и, наконец, наставление (то есть гомилия) как преобразовать всю жизнь в духе христианского вероучения. В Священном Писании Иоанн находит самые важные указания для своей паствы: как жить по Евангелию, как исполнять волю Божию, как любить ближнего. Большинство сохранившихся проповедей Иоанна Златоуста были произнесены именно в Антиохии. Время пресвитерского служения оказалось самым плодотворным в творческом плане, к этому периоду относятся почти все его основные толкующие Священное Писание беседы, а также много бесед - гомилий, посвященных нравственным, догматическим и аскетическим вопросам.

В своих проповедях Иоанн Златоуст рассматривал множество разнообразных вопросов. Например, в толковании на второе послание Апостола Павла фессалоникийцам комментируя слова апостола «Если кто не хочет трудится, тот и не ешь» он объясняет, кому нужно подавать милостыню:

«Человек, который может трудиться и между тем остается праздным, по необходимости становится суетливым. А милостыня предназначена только для тех, которые не имеют силы трудами рук своих удовлетворять своих нужд, или для наставников, всецело посвятивших себя делу учения».

Насколько Иоанн детально изучил Священное Писание и почему важно понимать все тонкости этого текста, можно видеть из той же проповеди (но прочитанной как продолжение на другой день). Он анализирует слова апостола Павла из его 1-го послания к Фессалоникийцам «Не хощу, вам, братие не ведети о усопших, да не скорбите, якоже и прочии неимущии упования. Аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог усопшия во Иисусе приведет с Ним». Это церковно-славянский текст, приведённый в собрании сочинений Иоанна Златоуста. А вот синодальный перевод, приведённый на официальном сайте Московской Патриархии: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним.» (1 Фес 4:13-14). Слова, отличающиеся по смыслу из обоих вариантов, подчёркнуты. Это: усопший и умерший. Вот, в чём разница между ними: «Здесь наперёд надобно обратить внимание на то, почему апостол, когда говорит о Христе, называет смерть Его смертью, а когда говорит о нашей кончине, то называет её не смертью, а успением». Не просто и не без цели апостол Павел употребляет эти различные выражения. Говоря о Христе, он употребил слово «смерть», чтобы показать действительность Его страданий, а об обычных людях - «успение», чтобы умерить нашу скорбь. Там, где уже совершилось воскресение, он смело употребляет слово «смерть», а там, где воскресение есть предмет надежды, употребляет слово «успение», самым названием и утешая нас и укрепляя благие надежды. Спящий конечно, встанет, а ведь смерть есть не что иное, как продолжительный сон. «Не говори мне, что умерший не слышит, ни говорит, ни видит, ни чувствует, ибо таково же состояние и спящего. Если можно сказать нечто странное, то и душа спящего как бы спит; а у умершего, напротив, бодрствует. Но умерший, скажешь, гниёт и тлеет и превращается в прах и пепел. Что же из этого, возлюбленный? Поэтому самому и надобно особенно радоваться. Тот, кто хочет перестроить развалившийся и ветхий дом, наперёд выводит из него живущих, потом разрушает этот дом и снова воздвигает в лучшем виде... Так и Бог разрушает наше тело, намереваясь создать его вновь, и сперва изводит живущую в нем душу, как бы из какого дома, дабы потом, воздвигнув его в лучшем виде, опять ввести в него душу с большею славою». Говоря о смерти и воскрешении, Иоанн приводит и слова утешения, которые могут помочь тому, кто потерял близкого человека:

«Видя умершего, не на то смотри, что он сомкнул глаза и лежит безгласным, но на то, как он воскреснет и получит неизъяснимую, изумительную и дивную славу... Как же, скажешь, возможно человеку не скорбеть? Я и не говорю этого, я отвергаю не скорбь, а чрезмерность скорби. Скорбь естественна, но скорбь чрезмерная свойственна душе безрассудной, умоисступлённой и слабой. Поскорби, поплачь, но не ропщи, не малодушествуй, не негодуй...Смерть есть не что иное, как сон, путешествие, переселение, успокоение, тихая пристань, избавление от смятения и освобождение от житейских забот».

Двенадцать лет Иоанн Златоуст проповедовал в Антиохии, и проповеди принесли ему славу во всём христианском мире.

Иоанн Златоуст и антиохийский бунт

Жители Антиохии характер имели буйный и нередко бунтовали. Один из таких случаев имел место ещё при Константине. В Антиохии епископом был в то время Евстафий Антиохийской. Это был очень уважаемый человек, в своё время председательствующий на Никейском Вселенском Соборе, где и был выбран на епископскую кафедру в Антиохии. Хотя сторонники Ария на Соборе были осуждены, но сдаваться они не хотели и затеяли внутрицерковную борьбу, в том числе и против Евстафия, причём методами, никак не евангельскими. С великой хитростью они добились его согласия на созыв в Антиохии Поместного собора. Подкупив одну блудницу, они подговорили её явиться на собор с грудным младенцем и лжесвидетельствовать о том, что отцом младенца является Евстафий. Нарушая апостольские правила о том, что обвинение на священнослужителя следует принимать при подтверждении двух свидетелей, ариане объявили Евстафия низложенным. Он без суда был отправлен в ссылку во Фракию (ложность обвинения вскоре открылась: тяжко заболев после клеветы, женщина раскаялась, призвала клириков и в присутствии многих людей исповедала свой грех). «В то время в Антиохии по случаю его (Евстафия) низложения, произошло сильное возмущение, да и после, когда избирали епископа, часто разгоралась такая вражда, что народ, разделившись на две стороны, едва не разрушил всего города. Одни домогались перевести в Антиохию Евсевия Памфила из Кесарии Палестинской, а другие старались восстановить Евстафия. К той и другой стороне присоединилась городская община, так что, наконец, в город, будто против неприятеля, вступил отряд войск, и, конечно, дошло бы до мечей, если бы Бог и страх к императору не укротили народного волнения, ибо император своими посланиями, а Евсевий своим отказом остановили мятеж» (Сократ Схоластик, «Церковная история», I, 24). Дело, в итоге, закончилось мирно.

Но то, что произошло при императоре Феодосии, могло иметь для города трагические последствия. Именно в этот время особенно ярко силу своего ораторского таланта и авторитета прояавил Иоанн Златоуст. В 387 году в городе вспыхнул бунт. Формальным поводом для него явился указ императора Феодосия I, который объявлял новые обременительные для населения налоги, предназначавшиеся для уплаты значительных издержек по устройству дворцовых празднеств по случаю десятилетнего царствования императора, на ведение войны и другие государственные нужды.

С целью избежать лишних расходов Феодосий даже решил заранее справить десятилетний юбилей своего царствования, приходившийся на 388 год, воспользовавшись для этого празднованием дня рождения своего старшего сына Аркадия и прошествии пяти лет со времени дарования ему титула августа (Аркадий впоследствии стал императором Восточной Римской империи). Издержки в таких случаях были действительно огромны. Одна только армия ждала подарка в пять золотых монет на каждого солдата. Это легло значительным бременем на императорскую казну, восполнением дефицита которой и был вызван новый налог на города восточной части Римской империи. После объявлении императорского эдикта в Антиохии воцарилось всеобщее недовольство. Жители города в большинстве своём имели характер беспокойный и никогда не были довольны ни своим собственным положением, ни характером управления своих государей. Низы были крайне возбуждены. Состоящая большей частью из некоренных жителей Антиохии раздражённая и разгневанная толпа, произведя разные бесчинства в общественных банях и совершив нападение на дворец префекта, стала разбрасывать раскрашенные портреты Феодосия, смешивая последние с грязью и изрыгая страшные проклятия на императора. А затем стащила с пьедесталов статую Феодосия, его отца, его жены Флакиллы и двух его сыновей, Аркадия и Гонория, одни разбивала вдребезги, а другие с презрением таскала по улицам. Такие оскорбления императорского достоинства достаточно ясно обнаружили преступные намерения смутьянов. Ведь все знали, что низвержение императорских статуй приравнивается к покушению на особу императора. Статуя означала присутствие в городе самого самодержца. Мятеж вскоре был подавлен префектом, вызвавшим для усмирения бунтовщиков отряд стражников.

Но ещё не успел город опомниться от этого неистовства, как жителей охватил ужас при мысли о гневе императора. Вспыльчивость Феодосия была хорошо известна. Антиохию охватил панический страх, гнетущая тишина воцарилась по всему городу. На ситуацию ещё и накладывалось воспоминание о недавнем землетрясении, которое не было сильным, но определённое беспокойство вызвало. А у верующих природные катаклизмы всегда связывались с наказанием богов за прегрешения. Улицы полностью опустели. Жителей приводили в ужас рассказы, что будто император, раздражённый оскорблением, которое было нанесено его собственным статуям и в особенности статуям горячо любимой им императрицы, решил стереть с лица земли дерзкий город и истребить без различия возраста и пола его преступных жителей. Для многих из жителей города не безопасно было выходить из дома, потому что везде ловили виновных и невинных, хватали среди площади и тащили в суд без всякого разбора. Иоанн Златоуст так описывал атмосферу, установившуюся в городе («О статуях. Беседа тринадцатая»): «Когда большая часть города от страха и грозы той переселилась в пустыню и пещеры, и в места сокровенные, потому что страх отовсюду гнал их, когда в домах не стало женщин и на площади не было мужчин, а едва показывались двое или трое идущие по ней друг с другом, и то как будто бродящие мертвецы... Каждый подозревал ближнего, потому что многие уже, сверх всякого чаяния, схвачены были на самой площади и содержались внутри судилища... И можно было видеть пытки внутри судилища и пытки вне его...Подсудимые были хоть и первыми в городе и цветом благородства, однако рады были бы, если бы кто, взяв у них всё, даже, если нужно, и самую свободу, дал им только пользоваться настоящею жизнью. И однако ничто из всего этого не тронуло тогда судей, слушавших внутри дело. Они имели в виду одно только: чтобы произвести строгое расследование преступления. Наконец, наложив на виновных оковы и заключив их в железо, отсылали в темницу чрез площадь, и это людей, которые, содержа коней, управляли общественными играми, считали за собою тысячи других важнейших должностей. Затем налагали запрещение на их имения, и на дверях всех их виднелись печати».

Жители, потрясённые тем, что уже совершалось и подавленные ужасом при мысли, что ещё будет, даже те, кто ни разу доселе не переступал церковного порога, теснились теперь в старой церкви и возносили молитвы и мольбы. Церковь получила это название оттого, что она стояла в более древней части города вблизи реки Оронт и имела второе название «апостольская», поскольку её основали апостолы Пётр и Павел. Градоначальник, получив известие о волнении народа и о том, что все помышляют о бегстве, пришёл в церковь и утешил народ. Через неделю после бунта антиохийский епископ Флавиан, несмотря на свои недуги и тяжелобольную сестру, отправился в Константинополь, чтобы попытаться умилостивить императора. Перед отъездом он распорядился несмотря ни на что читать предусмотренные к Великому посту проповеди, что и стал делать пресвитер Иоанн Златоуст. Так возникли проповеди, получившие название «О статуях», поскольку они читались после бунта и отражали его события. Эти беседы принесли Иоанну славу как в Антиохии, так и далеко за её пределами. Первая из них (всего была произнесена двадцать одна проповедь) была сказана ещё в начале беспорядков. Во время этих событий влияние Иоанна на народ сказалось во всей силе. День за днём его можно было видеть в церкви прилагавшим все усилия к тому, чтобы успокоить объятых унынием жителей и убедить их не покидать город от страха наказания, ободряя объятую смертельным страхом паству, и в то же время призывая её к покаянию. Для многих людей его слова были единственным лучом надежды и утешения.

Ещё до прибытия епископа Флавиана в Константинополь императором Феодосием были отправлены в Антиохию уполномоченные для объявления указа. Посланные по дороге встретились с епископом, который пришёл в ужас, узнав, что ожидает город. Жителям Антиохии было объявлено, что их город лишается всех привилегий, что их бани, где они предавались неге, их театры, в которых они наслаждались, и все места общественных увеселений, составлявшие их гордость, всё это теперь прекращало свое существование. Бани, цирк и театры должны быть закрыты, и, чтобы лишить жителей Антиохии не только развлечений, но и достатка, Феодосий строго приказал ограничить раздачу хлеба.

Иоанн успокаивал сограждан, призвал отнестись к наказанию философски и усмотреть в них даже некоторую пользу («О Статуях. Беседа семнадцатая»): «Но прискорбны распоряжения, последовавшие от царя? Нет, и они не тягостны, напротив, принесли много пользы. Что тягостного, скажи мне, в этих распоряжениях? Ужели то, что император закрыл театр, что сделал недоступным конское ристалище, что заключил и заградил источники нечестия? О, если бы они и никогда не открывались! Из них-то выросли в городе корни нечестия, из них выходят люди, подвергающие нареканию его нравы, продающие свои голоса пляшущим, и отдающие им за три овола (мелкая монета) собственное спасение, приводящие все в крайний беспорядок. Об этом ли скорбишь, возлюбленный? Но об этом надобно радоваться и веселиться, и изъявлять благодарность царю, что его наказание было исправлением, истязание - наставлением, гнев - научением. Ты скорбишь о том, что у нас закрыты бани? Но это не невыносимо, и невольно ведет к мудрости тех, которые живут в неге, роскоши и распутстве. Или - о том, что император отнял у города его преимущество, и не позволил ему впредь называться главным городом? Но что же надлежало сделать? Похвалить за сделанное преступление и изъявить благодарность? А кто бы не обвинил его, если бы он не показал даже и вида негодования? Не видишь ли, что много такого делают и отцы с своими сыновьями? Они отворачиваются от них и не допускают их к столу. Это сделал и государь, наложив на город такие наказания, которые не причиняют никакого вреда, а приносят много исправления. Подумай, чего мы ожидали, и что последовало, и тогда-то особенно узнаешь милость Божию».

Прибыв в город, уполномоченные императора приступили к расследованию виновности отдельных лиц, как тех, кто разрушал священные статуи, так и тех, кто этому не препятствовал. Самые знатные и самые богатые антиохийские граждане приводились к ним закованными в цепи. Ведение следствия сопровождалось пытками, и приговоры постановлялись по личному усмотрению этих судей. Дома преступников были назначены для публичной продажи, их жены и дети внезапно перешли от избытка и роскоши к самой крайней нищете, и все ожидали, что кровавые казни завершат эти ужасы.

Но гнев Феодосия в конце-концов стих. Иоанн в деталях описывал облегчённо вздохнувшем горожанам в битком набитой старой церкви подробности встречи их заступника Флавиана с императором Феодосием («О статуях, беседа двадцать первая»): «И вот царь, увидя его (епископа) плачущим и поникшим долу, сам подошёл к нему, и что чувствовал он из-за слёз святителя, то выразил словами, обращенными к нему. Это были слова не гневающегося и негодующего, но скорее скорбящего и объятого тяжкою печалью; и что это правда, узнаете, как услышите самые слова. Не сказал (царь): "что это значит? Идешь ты ходатайствовать за людей негодных и непотребных, которым бы и жить не следовало, - за непокорных, за возмутителей, достойных всякой казни?" Нет, оставя все эти слова, он сложил в свою защиту речь, исполненную скромности и важности, исчислил свои благодеяния, какие только оказывал нашему городу за все время своего царствования, и при каждом говорил: "это ли мне надлежало потерпеть за те благодеяния? За какие несправедливости сделали они мне эту обиду? В чём, малом или великом, могут они винить меня, что нанесли оскорбление не только мне, но и умершим? Не довольно было остановить ярость на живых; нет, они подумали, что не сделают еще достаточной дерзости, если не оскорбят и погребённых. Обидели мы, как они думают; так все-таки надлежало пощадить мёртвых, не сделавших никакой обиды; их-то уже не могли они винить в этом. Не всегда ли предпочитал я этот город всем, и не считал ли его любезнее родного города? " Услышав эти слова от императора, Флавиан с горечью признал, что любовь императора к Антиохии была действительно велика «и поэтому-то особенно плачем, что демоны позавидовали столь любимому (городу), и мы оказались неблагодарными пред благодетелем и прогневали сильно любящего нас...Если бы варвары, напав на город наш, разрушили стены, зажгли дома, и, взяв пленников, ушли с ними, - несчастье было бы меньше». Далее Иоанн рассказывает о доводах, которые предлагались императору, дабы он мог бы простить жителей Антиохии: «Поэтому, если (антиохийцы) совершили, по-видимому, нетерпимые преступления, то они и пострадали более всех; не смеют ни на одного человека взглянуть, не могут свободно смотреть глазами и на солнце, потому что стыд со всех сторон сжимает ресницы и заставляет закрываться. Лишившись таким образом душевной свободы, они теперь несчастнее всех пленников, терпят крайнее бесславие, и, помышляя о великости зол и о том, до какой дошли они дерзости, не могут и вздохнуть, потому что всех, населяющих вселенную, людей восставили против себя обвинителями, более строгими, нежели сам оскорбленный». События в городе объясняются происками демонов (другими словами — дьявола): «демоны подвигли теперь всё, чтобы лишить твоего благоволения город, более всех любезный тебе; зная это, накажи нас, как хочешь, только не лишай прежней любви. Но сказать ли нечто и удивительное? Если хочешь наказать устроивших это демонов, покажи к нам еще большее благоволение и впиши опять город наш в число первых, любимых тобою городов. Если разрушишь его, распашешь и уничтожишь, так сделаешь лишь то, чего они издавна хотели; но если оставишь гнев и снова объявишь, что любишь его, как любил прежде, то нанесешь им смертельную рану и крайнему подвергнешь наказанию, показав, что не только не было им успеха в замысле, но еще случилось совершенно противное тому, чего они хотели». То есть бунт - дело дьявола, и если город наказать, значит сплясать под его дудку, а простить город — это рассеять его коварный замысел. Далее речь идёт об обиде императора за разрушение статуй его и членов его семьи: «Низвергнули твои статуи? Но тебе можно воздвигнуть ещё более блистательные. Если простишь вину оскорбившим и не подвергнешь их никакому наказанию, они воздвигнут тебе не медный, не золотой и не каменный столб на площади, но такой, который дороже всякого вещества, - украшенный человеколюбием и милосердием. Так, каждый из них поставит тебя в сердце своем, и у тебя будет столько статуй, сколько есть и будет людей во вселенной. Не только мы, но и наши потомки, и потомки их, все услышат об этом, и подивятся и полюбят тебя, как будто сами они получили благодеяние». Приводился и пример императора Константина, который не придавал большого значения повреждению своих изображений: «О блаженном Константине рассказывают, что, когда однажды его изображение избито было камнями, и многие возбуждали его предать виновных суду и казни, говоря, что бросавшие камни изранили все лицо его, он, ощупав рукою лицо и кротко улыбнувшись, сказал: "не вижу на лице никакой раны, напротив цела голова, цело и все лицо"; и люди эти, со стыдом и срамом, оставили такой недобрый совет. Слова эти доселе воспеваются всеми, и столь продолжительное время не ослабило и не истребило памяти об этом любомудрии. Скольких же победных памятников будет это блистательнее! Много воздвиг он великих городов, много победил и варваров - и ничего этого не помним; а слова эти до сего дня воспеваются: их услышат все, - и наши потомки, и потомки их».

В итоге и городу и гражданам Антиохии было даровано полное прощение. Двери тюрем растворились, сенаторы, трепетавшие за свою жизнь, снова вступили в обладание своими домами и поместьями, и столица Востока снова стала наслаждаться прежним величием и блеском. Антиохии повезло: в 390 году при подавлении беспорядков в Фессалониках за один день было убито более 7000 человек.

Город изменился: богатые и бедные, великие и малые – все благословляли милосердие Божие, спасшее их от гибели. Беспорядки прекратились, христиане сделались более благочестивыми. Но это было только временно, а затем всё пошло прежним порядком, были и потом ещё бунты.

Иоанн Златоуст о житейской мудрости

Ценность бесед Иоанна была ещё и в том, что он давал своим прихожанам мудрые советы, как правильно понимать окружающую жизнь и устройство общества. Свои выводы он старался обосновать, дабы слушатели сами пришли к такому же выводу. Вот, например, совет женщине о её внешнем виде («Огласительное слово», 387 г.): «Ты желаешь украсить лицо свое? Украшай его не жемчугом, но целомудрием и скромностью, тогда мужу приятнее будет смотреть на тебя. То украшение обыкновенно даёт повод к ревности, вражде, несогласию и ссорам, - а нет ничего неприятнее лица подозреваемого, - украшение же милостынею и целомудрием удаляет всякую худую мысль и привязывает супруга крепче всяких уз. Не столько природа делает лицо красивым, сколько расположение взирающего на него». Дальше он объясняет, почему и у красивой жены семейная жизнь может не сложиться:

«Таким образом, хотя бы жена была красивою, но, если муж чувствует к ней ненависть, то она будет казаться ему гнуснейшею из всех. Напротив, хотя бы она и не была благообразною, но, если муж к ней расположен, то она будет казаться ему красивейшею из всех, потому что мнение зависит не от естественных свойств видимого, но от расположения видящих».

Говоря о желании женщины понравиться окружающим, Иоанн предлагает ей подумать, а для кого она так старается:

«Подумай, кому ты хочешь нравиться и для кого надеваешь это украшение, - чтобы канатчик, медник и лавочник взирая на тебя, удивлялись? И ты не стыдишься и не краснеешь, показывая себя тем, которых не считаешь достойными даже твоего привета, и делая всё это для них?».

Эти советы дают повод задуматься о некоторых особенностях повседневной семейной жизни. Обычная картина во многих семьях. Жена приходит домой и переодевается в домашнюю одежду. Чаще всего это старое платье или халат. Это понятно — хорошую одежду нужно беречь, а в домашнем хозяйстве больше вероятность что-либо порвать или испачкать. Утром женщина идёт на работу. Она подкрашивается, причёсывается, одевает одежду по-наряднее и отправляется на работу. Что видит муж? Его жена прихорашивается для других мужчин, а дома, где её видит он один (да дети), она ходит в затрапезном виде. С другой стороны, приходя на служу, мужчина видит ухоженных и прилично одетых женщин, что несколько контрастирует с тем, что он видит дома. Мало того. На работе люди ведут себя сдержано, стараются избегать скандалов, поскольку это плохо скажется на рабочей обстановке, да и вообще, можно и место потерять. Но постоянно сдерживать себя сложно, многим нужна разрядка, что они и делают дома. Особенно это характерно для женщин, с их большей эмоциональностью. И как выглядит семейная обстановка? Муж видит на работе сдержанных, приветливых, прилично одетых женщин, а приходя домой, встречает раздражённую жену в старом халате. Это контраст день за днём ухудшает его отношение к собственной жене. Для такой ситуации Иоанн и даёт свой совет, обращая внимание жены, что важно, как она воспринимается своим мужем, чем посторонними людьми. Те люди приходят и уходят, а с мужем вместе целая жизнь.

Иоанн хорошо осознавал вред и бессмысленность чрезмерных возлияний и постоянно втолковывал это своей пастве. Вот пример. Первая из бесед (гомилий) «О Статуях» посвящена комментарию на слова из первого послания апостола Павла Тимофею: «Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов». Сама беседа посвящена именно апостолу, его мудрости и доброте, но Иоанн Златоуст не преминул и пнуть такой сильный грех, как пьянство:

«Вино дано Богом не для того, чтобы мы упивались допьяна, а чтобы были трезвыми, чтобы веселились, а не скорбели. И действительно, чрезмерно упивающиеся бывают мрачны духом, так как над умом их разливается великий мрак. Да не будет пьянства, потому что вино дело Божие, а пьянство – дело дьявола. Не вино производит пьянство, а невоздержание производит пьянство. Что, в самом деле, достойно большего сожаления, чем пьянство? Пьяница живой мертвец, пьянство – демон самозваный, недуг, не имеющий прощения, падение, лишенное оправдания, общий позор рода нашего. Пьяница не только бесполезен в собраниях, не только в делах частных и общественных, но и по одному просто виду противнее всех, дыша зловонием».

Такие проповеди были бы актуальны и в наше время. Или вот как он живописно описывает обжорство в беседе «О судьбе и проведении. Слово шестое»:

«Существуют, поистине существуют такие, которые думают, что они ради того введены в настоящую жизнь, чтоб, предавшись роскоши и расстроив свое чрево, и утучнив своё тело, затем умереть, приготовляя из своей собственной плоти очень обильную трапезу червю».

Про червя здесь очень впечатляет. По мнению Иоанна есть вообще следует по-меньше: («Беседа «О Лазаре. Слово первое»):

«Приучимся употреблять пищи столько, сколько необходимо только для поддержания жизни, а не для пресыщении и отягощения. Ибо мы не для того родились и живем, чтобы есть и пить, но для того едим, чтобы жить. Не жизнь для пищи, но пища для жизни дарована от начала».

Характерной особенностью проповедей Иоанна Златоуста были яркость и остроумие, оттого они так запоминались слушателями. Например, сквернословие — большой, но крайне распространённый недостаток (грех). Как же отучить от него? Наверное, это сделать легче, если регулярно припоминать образную картину, нарисованную в беседе «О Лазаре»:

«Как пёс, стоя у стола и видя, что человек, вкушающий пищу, часто бросает ему что-нибудь из лежащего на столе, остаётся тут безотлучно. Если же, постояв раз и два раза, не получит ничего, то отходит прочь, как пристававший тщетно и напрасно. Так и диавол постоянно стоит пред нами с открытою пастью. Если бросишь ему, как псу, богохульное слово, то он, схватив его, опять приступит. Если же всегда будешь благодарить Бога, то уморишь его голодом и скоро отгонишь и заставишь отбежать».

Чтобы убедится в современности мыслей Вселенского Учителя, почитаем отрывок из его рядовой, казалось бы, проповеди, сокращённо называемой «Слово на Новый год» и произнесённой 1 января 387 года. Посвящена она как раз празднованию Нового года, который и в те далёкие времена отмечался столь же шумно, как и сейчас. Празднества он описывает хотя и красочно, но весьма скептически:

«Происходящие сегодня дьявольские всенощные гулянья, шутки, бранные крики, ночные пляски и смешные забавы хуже всякого неприятеля пленили наш город. Он веселится, красуется и увенчивается. Площадь, как любящая наряды и роскошная женщина, сегодня заботливо украшается, облекаясь в золотые и драгоценные одежды, обувь и прочее тому подобное. Всякий мастеровой, выставляя на показ свои работы, старается перещеголять своего товарища».

Прямо-таки, как в наши дни. Всё это, по мнению Иоанна, ненужная суета, хотя и безвредная: «...такое соревнование, хотя показывает ребяческий ум и душу неспособную к великим и возвышенным помыслам, но не слишком большой влечет за собою вред: есть только какое-то безрассудное рвение». Но ведь такие празднества сопровождаются пьянством, что достойно всякого порицания: «Более всего прискорбны состязания, которые происходят сегодня в гостиницах и преисполнены распутства и великого нечестия: нечестия потому, что занимающиеся ими замечают дни, гадают и думают, что если первый день этого месяца они проведут в удовольствии и веселье, то и во весь год будет то же, а распутства потому, что на самом рассвете и женщины и мужчины, наполнив стаканы и чаши вином, напиваются с великою неумеренностью».

Здесь Иоанн отмечает глупое убеждение, что если хорошо погулять в первый день года, то и весь год будет радостным. Совершенно неразумно по одному счастливому дню ожидать того же на весь год. Счастлив будет год не тогда, «как ты будешь пьянствовать в первый день, но если и в первый и в каждый день будешь делать угодное Богу. День бывает худ или хорош не по своей природе - потому что день ото дня ничем не разнится, но по нашему усердию или беспечности. Если ты сделал добро, то день для тебя хорош, а если ты согрешил, то - худ и неразлучен с наказанием».

Иоанн Златоуст отстаивает православие

Как проповедник христианства Иоанн столкнулся с тремя проблемами. Первая — это нарастающие разногласия в самой Церкви, которые впоследствии привели к её распаду на несколько частей и потери всего христианского Востока. Вторая проблема — это ещё довольно сильное влияние язычества, которое существенно ослабляло религиозное рвение христиан. Третья — значительное распространение иудаизма, что вносило путаницу в совершение церковных обрядов и сбивало с толку православных.

Раскол церкви, первоначально вызванный спорами в Александрийской Церкви и пропагандой своих взглядов Арием, начался в 318 году и к тому времени, когда Иоанна Златоуста назначили пресвитером в 386 году, продолжался уже без малого 48 лет. Хотя ещё в 325 году на Никейском соборе идеи Ария, тоже пресвитера, осудили, но они не просто жили и процветали, но даже неофициально получили статус государственных, поскольку все императоры, включая Константина, были арианами, пока не пришло время Феодосия Великого.

Споры о том, кем был Иисус, были в Церкви всегда. Поводов для этого существовало много. Например. С одной стороны, есть только один Бог, который создал нашу Вселенную. С другой стороны, Иисус воскрешал мёртвых и совершал многие деяния, доступные только богу, а себя называл Сыном Божиим и при этом говорил о Боге-Отце. Получается, что есть два бога: Бог-Отец и Бог-Сын. Но в то же время, Бог — один. Это противоречие нужно было объяснить. Появилось много версий, но наиболее распространённой была та, что Бог-Отец и Бог-Сын — два лица одной Божественной сущности. Понять это, особенно простым прихожанам, было трудно. Но это принималось как факт, и считалось, что понимать это, по крайней мере сейчас, не нужно да и невозможно, поскольку это было далеко не единственное, что было выше человеческого разумения в устройстве Божьего мира. Разные версии, кто такой Иисус с Божественной точки зрения, постоянно возникали, но они обсуждались в узкой среде священнослужителей и не доходили до простых мирян, так что Церковь в основных догматах была едина. Прихожане верили, что Иисус есть Бог, ему молились, ему верили и считали, что Он после смерти определяет, какую душу в рай, а какую - в ад. Но в начале четвёртого века очередной спор, затеянный пресвитером Арием распространился слишком далёко, епископы разделились на сторонников и противников арианской версии и повели за собой прихожан, но в разные стороны. Ситуация осложнилась признанием императором Константином христианства в качестве официальной религии и он, естественно, хотел, чтобы установилось церковное единомыслие. Поскольку епископы между собой договорится не смогли, он решил созвать Собор и его решение узаконить своим указом. То есть Крнстантин заставил епископов покончить с плюрализмом мнений, выбрать одну определённую версию, а остальные объявить ересью и запретить.

Как отмечал историк Ермий Созомен (400-450 годы), причина церковных возмущений, которые начались в IV веке и продолжались в последующие столетия, состояла в спорных рассуждениях: под видом более совершенного раскрытия понятий о Боге христиане сделали предметом исследования то, чего прежде не исследовали. Такие рассуждения и начал в Египте пресвитер Арий. Предполагается, что он затеял смуту в обиду на то, что его не избрали епископом Александрии. Он надеялся на этот пост, но клир и народ избрали пресвитера Александра, который отличался красноречием, и был всеми любим и уважаем. Арий, блестящий полемист, из зависти решил очернить Александра, воспользовавшись тем, что епископ часто обсуждал со священниками тонкие вопросы богословия, в которых было много неясного. В частности, проблему Троицы и единосущности Бога-Отца и Бога-Сына, то есть имеют ли Они одинаковую природу. Это дало Арию повод обвинить Александра в том, будто он восстанавливает ересь Савелия. Суть взглядов Савелия в следующем (Епифаний Кипрский, «На 80 ересей Панарий, или Ковчег»): «Один и тот же есть и Отец, и Сын, и Дух Святой, так что это – три именования одной ипостаси, или как тело, душа и дух в человеке. И Отец, так сказать – тело, а душою можно назвать Сына, и как в человеке – дух, так и в Божестве Святой Дух. Или как в солнце, хотя оно в сущности одно, находятся три действия, то есть: освещать, согревать и ещё сам округлый вид. И согревающее, или теплота и жар есть Дух, освещающее – Сын, а самый вид всего существа есть Отец. В свое время Сын был послан как луч, и Он сделал в мире всё, относящееся к евангельскому домостроительству и спасению людей, а потом вознёсся опять на небо, подобно лучу, испущенному солнцем и снова возвратившемуся в туда же. Дух же Святой посылается однажды для целого мира и потом в отдельности на каждого из удостаивавшихся сего. Такого он духовною силою и сближением, так сказать, оживотворяет и воспламеняет». Таким образом, Бог есть единая сущность, единое лицо, а Троица – только три имени. Ученики Савелия называли Бога на небе Отцом, на земле – Сыном, в тварях – Духом Святым. По их учению, Бог-Отец под именем Сына родился от Девы, пострадал и умер.

Опасаясь раздражить клир явным противоречием словам епископа, Арий выражал несогласие с ним сперва в сомнениях. Облекая свои мысли тонкими отвлечёнными выражениями, он сформулировал никем прежде не высказанную мысль, которую в сжатом виде обычно формулируют следующим образом: "Было время когда Сына Божия не было. Он сотворён из несуществующего, а отнюдь не рождён из сущности Отца. Рождён во времени, а не от вечности, не как истинный Бог от Бога истинного, но сотворён из ничего. Он ниже Отца и по природе и воле изменяем".

Далее Созомен рассказывает, что, вероятно, много и другого говорил Арий, когда подтверждал свои мнения и рассуждал о каждом из этих вопросов. Некоторые, слыша подобные выражения, начали порицать Александра: за чем он, вопреки долгу, терпит нововведения в догмате. Епископ, считая за лучшее в таком спорном деле дать возможность высказаться всем, чтобы устранить мысль о принуждении, и примирить спорящих посредством убеждения, сел, как судья, вместе с клириками, и ввёл обе стороны в состязание. Но в словесных спорах обыкновенно всякий старается одержать победу. Арий защищал высказанные им положения, а прочие доказывали, что Сын единосущен и совечен Отцу. Было и другое заседание, и рассуждали о те же вопросах: но спорившие опять не сошлись между собою. Так как рассматриваемый предмет казался ещё сомнительным, то сперва колебался несколько и Александр, одобряя иногда одних, иногда других, но, наконец, присоединившись к стороне тех, которые утверждали, что Сын единосущен и совечен Отцу, он приказал, чтобы и Арий, оставив противоречия, мыслил таким же образом. Однако Арий не слушался, тем более, что вокруг него было уже много епископов и клира, которые думали, что он говорит правильно.

Вкрадчивым видом благочестия, славою учёности и победами в прениях, Арий мало-помалу успел склонить на свою сторону нимало священников, в том числе дьяконов и епископов. Эта ересь, усиливаясь со дня на день, вскоре вышла из Александрии и, подобно заразной болезни, быстро протекла по всему Египту, Ливии и многим другим областям. Александр не успел прекратить зло в самом его начале. Он надеялся кроткими увещеваниями обратить Ария на путь истины. Но когда эта мера оказалась недействительною, Александр вынужден был, наконец, прибегнуть к более радикальным средствам. Пригласив епископов из Египта и Ливии, он составил в Александрии собор, на котором после обличения ереси общим приговором отцов собора еретики лишены были своих мест, преданы проклятию и выгнаны из Александрии.

Осужденный Арий, полагая унижением для себя смягчить суд Церкви и справедливый гнев своего епископа раскаянием, прибег к другим средствам. Он видел, что без помощи епископов ему невозможно исполнить свои замыслы, поэтому унизительными письмами просил некоторых из них защитить его от несправедливых, по его словам, притеснений со стороны Александра и освободить от соборного осуждения. Из Александрии он удалился в Палестину и нашёл здесь сочувствие многих епископов, и в особенности сильное покровительство Евсевия, епископа Никомедии (этот город в то время был резиденцией императора Константина). Этот епископ ревностно защищал Ария перед прочими епископами и даже сам содействовал ему в распространении его взглядов, которые потом заразили Палестину, Никомедию, Вифинию и другие области.

Александр, видя, что ересь Ария всё более и более распространяется, своим посланием известил об этом своих сослужителей епископов. Он писал, что появились в его Церкви люди нечестивые, которые стараются опровергать учение веры и возмущать мир Церкви, что Арий и его последователи не верят в Божественность Иисуса и почитают Его равным тварям (то есть существам, которые были созданы), ежедневно воздвигают гонения на служителей алтаря, соблазняют и обманывают простых и неопытных. В письме кратко излагалось учение ариан об Иисусе, указывая на те места Писания, которые приводили смутьяны в защиту своих мнений. Далее шли опровержения, противополагая доводам ариан также места Писания и учение Церкви о Божественности Иисуса. В письме была и жалоба на их высокомерие, по которому они всех считают невеждами и только себя мудрыми. Послание Александра, вместо того, чтоб расположить епископов к принятию деятельных мер против еретических взглядов, только породило между ними споры и распри. Евсевий Никомедийский (архиепископ Константинополя) старался более и более воспламенять их. Он письмами убеждал многих епископов противостоять Александру и, будучи достаточно влиятельным при дворе императора, успел склонить многих из них на свою сторону. Предстоятели Церкви увлекли за собою и народ.

Для того, чтобы христиане пришли к единомыслию, и в Церкви прекратились расколы, Константин созвал в Никее в 325 году Вселенский Собор, на котором учение Ария было отвергнуто, а самого его решением императора отправили в ссылку. Официальная доктрина христианства была сформирована на Никейском соборе в виде Символа веры, который состоял из семи пунктов и первые три гласили:

1. Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.
2. Верую и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков; Света от Света, рождённого, не созданного, одного существа с Отцом, через Которого все сотворено;
3. Для нас людей и для нашего спасения сошедшего с небес, принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и сделавшегося человеком.

Здесь говорится, что оба лица Бога: Бог-Отец и Бог-Сын обладают полнотой Божества, и чтобы это ясно сказать, употребляется фраза: «Бога истинного от Бога истинного», то есть Оба они есть Бог истинный.

Несмотря на решения Никейского собора, одобренного императором, арианство продолжало распространяться, а Ария сам же Константин вскоре из ссылки и вызволил. Психологически привлекательность идеи Ария можно понять. Тогдашние христиане — это бывшие язычники, привыкшие к многобожию. Был главный бог — самый могущественный, например Зевс, и были другие боги, с меньшим могуществом и ему подчиняющимися. Поэтому представление о главном Боге-Отце и меньшем по значению Боге-Сыне грекам и римлянам были более понятны, чем сложная конструкция, что Бог-Отец равен рождённому им Богу-Сыну, да и вообще, это не два бога, а один. Поскольку все императоры до Феодосия Великого были арианами, то арианство долгие годы было государственной версией христианства.

Все эти христологические споры, конечно, затронули и Антиохию. Если посмотреть на хронологический список антиохийских епископов, то видно, что после Никейского собора практически все они были сторонниками учения Ария. Однако оба епископа, которые рукополагали Иоанна Златоуста — Мелетий и Флавиан - придерживались православной веры.

Но в самой Антиохии среди христиан был полный разлад, и они разбивались порой не то что на две, а на четыре группы, и у каждой был свой епископ со своим суждением о природе Иисуса, и каждое казалось достаточно убедительным. Арианство в Антиохии процветало, свидетельством чему, например, был тот факт, что друг юности Ария архиепископ Евсевий Никомедийский по приказу императора Констанция II руководил Антиохийским собором 341 года, на котором в Восточной Римской империи арианство было признано официальным учением. Мало того, многие активные деятели арианства, включая самого Ария, учились в своё время в Антиохийской богословской школе, основанной пресвитером антиохийским Лукианом. Сам Иоанн Златоуст придерживался тех взглядов, что были определены на Никейском Соборе, то есть православной версии. Полемические качества ариан не могли воздействовать на него, поскольку этим свойством он и сам обладал в неменьшей степени, а его острый ум не позволили бы ему изменить своё мнение без того, чтобы самому в этом уверился. Естественно, что Иоанн всячески боролся с арианской ересью. Он произнёс двенадцать проповедей, или двенадцать слов, которые получили общее название «Против аномеев». Аномеями называли крайних ариан, которые настаивали на неравенстве по существу между Отцом и Сыном и учили, что Сын произошел из ничего. Во главе их стояли Аетий, с 350 года учитель и диакон в Антиохии, и его ученик Евномий Каппадокийский – оба ловкие полемисты, которые последовательнее других ариан не признавали Сына Божьего не только единосущным Богу-Отцу, но даже и подобным Ему по существу. Весь смысл христианства, по их убеждению, состоит в теоретическом познании божественных вещей, которые вполне постижимы для человеческого разума. Первые десять слов были произнесены Иоанном в Антиохии в 386 и 387 годах не непрерывно, но с некоторыми промежутками времени, а последние в Константинополе в 398 году. Изучение этих бесед — хороший способ разобраться в христологических спорах.

Отвечая аномеям, утверждавшим, что можно разумом понять божественную суть, Иоанн считал это невозможным, ссылаясь на мудрые слова апостола Павла «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» (Рим.9:20). Мы можем узнать устройство окружающего мира и делаем это на протяжении тысяч лет, но невозможно понять ту силу и её помыслы, которая создала Вселенную, в которой мы живём.

Аномеи, как и православные, опирались в своих утверждениях на один и тот же источник — Священное Писание, которое они по-разному толковали. Вот, например, слова Павла в 1-м Послании Коринфянам: «Но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им» (1Кор.8:6). Павел назвал Отца - Богом, а Сына - Господом. На первый взгляд, здесь говорится о двух богах: Боге и Господе. Иоанн объясняет, что апостол здесь говорит, во-первых: один Бог Отец, а далее — один Господь, то есть эти понятия равнозначны, поскольку Бог — только один («Против аномеев». Слово 5).

Другой пример. О том, что Бог-Отец и Бог-Сын есть одно и то же, в Писании имеется много подтверждений. Иоанн приводит некоторые из них («Против аномеев. Слово 7»): «Иисус сказал ему: столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца?» (Ин.14:9), «Ибо, как Отец воскрешает мёртвых и оживляет, так и Сын оживляет, кого хочет» (Ин.5:21), «Дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его» (Ин.5:23).

Здесь, казалось бы, всё очевидно. Но есть места в Писании достаточно неоднозначные. Например те, где Иисус молится. Если Он имеет одинаковую силу с Отцом, и одно и тоже существо с Ним, то для чего Он Ему же молится? Иоанн в седьмой беседе «Против аномеев» рассказывает о связанными со знаменитой Тайной вечерей некоторыми обстоятельствами. Когда все вкушали, Иисус сказал: «Один от вас предаст Меня» (Матф. 26:21). Далее была ещё беседа с Петром и Господь предрёк ему: «Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоёт петух, трижды отречешься от Меня». Иисус указал предателя, предсказал о том, кто отречётся от Него, когда и сколько раз, и всё это предсказал с точностью. После всего этого Он пришёл в некоторое место и стал молиться. Это место в Евангелии стало камнем преткновения. Для некоторых произшедшее послужило доказательством того, что Иисус либо вообще не Бог, либо бог меньшего уровня. Действительно, Бог не молится, Ему свойственно принимать поклонение. Бог принимает молитву, а не возносит её. Вот текст самой молитвы: «И, отойдя немного, пал на лице Своё, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты». Ещё перед этой молитвой Иисус предоставил достаточное доказательство своего предвидения будущих событий, поэтому Он знал, что чаша его не минует. Иоанн приводит множество разных мест из Евангелий, из которых следует, что Иисус знал о своих страданиях и о своей смерти. Почему же Он говорит в молитве «если возможно»? Иоанн отвечает на этот естественный вопрос: «Он показывает нам немощь человеческой природы, которая не легко решается расстаться с настоящею жизнью, но уклоняется и колеблется по причине изначала внедренной в неё Богом любви к настоящей жизни». В этой молитве ясно видна двойственность природы Иисуса: как Бог он предсказывает о Своих страданиях и желает, чтобы они были, а как человек, хочет избегнуть их. Что Он добровольно шёл на страдания, это видно из слов Его: «Никто не отнимает её у Меня, но Я Сам отдаю её. Имею власть отдать её и власть имею опять принять её. Сию заповедь получил Я от Отца Моего» (Ин.10:18). Таким образом, Иисус молился как человек, осознавая, какие страдания его ждут, но как Бог знал, что это неизбежно.

Ереси возникали из-за трудности понимания и осознания тех событий, что произошли в Иудеи. Ведь Иисус называл себя Богом-Сыном и упоминал Бога-Отца. У некоторых людей возникало убеждение, что есть два Бога. Появлялись разные варианты объяснения этого. Например, один Бог сильнее, другой слабее в Божественном смысле. Другой вариант: есть жестокий Бог Ветхого Завета и добрый Бог Нового Завета. Но были сомнения и другого рода. Как понять, что Иисус является одновременно и человеком и Богом, ведь до сих пор эти понятия были совершенно различными. Боги — могучие, требуют жертв и поклонения, а человек слаб и зависит от их воли. А в Иисусе это всё смешалось. Иоанн Златоуст говорил, что Бог знал, какие сложности возникают при попытке понять такую двойственность и всячески облегчал этот процесс для человека. Часто и ангелы и сам Бог являлись на земле в человеческом образе, но видимый образ был не истинным телом, а приспособлением к возможностям человеческого восприятия. Поэтому, чтобы убедить, что Иисус — совсем другое дело, и что это было истинное тело, Он и был зачат, и рождён, и воспитан в присутствии множества людей, чтобы рождение Его было всем известно. Что касается вышеупомянутой молитвы, то, конечно, если бы эти слова относились к Его Божественной сути, то было бы некоторое противоречие, но если они относятся к человеку, то сказаны по вполне понятным причинам. Нежелание смерти - это естественно, а Иисус явил в себе полностью всё, что свойственно человеческому естеству, кроме греха. Иоанн Златоуст говорил об Иисусе: «Он иногда оставлял Свою плоть одинокою без собственного Божеского содействия, чтобы, показав её немощь, внушить уверенность в её человеческой природе, а иногда прикрывал её, чтобы ты знал, что Он был не простой человек». Бог не молится, и было бы неуместно, если бы слова молитвы принадлежали Богу. Эти слова выражают не только скорбь человека, но и две воли, противоположные друг другу, одну - Сына, а другую - Отца. Если бы Иисус постоянно показывал действия только человеческие, или постоянно совершал только свойственное Божеству, народ не поверил бы Его учению. Посему Он разнообразил и перемешивал и слова и дела человеческие и Божественные, потому и в истории с молитвой Он и предсказывает будущее как Бог, и уклоняется от страданий как человек.

Понять двойственность природы Иисуса достаточно сложно психологически. Но в наше время сделать это легче, чем во времена Иоанна Златоуста, поскольку с рассказом о подобных свойствах мы встречаемся уже в школе при изучении физики. Из опытов известно, что свет представляет собой электромагнитные волны. Колебания, происходящие в световой волне, не воспринимаются непосредственно именно как колебания. В волновой природе света нас убеждают лишь косвенные данные, в частности, явление интерференции. Этот эффект заключается в том, что при некоторых определённых условиях колебания одной волны, складываясь с колебаниями другой волны, могут полностью гасится. Относительно света это означает, что световые волны при взаимном наложении могут дать темноту, когда гребень одной волны совпадает с впадиной другой. Если погрузить по одному пальцу на каждой руке в воду и подвигать ими, внимательно следя за двумя возникшими волнами, идущими навстречу друг другу, то можно увидеть что волны гасятся во всех местах, в которых гребень одной волны налагается на впадину другой. Есть много способов демонстрации этого эффекта со световыми волнами. Один из хорошо известных — появление окрашенных полос, наблюдаемых на краях масляных пятен на мостовой. В этом случае свет от неба или от уличных фонарей отражается сначала от верхней поверхности масляной плёнки, а затем от нижней. Колебания в световом луче, отражённом от нижней поверхности плёнки, отстают от колебаний в луче, отражённом от верхней её поверхности, на расстояние, равной удвоенной толщине плёнки. Оба отражённых луча интерферируют следующим образом: если толщина плёнки составляет четверть длины волны, второй луч отстаёт от первого на полволны. Гребень волны, отражённой от одной поверхности, налагается на впадину в отражённой другой поверхностью волне, и получается темнота. В результате интерференции (сложения разных волн света) белый дневной свет становится после отражения окрашенным. Действительно, ведь белый цвет есть комбинация всех цветов. Некоторым цветам соответствуют как раз такие длины волн, которые гасятся при отражении. Тогда окраска отражённого цвета будет определяться остающимися, непогашенными цветами.

В то же время, существует такое явление, как фотоэффект. В этом случае под действием света некоторые металлы испускают электроны, которые создают электрический ток. Это явление используется в солнечных батареях. Волновой природой света фотоэффект не объяснить. Было экспериментально установлено, что в этом случае свет ведёт себя как поток частиц — фотонов. Но, с другой стороны, явление интерференции можно объяснить волновой природой и нельзя объяснить фотонами. Таким образом, свет может в одних случаях вести себя как волна, в других случаях — как поток частиц. Важно здесь вот что. Это всё доказано многочисленными экспериментами. Но почему свет ведёт себя так — неизвестно. Но мало того. Опыты показывают, что элементарные частицы, например, электрон, также могут проявляться в одних случаях как волна, а в других случаях — как частица. И свет, и электрон (протон, нейтрон) могут существовать в двух состояниях: и как частица и как волна, но не одновременно. Либо частица, либо волна.

Мы не пытаемся связать квантовую механику с библейскими текстами. Просто пробуем найти аналогии. То, что каждая элементарная частица: электрон, протон, нейтрон, мезон, фотон и другие могут взаимодействовать с окружающим миром и как частица и как волна — не объяснимо. Но мы принимаем этот экспериментально доказанный факт и не удивляемся этому явлению. Можно предположить, что Бог, создавая наш мир, внёс в него те же свойства, какими обладает Сам. В таком случае, изучая законы природы, мы изучаем самого Бога. Двойственность света невозможно объяснить, но все воспринимают её как неоспоримую истину без каких-либо сомнений. Просто все согласны, что в одних случаях свет проявляет себя как волна, в других — как частица. И никто не делает попытки понять это, поскольку ясно, что это бессмысленно, во всяком случае на уровне наших знаний. Но само существование такой природы света мы признаём. И точно также мы можем, не понять — но признать, двойственность природы Иисуса: Божественную и человеческую. Сейчас это сделать гораздо легче после всех чудес, которые открыла нам наука, чудес, многих из которых превосходят те, что были описаны в Библии.

Наши знания теперь намного больше тех, что были в первые века первого тысячелетия. Потому и некоторые проблемы, связанные с пониманием Библии, сейчас легче решить. Возьмём, к примеру, рассуждения Ария о соотношении Бога-Отца и Бога-Сына. Раз Бог-Сын был рождён, то, следовательно, какое-то время был Бог-Отец и не было Бога-Сына. Поэтому Бог-Сын ниже по божественности, чем Бог-Отец. Здесь проблема в понятии «сын» и «рождён». Мы привыкли, что сын появляется после отца, а сам факт рождения определяется волей отца. Отсюда вытекает, что если Бог-Отец существует вечно, то есть безначально, то у Сына есть какой-то момент рождения, и мир некоторое время существовал без него, а появился он для осуществления какой-то вполне конкретной цели, определённой Отцом. Но ещё в IV веке такие титаны богословской мысли как Иоанн Златоуст, Григорий Богослов и Василий Великий обращали внимание, что в отношении Бога «рождение» означает нечто иное, чем принято считать. Что конкретно — неизвестно, поскольку мы не знаем сути этого Божественного явления и потому нет и слова, его обозначающего. «Сын», «рождение» - это наиболее близкие по смыслу из известных нам слов, чтобы как-то это обозначить. По смыслу может быть и наиболее близкие, но от реального смысла может быть очень далёкие.

Утверждение Ария о том, что было время, когда сына не существовало, происходило из непонимания смысла бесконечности. Если допустить, что Сын был в какое-то время рождён Отцом, то получаем, что у Отца было одно состояние до рождения и другое состояние после рождения Сына. Но Бог-Отец считается неизменным, следовательно, хотя Бог-Сын и рождён от Отца, то если мы не допустим, что Сын изначала существовал вместе с Отцом, от Которого Он рождён, то введём изменение состояния Отца. На первый взгляд мы получаем парадокс: Сын рождён от Отца, то есть появился позже, но они существуют всегда вместе. Объяснение здесь в природе бесконечности.

Зададимся простым вопросом: каких чисел больше - натуральных или чётных? Натуральные числа — это числа, начиная с 1, получаемые при счёте предметов: 1,2,3,4,5… Чётные — это натуральные числа, умноженные на два. Возьмём диапазон чисел от 1 до 10. Здесь натуральных чисел 10, а чётных — пять: 2,4,6,8,10. В интервале от 1 до 20-ти натуральных чисел 20, а чётных — десять. Теперь переходим к бесконечности. Натуральных чисел — бесконечное число. Действительно, какое бы число мы не взяли, просто увеличив его на единицу получим новое, большее по величине. Поскольку чётные числа получаются умножением бесконечного ряда натуральных чисел на 2, очевидно, что чётных чисел тоже бесконечно много. Как сравнить бесконечный ряд натуральных чисел и бесконечный ряд чётных чисел (в математике говорят: как сравнить множество натуральных чисел с множеством чётных чисел)? Мы устанавливает взаимно однозначное соответствие: каждому натуральному числу соответствует только одно чётное число, полученное умножением на два. И наоборот, каждому чётному числу соответствует только одно натуральное число, получаемое делением на два. Это стандартное доказательство из теории множеств, которая была разработана Георгом Кантором в XIX веке.

Но для нас здесь главное — свойства бесконечности. Когда мы рассматриваем конечное (то есть, ограниченное) количество чисел, то получаем, что натуральных больше, чем чётных. Но при переходе к бесконечному ряду, получаем, что натуральных чисел столько же, сколько чётных, то есть получаем качественно другое свойство, которое создаёт бесконечность.

Сын рождён от Бога-Отца. Но поскольку Бог — вечен, то есть беначален и бесконечен, то и происшедший от него Бог-Сын также безначален. Допустим, человек в двадцать лет родил сына. В таком случае мы скажем, что отец родился на двадцать лет раньше сына. Теперь предположим, что отец существует безначально. Тогда и сын существует безначально. Какой бы момент времени мы не взяли, в прошлом или будущем, будут существовать и отец и сын.

Иоанн призывал свою паству читать Писание вдумчиво и не воспринимать его слова буквально, а пытаться понять неявный смысл. Чтобы оценить ход его мыслей, рассмотрим ещё одну историю из Нового Завета, за которую цепляются еретики, чтобы доказать, что Иисус стоит ниже Бога. В Евангелии от Матфея рассказывается, что перед вхождением Господа в Иерусалим к нему подошла одна женщина и попросила, чтобы два её сына, Его ученики Иаков и Иоанн, сидели в Царстве Божиим один по левую, другой — по правую стороны. На что Иисус ответил, что «дать сесть у Меня по правую сторону и по левую - не от Меня зависит, но кому уготовано Отцем Моим» (Мат.20:23). На первый взгляд, здесь однозначно сказано, что Бог-Отец стоит выше Сына, однако Иоанн утверждает, что слова Иисуса означают, что не только от Сына, но и от Отца не зависит попадание в Царство, и право «дать сесть» не принадлежит ни Сыну, ни Отцу, ибо если бы это принадлежало Иисусу, то принадлежало бы и Отцу, и если бы принадлежало Отцу, то принадлежало бы и Сыну, поскольку «Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну» (Ин.5:22). Иисус объявляет, что это не зависит ни от Него, ни от Отца, а от некоторых других. Так от кого же? Иоанн Златоуст поясняет.

Оба сына той женщины были апостолами, но ещё крайне малоопытными и недостаточно сообразительными. Они так ничего и не поняли про Царство Божие и ожидали, что скоро настанет земное царство Иисуса в Иерусалиме, которое представляли человеческим, и ничего больше этого они не знали. Они полагали, что Иисус идёт на такое царство, а не на крест и смерть, и хотя многократно слышали об этом, но ясно понимать не могли. Вот два брата и высказали свою просьбу сеть слева и справа от трона. Выделив себя из среды учеников и думая только о себе, они стали просить себе председательства и первенства перед прочими, полагая, что дела пришли уже к концу, что всё уже исполнено и наступило время раздачи венцов и наград, но это происходило от крайнего неведения. «Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорят Ему: можем» (Мат.20:22). Ученики даже не понимали, о чём говорит Господь. Иоанн растолковывает суть вопроса Иисуса: «Смысл слов Его следующий: вы не знаете, чего просите, говоря Мне об этом тогда, когда вы еще не потрудились и не вышли на подвиги, когда вселенная остается ещё не исправленною, нечестие господствует, и все люди погибают, а вы ещё не выходили на поприще и ещё не вступали в борьбу». А смысл слов Его следующий: можете ли вы подвергнуться умерщвлению и смерти, так как ныне время смертей, опасностей и трудов? Они отвечают: «можем», не понимая сказанного, но побуждаясь надеждой получить желаемое. Если бы это зависело только от Него, то все люди спаслись бы, не было бы разных почестей (кому сидеть у трона близко, а кому - далеко), потому что Он сам создал всех и обо всех одинаково печётся. Господь сказал ученикам, что не от Него одного зависит давать награды, а претендующие на них должны достигать их, что сделаться им первыми - это не зависит от Него, но может быть достигнуто добивающимися этого, посредством особенного усердия, особенной ревности. Оба ученика, сыновья Заведеевы, пользуясь великою любовью Иисуса и близостью к Нему, думали получить предпочтение перед другими поэтому, чтобы они, рассчитывая на это, не сделались беспечными, Он отклоняет их от таких мыслей и говорит, что не от Него, а от них самих зависит достигнуть этого, если они проявят большее усердие, большие труды, особенную ревность. Другими словами, Иисус объясняет братьям: «Я назначаю венцы за дела, почести за труды, награды за усилия; самое лучшее ходатайство предо Мною – доказательство посредством дел». Видишь, - заключает Иоанн, - я не без основания говорил, что это зависит не от Него и не от Отца, но от подвизающихся, трудящихся и страдающих.

Споры с аномеями — это споры с христианами, но вокруг ещё много было язычников, нести которым истинную веру Иоанн видел своим священным долгом. Для этих людей он искал особые аргументы («Рассуждение против иудеев и язычников»): «Если язычник спросит: откуда видно, что Христос есть Бог? (это нужно предложить прежде всего, так как всё прочее следует за этим), то я для доказательства не укажу на небо или на что-либо другое подобное. Если я скажу ему, что Он сотворил небо, землю и море, он (язычник) не примет этого, если скажу, что Он воскрешал мёртвых, исцелял слепых и изгонял демонов, и этого он не примет, если скажу, что Он обетовал царство и неизречённые блага, если буду говорить о Воскресении, он не только не примет, но ещё будет смеяться». В чём же язычник не будет противоречить? В том, что Иисус насадил христианство и основал Церкви по всему миру. «Для простого человека невозможно в краткое время обойти столь обширную вселенную, и землю, и море, и привлечь к христианству столько людей, и притом предзанятых дурными обычаями, или, лучше сказать, преданных таким порокам. Однако, Христос успел освободить род человеческий от всего этого, не только римлян, но и персов, и вообще племена варварские. Он совершил это, не употребляя оружия, не истрачивая денег, не предводительствуя войском, не возбуждая войн, но в начале через одиннадцать человек, незнатных, уничижённых, неучёных, простых, бедных, полуобнажённых, безоружных, не имевших ни обуви ни двух одежд». Причём, как отмечал Иоанн, всё это произошло не случайно, а было предсказано ещё в Ветхом Завете. Но если нынешний атеист, Священное Писание не признающий за истину в последней инстанции, и не доверяет словам Пророков, то всё же должен признать, что столь быстрое распространение учения Иисуса среди огромного количества людей просто поразительно.

Примечательно, что основатель мировой религии явился в мир «не посылая грома и молнии свыше, не колебля землю, не потрясая неба, и не производя какие-либо страшные явления, но родившись без шума и в неизвестности, в доме древодела, бедном и незнатном». И сколь многих убедил? Не одного, не десять, не двадцать, не сто, но почти всех живущих под солнцем. И через кого убедил? «Через одиннадцать человек: неучёных, простых, не знавших языков, незнатных, бедных, не имевших ни отечества, ни богатства, ни телесной силы, ни славы, ни знаменитости предков, ни силы слова, ни искусства красноречия, ни преимуществ учёности, но рыбаков, делателей палаток, говоривших на своём языке, не одинаковом с языком тех, кому они проповедовали, но чуждом и отличном от всех прочих языков, то есть еврейском, и через них Иисус устроил Свою церковь, простёртую от концов до концов вселенной!

И не только это удивительно, но и то, что эти люди, простые, бедные, немногочисленные, незнатные, неучёные, уничиженные, говорившие на чуждом языке и презираемые, избранные для исправления всей вселенной и получившие повеление обращать её к труднейшим делам, совершили это не во время мира, но при воздвигаемых против них отовсюду бесчисленных нападениях. В каждом народе и городе, – что я говорю: в народе и городе? – в каждом доме предстояла им борьба. Проповедуемое ими учение часто разлучало сына с отцом, невестку с свекровью, брата с братом, раба с господином, подчинённого с начальником, мужа с женою, жену с мужем, отца с детьми, потому что не все вдруг принимали его. Это подвергало их ежедневной вражде, непрерывной борьбе, тысячи смертей, и располагало людей обращаться с ними, как с общими врагами и неприятелями. Все гнали их: цари, правители, простолюдины, свободные, рабы, народы и города. Причём, не только их, но и тех, которые приняли их учение, но ещё не были крепки в вере. Была общая война и против учеников и против учителей, так как это учение казалось противным и царским постановлениям, и привычке, и отеческим обычаям. Они увещевали отвергнуть идолов, презреть жертвенники, которые чтимы были всеми отцами и предками, отказаться от нечистых верований, гнушаться празднеств и отвращаться от обрядов, к которым люди питали благоговение и страх, и за которые они готовы были скорее отдать свою душу, нежели принять проповедуемое апостолами и веровать в рождённого от Марии, поруганного, претерпевшего бесчисленные страдания и позорную смерть, погребённого и воскресшего. И то производило недоверчивость, что страдания Его были явны для всех, бичевания, удары по ланитам, оплевания по лицу, угрозы, распятие на кресте, великое осмеяние, поругание от всех, погребение, дарованное в виде милости, а обстоятельства воскресения ещё не были известны, так как Он после Воскресения Своего явился одним ученикам. И однако такою проповедью они убедили и устроили Церковь. Как и каким образом? Силою Того, Кто им повелел это, Он сам был их руководителем, Сам делал всё трудное легким. Если бы Божественная сила не содействовала, то это дело не получило бы ни вступления, ни начала».

«Таким образом они повсюду устроили Церковь. Никто не мог бы построить даже одну стену из камня и извести, подвергаясь гонению и встречая препятствия, а они устроили столько церквей по всей вселенной, подвергаясь ранам, узам, гонениям, ссылкам, отнятию имений, бичеваниям, задушению, сожжению, потоплению вместе с учениками, и устроили не из камней, но из душ и воли человеческих, что гораздо труднее построения из камней. Не всё равно: построить ли стену или душу, столько времени бывшую во власти демонов, расположить к покаянию, и от безумного неистовства обратить к целомудрию. Однако это были в состоянии сделать апостолы, бедные и не имевшие обуви, в одной одежде обходя всю вселенную, потому, что они имели поборником и помощником своим непреоборимую силу Сказавшего: «И на сём камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её».

Когда читаешь эти вдохновенные слова Иоанна, понимаешь, почему его называли Златоустом. Представим себе храм, где собралось множество народа, спокойного, любящего, а в храме золотая роспись, запах ладана, речь пресвитера: тихая, понятная, добрая. Сказочная, волшебная атмосфера.

Если вы человек неверующий, то что можете возразить Иоанну? Какую версию можете предложить, чтобы объяснить тот факт, что огромное количество людей без всякого принуждения доверились словам Иисуса и его апостолов? Пусть, по-вашему, не было Бога, пусть не было всех этих событий в Иерусалиме, но ведь двенадцать неграмотных и забитых апостолов — были, и разнесли они, если вы говорите: не слово Божие, - то что? Во что верят сейчас более двух с половиной миллиардов людей? Эту поистине эпическую проповедь Иоанна Златоуста, да прочитать нынешнем язычникам: верящим в теорию эволюции — что разумно, верящим в зелёный доллар — что аморально, верящим в демократические ценности - что просто глупо, ибо кто видел список этих ценностей?

Иоанн Златоуст о познании мира

В Священном Писании часто рассказывается о том, как тот или иной человек говорил с Богом. Но как он мог говорить, если Бог бестелесен? И как следует относится к людям, утверждающим, что им явился ангел, или какой-то святой, а то и сам Всевышний и повелел им сделать что-либо? Иоанн в своей первой беседе из цикла «Против аномеев» дал ответ на этот тонкий вопрос. Он обратился к Евангелию от Иоанна, где говорится: «Бога не видел никто никогда». Причём, знание об этом евангелист получил не от каких-то людей, а от самого Господа. Здесь слово «никто», объясняет Иоанн Златоуст, относится не только к людям, но также и к высшим силам: ангелам и херувимам. Евангелист Иоанн, признавая, что сам человек не мог знать, что Бог непостижим даже для вышних сил, выставляет автором этого утверждения Иисуса, знающего это в точности. «Что же нам думать, когда пророки говорят, что они видели Бога?», - задаёт Иоанн Златоуст совершенно естественный вопрос, поскольку в Священном Писании часто об этом упоминается. Но в Писании говорится о ясном видении, а никто из пророков не созерцал чистого существа Божия. Это видно из того, что каждый из них видел Бога различным образом. Бог есть существо простое, не сложное и не имеющее образа, а они все видели Его под различными образами. Иоанн поясняет, что под «видением» здесь нужно понимать знание. Таким образом, когда говорят, что «Бога никто никогда не видел», это нужно понимать, как что никто не может получить ясного и точного знания о Нём. Иоанн говорит о том, что человек узнаёт о Боге каким-то образом, но как это происходит, ни он, никто другой не знает. Таким образом, читая слова пророка: «Видел Господа», то надо понимать, что видел он не самое существо Его, а только снисхождение. Что такое «снисхождение»? Иоанн определяет, что это то, когда Бог является не так, как Он есть, а показывает Себя столько, сколько имеющий созерцать Его способен к этому, приспособляя явление лица к возможностям созерцающих.

Если какой-либо человек рассказывает, что ему приснился тот или иной святой и повелел сделать что-то, или другой утверждает, что слышал «голос» - можно ли этому верить? Что был сон или голос — да, а вот их божественное происхождение — это предположение авторов. Апостол Павел писал в своё время, что Бог общается с человеком через Духа Святого. Некоторые представляют себе Святой Дух в виде голубя. Но, скорее всего, это некоторое явление, в результате чего в голове у человека появляется какая-то мысль. Часто у людей возникает озарение, как решить ту или иную задачу, или возникает решение совершить какой-либо поступок. Такие озарения и решения возникают неожиданно, и в русском языке есть ещё одно слово — осенило. Иногда люди говорят, что во сне к ним явился ангел или какой-либо святой, и повелел им что-то сделать. Такие существа обычно считаются вестниками Божьей воли, но сомнительно, что Бог занимался разными незначительными делами. Люди атеистического взгляда обычно говорят: «пришло в голову», не объясняя да и не зная, как. Известна история, что Периодическая таблица химических элементов Дмитрию Менделееву приснилась. Во всяком случае, так рассказывал сам великий химик. И это никого не удивило. Но если бы он стал рассказывать, что ночью ему явился ангел со свитком, где была начертана это таблица, его бы подняли на смех. Хотя ведь никто не знает, как появляются у нас в голове какие-нибудь гениальные решения. В самом Писании о Святом Духе говорится в тех случаях, когда нужно показать, что Бог хотел повлиять на поведение конкретного человека. Происходил это и сейчас? Может быть. Скорее всего, когда студент после долгих раздумий находит решение дифференциального уравнения, божественного вмешательства здесь нет. Но, вероятно, Бог подбрасывает какому-нибудь человеку (например, Ленину) иногда какую-нибудь мысль, в результате чего человечество движется в нужном для Создателя направлении.

Иоанн Златоуст в восьмой беседе «Против аномеев»приводит пример влияния Святого Духа на превращение заурядных людей в достойных учеников Иисуса. Хотя они были и апостолы, «но были ещё несовершенны, как птенцы, которые не крепко сидят в гнезде, пока у них еще не выросли крылья. И это вам весьма нужно знать, что до креста ученики были несведущи во многом», так что Иисус, укоряя их, говорил им: «Ещё многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить» (Ин.16:12). Иоанн добавляет, что они не только не понимали высших истин, но и то, что слышали, часто забывали от страха и робости. Иисуса это сильно огорчало «А теперь иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь?» (Ин.15:5). Апостолы были простые, необразованные люди, а первый ученик, Пётр, вообще не умел ни читать ни писать. Как же таким неучам Иисус хотел доверить нести своё слово? Так ведь станут они другими, получат необходимые знания. Как, откуда, встаёт новый вопрос? Краеугольное понятие Нового Завета — Святой Дух. Именно он меняет сознание человека, направляя ум человека в нужное Богу направление. «Утешитель же, Дух Святой, Которого пошлёт Отец во имя Моё, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам» (Ин.14:26).

Идея о том, что кто-то свыше управляет человеком через его сознание, достаточно древняя. Сократ (469-399 г. до н.э.), выступая с защитой на суде и объясняя, почему он давал свои советы частным образом, обходя всех и во всё вмешиваясь, а давать советы городу не решался, говорил: «Причина этому та самая, о которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно, что мне бывает какое-то чудесное божественное знамение... Началось у меня это с детства: вдруг - какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами». (Платон. «Апология Сократа»). Если люди обычно рассказывают о голосе, который велит что-то сделать, то у Сократа всё - наоборот: голос говорит, чего делать не стоит. Возможно, когда не знаешь, как поступить, лучше сосредоточится на том, чтобы не сделать ошибки. Тогда останется правильный вариант.

В древние времена знания о Боге приходили через пророков, которых после Иисуса уже не было. Означало ли это, что всё уже известно, и человек ничего нового о силах, двигающих наш мир не узнает? В то же беседе Иоанн подробно анализирует одно высказывание апостола Павла на эту тему из 1-го Послания Коринфянам «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор.13:8). Что пророчества прекратятся — это не страшно, поскольку они принесли в свое время пользу и прекратившись, не могут нисколько повредить учению. Так, например, говорит Иоанн, теперь нет пророчеств, и, однако, учение благочестия не встречает никакого препятствия. По той же причине и нет надобности в чудесах. Они нужны были для того, чтобы убедить в новом учении. А сейчас оно широко распространилось, и Церковь твёрдо стоит на ногах. А что и знание упразднится, это требует исследования: «Если же прекратится знание, то дело будет клониться у нас не к лучшему, а к худшему, потому, что без знания мы совершенно перестанем быть людьми, и будем нисколько не лучше бессловесных, но ещё гораздо хуже, потому что мы превосходим их разумом, а во всём прочем телесном много уступаем им».

Но здесь, продолжает Иоанн, апостол имеет в виду не всё знание, а только его часть, называя упразднением переход к лучшему, так что частное, после его упразднения, будет уже не частным, а совершенным. Как возраст ребёнка упраздняется не уничтожением его существования, а возрастанием и переходом в более зрелый возраст, то же происходит и со знанием. Это малое, поясняет Иоанн, уже не будет малым, когда сделается впоследствии великим. То есть Павел говорит о диалектическом развитии, когда какое-либо явление, родившееся под влиянием одной причины в своём развитии в силу действия той же причины доходит до самоотрицания и вырождается в собственную противоположность. Старое знание приводит к появлению нового, а оно упраздняет старое. «Чтобы кто-нибудь, - продолжает Иоанн, - услышав об упразднении, не подумал, что оно есть совершенное уничтожение, но знал, что это только некоторое возрастание и переход к лучшему, он (то есть апостол) сказав: «упразднится», присовокупил: «Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1Кор.113:9), так что знание будет уже не отчасти, но совершенным. Несовершенство его упразднится тем, что оно будет уже не несовершенным, а совершенным. Таким образом это упразднение есть восполнение и переход к лучшему».

Чтобы показать насколько имеющееся тогда знание меньше совершенного, Иоанн приводит пример: «Какое же различие между знанием, которое будет дано нам, и настоящим. Такое различие, какое между мужем совершенным и грудным младенцем, так велико превосходство будущего знания в сравнении с настоящим». И опять-таки, Иоанн ссылается на слова Павла, описывающие отличие нынешнего знания от будущего: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познáю, подобно как я познан» (1Кор.13:11-12). Иоанн говорит, что человек подобен младенцу, который видит, слышит и говорит многое, но мало, что понимает. Хотя мы нимало знаем о предметах и явлениях, но не всегда знаем способ их существования.

«Я знаю, что Бог существует везде, и то знаю, что Он везде существует всецело, но каким образом - этого не знаю. Знаю, что Он безначален, не рождён, вечен, но как - этого не знаю, потому что ум не может постигнуть, как может быть существо, не имеющее начала бытия своего ни от себя самого, ни от другого. Я знаю, что Он родил Сына, но как, этого не разумею. Знаю, что Дух из Него, но как из Него, этого не постигаю».

Продолжая ту же беседу, Иоанн обращает внимание на глубокое заблуждение тех, кто считает, что уже всё познал. Ведь если процесс познания идёт от малого к большому, то люди, полагающие, что дошли до предела познания, останутся с нулём. Ведь общий закон, о котором известил апостол, гласит, что следующее знание упразднит нынешнее. Но если всё уже известно, то следующее знание равно нулю, оно упразднит теперешнее и в итоге мы нуль и получим. «Когда я говорю, что знаю только отчасти, и затем утверждаю, что это знание упразднится, то я ожидаю лучшего и совершеннейшего, так как частное упразднится и наступит совершеннейшее». Таким образом Иоанн, ссылаясь на апостола, фактически говорит о бесконечном процессе познания и что каждое новое знание будет превышать предыдущее. Но всякому знанию своё время, и Иоанн подчёркивает: «Таково зло – не оставаться в пределах, которые от начала назначил нам Бог!». Творец сам определяет размер того, что наш ум может постигнуть на данном этапе. Попытка выйти из этого предела может закончится неприятностями, поскольку разум ещё не в состоянии постигнуть истину и может прийти к неверным выводам. «Так и Адам, в надежде на бóльшую честь, лишился и той, какая была». В наше время Церковь постоянно призывает осторожно относится к новым научным результатам, поскольку прогресс в этой области может сильно оторваться от способности человека оценить возможные последствия. Мы же не можем, например, сказать, как скажется в будущем на нашем организме потребление генно-модифицированных продуктов. Или, что более серьёзно, к чему может привести искусственное создание человека.

Естественным образом возникает вопрос: как ориентироваться в окружающем мире, если мы обладаем ограниченным знанием о нём? Ответ на этот вопрос Иоанн снова находит у апостола Павла: «Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем» (1Кор.11:9). «Отчасти», сказал он в том смысле, что знает, что Бог существует, а того, чем Он является по существу, не знает, знает, что Он премудр, а насколько премудр, не знает. Знает, что Он велик, а насколько велик, или каково величие его, этого не знает. Знает, что Он везде присутствует, а как это, не знает. Знает, что Он промышляет, содержит все и сохраняет в целости, но каким образом Он делает это, не знает. Поэтому апостол и сказал: «отчасти знаем и отчасти пророчествуем». То есть, когда нам не хватает надёжных, проверенных знаний, мы строим гипотезы. Апостол говорил о познании Бога, но Бог — это весь мир, потому слова Павла относятся и к познанию существующего мира. Наука так и построена: на основе экспериментальных данных делаются предположения. Если они затем подтверждаются на опыте, следовательно наша теория верна. Сейчас это кажется очевидным, но не так было во времена Павла. И принцип, что если не хватает знаний, то пророчествуем, то есть строим гипотезы, положенный в основу новой религии, во многом стимулировал создание научных методов.

Процесс познания мира (а сейчас бы мы сказали — законов природы) бесконечен, и на любом этапе наши знания не будут полными. Иоанн для обоснования этого ссылается на слова Павла: «Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего ещё не знает так, как должно знать» (1Кор.8:2), поясняя: «то есть хотя он и имеет знание, но неточное и несовершенное» («Против аномеев. Слово 2).

К процессу познания мира Иоанн относился рационально. Он полагал, что бессмысленно строить гипотезы о Божественном замысле, поскольку это просто недоступно для человеческого разума, во всяком случае, в те времена, когда он жил. Ведь есть и более простые вещи, которые мы совсем не понимаем. В той же беседе он говорит:

«Видишь ли это небо? Мы знаем, что оно имеет вид свода, и это мы узнали не по соображениям ума, но из божественного Писания. Знаем и то, что оно объемлет всю землю, слышав об этом также из Писания, а каково оно по существу своему, не знаем. Если же кто будет опровергать и спорить, тот пусть скажет, что такое небо по существу своему: кристалл ли затверделый, облако ли сгустившееся, или воздух плотнейший? Никто не может сказать об этом ясно. Ты ничего не можешь сказать о природе неба, видимого ежедневно, а утверждаешь, будто в точности познал существо невидимого Бога?».

Всякого рода ереси возникли из-за разного толкования Священного Писания. Но ведь естественно возникает вопрос: а не содержат ли священные тексты некоторый скрытый смысл. Скрытый для людей одного времени, но становящийся понятным другим поколениям, получившим новые знания о нашей Вселенной? Другими словами, если мы сейчас перечитываем Библию с учётом сегодняшних знаний об устройстве мира, вправе ли мы понимать какие-то христианские догмы иначе, чем это делали учителя Церкви первых веков после Иисуса? Иоанн Златоуст такую возможность допускает. Ссылаясь на апостола Павла он говорит, что человеческие знания будут расти. В седьмой беседе «Против аномеев» Иоанн обращает внимание на то, как говорил и вёл себя Иисус среди иудеев. Так, когда Он говорил что-нибудь высшей человеческой природы, то они (иудеи) смущались и соблазнялись, а когда Он говорил что-нибудь уничиженное и человеческое, то прибегали к Нему и принимали учение. Иудеи относились к Иисусу как к простому человеку. Когда же он говорил о таинствах, то «многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! кто может это слушать? С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним».Что же, спрашивает Иоанн, следовало Ему делать? Употреблять ли постоянно высшие выражения, чтобы отогнать уловляемых и отвратить всех от учения? Но это не согласно было бы с человеколюбием Божиим. Даже те, кто искренне симпатизировал Иисусу, не могли, например, усвоить учения о крещении и о высшем рождении, которое было гораздо выше их понимания. Как же нужно было говорить с теми, которые не выносили ничего высокого? Неудивительно, что Он ничего великого и высокого не говорил о Себе людям, пресмыкавшимся по земле и столь немощным. «Вы видели, что они соблазнялись, смущались, отклонялись, хулили и убегали, когда Христос говорил что-нибудь великое и высокое, теперь я постараюсь показать вам, что они прибегали и принимали учение, когда Он говорил что-нибудь смиренное и уничиженное...Поэтому Он много и часто говорил по-человечески, впрочем не вполне по-человечески, но благоприлично и достойно высокого Его происхождения, с одной стороны снисходя к немощи слушателей, а с другой – соблюдая верность догматов. Чтобы постоянное снисхождение не внушило потомкам неправильного мнения о Его достоинстве, Он не пренебрег и этой последней стороны, хотя предвидел, что Его не будут слушать и даже будут хулить и убегать от него, однако говорил о Себе и высокое, устрояя именно то, на что я указал, и делая ясною причину, по которой Он употреблял вместе с тем и уничижительные выражения. А причина была та, что слушатели ещё не могли усвоить высоких изречений. Если бы Он не хотел устроить этого, то излишне было бы преподавание высоких догматов людям не слушавшим и не внимавшим, а теперь оно не принесло этим людям никакой пользы, но нас научило и подготовило к надлежащему понятию о Нём».

Как объясняет здесь Иоанн, Иисус разговаривал со слушателями как бы на двух уровнях: на самом обыденном, доступном уму простых людей. В то же время, Он говорил и о вещах, недоступных для понимания окружающих. Но Он знал, что Его слова будут запомнены и осознаны другими, более подготовленными людьми.

Мы не можем относится к Священному Писанию как к мифу. В Новом Завете описано явление Иисуса, изложено его учение. А затем небольшое количество Его учеников, самых обычных, большей частью неграмотных, бедных, можно даже сказать, убогих, разнесли догматы этого учения по всему миру, и им поверило огромное количество людей, и созданная на основе слова Божьего религия существует уже более двух тысяч лет и охватывает более двух миллиардов человек. И именно эта религия и её нравственные правила определили современную цивилизацию в наибольшей степени. Такое распространение взглядов одного человека — явление загадочное, просто фантастическое и не имеющее логичного и неоспоримого объяснения. Можно сказать, что само христианство — это чудо, которое у нас перед глазами, но в которое можно и не верить, как можно не верить, что день сменяется ночью.

Сам процесс проповедования Слова Божьего содержит много непонятных явлений. Например. Иисус в течение трёх лет в окружении учеников ходил по Иудеи, Галилеи и Самарии. Он беседовал с ними и с встречающимися людьми. За это время Он мог бы объяснить все тонкости Своего учения, ответить на все возможные вопросы. Но мы имеем совсем мало информации, всего четыре Евангелия, три из которых рассказывают, за исключением некоторых деталей, об одних и тех же событиях и передают одни и те же слова Иисуса. Это можно было бы объяснить тем, что ученики Иисуса были неграмотными, поэтому ничего не записывали. Но устные рассказы передавались, и рано или поздно их услышал бы грамотный человек, который бы всё и занес бы на пергамент или папирус. Таких людей было много в эллинском мире, который окружал Иудею. Возьмём пример из истории другого учения. Буддийские сутты были записаны через четыре века после смерти Будды, но их же много и они излагают понятия гораздо более сложные, и объём их несравненно больше.

Хотя в Новый Завет попали только четыре Евангелия, всякого рода книг, рассказывающих об Иисусе, было много. Отцы Церкви из всего этого количества отобрали только четыре, остальные показались им сомнительными или спорными. Евсевий Кесарийский в «Церковной Истории» (III,3) описывает состояние кафолического (то есть признанного) списка. Например, сюда вошли не все книги, приписываемых апостолу Петру: «Деяния» же, «Евангелие», «Проповедь» и «Апокалипсис», называемые по его имени, вовсе, как мы знаем, не включены в сочинения кафолические, и ни древние, ни современные церковные писатели не пользуются их свидетельствами». Послания Петра в этот список вошло, но сейчас установлено, что их писал не Пётр, а кто-то другой (речь идёт об обоих Соборных посланиях святого апостола Петра). Из четырнадцати посланий апостола Павла все вошли в Новый Завет, хотя Евсевий ссылается на Римскую Церковь, полагающую, что Послания евреям написано не Павлом. Боли ещё и «Деяния Павла», не вошедшие в канон.

Евсевий рассказывает, как появились канонические Евангелия: «Свет веры настолько озарил разум слушателей Петра, что они не сочли достаточным услышать только устную проповедь и познакомиться с ней однажды по слуху. Они всячески уговаривали и убеждали Марка, чье Евангелие мы имеем, а был он спутником Петра, чтобы он оставил для них запись учения, переданного им устно. Они не оставляли его в покое, пока не принудили его, они – причина написания того Евангелия, которое называется «Евангелием от Марка». («Церковная история», II,15). Лука написал своё Евангелие с чужих слов: «Лука, уроженец Антиохии и врач по образованию, большей частью находился вместе с Павлом и деятельно общался также с остальными апостолами. От них приобрел он умение врачевать души, каковое и показал в двух богодухновенных книгах: в Евангелии, которое начертал, по его свидетельству, «как передали ему бывшие изначально свидетелями и служителями Слова»; им, по его словам, он и следовал с самого начала книги, и в «Деяниях Апостолов», которые составил не по рассказам, а как очевидец» («Церковная история, III,4).

Евсевий объяснил, почему так мало письменных свидетельств об Иисусе: «Дивные и воистину угодные Богу мужи – я говорю об апостолах Христовых, проводившие жизнь в совершенной чистоте, украсившие душу всеми добродетелями, говорили языком простым. Они полагались на Божественную и чудесную силу, дарованную Христом, но не умели, да и не пытались рассказать об учении Христа убедительным и искусным словом. Только при помощи Духа Божия и по Его указанию, только по чудодейственной силе Христовой, в них действовавшей, разносили они по всей вселенной весть о Царствии Небесном, не умея тщательно подбирать слова, да и мало об этом беспокоясь.

Они поступали так, потому что несли служение великое и превышающее человеческие силы. Ведь и Павел, превосходивший всех богатством слов и обилием мысли, написал только несколько коротеньких Посланий, хотя мог поведать о многом неизречённом, ибо, созерцая третье небо и прикоснувшись ему, восхищенный в дивный рай, удостоился слышать слова несказанные.

Ведомы они были и остальным последователям Спасителя нашего: двенадцати апостолам, семидесяти ученикам и множеству других, и, однако, воспоминания о жизни с Христом оставили из них нам только Матфей и Иоанн, да и они, по преданию, взялись писать по необходимости. Матфей первоначально проповедовал евреям, собравшись же и к другим народам, вручил им свое Евангелие, написанное на родном языке. Отзываемый от них, он оставил им взамен себя свое Писание.

Уже и Марк, и Лука дали людям свои Евангелия, а Иоанн (евангелист), говорят, все время проповедовал устно и только под конец взялся за писание вот по какой причине. Когда первые три Евангелия разошлись повсюду и дошли до него, он, говорят, счёл долгом засвидетельствовать их правдивость, но заметил, что в них недостает рассказа о первых деяниях Христовых, совершённых в самом начале Его проповеди. И это верно. Трое евангелистов знали, по-видимому, только то, что совершил Спаситель в течение года после заключения Иоанна Крестителя в темницу. Об этом они написали и с этого начали свое повествование.

Матфей, действительно, после рассказа о сорокадневном посте и последующем искушении сам указывает на время, о котором пишет. «Услышав же, что Иоанн отдан под стражу, удалился (из Иудеи) в Галилею». Так же и Марк: «После того, как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею». И Лука соблюдает приблизительно тот же срок: прежде чем говорить о делах Спасителя, он упоминает, что Ирод добавил к своим преступлениям еще одно. «Заключил Иоанна в темницу». Иоанна, говорят, стали поэтому упрашивать поведать в своем Евангелии о том времени, о котором молчат первые евангелисты, и о делах, совершенных Спасителем тогда, а именно – до заключения Крестителя Он и сам говорит об этом. «Так положил Иисус начало чудесам», и, рассказывая о делах Иисуса, вспоминает, что Креститель тогда ещё крестил в Еноне, близ Салима, это ясно из его слов: «Иоанн ещё не был брошен в темницу». Иоанн в своем Евангелии повествует только о том, что свершил Христос до того, как Иоанн был брошен в темницу, остальные же три евангелиста – о том, что было после заключения Крестителя.

Вот почему человеку, который это учтёт, не придёт в голову, что они разногласят между собой. Евангелие от Иоанна охватывает первоначальную деятельность Христа, остальные дают историю последних Его лет. Иоанн, видимо, умолчал о родословной по плоти Спасителя нашего потому, что Матфей и Лука её уже изложили, и начал с учения о Его Божественности, которое для него, как более достойного, словно оберегал Дух Божий.

О Евангелии от Иоанна сказано достаточно. Причина, по которой написал Евангелие Марк, указана нами выше. Лука, приступая к своему творению, сам привёл причину, почему за него принялся, так как многие торопливо и необдуманно взялись за изложение событий, ему в точности известных, то он счёл необходимым избавить нас от споров и сомнении и в своём Евангелии правдиво рассказал о событиях, в достоверности которых убедился, беседуя с Павлом и общаясь с остальными апостолами» («Церковная История», III,24).

Мы не знаем, мало того, не можем знать, как Иисус предполагал распространять своё учение, но знаем, как это произошло. Задача стояла, чтобы Завет, который изначально был заключён только с одним народом, распространить на всё человечество. Бог решил, что время для этого созрело, имелось достаточное количество людей, которые уже были интеллектуально подготовлены для восприятия новых идей, и произошли всем известные события в Иудеи. Иисус мог рассчитывать на признание его, как Божьего сына, только в случае, если бы это сделали первосвященники. Но так как Он назвался мессией — Христом, то надеяться на это не приходилось, поскольку среди иудеев мессией ожидался царь, подобный Давиду, который должен был освободить иудеев. А иудеи находились в тот момент в подчинении у римлян, поэтому миссия должен был возглавить освободительную войну. У Иисуса цели были совсем другие и Он понимал, что никто не поверит в Его учение о спасении. В те времена часто появлялись пророки каких-то догматов и они всегда находили своих почитателей, но таковых было немного. Поэтому у Иисуса не было надежды получить признание в Иудее. Его харизма привлекла определённое количество учеников, которым Он дал поручение разнести его учение по другим частям известного мира. Поскольку учеников было немного: двенадцать, да ещё семьдесят, то Он, по-видимому, рассчитывал, что у этих учеников появятся другие, у тех — ещё, и так процесс пошёл бы лавинообразно. Однако для этого сами ученики должны были быть людьми незаурядными. Прежде всего, должны были хорошо понять суть того, что говорил Иисус. Кроме того, они должны были уметь убеждать, переносить тяготы длительных путешествий, то есть быть физически достаточно крепкими. Поскольку они, также, как и Иисус, несомненно подвергались бы гонениям, то должны были иметь устойчивую психику и сильную целеустремлённость. Можно предположить, что такие качества у этих людей были, поскольку их отбирал сам Иисус. Но изначально они такое впечатление не производили. Ведь не только Иуда, но первый ученик — Пётр, предали Учителя. Возможно, впоследствии, под действием Святого Духа, ученики преобразились и задачу свою они выполнили.

Есть один вопрос, неизбежно возникающий: предполагал ли Иисус распространять своё учение только среди иудеев, то есть среди иудейской диаспоры, или же он имел в виду и тех, кто не был иудеем, то есть язычников. Из Евангелий следует, что сам Иисус был иудеем, проповедовал он среди иудеев и ученики его были тоже иудеи. Язычники как объект новой веры не упоминаются. Начало их крещения описывается в «Деяниях апостолов», где повествуется о событиях после смерти Иисуса. Началось всё с апостола Петра, который изначально и не думал этого делать. История эта произошла в Кесарии (административный центр римской провинции Иудея), и Пётр впоследствии рассказал её братьям в Иерусалиме: «И вот, в тот самый час три человека стали перед домом, в котором я был, посланные из Кесарии ко мне. Дух сказал мне, чтобы я шёл с ними, нимало не сомневаясь. Пошли со мною и эти шесть братьев, и мы пришли в дом того человека. Он рассказал нам, как он видел в доме своем Ангела (святого), который стал и сказал ему: пошли в Иоппию людей и призови Симона, называемого Петром; он скажет тебе слова, которыми спасёшься ты и весь дом твой. Когда же начал я говорить, сошёл на них Дух Святой, как и на нас вначале. Тогда вспомнил я слово Господа, как Он говорил: «Иоанн крестил водою, а вы будете крещены Духом Святым». Итак, если Бог дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу?». Выслушав рассказ Петра, братья сказали, что, видно, и язычникам дал Бог покаяние в жизнь. Но этот случай был исключением, а не правилом, поскольку после этого, как сказано в «Деяниях»: «Между тем рассеявшиеся от гонения, бывшего после Стефана, прошли до Финикии и Кипра и Антиохии, никому не проповедуя слово, кроме Иудеев».

Есть ещё одно подтверждение чисто иудейского характера идей Иисуса. Он говорил, что пришёл исполнить закон. Но закон был дан иудеям в рамках Ветхого Завета, который Бог заключил вначале с Авраамом, а затем уже в новой версии с Моисеем. Здесь опять нет места язычникам.

Есть и третья причина считать учение Иисуса не предназначенным для язычников. Он назвал себя сыном божьим, а бога иудеев называл богом-отцом. Но выходить с таким утверждением к язычникам, которые и бога-отца не знали, да и вообще имели своих богов, было бы просто неразумно и бессмысленно.

Сегодня некоторые утверждают, что Иисус — это всего скорее идея, а не реальная историческая фигура. Однако существует довольно много письменных свидетельств того, что он действительно жил 2 тысячи лет назад. Исторические свидетельства существования Иисуса из Назарета уже давно стали общепринятыми и широко доступными. В течение нескольких десятилетий после его смерти это имя упоминается множеством еврейских и римских историков, а также в десятках раннехристианских текстах. Первыми христианскими текстами, где упоминается Иисус, стали послания святого Павла, и учёные сходятся во мнении, что самые первые из этих посланий были написаны в течение 25 лет со времени смерти Христа, тогда как подробные описания биографии Иисуса в Евангелиях Нового Завета были составлены примерно через 40 лет после его смерти. Все эти свидетельства появились при жизни многочисленных очевидцев, и содержащиеся в них описания согласуются с культурой и географией Палестины первого века нашей эры. Кроме того, довольно трудно представить себе, зачем первым христианам могло понадобиться выдумывать такую насквозь еврейскую фигуру спасителя в эпоху господства Римской империи, когда к иудаизму относились с подозрением.

Если смотреть с атеистической точки зрения получаем следующую картину. Некий человек, иудей, уверовал, что он сын божий и должен своему народу нести некие новые догмы. Он путешествует по Палестине с несколькими последователями, собирает народ, проповедует, нарушая при этом устоявшиеся религиозные традиции. Иудейские священники, полагая, что он вносит смуту в сложившийся порядок, обратились к властям с просьбой наказать возмутителя спокойствия. В итоге этот человек был казнён. Остались его последователи, сильно обескураженные, что тот, кого они принимали за бога, был предан позорной казни, и вся история с новой верой закончилась. Через некоторое время они встречают своего учителя живым и невредимым, хотя многие присутствовали при его казни и видели его смерть. Они получают повеление идти в другие места проповедовать новое учение, а сам учитель обещает через некоторое время вернуться и установить новый справедливый порядок, после чего исчез. Ученики стали выполнять волю учителя, и при этом подвергались жестоким гонениям вплоть до убийства. Среди их гонителей находится некий человек по имени Савл, родом из греческого города Тарс, римский гражданин, но иудей. Как-то по дороге в город Дамаск он услышал невидимый голос, как он понимает, того самого казнённого пророка, по имени Иисус, который укоряет Савла за гонения его последователей. Потрясённый Савл теряет зрение на какое-то время и едва может идти, так что его спутники повели его под руки. Придя в себя, Савл в своём сознании совершает поворот на 180 градусов и из гонителя превращается в ярого поборника учения Иисуса, которого он никогда не знал. Но постепенно он всё яснее понимает суть всех проповедей Иисуса, становится самым ярким теоретиком новой религии и приходит к фундаментальному выводу, что эта религия не только для иудеев, а вообще для всех людей, и если признавать Иисуса как Бога, то его явление среди людей означает, что Бог решил заключить новый договор — Новый Завет, но уже не с одним народом, а со всем человечеством. При этом Савл, который принял римское имя Павел, стал ходить в многие города и, проявляя выдающиеся качества в убеждении людей, основывал многочисленные общины. Его деятельность наряду с усилиями подвижнической деятельностью учеников Иисуса привела к широкому распространению христианства, несмотря на многочисленные гонения со стороны иудейских священников и римской администрации. В результате в IV веке решениями императоров Константина и Феодосия христианство стало государственной религией Римской империи, и тысячелетняя языческая вера была отброшена.

Нет никаких оснований предполагать в действиях Иисуса и Павла хоть какой-либо корыстный умысел. Они вели крайне скромную жизнь и погибли за свои убеждения. Если вся их деятельность проходила без небесного вмешательства, то нужно признать, что примерно в одно время появилось два совершенно гениальных человека, которые создали основанную на принципиально новых принципах религиозную систему. Если не божественный промысел, то что внесло в голову обоих этих людей их революционные идеи? Причём, это были не какие-то замкнутые на своём внутреннем мире люди, о которых говорят — не в себе. Наоборот, они были крайне общительны, с твёрдым и вызывающим доверие характером, ясным и логичным мышлением и очень умные. Мы никак не можем назвать их сумасшедшими, типа тех, которые считают себя Цезарем или Наполеоном. Но если продолжить хронологически, то в дальнейшем систему взглядов Иисуса приняли, обдумывали и обосновывали уже не самые первые его ученики, простые и неграмотные, а люди хорошо образованные, представляющие интеллектуальную элиту империи.

Таким образом, рассматривая историю возникновения и развития христианства, мы принять, что здесь последовательно сработали четыре фактора: проповедь основных положений Иисусом, развитие его идей Павлом, понятность и лёгкая усвояемость этих взглядов для огромного количества обычных простых людей и их интеллектуальная привлекательность для умственно наиболее развитой части населения Римской империи. Все эти четыре фактора имели быть место и их совокупное действие привело к появлению религии, которой привержены миллиарды людей уже более двух тысячелетий. Если вы будете утверждать, что всё это произошло случайно, то вряд ли это можно считать за аргумент. Наш жизненный и научный опыт показывает, что в мире действует принцип причины и следствия: это является причиной того, а то является следствием этого. И когда мы не можем обнаружить такой связи, то говорим: произошло случайно, другими словами — не знаем, как.

Если мы хотим понять, как произошло такое невероятное развитие проповедей сына плотника - древодела, как говорил Иоанн Златоуст - в мировую религию, то естественно обратится к первоисточнику — Священному Писанию. Во всяком случае, у нас может появиться хорошая версия. Сам процесс формирования христианства начался с Ноя. Как известно, у него было три сына, каждый из которых положил начало целым народом. Нас в данном случае интересуют два: Сим и Иафет. Иоанн Златоуст говорил («Толкование на Ветхий Завет». Беседа XXX): «Ной, кажется мне, предвозвестил призвание двух народов, именно: чрез Сима — иудеев, так как от него произошел патриарх Авраам и народ иудейский, а через Иафета — призвание язычников».

С потомками Сифа были заключены все последующие договоры (Заветы), описанные в Ветхом Завете. Закон Божий передан конкретно народу Иудейскому (народу Израиля) , в котором в своё время родился и Иисус и среди которого он проповедовал. А что же потомки Иафета? Из них вышли греки. Народ, который по своему интеллектуальному развитию заметно превосходил все остальные и внёсший самый большой вклад в развитие нашей цивилизации. Греки заложили основы математики, физики, астрономии, философии, театра, литературы, архитектуры. У них была самая лучшая армия. Если начать перечислять имена выдающихся греков, имена которых мы заучиваем ещё в школе — не хватит пальцев обеих рук. Как случилось, что один народ обладал такой совокупностью достоинств? Поневоле напрашивается мысль о Божьем промысле. Александр Македонский разгромив огромную персидскую армию дошёл до реки Инд, что в современном Пакистане. При этом он создал почти бескрайний эллинский мир. Этот эллинский мир и простирался вокруг Иудеи, когда там начал проповедовать Иисус.

Основы христианства сформировал апостол Павел, которому помогал апостол Варнава. Оба они были иудеи, но выходцами из эллинских городов, из эллинской культуры. Христианство возникло потому, что были греки и иудеи со всеми их заветами, историей и культурой.

Если читать «Деяния», то становится ясно, что без апостола Павла христианство не стало бы мировой религией. Апостол Пётр, несмотря на историю в Кесарии, продолжал проповедовать исключительно среди иудеев. Павел не только поставил вопрос о язычниках на Иерусалимском соборе и способствовал принятия решения, освобождающего язычников от обязательного исполнения многих иудейских законов, и прежде всего обрезания. Он с большой энергией и талантом начал свои миссионерские путешествия по территориям нынешних Ближнего Востока, Греции, Кипра, Италии и обратил множество язычников в новую веру. Кроме того, он первым дал толкования многих неясных вопросов новой веры, и не зря из 27 книг, входящих в Новый Завет, четырнадцать — это его послания, да плюс ещё «Деяния», где, главным образом, рассказывается о его трудах.

Роль Павла в распространении христианства так велика, что напрашивается мысль, что без него учение Иисуса осталось бы уделом небольшой иудейской секты. Но раз Павел был, значит это кому-то было нужно. То, что усвоили ученики Иисуса было первым уровнем понимания, доступным простым людям. Как объяснял Иоанн Златоуст «а причина была та, что слушатели ещё не могли усвоить высоких изречений». Но Павел был человек умственно более подготовленный и о таких людях Иоанн сказал: «Излишне было бы преподавание высоких догматов людям не слушавшим и не внимавшим, а теперь оно не принесло этим людям никакой пользы, но нас научило и подготовило к надлежащему понятию о Нём». Заслуга Павла была в том, что он сумел понять суть замысла Иисуса по отношению ко всем людям и начал объяснять, растолковывать широким трудящимся массам то высокое, сложное, что было в речах Сына Божьего. Хотя, надо признать, возможно, что сам факт появления Павла и его жизнь тоже были Божественным замыслом, что хорошо понял Иоанн Златоуст («Беседы о святом апостоле Павле. Беседа 4»):

«Итак, если и проповедник был простолюдин и бедный и незнатный, и предмет проповеди не имел привлекательности, представлял даже соблазн, и слушатели были бедные, слабые и ничтожные, и опасности следовали друг за другом как для учителей, так и для учеников, и проповедуемый был распятый, то что помогло ему победить? Не очевидно ли, что некая божественная и неизреченная сила?».

Предназначены ли были проповеди Иисуса только для своих современников, или часть Его слов предназначалось для будущих поколений, которые будут обладать большими знаниями? Это принципиальный вопрос, поскольку от него зависит актуальность учения Иисуса для нынешних времён. Если всё, что говорил Иисус, предназначалось для ушей его современников, то как относится к Евангелию сейчас? Мы имеем совершенно другое понимание окружающего мира. Например, нам известно, что природа развивается по определённым законам, и эти законы человек научился находить и применять. Во времена Иисуса этих знаний не было. Изменилась психология людей. Сейчас люди не поверят на слово, а потребуют доказательств, поскольку наш тысячелетний опыт показывает, что большинство из того, что раньше казалось чудом, можно объяснить законами физики, химии и математики, и эти чудесные явления можно воспроизвести не один раз. Практически никто из наших современников не поверит рассказу, что какой-то человек на глазах многих свидетелей воскресил мёртвого. А ведь чудеса подобного рода были важным подтверждением слов Иисуса, что он — Бог.

Некоторое незаконченность учения, которое изложил Иисус, оставило ряд вопросов, ответы на которые уже после апостолов искали хорошо образованные люди греческой культуры. Им, в отличие от учеников Спасителя, понятны были идеи безначальности и бесконечности, понятие вечного и невидимого бога и им легче было понять то «высокое», что было в словах Иисуса, но до этих времён мало кем понимаемое: крещение, воскресение, Троица и другое. Таким образом, христианские доктрины развивались, и учение становилось логически более завершённым. Но поскольку разное толкование сути явления Иисуса сохранялось, Церковь не была ещё совершенным единым общественным устройством. Это не приводило к появлению сколь-нибудь существенных проблем, пока император Константин не решил вывести христианскую веру на официальный уровень. Ему нужна идеологически единая Церковь. Расколы, возникающие то по поводу был ли Иисус Богом или только человеком, или был ли он богом меньшего уровня, чем бог-отец, Константина не устраивали. Поскольку сами предстоятели не могли договориться, он созвал Собор, на котором повелел придти к единому мнению. К какому — он не навязывал, но к единому. Со дня Никейского Собора как организация Церковь потеряла статус независимости, и началась утрата свободы совести. А вера, понятие о которой апостол Павел положил в основу христианства, была основана именно на свободе совести. Когда император Феодосий сделал христианство государственной религией, евангельские принципы оказались сильно деформированы. Церковь оказалась в сложном положении: как официальная идеология, она должна была защищать интересы государства, а как основанная на евангельских принципах, она заботилась о душе отдельного человека. Эти задачи часто противоречат друг другу, что и сказалось на нравственных поступках христианских священников. Мораль некоторых иерархов уже в IV веке вызывала обеспокоенность прогрессивной церковной общественности не только своим уровнем, но и количеством аморальных поступков. Особенно серьёзные морально-нравственные проблемы начались в Западной Церкви во времена франкского короля Карла. Этому монарху пришла идея воссоздать Римскую империю, а себя он посчитал главным защитником веры. Но, что самое печальное, он объявил своим священным долгом распространять христианство, причём любым, в том числе и насильственным способом, то есть огнём и мечом. То есть он растоптал всё человеколюбие Иисуса, и остаётся только недоумевать, почему Бог не покарал его. Римский папа вынужден был не слишком противится повадкам варварского короля. С этого времени руководство Католической Церкви начало плавный, но стабильный отход от нравственного идеала, на котором изначально формировалось христианская вера. В XII века папа призвал к крестовому походу против мусульман, то есть призвал к массовому убийству людей. В последующие века некоторые папы вели образ жизни, который бы возмутил не только апостолов, но даже самого последнего каторжника. В XVI веке Католическая Церковь начала торговать индульгенциями, то есть за деньги продавала пропуск в рай. Терпение христиан лопнуло, и в Европе начались религиозные войны, которые закончились Реформацией. Значительное количество христиан стали протестантами. Самая главная их особенность, что они не признают Священного Предания, то есть всех трудов Отцов Церкви, в том числе и Иоанна Златоуста. Считается, что верующий должен сам читать Библию и разбираться в ней. А поскольку обычному человеку сложно понять полную истину, сокрытую во всех событиях в Иудее и в тех словах, что там были произнесены, то все ереси, с которыми так упорно боролись Иоанн Златоуст, Григорий Богослов, Василий Великий и другие достойные служители Церкви, вновь заполнили головы многих христиан в Европе и Северной Америке.

Восточная Церковь, при всех своих внутренних междоусобицах и неблаговидных поступках отдельных священнослужителей, под сенью императоров Восточной Римской империи, которая в истории получила название Византийской, верность идеям Иисуса в основном сохраняла. В 1054 году христианская Церковь окончательно распалась на западную и восточные части, другими словами на Католическую и Православную. Одной из причин было желание Римской (Византийской) империи отдалится от варварских европейских королей. Другая причина была в том, что восточным Патриархам просто надоели притязания римских пап на право быть начальствующим среди всех христиан.

Византийские императоры упорно отстаивали христианский мир от нарастающего давления мусульманских государств. Но католики нанесли православным удар в спину. В 1204 году армия крестоносцев во время Четвёртого крестового похода вместо Иерусалима штурмом овладела Константинополем. Ворвавшись в христианский город, они стали грабить и разрушать дворцы и православные храмы, дома и склады. В огне пожаров погибли хранилища древних рукописей, ценнейшие произведения искусства. Пришедшие с крестоносцами католические священники вывезли в европейские церкви и монастыри множество священных реликвий. Погибло много православных горожан. Разграбив византийскую столицу, рыцари-католики не пошли на Иерусалим, а обосновались на территории Византии. Они создали государство со столицей в Константинополе — Латинскую империю. Более 50 лет шла борьба против завоевателей. Наконец, в 1261 году Латинская империя пала, и Византия была восстановлена, но она уже никогда не смогла достичь прежнего могущества. В 1453 турки захватили Константинополь и Византийская империя прекратила своё существование. Все земли восточного христианства стали мусульманскими. Казалось бы Православной церкви нанесён смертельный удар. Но нет, православие сохранилось в далёком от Константинополя Московском царстве, которое превратилось со временем в огромную и могучую Российскую империю. Русская Православная Церковь оказалась вынужденной принять на себя обязанности центра православия, а московский царь и впоследствии российский император — обязанность защитника православного мира. Но пришедшие в XX веке с Запада социалистические идеи увлекли многих жителей России на борьбу с православием. Тяжёлые для верующих в России времена 1917-1991 годов Православная Церковь хоть и с большими потерями, но пережила и начала восстанавливаться. И если в Европе число христиан стабильно уменьшается, то в России — обратная картина.

Но люди постоянно спрашивают: нужна ли вера для современного общества, не устарело ли христианство? Но если Бог есть, то он не устареет. И если Иисус заложил фундамент своей Церкви, может ли он допустить, чтобы это здание обветшало и разрушилось, как это происходит с его западным фасадом? Всё теперь в руках и устах Русской Православной Церкви. Верящий в науку, скептически относящийся к любым утверждениям, ориентированный на новые общественные ценности современный человек полагает, что может жить вообще без религии. Церковь чувствует, какая здесь проблема, о ней говорил Патриарх Кирилл в беседе от 1 февраля 2018 года: «Каждый день новости, связанные с развитием научно-технического прогресса, — с тем, чтобы человеку было легче что-то делать, чтобы ему нужно было меньше думать, чтобы нажатием кнопки перед ним открывался весь мир, чтобы он чувствовал свое всемогущество. Но пред лицом всех этих новаций, многие из которых несут в себе опасность не только для сохранения веры, но и для будущего рода человеческого, у Церкви должна оставаться способность давать мудрые и спасительные комментарии, в духе веры православной. Это и будет хранение православной веры, а лучше сказать, актуализация нашего Священного Предания по отношению к проблемам, задачам или, как теперь говорят, вызовам современности».

Найдёт ли Православная Церковь путь не только к сердцу, что было достаточно во времена Иисуса, но к разуму, что требуется сейчас — вот проблема из проблем. И если Бог есть, то он укажет, может быть и незаметно для нас, путь к её решению.

Иоанн Златоуст о создании апостолом Павлом фундамента христианства

Христианство базируется на Священном Писании — сборнике книг, в которых описаны основные принципы этой религии. Наиболее важная часть называется Новый Завет, состоящий из 27 произведений. Из них четыре Евангелия посвящены истории взаимоотношений Иисуса с окружающими людьми и содержат Его высказывания и поучения. Книга «Деяния Святых Апостолов» рассказывает о проповеднической деятельности апостолов Петра и Павла. Апокалипсис повествует о событиях, предшествующих Второму пришествию Иисуса на Землю. Остальные 21 книга являются посланиями (то есть письмами) апостолов в разные церкви: два послания Петра, три послания Иоанна, одно послание Иуды, одно послание Иакова и четырнадцать посланий Павла. Ни одна из этих книг не является последовательным и систематическим изложением сущности христианства, и основные положения этой религии разбросаны в разной степени важности по всем составляющим Нового Завета. В то же время в них нет прямых ответов на многие вопросы, которые могут возникнуть у верующего.

Эти книги были написаны в первом веке нашей эры, то есть две тысячи лет назад, и содержат отсылки к событиям, происходивших в те времена и в более ранние периоды, что иногда вызывает проблемы с пониманием их сути у современного читателя. Книги Ветхого и Нового Заветов были детально изучены в первые века первого тысячелетия многочисленными церковными деятелями. Но у них иногда возникало разное понимание, о чём были эти книги и какие выводы из них следуют. При этом следует учесть, что это были высокообразованные и умные люди. В результате длительных и, порой, весьма ожесточённых споров выработалось более-менее единое понимание учения Иисуса, хотя некоторые разночтения остались и по сию пору. Наиболее авторитетные толкователи Священного Писания из числа имевших большие заслуги перед Церковью получили название Отцы Церкви, а их книги и письма составили то, что называют Священное Предание. Священное Писание и Священное Предание в сумме и составляют письменный фундамент христианства.

Конечно, у человека может возникнуть желание самостоятельно разобраться в Священном Писании не обращая внимание на мнения Отцов Церкви. Но при этом у него с большой вероятностью может возникнуть другое толкование тех или иных мест этих книг, по сравнению с тем, что принято в Православной и Римско-Католической Церквях. В таком случае он не может быть членом этих Церквей, поскольку полное согласие с их принципами является обязательном условием возможности быть их членом. Такие люди ищут единомышленников и создают новые Церкви, примером чего является протестантская Церковь. Христиане всех Церквей имеют примерно одинаковые морально-нравственные ценности, которые отличаются незначительно. Однако с течением времени и с ускорением научно-технического прогресса происходит изменение в поведении и психологии людей, возникают новые проблемы существования людей в социальном обществе. И как показывает практика, небольшие моральные различия людей разных христианских Церквей начинают увеличиваться. Кроме того растёт количество людей, которые находятся вне Церкви — атеистов. Поведение таких людей определяется общепринятыми в их странах нравственными критериями и юридически установленными законами. Находясь вне Церкви, с её практически не изменяемой оценкой хорошего и плохого поведения людей, атеисты в своей психологии являются более подвижными людьми, так что их мораль может меняться существенно быстрее, чем у верующих. В результате, помимо нарастающей разницы в нравственной системе ценностей между приверженцами разных Церквей, возникает ещё большее различие между верующими и атеистами. И мы видим, что в XXI века эти различия действительно нарастают. И если в конце-концов образуются большие группы людей с достаточно существенной разницей в морали, то, как показывает история человечества, конфликты между ними неизбежными.

Иоанн Златоуст относится к числу наиболее авторитетных Отцов Церкви, особо уважаемых в Православии. Помимо ума, безупречного христианского поведения, выдающихся ораторских способностей, он обладал ещё одним замечательным качеством. Иоанн умел объяснять подчас весьма сложные для понимания тексты Священного Писания простым и образным языком, на ярких примерах показывая, как изложенное в них можно применять в повседневной жизни. Ценность ещё вот в чём. Значительное количество его проповедей было записано и опубликовано. В том числе и бесед (проповедей), посвящённых толкованию различных книг Ветхого и Нового Заветов. И это весьма полезно для любого человека, который интересуется содержанием священных книг, что христианина, что атеиста, поскольку проповеди Иоанна Златоуста— это единая, логически связанная точка зрения на значительную часть Священного Писания. А поскольку эти священные книги содержат некоторые противоречия, и подчас достаточно существенные, то крайне сложно, а для большинства людей и невозможно, определить, как это всё нужно правильно понимать. И обращение к авторитетному и надёжному знатоку может оказать существенную помощь.

Чтобы проиллюстрировать трудности в толкований книг Нового Завета, рассмотрим некоторые места из «Деяний Святых Апостолов». Эта книга представляет собой самое раннее из сохранившихся повествований о распространении христианства после смерти Иисуса и, по сути, представляет собой исторический очерк, посвящённый большей частью миссионерской деятельности апостола Павла. В «Деянии» в двух местах по-разному описывается история, произошедшая с Павлом, когда он направлялся в Дамаск, услышал голос Иисуса, после чего порвал с иудеями и стал христианином. Относительно его спутников в 9-й главе говорится: «Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя». В 22-й главе сам Павел в Иерусалиме рассказывает следующее: «Бывшие же со мною свет видели, и пришли в страх; но голоса Говорившего мне не слыхали». Получается, в первом случае спутники голос слышали, а во втором — нет. На первый взгляд — противоречие. Но Иоанн Златоуст в «Беседах на Деяния Апостольские. Беседа 19» таким образом цитирует Библию: ««Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша» Павла «голос, а никого не видя» кому он отвечал». Здесь мы подчеркнули те слова, который Иоанн добавил в качестве своего пояснения библейского текста. Эти пояснения снимают указанные противоречия. Иоанн часто напоминал, что Библия написана очень кратко, поэтому в иных случаях нужно самому домысливать, что имел в виду автор священной книги. Почему Лука, написавший «Деяния» допускал такою краткость — непонятно, но это всё приводило к потере определённости в понимании библейского текста и, как следствие, возникновения различных толкований.

Другой неясный случай, и гораздо более существенный — противоречие между описанием некоторых событий «Деяниями» и Посланием (письмом) Галатам самого Павла. Согласно «Деянием» апостол, придя в Дамаск, стал проповедовать об Иисусе, иудеи хотели его за это убить и он сбежал в Иерусалим: «Савл [Павел] прибыл в Иерусалим и старался пристать к ученикам; но все боялись его, не веря, что он ученик. Варнава же, взяв его, пришёл к Апостолам», а затем братия отправили Павла в Тарс, где он и находился, пока апостол Варнава не привёл его в Антиохию (глава 9). Но в Послании Галатам сам Павел пишет: «Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, – я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью, и не пошёл в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам, а пошел в Аравию, и опять возвратился в Дамаск. Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из Апостолов я не видел никого» (Гал.1:15-19). То есть мы видим две разные истории.

Иоанн предполагает различные объяснения. Первое: Павел ходил в Иерусалим не с тем, чтобы остаться и обсуждать что-либо с апостолами, то есть он приходил не к апостолам, но «старался пристать к ученикам», то есть как ученик. Другой вариант: нападки иудеев на Павла в Дамаске случились после возвращения его из Аравии, а потом уже последовало путешествие в Иерусалим. Третий вариант, предлагаемый Иоанном: Павел не упоминает об этом путешествии, но дело было так: он отправился в Аравию, потом пришел в Дамаск, потом в Иерусалим, потом в Сирию (Антиохию) или ещё так: пришел в Иерусалим, потом был послан в Дамаск, потом в Сирию, потом опять в Дамаск, потом в Кесарию, и затем, спустя четырнадцать лет, может быть опять пришёл в Иерусалим, когда привел братию с Варнавою. Или, если не эти варианты, то, значит, здесь речь идет о другом времени. Как отмечал Иоанн: «Писатель многое сокращает и соединяет различные времена». Таким образом, даже такой выдающийся знаток Священного Писания, как Иоанн Златоуст не может объяснить противоречие между двумя книгами Нового Завета, лишь предполагая, что было пропущено Лукой при написании «Деяний». Где уж тут разобраться простому христианину.

По мнению большинства учёных, «Деяния» были составлены около 85 года, то есть почти через двадцать лет после смерти Павла и, соответственно, позже написания Послания к Галатам. Полагают, одной из целью «Деяний» было показать хорошие отношения между апостолами Петром и Павлом и отсутствие между ними разногласий. А они были, о чём Павел пишет в письме галатам: «Когда же Пётр пришёл в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных» (Гал.2:11-12).

В «Деяниях» деятельность и апостольский уровень Павла излагается несколько иначе, чем в его Посланиях, то есть по-другому, чем апостол сам оценивает. Вот как обстояли дела согласно «Деяниям» в изложении евангелиста Луки. Павел направлялся в Дамаск, чтобы арестовать сторонников Иисуса и привести их в Иерусалим для суда.

По дороге он услышал голос Спасителя, который стал укорять будущего апостола за гонения против Него. Потрясённый Павел спросил, что ему делать, и получили повеление идти в город и ждать. От яркого света, который сопровождал эту беседу, Павел ослеп, и его под руки повели находившиеся рядом люди. В Дамаске жил сторонник нового учения некий Анания, которому в видении явился Иисус и велел идти по одному адресу, где жил некто Савл из Тарса (то есть Павел). А у Павла, в свою очередь, было видение, что к нему придёт некий Анания, который возложит на него руку, чтобы он прозрел. Ещё Господь сказал Ананию, что Савл есть Его избранный сосуд, чтобы возвещать имя Его перед народами и царями и сынами Израилевыми. После того, как Анания его крестил, Павел начал рассказывать об Иисусе иудеям, однако некоторым их них это не понравилось и они задумали убить Павла, но ему удалось бежать. Он вернулся в Иерусалим, хотел примкнуть к последователем Иисуса, но его сторонились, поскольку он был известен, как жестокий гонитель учеников Господа. Нашёлся добрый человек по имени Варнава, который рассказал апостолу Петру и братиям историю Павла, и того допустили в общину. Вскоре его отправили проповедовать на родину в Тарс, поскольку и в Иерусалиме нашлись те, кто хотел его убить. Но ещё в Иерусалиме во время молитвы в храме Павлу явился Иисус, который сказал ему: «Иди. Я пошлю тебя далеко к язычникам». Некоторое время спустя Варнава был послан в Антиохию, поскольку община там хорошо развивалась и её нужно было поддержать. Варнава сходил в Тарс и привёл Павла себе в помощники. Как-то во время молитвы «Дух Святой сказал: отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их». Павел (Савл) и Варнава отправились на Кипр и там несли слово Божие. Проповедовали они тогда только среди иудеев, то есть преимущественно среди еврейской диаспоры. Проповедники выступали в основном в синагогах, но и язычники захотели их послушать. Поэтому Павел выступал не только среди иудеев, но и среди язычников, поскольку помнил, что на это было указание Господа. Многие иудеи противились проповедям Павла, особенно его беседам с язычниками, на что апостол им отвечал, что среди них — иудеев - «первым надлежало быть проповедану слову Божию, но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам».

Когда Павел вернулся в Антиохию, то стал искать ответ на следующий вопрос. Должны ли обращаться в иудаизм язычники после того, как они стали последователями Иисуса? Должны ли они обрезываться и соблюдать иудейские законы? Павел считал, что это не обязательно, но другие были с ним не согласны. Для разрешения спора Павел, Варнава и ряд других товарищей отправились в Иерусалим для консультаций. Иерусалимская община выслушала рассказ Павла и Варнавы и стала обсуждать, как поступать с язычниками. Впоследствии это собрание стало называться Апостольским Собором в Иерусалиме. Состоялся он в 51 году. Павла поддержал Пётр, который ещё до первого миссионерского путешествия Павла крестил язычников, поскольку получил на то указание от Бога. В конце прений выступил епископ Иерусалимской Церкви Иаков (сводный брат Иисуса), который сказал: «Я полагаю не затруднять обращающихся к Богу из язычников». Таким образом, было решено не чинить язычникам препятствий в приобщению к христианству и послать в Антиохию вместе с Павлом и Варнавой ещё нескольких достойных мужей, которые должны были подтвердить слова Павла и Варнавы и доставить послание, в котором говорилось, что «мы услышали, что некоторые, вышедшие от нас, смутили вас своими речами и поколебали ваши души, говоря, что должно обрезываться и соблюдать закон, чего мы им не поручали». То есть, никто не говорил об обязательности обрезания. При этом новообращённым достаточно было воздерживаться от «идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите». То есть весь иудейский закон соблюдать необязательно.

Таким образом, «Деяние» рисуют образ Павла, находящегося как бы на вторых ролях. Там говорится, что к Петру раньше, чем к Павлу, пришло осознание возможности крещения язычников. Окончательное решение о необязательности соблюдать иудейский закон для новообращённых принимает иерусалимская ячейка под руководством апостолов Петра и Иакова. Проповедовать отправляют Павла «пророки и учители», а не он сам принимает такое решение. Павел вряд ли согласился бы с такой трактовкой событий «Деяниями», поскольку он себя считал апостолом и стоящим выше пророков и учителей: «И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями» (1 Кор.12:28). Строго говоря, Павел не мог считаться апостолом, поскольку таковыми назывались двенадцать ближайших учеников Иисуса и ещё семьдесят, которых отобрал сам Господь. Но в своих Посланиях он писал, что к апостольскому служению призван самим Господом уже после Вознесения. Таким образом, Павел стоял как бы отдельно от остальных апостолов и ему была поручена своя, особая миссия.

Одна из задач «Деяний» - показать единомыслие во всех отношениях Петра, которому посвящена первая треть книги, и Павла, главного действующего лица остальной части. Они согласны по каждому богословскому вопросу, в том числе: следует ли язычникам соблюдать иудейский закон, а также в необходимости проповедования среди язычников. В этом смысле «Деяния» достаточно точно соответствуют двум другим книгам Нового Завета: первому и второму Посланиям Петра. Но доказано, что эти Послания писал кто-то другой, но не Пётр. Есть несколько причин для такого утверждения, но самая главная — Пётр не умел ни писать, ни читать ни по-гречески, ни по-арамейски, поскольку вообще был неграмотным. Апостол совершенно не знал греческого языка, то есть не мог свои тексты и продиктовать кому-то. Но ведь эти Послания написаны высокообразованным греко-язычным христианином, хорошо знающим иудейское Священное Писание в греческом переводе. Ясно, что был кто-то, но не Пётр.

Можно найти множество отличий между тем, что говорят о Павле «Деяния», и тем, что говорит о себе он сам, особенно если обратится и к остальным Посланиям, а не только к Посланиям к Галатам. Одна из причин, почему эти отличия важны, заключается в том, что Павел сам дистанцируется от остальных апостолов, заявляя о своём понимании Евангелия как полученном непосредственно от Бога, а не от других апостолов. А «Деяния», напротив, настаивают, что прежде вынесения своего благовестия на миссионерское поле Павел совещался с остальными апостолами. Но из Посланий Павла можно понять, что другие апостолы не сказали ему ничего, что не было уже открыто Павлу самим Иисусом. Тогда получается, что если другие, даже Пётр или Иаков, в чём-то не соглашались с Павлом, то они не соглашались не с ним, а с самим Богом, открывшим себя Павлу через Иисуса. А согласно «Деяниям» никаких разногласий между Павлом и остальными вообще быть не могло. Бог сообщил истину Евангелия всем им в равной степени, и все они проповедовали его в согласии друг с другом. У них одно и то же послание и те же самые практические выводы.

Другая причина, делающая важным наличие различий между Посланиями Павла и «Деяниями», заключается в том, что авторство последних приписывается человеку, который был спутником Павла. Но в свете многочисленных расхождений между Посланиями Павла и книгой «Деяний», это выглядит крайне сомнительным. Автор «Деяний» ни разу не называет себя, что делает его работу анонимной. Но, начиная со времени примерно через столетие после написания «Деяний», церковная традиция стала приписывать их авторство человеку по имени Лука. Поскольку в «Деяниях» автор несколько раз использует местоимение «мы» при описании миссионерских путешествий, то был сделан вывод, что он был спутником Павла. Далее. Автор был человеком, особенно заинтересованным в миссии среди язычников и лично приложившим немало усилий для убеждения язычников, что им не нужно становится иудеями, чтобы быть христианином. Следовательно напрашивается вывод, что этот человек сам был язычником. Из Послания Колоссянам известно о трёх спутниках Павла из язычников. Из сопоставления с другими Посланиями остаётся врач греческого происхождения из Антиохии Лука. Но тут выявляется ещё одно обстоятельства. Считается, что само Послание Колоссянам было написано уже после смерти Павла от его имени, но кем-то другим. Это обстоятельство делает определение авторства «Деяний» ещё более неопределённым. Но основная проблема заключается в многочисленных противоречиях между «Деяниями» и Посланиями самого Павла, и их можно обнаружить практически везде, где можно сравнить сказанное о Павле в «Деяниях» и Посланиях. Поэтому можно предположить, что скорее всего «Деяния» не были написаны никем из спутников Павла, хотя и в четырёх местах «Деяний» автор и говорит от первого лица.

Зачем была написана эта книга? Один из поводов вполне ясен. Автор хочет, чтобы его считали соратником Павла и, соответственно, обладателем прямых сведений о его миссии. Согласно его версии, по каждому вопросу, имеющему богословское (то есть теологическое) или практическое значение, Павел находился в согласии с наиболее авторитетными апостолами Петром и Иаковом. То есть с самого начала Церковь находилась в единении.

Другим поводом могло послужить желание поднять авторитет Петра до уровня Павла. Действительно, возникла странная ситуация. Было двенадцать ближайших учеников Иисуса и ещё семьдесят, Им отобранных. Из двенадцати все были равны, но Пётр выделялся. Это ему Иисус сказал: «Я говорю тебе: ты – Пётр, и на сём камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мат.16:18-19). Католики считают, что Пётр является камнем, другими словами, фундаментом новой Церкви. Иоанн Златоуст эти слова Писания понимал по-другому: «Но когда Пётр назвал Его Сыном Божьим, тогда Христос, чтобы показать, что Он так же есть Сын Божий, как Петр сын Ионин, то есть одной сущности с родившим, присовокупил: «и Я говорю тебе: ты – Пётр, и на сём камне» – то есть на вероисповедании – «Я создам Церковь Мою». Здесь выделены слова пояснения Иоанном текста Евангелия. Говоря о ключах Царства Небесного, Иоанн подчёркивает особую честь, которую Господь оказывает Петру: «Он обещает даровать ему [то есть Петру] то, что собственно принадлежит одному Богу, именно: разрешать грехи, сделать Церковь непоколебимой среди всех волнений, и простого рыбаря явить крепчайшим всякого камня, когда восстанет на него вся вселенная». Таким образом, Пётр является особо доверенным апостолом Господа. Но в сравнении с Павлом его деятельность представляется менее значимой. Действительно, Павел основал гораздо более христианских общин и своими Посланиями внёс наибольший вклад в формирование теории и практики новой религии. И может сложиться мнение, что значение Павла выше, чем Петра, которому Господь вручил ключи Царства Небесного. Целью автора «Деяний» является, в том числе, и устранение этого сомнения в равенстве обоих апостолов.

Евангелие от Луки начинается так: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил». Таким образом, Лука все истории написал не как очевидец, а со слов других людей. Этот же человек написал и «Деяния», которые начинаются: «Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всём, что Иисус делал и чему учил от начала» и адресованы тому же Феофилу, который упоминается в Евангелии. Из анализа текста «Деяний» следует, что, скорее всего, их автор не был очевидцем по крайней мере большинства из описываемых событий. И эту книгу он составил, может быть, частью из своих наблюдений, а большей частью «как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами». И когда он писал «Деяния», то держал в голове ту мысль, что надо показать единомыслие среди апостолов и равенство значений Петра и Павла. Например, кому пришла такая фундаментальная для создания христианства идея, что учение Иисуса нужно распространять не только среди иудеев, которых было не так уж и много, но и среди язычников, то есть среди остальных людей? Павел писал, что это ему внушил сам Господь. Но Лука в «Деяниях» показывает, что первым крестил язычников Пётр (в Кесарии), но сделал это тоже по указанию Бога (здесь больше участвовал Дух Святой). Таким образом, оба апостола в равной степени получили Божественное указание.

Другой пример связан с описанным в Послании Галатам случае: «Когда же Пётр пришёл в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию». Суть дела вот в чём. Иудеям нельзя было есть вместе с язычниками. Пётр был иудей, но, придя в Антиохию, где жил Павел, трапезу с неиудеями (язычниками) разделял, поскольку все были братья и сёстры во Христе и все были равны. Но когда подошли ещё братия из Иерусалима, где не было язычников, а жили одни иудеи, то Пётр, опасаясь, что он его осудят за нарушения иудейских правил, стал избегать есть с язычниками. За это Павел обвинил его в лицемерии. Конфликт быстро был исчерпан, и в дальнейшем отношения обоих апостолов были ровными. Но осадок, как говорится, остался. Лука в «Деяниях» смягчает эту ситуацию. Он рассказывает, что когда Пётр крестил язычников в Кесарии, то ел вместе с ними. Когда же апостол вернулся в Иерусалим, то «обрезанные [то есть из иудеев] упрекали его, говоря: ты ходил к людям необрезанным [язычникам] и ел с ними» (Деян.11:2-3). Пётр рассказал, как обстояли дела: «Когда же начал я говорить, сошел на них Дух Святый, как и на нас вначале. Тогда вспомнил я слово Господа, как Он говорил: «Иоанн крестил водою, а вы будете крещены Духом Святым». Итак, если Бог дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу? Выслушав это, они успокоились» (Деян.11:15-18). Таким образом, никто особенно не возражал против трапезы с язычниками, и инцидент в Антиохии являлся просто недоразумением: Пётр по доброте своей уступил ворчанию некоторых своих несознательных иерусалимских товарищей.

Но в «Деяниях» Лука заботится не только об авторитете Петра, но и Павла. Действительно, все апостолы были отобраны лично Иисусом. Павел на их фоне мог выглядеть как самозванец. В самом деле, как бы вы отнеслись к человеку, который бы пришёл и заявил, что ему был голос от Всевышнего, который объявил его избранным и глаголящим истину в последней инстанции. Понятно, как. Правда, у Павла был очень веский аргумент. Он вышел из Иерусалима в Дамаск как один из самых рьяных и убеждённых гонителей Иисуса, а пришёл его вернейшим сторонником. Причём, по дороге с ним не произошло никаких событий: ни песчаной бури, ни нападения разбойников, ни чудесного избавления от смерти, ничего, что могло бы повлиять на психологию человека. Но даже испытав сильное потрясение, человек не может мгновенно поменять свои взгляды на 180 градусов. А с Павлом это произошло. Причём, он не просто из гонителя превратился в ярого последователя Иисуса, а получил ясное понимание, в чём значение явления Иисуса, и что новую веру нужно нести язычникам, что казалось тогда просто абсурдным. И что крайне важно, все эти чудесные изменения в жизни Павла происходили на глазах свидетелей, следовательно, это был достоверный факт. Объяснить произошедшее можно было только Божественным вмешательством. Сам Павел считал, что Бог избрал его ещё при рождении и во все тайны христианского учения он был посвящён Самим Господом в многократных явлениях. Но были люди, которые считали, что он получил свои знания Евангельского учения не от Иисуса, а от других апостолов. Чтобы рассеять эти подозрения, в «Деяниях» рассказывается, как по дороге в Дамаск Павел слышал голос Господа, потерял зрение, был доставлен под руки в город, в котором некий Анания получил повеление Иисуса найти Павла (и адрес был указан) и возложить на него руки, дабы тот прозрел. Господь, также, сказал о Павле: «Он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Моё перед народами» (Деян.9:15). Анания сделал, как было велено, Павел тотчас же прозрел и «стал проповедовать в синагогах об Иисусе, что Он есть Сын Божий», то есть пока ещё среди иудеев. Но позже, в Иерусалиме, Павел получил повеление от Господа проповедовать уже и среди язычников. Таким образом, в «Деяниях», чтобы не было каких-либо сомнений, достаточно подробно описывается непосредственное общение апостола Павла с самим Господом.

Таким образом, автор «Деяний» подчёркивает первенство среди других апостолов, равенство и согласие обоих: Петра и Павла. В книге приводится такое количество имён и географических названий, что нет сомнений в её исторической правильности. Но поскольку она писалась на основе устных рассказов, то какие-то эпизоды были переданы неясно, и Лука мог изложить их в своём понимании.

Основным местопребыванием Павла, за исключением времени его миссионерских путешествий, была Антиохия - родной город Иоанна Златоуста, который в своих проповедях детально обсудил все Послания, а также «Деяния». Он тяжело переживал бесконечные споры и распри, сотрясавшие Церковь, особенно в Антиохии, где порой было одновременно несколько епископов, каждый со своей паствой. Иоанн мечтал о единении и братской любви между христианами, как завещал Иисус. Когда он объяснял прихожанам суть Послания Галатам, где Павел описывает свои взаимоотношения с Петром, он максимально сглаживал некоторую недомолвку между двумя великими апостолами.

Все четыре Евангелия рассказывали о событиях, произошедших в Иудее с иудеями. И лишь в Посланиях Павла говорилось о христианах. Фактически Павел был первым христианским теоретиком. Но он не был учеником Иисуса, не знал его лично и проповедовал только среди язычников. В то же время Пётр, который был первым учеником Господа, нёс слово Божье только среди иудеев. Эти два обстоятельства создавали для верующих большую проблему и определённую путаницу: зачем нужно было такое разделение. Иоанн в толкованиях на Послание Галатам приводит слова противников Павла: «Не должно слушать Павла, так как он явился только вчера или сегодня, тогда как Пётр и сущие с ним есть первейшие из апостолов; притом, он – ученик апостолов, а те – ученики Христовы; он один, а тех много и они – столпы Церкви». Это, конечно, сильный аргумент, и среди галатской общины (галаты — это галлы, которые ещё в III веке до н.э. перебрались в Малую Азию, место их жительства называлось Галатией Асийской) началось брожение, что, дескать, Павел — не настоящий апостол. На что Павел им резко отвечает в Послании, что он «апостол, избранный не человеками и не через человека, но Иисусом Христом и Богом Отцом, воскресившим Его из мёртвых». Удивительно: человек заявляет, что разговаривал с Богом, и ему верят. Видимо, у него была сильный дар убеждения.

Иоанн в своих беседах объяснял прихожанам, почему нужно верить апостолу. Понимая, что нужен ещё какой-то другой аргумент, помимо утверждения самого Павла, он ссылается на «Деяния», где говорится: «Когда они служили Господу и постились, Дух Святый сказал: отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их». Таким образом, Петра призвал Сын, а Павла — Дух Святой, и обоим случаям есть свидетели. Но, говорит Иоанн, власть Сына и Духа Святого – одна и та же, и сам Павел это повторяет в разных письмах не один раз. Причём, Павел сразу же выступает против предположения, что Сын имеет меньшую важность, чем Отец. Он употребляет как последовательность «Иисусом Христом и Богом Отцом», так и наоборот - «Богом Отцом и Иисусом Христом», чтобы показать равнозначность Обоих.

Сейчас для христиан привычно воспринимать апостола Павла как человека, который лучше других понимал суть учения Иисуса. Но не все осознают, что Павел фактически создал новую религию. Он обосновал её теоретически, сформировал основные положения церковной жизни и основал большое количество христианских общин. Как апостола, Павла считают святым, небожителем, существом, стоящих выше людей. Но Павел был реальным человеком, и если мы всё его дело приписываем исключительно промыслу Божьему, то принижаем его личные выдающиеся качества.

Павел понимал, что главной задачей было добиться такого же уровня признания, какой был у первого ученика Иисуса апостола Петра, ибо только в этом случае ему бы поверили. Поэтому на первых порах он всячески подчёркивал своё единомыслие с Петром. Иоанн Златоуст, обсуждая Послание Галатам, обращает внимание на слова Павла «и все находящиеся со мною братия»: «Почему нигде в других посланиях он не прибавляет этого? Там он или полагает одно только своё имя, или называет по имени ещё двоих или троих; здесь же назвал всё множество, а потому и не упомянул ни о ком по имени. Для чего же он делает это? Его упрекали за то, что он только один проповедует так и вводит новое учение в догматы веры. Желая поэтому уничтожить такое подозрение и показать, что он имеет многих единомышленников, он присоединил братию, давая тем понять, что то, что он пишет, он пишет согласно с их мнением». Павел вынужден ссылаться на коллективное мнение, хотя знал, что идёт своим путём: «Но я более всех их потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною» (1Кор.15:10). Как говорил Иоанн Златоуст о Павле: «Вступив в непримиримую борьбу с иудеями, тем самым много превзошел ещё и апостолов».

Объясняя слова Павла, что он ходил к Петру в Иерусалим, Иоанн говорит: «После столь великих и столь многих подвигов, не имея никакой нужды в Петре, ни в его слове, но будучи равночестен ему ...блаженный [Павел] отправился не для того, чтобы чему-нибудь научиться и не для исправления какой-нибудь своей погрешности, но исключительно ради того, чтобы видеть [Петра] и почтить его своим присутствием». И хотя Павел был, как говорится, сам по себе, в Новом Завете собрано много книг, где уравниваются в значении оба апостола для того, чтобы Павел, который не встречал Иисуса при свидетелях, был столь же авторитетен, как сам Пётр, который три года сопровождал Господа. Ибо в таком случае и Послания Павла, которые составляют половину книг Нового Завета, обретают богооткровенный характер. Иоанн выделяет, что Павел пишет не «видеть Петра», а «видеться с Петром», то есть узнать его, как «как обыкновенно говорят люди, рассматривающие великие и знатные города. Так он считал достойным особенного старания и одно то, чтобы видеть этого мужа». Иоанн всячески подчёркивает большие заслуги Павла, который «совершил такие дела, каких не совершил никто из других [апостолов]». Кроме Петра в Иерусалиме Павел встречался только с Иаковом, братом Иисуса; видел, но не учился у него ничему, - уточняет Иоанн. Павел не встречался, даже случайно, с другими апостолами, так как в отличие от них не проповедовал в Иудее.

Апостол был, как бы сейчас сказали, сторонником авторитарного стиля. Он пишет галатам: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что́ мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал.1:8). У этой фразы сложный смысл. Действительно, Как это ангелам нельзя доверять? Иоанн это парадоксальное утверждение делает ещё более удивительным: «А так как они [галаты] опирались еще на достоинство [апостолов] Иакова и Иоанна, то ввиду этого он [Павел] упомянул и об ангелах. «Чтобы ты не указал мне, – говорит он, – на Иакова и Иоанна, я и говорю: хотя бы даже кто из первых ангелов с неба стал повреждать проповедь евангельскую, – да будет анафема». Иоанн пояснил в Толковании на это Послание, что ангелами иногда называются и священники. И ещё важное уточнение Иоанна: «И не сказал: «если будут проповедовать противное», или – «ниспровергнуть все», но – «если бы и маловажное что стали благовествовать несогласно с тем, что благовествовали мы». Таким образом, Павел достаточно резко настаивал на своей версии евангельской проповеди, не допуская каких-либо отклонений от неё, поскольку считал, что говорит то, что Господь ему сообщил тем или иным способом. Хотя ученики Павла иногда спорили с ним, но он был убеждён, что не люди будут судить его, так как у него дело с Богом, и он делал всё, чтобы оправдаться там, пред Его судом. Павел в своих взглядах был человек бескомпромиссный, но понимал, что люди разные и их не переделаешь: «Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет своё дарование от Бога, один так, другой иначе» (1Кор.7:7).

Постепенно Павел начинает говорить не от имени всех апостолов, а от себя лично. Уже в Послании Галатам, которое было хронологически вторым, он рассказывает о наличии разногласий с остальными апостолами. Он практически один настаивал на отказе от обрезания. Многие другие доказывали новообращённым, что наоборот, это необходимо. Как говорил Иоанн Златоуст в Толковании на это Послание, «разрушавшие Церковь говорили, что нужно следовать тем апостолам, которые не запрещают этого, а не Павлу, который это запрещает».

Тринадцать лет спустя после первого посещения Иерусалима апостол опять направился в те края. Иоанн объясняет, что Павел отправился для того чтобы убедить тех, которые обвиняли его в проповедовании неправильных положений. Так как многие были более высокого мнения о Петре и думали, что Павел не согласуется с ним, поскольку проповедовал Евангелие без обрезания, а тот допускали таковое, и так как они думали, что в этом случае он поступает против закона и напрасно подвизается, то апостол и говорит поэтому в письме галатам (в переложении Иоанна): «Я ходил и сообщил им благовествование не для того, чтобы самому научиться чему-нибудь от них от них, но для того, чтобы вразумить тех, которые подозревали это, что я не напрасно подвизаюсь». Павел пишет: «Ходил по откровению». Что это значит? Иоанн Златоуст объясняет, что Дух Святой, предвидя это состязание и расположил его идти в Иерусалим и сообщить там своё учение. Апостол взял с собою Варнаву и Тита, чтобы они стали свидетелями его проповеди. Собственно говоря, Павел шёл доказывать свою правоту, ибо его уже обвиняли в отступлении от законов, данных Моисеем: «Они же, выслушав, прославили Бога и сказали ему: видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев, и все они ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям» (Деян.21:20-21). А это говорил ему Иаков, который упрекал Павла, что дескать, смотри: и в Иисуса люди верят и закон соблюдают. Апостолы считали христианство как некий вариант иудаизма, но Павел создавал новую религию, не для одного избранного народа, а для всего мира. В Иерусалиме Павлу удалось убедить своих коллег согласиться с ним в вопросе обрезания и не требовать его обязательности. С ним был Тит, крещёный из греков, так его уже не заставляли подвергаться этой процедуре. Иоанн считал, что «апостолы допускали обрезание не как защитники закона, но по снисхождению к немощи иудеев». Павел достиг с остальными апостолами компромисса: никто не требует обязательности обрезания, но и не препятствует этому. Фактически, это было последнее оспариваемое требование иудейского закона. Субботу ещё Иисус отменил, а идолопоклонничество отвергали все единодушно. Но у Павла было одно требование: обрезание для христиан позволительно только в пределах Иудеи.

Собрание в Иерусалиме впоследствии было названо Апостольским собором. Здесь Павел окончательно расстался с апостолами, за исключением Петра, с которым он впоследствии был в Риме. В письме галатам он писал: «И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного: Бог не взирает на лице человека. И знаменитые не возложили на меня ничего более». Таким образом, Павел считал, что ничего сколь-нибудь полезного для себя от других апостолов, даже учеников Иисуса, он не получил.

В создании христианства более других выделяются два апостола: Павел и Пётр. В России было два города Петропавловск, один, правда, со временем оказался в Казахстане. После собора в Иерусалиме произошло разделение сфер проповедования, о чём Павел написал галатам: «Мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных». Другими словами, Пётр нёс благую весть иудеям, а Павел — всему остальному миру. Другие апостолы с этим согласились: «И, узнав о благодати, данной мне, Иаков и Кифа [Пётр] и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным». Иоанн говорил о Павле: «Он показывает, что их учение было согласно с его учением, и его учение было согласно с их учением». Если называть вещи своими словами, то Иоанн объясняет, что у Павла было своё учение об Иисусе, а у апостолов — своё, но оба учения, в основных парамерах согласуются. Павел считал, что он получил знания от Иисуса, хотя и не прямо, при личном контакте, как было у апостолов, но каким-то другим путём. Он постоянно говорит о Святом Духе, другими словами, у него в голове появляются какие-то мысли. Иоанн Златоуст подчёркивал, что обрезание в понимании Павла — это не сам процесс, а противопоставление: обрезание — народ иудейский, необрезание — язычники.

Но разделение обязанностей между апостолами оказалось ещё более сложным. Иоанн своими словами излагает строки из Послания Павла Галатам: «В деле проповеди, – говорит он, – мы разделили между собою вселенную: я взял язычников, а они – иудеев, как то угодно было Богу; в попечении же о нищих из иудеев и я оказывал им помощь». Что же это за нищие? А это те из уверовавших иудеев в Палестине, которые лишились всего имущества и повсюду были гонимы. Иоанн говорил, что «уверовавшие из язычников не так были преследуемы оставшимися в язычестве, как были гонимы уверовавшие из иудеев своими единоплеменниками, потому что иудеи – самый жестокий народ из всех народов». Уже с первых лет христианства начинается постоянно усиливающаяся вражда между иудеями и христианами.

Когда Павел благовествовал язычникам, то опирался на притчу, которую как-то рассказал Иисус (Мат.22:1-14). Один царь устраивал брачный пир для сына. Царь пригласил гостей, но они не пришли. Тогда он послал человека, чтобы напомнить им о пире. Но они не пришли и продолжали заниматься своими делами. Обиженный царь послал войско и истребил тех, кто оскорбил его отказом. Однако пир отменять не стал. Послал слуг, и те привели разных людей, которые попались. Пир состоялся. Такова притча. Когда Иисус явился, иудеи его не приняли, а ведь они, как богом избранный народ, были теми самыми зваными гостями, которые не пришли. Поэтому пир, то есть, Благая весть, была дана прочим людям. Эта притча предвещала отпадение иудеев и призвание язычников.

Павел считал, что христианство должно полностью порвать с иудаизмом и прежде всего с его религиозными законами. В письме галатам он пишет: «Удивляюсь, что вы от призвавшего вас благодатью Христовою так скоро переходите к иному благовествованию, которое, впрочем, не иное, а только есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово». Довольно резкие слова по незначительному, казалось бы поводу. Смущающие галатов люди были не против Иисуса, а лишь полагали, что нужно ещё и соблюдать иудейские законы. Однако Павел категорически против любых элементов иудаизма, и резко укоряет галатов: «Вот, я, Павел, говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа [то есть вас и христианами считать нельзя]» (Гал.5:2). Говоря об отношению Павла к иудаизму, следует отметить, что речь идёт о иудаизме как религии, но не о евреях. Павел был еврей и иудей, с иудейством он прорвал, а национального вопроса не касался вовсе, поскольку христианство — это религия для всех народов. Споры, и очень жёсткие, между христианами и иудеями были. Но откуда возник антисемитизм в христианских государствах — это отдельная тема.

Почему Павел столь нетерпимо относился к иудейскому закону, к обрезанию в частности? Иоанн отмечает, что «правда, обрезание было установлено Богом, но ... Павел сделал всё, чтобы прекратить его». Апостол считал, что если Иисус умер, то потому, что закон (иудейский) не в состоянии оправдать нас, а если же закон оправдывает, то Его смерть бесполезна. А что такое оправдание? Александр Павлович Лопухин в своей «Толковой Библии» определяет это как «Оправдание «совершается через особое действие Духа Святого, Который, объемля Собою все существо человека, влечет его ко Христу и воссоединяет его в Самом Себе с Господом, а через Господа – с Богом». Таким образом, либо закон, либо вера. Иоанн в том же толковании уточняет: «Так как [лжеучители] толковали это в ту и другую сторону, и повсюду разглашали, что вера без соединения с законом не имеет силы, то [апостол] утверждает противное, именно, что с присоединением заповедей закона вера уже не принесет никакой пользы, так как вера только тогда имеет силу, когда к ней ничего не привносится из закона». Павел приводит галатам один из своих любимых аргументов — Авраама: «Так Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность» (Гал.3:6). Действительно, закона ещё никакого не было (он появился при Моисее), и у Авраама была одна вера Богу, Который обещал, что патриарх станет родоначальником большого племени, а ведь Аврааму с Сарой было под сто лет и у них не было ещё никаких детей. Объясняя слова Павла, Иоанн строит следующее логическое построение. Какой же ущерб претерпел Авраам оттого, что не был под законом? Никакого, но и одной веры достаточно было к его оправданию. На это возражают, что ещё не было закона. Ну так как не было его тогда, так и теперь нет закона, поскольку он отменён. Вот потому-то, желая доказать, что закон теперь не нужен, Павел и представил в пример человека, оправданного прежде закона. Апостол напоминает галатам, что сказано в Писании: «И Писание, провидя, что Бог верою оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: в тебе благословятся все народы». А ведь Авраам в то время был необрезанный, что лишний раз подтверждает необязательность этого обычая.

Иоанн Златоуст поясняет, что не те, которые имели с Авраамом естественное родство, являются его потомками, а те, которые подражали вере его – это именно и значат слова: «в тебе благословятся все народы». Отсюда ясно, что и верующие язычники вводятся в это родство. Ссылкой на Авраама Павел показывает и другое нечто весьма важное. Так как многих смущала мысль, что закон древнее веры, а вера появилась после закона, то он уничтожает и это их недоумение, показывая, что вера древнее закона (вера связана с Авраамом, а закон — с родившемся много позднее Моисеем), и что это ясно видно из примера Авраама, так как последний получил оправдание прежде, нежели явился закон. И, наконец, Павел показывает, что Бог ещё в давние времена указал, что язычники будут оправданы верой. Бог в своё время сказал Аврааму: «В тебе благословятся все народы», то есть и язычники. А тогда, продолжает Иоанн, закона ещё не было, но была вера; поэтому он [Павел] и вывел следующее заключение: «Итак верующие благословляются с верным Авраамом». Павел постоянно повторяет в разных Посланиях, что никто не исполняет закон полностью, по всем пунктам. А исполнять закон частично нельзя: либо всё, либо ничего. А кто закон не исполняет, тот, согласно Ветхому завету будет проклят. Таким образом, придерживающиеся закона подверглись проклятию потому, что невозможно выполнить его. Поэтому, заключает Иоанн, ссылаясь на Павла, так как никто не исполнил закона, но за нарушение его все подверглись проклятию, то и открыт другой более удобный путь к оправданию – чрез веру. Так как закон был бессилен привести человека к оправданию, то и найдено другое достаточное средство – вера, которая невозможное по закону делает возможным собою.

Для иудеев возникал вопрос: если мы, однажды подпав под иго рабства закона, сами себя подвергли проклятию, то кто же разрушит это проклятие? Павел отвечал на этот вопрос: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал.3:13). Пусть народ подлежал этому проклятию, потому что он не исполнял его постоянно, да и не было никого, кто бы мог исполнить весь закон, но Иисус заменил это проклятие другим. Иоанн приводит пример: подобно тому как кто-нибудь невинный, решившись умереть вместо осужденного на смерть, этим избавляет его от смерти – точно так же сделал и Иисус. Так как Он не подлежал проклятию за преступление закона, то и принял на Себя вместо заслуженного нами незаслуженное Им проклятие, чтобы освободить всех от заслуженного – потому что Он не совершил греха. Итак, подобно тому, как умерший за тех, которые должны были умереть, освобождает их от смерти, точно также и принявший на Себя проклятие освободил их от проклятия.

Тут возникает одна головоломка. Бог обещал Аврааму, что в его семени (но не в потомках) благословятся народы. Закона не было, а была вера. Но затем, спустя четыреста тридцать лет появляется закон. Зачем? «Для чего же закон? Он дан после по причине преступлений, до времени пришествия семени, к которому относится обетование, и преподан через Ангелов, рукою посредника» (Гал.3:19). Таким образом, закон служил для иудеев вместо узды, научая, усмиряя, и удерживая их от нарушения если и не всех, то, по крайней мере, некоторых заповедей. Семя, о котором говорит здесь Павел, - это Иисус (семя Авраама). В данном случае апостол по-своему трактует Ветхий Завет: «И благословятся в семени твоём все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт.22:18). Посредником апостол здесь называет Иисуса. Иоанн поясняет роль посредника: «Между кем же был посредником Христос? Ясно, что между Богом и людьми. Видишь ли, как он доказывает, что сам Христос дал и закон? Если же Он сам дал закон, то имеет власть и отменить его». Закон действует до определённого срока — до «пришествия семени», то есть до прихода Иисуса. Но если закон дан только до пришествия Иисуса, то для чего продолжать его далее и за пределы назначенного срока?

Так как иудеи не сознавали своих грехов, а не сознавая, не желали и прощения их, то Бог и дал им закон, который, по словам Иоанна, открывал бы их раны, и чрез это побуждал их искать врача. «А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того времени, как надлежало открыться вере. Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса» (Гал.3:23-26). Здесь Павел говорит, что закон был дан иудеям, чтобы быть готовыми к приходу Иисуса. Без закона все погрязли бы в беззакониях, и никто из иудеев не пожелал бы слушать Иисуса. Не все иудеи признали Иисуса, но ведь некоторые признали, они и восприняли слово Господа и стали разносить его по миру. Потому иудеи выполнили свою задачу богоизбранного народа.

Павел пишет галатам: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:28). Здесь Павел формулирует краеугольное положение сразу двух учений: христианства и социализма. В христианстве все люди — сыны (и дочери) Божьи, без каких-либо национальных и сословных различий. В социализме все люди — трудящиеся, также без каких-либо различий. И в том, и в другом обществах идея всеобщего равенства могла реализоваться. Но когда император Феодосий объявил христианство государственной религией, то сословные и гендерные различия остались: остались и рабы, и свободные, и значительные различия между положениям мужчины и женщины. При социализме было равенство, но поддерживалось оно существенным ограничением свободы. И до сих пор нет ясности, можно ли построить общество, где будет и равенство и свобода. Но вся наша история ясно показывает, что при капитализме равенства не может быть ни при каких условиях. Поэтому, чтобы у человеческого общества сохранялась надежда, отбрасывать социалистические идеи не стоит.

Философия жизни

Христианская община на первых порах пополнялась, главным образом, из низших классов общества, отсюда вытекало обычное заключение, что христианство несовместимо с чувствами и настроениями высших образованных классов. Иногда утверждают, что первоначальное христианство было религией бедных и рабов. Окружение императора Юлиана Отступника смеялось над христианами и с презрением говорило: «Нам, язычникам, принадлежит наука, а вам невежество и варварство». Сам Юлиан писал в своем сочинении «Против христиан»: «Вы, конечно, понимаете разницу между вашим и нашим образованием. В вашей школе вы никогда не сделаете человека ни мужественным, ни добродетельным. Между тем, при нашей системе всякий становится лучшим. Посмотрите на ваших детей, которые воспитываются на чтении ваших священных книг. Если в зрелом возрасте они не будут рабами, сочтите меня лгуном и маньяком». Однако интеллектуальный уровень новой религии был явно недооценен. Христианские доктрины разрабатывались исключительно людьми образованными и достаточно состоятельными. Половину Нового Завета составляют послания апостола Павла, получившего иудаистское и греческое образование. Он был римским гражданином, что ставило его в привилегированное общественное положение. Именно он сформировал основу христианского мировоззрения, начиная с идеи распространения учения Иисуса среди язычников, что, в итоге, сделало христианство мировой религией.

Проповедь для большинства людей означает что-то скучное. Есть такой анекдот. После смерти перед Всевышним предстали два человека: водитель автобуса с Кавказа и священник. Бог отправил водителя в рай, а священника в ад. Тот взмолился — за что! Бог объяснил: «Пассажиры автобуса вместо того, чтобы спать — молились, а на твоих проповедях прихожане вместо того, чтобы молиться — спали». На проповедях разъясняют Священное Писание. Верующего это может быть и заинтересует, хотя в нынешние времена крещённый народ большей частью Библию не читает, ну, соответственно, и вопросов не возникает. А для чего вообще-то говоря, нужно разбираться в библейских вопросах? Чтобы жить согласно учению Иисуса. Но с этим-то у большинства христиан проблем нет. Они же помнят про десять заповедей: не убий, не укради, не прелюбодействуй и что-то там ещё. Никого не убил, ничего не украл — то есть живу по заповедям, по учению, можно спать спокойно.

Это, конечно, более, чем упрощённый взгляд, но он вполне объясним. Разобраться в учении Иисуса не просто, и это требует определённой умственной работы, а такая работа не всех привлекает. Но есть и другая сторона. Жизнь настоящего христианина согласно Евангелию должна быть достаточно сдержанной и аскетичной, а простой обыватель и обывательница любят и выпить, и закусить, и поругаться, и посплетничать, и обмануть и вообще предаться разным многочисленным грехам. И зачем им вникать в слова Иисуса и понимать с тоской, что грешат на каждом шагу. Поэтому всю праведность жизни сводят к десяти заповедям, которые и исполнять в общем-то несложно. В беседе «О Лазаре» Иоанн Златоуст описывается взгляды таких людей: «Я привязан к судилищу, занимаюсь делами общественными, упражняюсь в ремесле, имею жену, воспитываю детей, управляю домом, я человек мирской. Не моё дело читать Писания, а тех, которые отказались от мира, поселились на вершинах гор и ведут такую жизнь постоянно».

Проповеди могут быть разными, всё зависит от проповедника. В старые времена проповеди были единственным способом регулярного выступления перед трудящимися и эксплуататорскими массами. Если вам было, что сказать, вот вам и трибуна. Иоанн Златоуст в этом смысле был человеком выдающимся. Слушать его было интересно не только из-за ярких и остроумных оборотов речи. Растолковывая Священное Писание, он одновременно давал ответы на вопросы прихожан как жить правильно, ссылаясь при этом на примеры из Библии о жизни достойных людей, что было естественно для христианского проповедника. Но он, также, приводил примеры и из греческой литературы и истории, что было естественно для человека, получившего эллинское образование и жившего вместе со своими слушателями в эллинском мире. Кроме того, он использовал ещё и события из повседневной жизни и анализировал их. Его выводы были не догмами, а руководством к действию. В беседе «О Лазаре» Иоанн говорил: «Наш долг не убедить слушателей, но только посоветовать. Наше дело предложить увещание, а убедиться - их дело».

Если Отцы Церкви обсуждают не чисто церковные вопросы, а говорят об общечеловеческих проблемах, то к ним стоит прислушиваться не только верующим, но и атеистам, поскольку эти люди были личностями незаурядными. Они обучались, как правило, у лучших профессоров. Обучение было платным и стоило дорого, поэтому образование, особенно качественное, получали лишь выходцы из обеспеченных семей и, в основном, с целью сделать хорошую карьеру. Значительная часть Отцов Церкви была происходила из тех слоёв общества, которые можно отнести к элите Римской империи. Это полностью относится и к Иоанну Златоусту. Но с ним связано ещё одно житейской обстоятельство, характерное для многих выдающихся мыслителей. Закончив обучение, он начал делать успешную карьеру адвоката. Естественно, погрузившись в бурную светскую жизнь. Но этот поток, уносивший многих молодых людей, не захватил Иоанна. Постепенно он стал понимать, что ценности такой жизни — это всё суета и затеи ветреные. Учение Иисуса привлекло его и показалось наполненным смыслом. После весёлой и беспутной светской жизни Иоанн перешёл к другой крайности — строгому аскетизму монастырской жизни в пустыне. Но организм не выдержал жестокого воздержания, и Иоанн вынужден был вернуться в шумную Антиохию и выбрать некий срединный образ жизни с небольшими потребностями. Мы можем в истории припомнить ещё похожий случай. Примерно за пятьсот лет до нашей эры в Индии жил принц Сиддхартха. Он разочаровался в роскошном и беззаботном существовании в великолепных дворцах и стал отшельником, чтобы понять, почему жизнь такая, какая есть - полная страданий. Его аскетизм настолько ослабил организм, что однажды Сиддхартха упал в реку и не нашёл силы, чтобы выбраться на берег. Его спасла проходившая мимо женщина. Тогда отшельник понял, что следует избегать крайностей и придерживаться срединного пути. Вернувшись к людям, он стал проповедовать свои взгляды на устройство жизни. Его учение впоследствии стали называть буддизмом.

Иоанн Златоуст занимает в Православной Церкви особое место, являясь одним из высших авторитетов. Записи его выступлений и его письма являются подлинной классикой. Хотя он был проповедником христианства, но говорил не только о том, как молится Богу и что делать в церкви, а в большей степени о повседневной жизни, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Читая его труды после тысячи шестисот лет с дня его смерти, вы понимаете, что беседовал он с прихожанами об истинах вечных, о проблемах, которые и сейчас стоят перед людьми, что верующими, что атеистами.

Интересно ещё вот, что. Когда перелистываешь страницы книг с беседами Иоанна Златоуста, возникает ощущение, что это запись проповеди, произнесённой не так уж и давно в какой-нибудь окрестной церкви. А ведь мы говорим о человеке, жившем в IV веке в Римской империи за тысячи километров от нас в стране, которая сейчас называется Турция. Как-то уж всё по-русски, по-православному звучит у Иоанна Златоуста. Возможно, это объясняется следующим. Система взглядов Православной Церкви во многом формировалась Иоанном Златоустом наряду с другими замечательными людьми, живших в одной эпохе с ним: Василием Великим, Григорием Богословом, Ефремом Сириными и рядом других. Попав на русскую почву эти взгляды стали основными для Русской Церкви, которая век за веком передавала их и русскому народу, который не только стал христианским и православным, но и впитал в своё сознание моральные ценности, которые проповедовали эти выдающиеся мыслители. Поэтому будь то верующий человек, или атеист, но все они в той или иной степени живут согласно нравственным нормам, которые в значительное мере благодаря Иоанну Златоусту вошли в нашу жизнь.

Об этой исторической связи говорил Патриарх Кирилл, выступая 1 февраля 2018 года в Храме Христа Спасителя: «Когда мы с вами облачены в храме в соответствующие одежды, многие наши критики, показывая пальцем, говорят: только посмотрите, вся Церковь в золоте! Но это золото связывает нас с Василием Великим, Григорием Богословом, Иоанном Златоустом, с величайшей византийской традицией. Это внешний связующий фактор, но по сути мы все люди сегодняшнего дня».

Об Иоанне Златоусте можно говорить, как об истинном эллине. Он родился и жил в греческом городе, получил блестящее и широкое образование, учился у знаменитого Либания. Иногда даже пишут, что он учился в Афинах, но это не соответствует действительности. В категориях античного мира Иоанна Златоуста можно определить как оратора или ритора. Античный ритор - это учитель, моралист, проповедник. Таким учителем был и Иоанн Златоуст. Но в его беседах было то, что в девятнадцатом веке стали называть «философией житейской мудрости».

В чём счастье по мысли Златоуста? В беседе «Слово на Новый год» он даёт такое определение:

«Ничто обыкновенно так не ведёт к спокойствию и радости, как правила мудрости - презирать настоящее, стремиться к будущему, не считать ничего человеческого постоянным - ни богатства, ни власти, ни почестей, ни покровительства. Если ты научился так думать, то не будет терзать тебя зависть, когда увидишь богатого, и когда впадешь в бедность, не унизишься от бедности; и таким образом, будешь в состоянии постоянно праздновать. Христианину свойственно праздновать не в известные месяцы, не в первый день месяца, не в воскресные дни, но всю жизнь проводить в приличном ему праздновании».

Эти мудрые слова касаются не только христианина, но и человека любой веры и атеиста. Здесь заключён простой секрет радостной жизни. Если у человека совесть чиста, то он имеет постоянный праздник, питаясь добрыми надеждами и утешаясь ожиданием будущих благ, если же он не спокоен в душе и виновен во многих грехах, то и при тысячах праздников и торжеств будет чувствовать себя не лучше плачущих.

А что значит: нужно угождать Богу? Человек неверующий, если и прочтёт эти слова, то, образно выражаясь, пропустит их мимо ушей. Зачем ему стараться для Бога, которого, как он считает, вообще нет. Но и христианин, скорее всего, сделает то же самое. В Бога-то он верит, но каждый день, да что там, даже раз в неделю угождать Ему слишком утомительно. Как же должен жить правоверный христианин по мысли Иоанна, что такое делать добро и делать угодное Богу?

Это можно делать и живя обычной жизнью, не обязательно целый день молится. Например, даже выходя из дома, человек угождает Богу, если направляется в церковь. Или, напротив, «когда ты слышишь, что шум, бесчинства, дьявольские торжества, порочные и распутные люди наполнили площадь, останься дома, удались от этого шума, и ты останешься дома во славу Божию». Во славу Божию можно хвалить и порицать, если хвалить достойные поступки и порицать дурные. «Еще нужно ли приобрести друзей? Приобретай для Бога. Нужно ли приобрести врагов? Приобретай для Бога. Но как можно приобретать друзей и врагов для Бога? Если будем искать дружбы не с тем, чтобы достать денег, участвовать в трапезе, найти покровительство человеческое, но будем искать и делать своими друзьями таких людей, которые могут всегда вразумлять нашу душу, давать надлежащие советы, укорять за грехи, обличать за проступки, восстанавливать после падения и при помощи советов и молитв приводить нас к Богу. Также можно и врагов приобретать для Бога. Если ты видишь человека распутного, негодного, порочного, заражённого нечистыми мнениями, угрожающего причинить тебе падение и вред, то отойди, отбеги от него. Если находишься в обществе и ведешь длинную речь, делай и это для Бога, и если молчишь, молчи для Бога. А как можно быть в обществе для Бога? Если ты, сидя там, будешь разговаривать не о житейских делах, не о пустых, тщетных и нисколько не относящихся к нам, но о нашей мудрости, а не о чём-нибудь излишнем и бесполезном, например: кто достиг власти, кто лишен власти, за что такой-то наказан, от чего такой-то получил прибыль и разбогател, что такой-то по смерти оставил такому-то, почему лишён наследства такой-то, думавший быть в числе первых наследников? - и прочем тому подобном. Также можно и молчать для Бога тогда, когда тебя обижают, поносят, и причиняют тебе тысячи огорчений, а ты переносишь все великодушно и ни одним словом не злословишь того, кто так с тобою поступает. Не только можно хвалить и укорять, оставаться дома и выходить, говорить и молчать, но и плакать и печалиться, и радоваться и веселиться можно во славу Божию. Если видя, что другой благоденствует, не позавидуешь ему, но за это, как бы за собственное благо возблагодаришь Бога, сделавшего брата твоего столь славным, то за эту радость ты получишь великую награду».

Словом, и самая обыкновенная жизнь может быть богоугодным делом. Каждый день может быть праздником, если делаешь хотя бы мелкие, но добрые дела, или, напротив, не делаешь ничего дурного. Жизнь тогда станет радостной и, может быть, даже счастливой. Причём, для любого человека: что верующего, что атеиста. Ведь в этом случае и окружающие люди будут относится к тебе хорошо, а одно это уже улучшит жизнь любого человека.

В этой же беседе Иоанн скептически отзывается о распространённом понимании счастливого человека:

«Спроси: почему ты считаешь его счастливым? Потому ли, что у него чудный конь с позлащенною уздою, что у него много слуг, что он одет в светлую одежду, и безмерно упивается и роскошествует каждый день? Но поэтому он несчастен и жалок и достоин обильных слез. Я вижу, что в нем самом вы не можете ничего похвалить, а хвалите всё вне его: коня, узду, одежду, а всё это - не он. Что же, скажи мне, может быть горестнее того, когда конь его, узда коня, красота одежды и телесное благообразие слуг возбуждают удивление, а в нём самом не находится ничего похвального?».

Если заменить «чудный конь с позлащенною уздою» на «Мерседес последней модели», а «одет в светлую одежду» на «одет в костюм от Армани», получим картинку современной жизни. Это ведь так распространено, что мы хвалим вещи, которые принадлежат человеку, не замечая его личных достоинств, которых, может быть, и нет вовсе.

Человеку должно и возможно жить в спокойствии и радости. И хотя вокруг много проблем, не они, а мы зачастую сами делаем их поводом для уныния. В беседе «О судьбе и проведении» Иоанн описывает противоречивость человеческой психики, которая всегда и всем недовольна:

«Настоящая жизнь наша изобилует многочисленными тревогами и преисполнена беспокойств. Не это, однако, тягостно, возлюбленные, а то, что, будучи в состоянии сделать эти беспокойства и тревоги более слабыми или без боли переносить их, мы не заботимся ни о том, ни о другом, но всё время проводим в унынии: один скорбит о бедности, другой о болезни, иной о множестве забот и надзоре за домом, иной о воспитании детей, иной о бесплодии.

И обрати внимание на переизбыток безумия, потому что почти все сетуем по поводу не одних и тех же обстоятельств, а противоположных, хотя, если бы природа обстоятельств была причиной наших сетований, то нам не следовало бы одинаково скорбеть по поводу противоположных вещей. Если бедность – зло и притом невыносимое, то никогда не должно было бы стенать тому, кто живет в богатстве. И если бесплодие – зло, то наслаждающемуся многочадием человеку надлежало бы веселиться. Опять же, если бы вожделенно было управлять общественными делами, также наслаждаться почестями и иметь много подчиненных, то надлежало бы избегать жизни свободной от занятий и спокойной, и все люди должны были бы её ненавидеть. Теперь же, когда ты видишь, что одинаково скорбят богатые и бедные, а часто пребывающий в богатстве со своей стороны делает это в большей степени, чем бедный, скорбят: наслаждающийся властью и подчинённый, отец многих детей и не имеющий совершенно ни одного, то мы считаем виной такого противоречия не обстоятельства, а тех, кто не может воспользоваться ими, как должно, и удалить от себя всякое уныние.

Сколь многие спокойно переносят бедность и не перестают воздавать за это благодарность Богу? Сколь многие, живя в богатстве и роскоши, не благодарят, но злословят Владыку? Сколь многие, не потерпевшие ничего ужасного, обвиняют всеобщий Промысл? Сколь многие, всё время прожившие в темнице, переносят тамошнее страдание с большим благоразумием, чем своё положение те, которые прожили в свободе и безопасности? Видишь, что душевное состояние и наш собственный ум служат причиной и этого и того, а не сама природа обстоятельств. Поэтому, если бы мы заботились о нашем духе, то не было бы беспокойства, не было бы ничего ужасного, хотя бы обстоятельства нашей жизни колебались сильнее всякого морского волнения».

В «Беседе о Лазаре. Слово второе» Иоанн Златоуст говорит о том, что важен не только сам добродетельный поступок, но и само желание сделать его: «Если мы, даже и не стяжав добродетели, однако хвалим добродетель, то конечно можем и стяжать её. И если не избегаем порока, однако порицаем порок, то конечно можем и избегнуть его». Тому, что происходит в нашей голове, в нашем уме Иоанн придаёт решающее значение. В той же беседе он объясняет, что в действительности есть бедность и богатство: «Богат не тот, кто имеет многое, но тот, кто не нуждается во многом. И беден не тот, кто ничего не имеет, но тот, кто желает многого; это должно считать мерою бедности и богатства».

Иоанн постоянно убеждал своих слушателей, что проблемы находятся не в окружающем мире, а в нас самих, в том, как мы этот мир воспринимаем («О Статуях. Беседа пятнадцатая»):

«Мы осуждаем вовсе не вещи, а себя и свою беспечность, и не говорим: пусть не будут женщины, но: пусть не будет блудодеяний. Не говорим: пусть не будет красота, но: пусть не будут прелюбодеяния. Не говорим: не будь чрева, но: да не будет пресыщения. Потому что не чрево рождает пресыщение, а наша беспечность. Не говорим, будто всё зло от того, что едим и пьём. Не от этого оно, а от нашей беспечности и жадности. Дьявол не ел и не пил - и пал, а Павел ел и пил - и взошёл на небо».

В беседе «О Лазаре» мы видим яркий пример логики, характерной для человека, получившего эллинское образование. Речь идёт о том, что одни люди наказываются за грехи в земной жизни, а другие — в загробной. Вопрос в следующем. Почему одни наказываются здесь, другие там, а не все здесь? Потому, объясняет Иоанн, что если бы все наказывались здесь, то все бы и погибли, поскольку никто не без греха. С другой стороны, если бы никто не наказывался здесь, очень многие сделались бы ещё небрежнее: ибо, если и теперь так многие грешат, хотя и видят, что многие из порочных наказываются, то до какого зла не дошли бы тогда? Поэтому Бог одних здесь наказывает, а других не наказывает. Наказывает некоторых, отсекая их грехи в этой жизни и облегчая для них тамошнее наказание. А других напротив не наказывает, чтобы они, если будут внимательны к самим себе, покаявшись и устыдившись долготерпения Божия, избавились и от здешнего наказания и от тамошнего мучения. Если же кто станет говорить, что наказываемые терпят несправедливость (потому что они могли бы покаяться), то мы скажем, что, если бы Бог предвидел их раскаяние, то и не наказал бы их. Если Он терпит тех, о которых знает, что они останутся неисправимыми, то тем более тех, о которых бы знал, что они употребят во благо Его долготерпение, пощадил бы в настоящей жизни, чтобы они отсрочкою времени воспользовались для покаяния. Между тем, поражая их ранее, Он и для них облегчает тамошнее наказание, и других вразумляет их наказаниями. А для чего Он это делает не со всеми грешниками? Для того, чтобы остающиеся в живых вразумились страхом и наказаниями других и оставили нечестие. Но они, скажешь, ничего такого не делают? В этом уже виновен не Бог, а беспечность тех, которые не захотели воспользоваться такими пособиями к своему спасению. Тогда получается, что другой наказывается для того, чтобы я сделался лучше? Не для этого он наказывается, а за свой грех, но кроме того для внимательных он становится средством ко спасению, страхом случившегося с ним делая их более исправными. Итак, когда увидишь, что некоторые или погибли при кораблекрушении, или задавлены зданием, или истреблены пожаром, или потонули в реке, или другим каким-нибудь насильственным образом окончили жизнь, между тем как другие, грешившие подобно им или ещё хуже, ничего такого не потерпели, не смущайся и не говори: почему согрешившие одинаково не пострадали одинаково? Но рассуждай так, что Бог одному попустил быть убитым и задавленным, чтобы облегчить ему тамошнее наказание, а то и вовсе освободить от него, а другому не попустил потерпеть ничего такого, чтобы он, вразумившись наказанием первого, сделался благонравнее. Если же он будет оставаться в тех же грехах, то, по собственной своей беспечности, навлечет на себя неизменное наказание, и Бог не будет виною этого невыносимого мучения. Опять, если увидишь, что праведник скорбит или терпит все вышесказанное, не падай духом: эти бедствия служат ему к получению светлейших венцов. И вообще всякое наказание, если оно постигает грешников, облегчает тяжесть грехов, а если праведников, то делает душу их более светлою. И для тех и других бывает величайшая польза от скорби, только бы мы переносили её с благодарностью, ибо это и требуется от нас.

Таким образом, если человек совершает в земной жизни много грехов, но не претерпевает никакого особенного наказания и доволен жизнью, то на том свете получит всё сполна, то есть у него прямая дорога в геенну. Если же у праведника жизнь тяжёлая, это означает ,что он наказывается за какие-то совершённые им грехи и в будущей жизни наказания уже не будет и он попадёт в рай. Вопрос только в том, в какой: этой или потусторонней жизни будет наказание за грехи.

Далее идут рассуждения на тему существования геенны, то есть наказания в загробном мире. Действительно, ведь оттуда никто не возвращался, как мы можем быть уверены в существовании ада? Здесь рассуждения следующие. Во-первых, мы видим много грешников, которые живут припеваючи до самой смерти, не претерпевая никакого наказания. Во-вторых, Бог справедлив. Следовательно, наказание будет обязательно, но в другом, недоступном для нас мире. То есть геенна существует не для наказания, а для справедливости:

«Не видишь ли, сколь многие из живших добродетельно претерпели многочисленные бедствия и отошли, не получив ничего доброго. А другие, напротив, жили весьма нечестиво, похищали чужое имущество, грабили и притесняли вдов и сирот, наслаждались богатством, роскошью и бесчисленными благами, и отошли, не потерпев ни малейшего бедствия? Когда же первые получат награду за добродетель, а последние понесут наказание за нечестие, если дела наши оканчиваются с здешнею жизнью? Если Бог существует, как и действительно существует, то всякий скажет, что Он праведен. Если же Он праведен, то несомненно и то, что и тем и другим Он воздаст по достоинству. Если же Бог имеет воздать тем и другим по достоинству, а здесь никто из них не получил, тот - наказания за грехи, а этот - награды за добродетель, то, очевидно, будет ещё время, когда и тот и другой получат должное воздаяние».

Таким образом, ад или геенна - это просто обозначение того, что после физической смерти душа или сама по себе, или находящаяся в воскресшем теле, претерпит какие-то мучения. Как они будут выглядеть — неизвестно. В Писании детали не приводятся, а кипящее масло, котлы и сковородки — это люди сами придумали для наглядности. Иоанн Златоуст считает, что в том, что никто не может рассказать нам о рае и аде проявляется строгий Божий запрет. Если бы это было возможно, то этим мог бы воспользоваться дьявол, чтобы дать людям свою версию потусторонней жизни. Главное назначение существования ада и адских мук — вызвать страх от совершения грехов и улучшить поведение человека. Бог, воспитывая человека, использует кнут — ад, и пряник — рай.

«Бог, будучи бесстрастен, благотворит ли, наказывает ли - одинаково благ: и угроза геенною доказывает Его благость не меньше, чем и обещание царствия. Как это? Объясню. Если бы Он не грозил геенною, если бы не приготовил наказания, многие не получили бы царствия. Многих не столько обещание благ склоняет к добродетели, сколько угроза несчастием, внушая страх, заставляет и побуждает заботиться о душе. Таким образом, хотя геенна и противоположна царствию небесному, но то и другое ведет к одному концу - спасению человеческому: это (царствие) привлекает к себе, а та (геенна) понуждает идти к нему же и страхом исправляет нерадивых».

Иоанн придаёт большое значение страху как важному средству, удерживающему человека от неблагих поступков. Но это вовсе не значит, что христианская нравственность построена исключительно на страхе наказания. И без всякой религии страх есть неотъемлемая часть человеческой психики, важное средство обеспечения безопасности человека. Боязнь грозы заставляет нас искать убежища и тем самым избегнуть опасного удара молнии. Страх болезни побуждает нас вести здоровый образ жизни, а опасение сесть в тюрьму уберегает человека от желания что-нибудь украсть. Страх перед адскими муками побуждает человека не совершать тех поступков, которые будучи очевидно дурными зачастую не влекут за собой немедленного наказания. Примером могут служить злость и зависть.

Иоанн высказывает мысль, что лучше не гоняться за удовольствием, а стараться избегать дурного поведения. А для этого нужно почаще вспоминать о геенне, куда может попасть душа, отягощённая грехом. Человек, не желая попасть в это место, будет тщательнее следить за своими поступками, чтобы избежать дурных («Толкование на 2-е Послание Фессалоникийцам. Беседа вторая»): «Не столько будем помнить о царствии, сколько о геенне, потому что страх имеет больше силы над нами, чем обетования И я знаю, что многие пренебрегли бы тысячью благ, если бы только остались свободными от наказаний. Так и для меня теперь довольно только того, чтобы я не подвергся взысканию, чтобы я не был наказан. Будем иметь пред глазами геенну, будем помышлять о неизбежном будущем наказании, чтобы, размышляя об этом, мы и зла избежали и стяжали добродетель».

Часто в нашей жизни, сталкиваясь с негодными поступками других людей, мы возмущаемся, почему Бог их не накажет. Иоанн поясняет, что немедленное наказание было бы неприятно и для нас самих, поскольку мы сами грешим часто («О дьяволе. Беседа первая»):

«Итак, если и явные грехи так велики и невыносимы, и каждый из них порознь навлекает на нас неизбежное наказание, то, когда мы подумаем ещё о тайных грехах своих, тогда-то особенно признаем Промысел Божий, который не посылает на нас наказания за каждый грех. Посему, когда увидишь, что иной грабит, неправедно обогащается, и за это не наказывается - раскрой и ты свою совесть, рассмотри свою жизнь, исследуй свои грехи, и узнаешь хорошо, что тебе первому не выгодно быть наказываемому за каждый грех. Потому-то многие и кричат нещадно, что не смотрят на свои грехи прежде чужих»

Наказание откладывается, чтобы было время его исправить. Обыденная жизнь постоянно создаёт условия для греховного поведения. Конечно, его желательно избежать, но как это сделать? Прежде всего, нужно быть внимательным к своим мыслям и поступкам и понимать, что иногда безобидные на первый взгляд действия ведут к большим проблемам: «Мы будем совершенно безопасны, если станем избегать не только грехов, но и того, что, хоть и кажется безразличным, однако бывает для нас преткновением ко греху» («О Статуях. Беседа пятнадцатая»).

Далее Иоанн приводит конкретных примеры, чего стоит избегать, чтобы жить спокойно. Надо признать, что многие из его советов выполнять затруднительно, поскольку предполагают отказ от общепринятой манеры поведения. Так, например, смех и шуточные слова кажутся вполне безобидными, но могут иметь неприятные последствия: часто от смеха рождаются скверные слова, а от скверных слов еще более скверные дела: от слов и смеха - ругательство и оскорбление, от ругательства и оскорбления - удары и раны, от ран и ударов - убийства. Если человек желает себе добра, ему следует убегать не только от скверных слов и скверных дел, не только от ударов и убийств, но даже и от необязательного смеха, даже и от шуточных слов, поскольку они часто бывают корнем последующих неприятностей.

Другой случай — стремление к роскоши. Оно не представляется явным и открытым грехом, но порождает множество разных видов зла: пьянство, неистовство, стяжательство, хищничество. Человек, преданный роскоши и много тратящий, часто вынужден и красть, и похищать чужое, и делать насилия. Поэтому, если избежать роскошества, то пропадёт повод и к любостяжанию (то есть к любви к приобретению), и к хищничеству, и к пьянству, и к тысяче зол. Таким образом, можно заранее отсечь корень греха. Хочешь быть дальше от убийств? Избегай ругательств. Хочешь стать далеко от пьянства? Избегай увеселений и роскошных столов и с корнем вырви этот порок.

Ещё один распространённый человеческий порок — гордость, которая почему-то зачастую выдаётся за достоинство. Иоанн в «Толкование на 2-е Послание к Фессалоникийцам» объясняет, к каким тяжёлым последствиям ведёт этот недостаток: гордость есть начало греха. С неё и начинается всякий грех, и в ней он находит свою опору. От гордости происходить презрение к бедным, страсть к деньгам, властолюбие и славолюбие. Гордый человек расположен мстить, он не может равнодушно переносить обиды ни от высших, ни от низших, а кто не переносит спокойно обиды, тот не в состоянии переносить и несчастье. Вот каким образом гордость есть начало греха. Гордость ведёт к надменности. Нет зла равного ей. Она превращаете человека в демона, она возбуждает в нем жажду убийства. Человек надменный постоянно сокрушается скорбью, постоянно досадует, постоянно сетует. Ничто не может утолить его страсти. Если бы даже он видел, что сам царь униженно преклоняется и благоговеет пред ним, то и тогда не удовлетворился бы этим, но ещё более воспламенился бы. Подобно тому, как сребролюбцы, чем больше приобретают, тем большего желают, так и гордые: чем большею пользуются честью, тем больше домогаются её. Страсть их постепенно возрастает - а это действительно есть страсть. Страсть же не знает предела, но прекращается только тогда, когда умрёт тот, кто одержим ею.

Однако, говорит Иоанн, хотя страсти и составляют некоторого рода недуг, но их можно вылечить. Если только мы захотим, то можем потушить их. Как же можно потушить гордость? Подумай о людях, владевших великими богатствами, которые совершенно разорились во время войны. Посмотри на дома великих и знаменитых людей, теперь обращенные в развалины. Подумай, как сильны были эти люди, а теперь исчезла и память об них. Каждый день, если захочешь, ты можешь находить подобные примеры: смену правителей, отобрание в казну имущества богатых. Подумай о настоящем, о природе самого человека. Когда увидишь человека мёртвого, которого несут через площадь, его осиротевших детей, провожающих его, плачущую вдову, скорбных друзей, то подумай при этом о ничтожестве всего настоящего, о том, что оно ничем не отличается от тени и сновидения. «Не походит ли судьба наша на колесо?» - задаёт риторический вопрос Иоанн, и как тут не вспомнить о буддийском Колесе жизни.

Философский склад ума появляется в том, что человек видит глубокий смысл там, на что другие не обращают внимание. Вот известная история о деревьях в Эдеме. В основном говорят о Дереве познания добра и зла, после вкушания плодов которого и началась всем известная история с грехопадением. Иоанн подмечает, что значения имеют все деревья («О творении мира»). Было три рода деревьев: были деревья, дававшие Адаму пищу для жизни, были деревья, способствовавшие благополучной его жизни, и было дерево, охранявшее его для жизни вечной. Одни даны были человеку, чтобы он жил, другие – чтобы хорошо жил, третьи – чтобы всегда жил. Дерево жизни находилось среди рая как награда, а дерево познания – как предмет состязания, подвига. Соблюдая заповедь относительно этого дерева, человек мог получить награду. Повсюду в раю цвели всякие деревья, повсюду изобиловали плодами, а в середине стояли два дерева как предмет борьбы и упражнения.

Но дерево, на плоды которого был наложен запрет, имело ещё один глубокий смысл. Даровавший всё Бог был невидим. С другой стороны, получивший всё от Бога человек был видим. Получивший был на виду, Давший не являлся. Человек был только один, около него были только животные, над ним не было никого. Бог дал закон, дал дерево среди рая в напоминание, чтобы человек, получив господство, не забывал, что сам под властью. Представим, что Адам обходит рай, собирая вместе с женою плоды. Подходит он к дереву и говорит: «Не будем касаться этого дерева, потому что относительно его заповедал Бог». Так видимое дерево было напоминанием о невидимом. Так бывает и теперь. Представим себе, сколько начальников на всей земле. И так как царь не может присутствовать при всех, то по необходимости выставляют в судах, в местах общественных занятий, собраний, в театрах, изображение царя. Царское изображение должно быть во всяком месте, где действует начальник, чтобы его решения получали силу. Царь, как человек, не может присутствовать всюду. Точно также и Бог, не может являться людям как Бог. В качестве царского изображения Он и дал дерево, которое напоминало Адаму, что тот получил власть над всеми и от кого он её получил.

Когда люди молятся на икону, они поклоняются не куску дерева с рисунком. Изображение напоминает им, что Бог везде, потому и говорить с ним можно всегда и в любом месте, хотя, конечно, в церкви это делать легче.

Иоанн Златоуст становится архиепископом Константинопольским

Иоанн Златоуст стремился преобразовать и жизнь городов на евангельских началах, ради этого стал он пастырем и проповедником.

Ещё в первые века епископы некоторых церквей, преимущественно основанных самими апостолами, или находившихся в главных областных городах, получили «преимущество чести», сравнительно с епископами церквей меньших городов. Из этого преимущества чести епископов главных городов, естественно, могло развиться и преимущество власти.

На Первом Вселенском соборе в 325 году было утверждено преимущество власти епископов трёх главных городов империи в следующей последовательности: Рима, Александрии и Антиохии.

Второй Вселенский собор (381 г.) предоставил преимущество чести ещё епископу Константинопольскому, причём непосредственно после Римского, вследствие политического значения Константинополя как столицы императоров (собор проходил как раз в Константинополе). Константинопольский епископ, таким образом, был поставлен выше Александрийского и Антиохийского, хотя соответствующей власти ему ещё не было предоставлено. Римский и Александрийский епископы с таким возвышением новой столицы не согласились и началась междоусобная борьба, которая впоследствии сказалась и на судьбе Иоанна Златоуста.

Иногда высказывается мнение, что основной проблемой нового архиепископа был конфликт с императрицей. Конфликт был, но он не вёл с неизбежностью к такому острому разрешению, как ссылка. Основным противниками у Иоанна Златоуста были священники высшего уровня: епископы и митрополиты.

Строгое следование заветам Иисуса для подавляющего числа людей крайне сложно, в том числе и для священников. История показывает, что действия многих служителей Церкви, в том числе и самого высшего ранга, были весьма далеки от заповедей Господа. Поэтому предстоятель любой Церкви вынужден идти на компромисс со своей христианской совестью, чтобы жить в реальном мире с реальными мирянами и клириками (священниками) со всеми их пороками и грехами, но не допускать совсем уж неприемлемого отхода от того, о чём проповедовал Иисус и апостолы. Известно, что значительное количество высшего духовенство выступило против действий Константинопольского архиепископа по восстановлению норм евангельской жизни. Решение о высылке Иоанна Златоуста принял собор епископов, император лишь утвердил его.

26 февраля 398 году Святитель Иоанн Златоуст в возрасте 51 года против своей воли был назначен архиепископом Константинопольским. Этого желал и сам император Аркадий. Этот молодой человек, унаследовавший от отца восточные провинции, едва достиг к тому времени 18-летнего возраста. Император был небольшого роста, сухощавый и слабо развитый физически. Его упрекали в вялости души и находили в нём слабый характер. Аркадий был чрезвычайно благочестив и много времени уделял Церкви, многократно отправляясь на поклонение мощам святых. Но к несчастью для Иоанна Златоуста была ещё императрица. В своё время один из придворных, евнух Евтропий, нашел невесту и жену для Аркадия в лице Элии Евдоксии, девушки поразительной красоты, дочери полководца римской армии, франка по происхождению. Евдоксия была первой в той длинной череде византийских императриц, чьи имена со временем стали олицетворением роскошной жизни и чувственных удовольствий. Говорили, что она даже бравировала своей распутностью, нося длинную чёлку, - в те времена это являлось фирменным отличием куртизанок. На фоне безвольного и слабого здоровьем Аркадия императрица приобрела значительное влияние. Она имела большую личную власть над императором, искренне и горячо любившего её. В 400 году Евдоксия была провозглашена августой, что до этого случалось крайне редко. Но полнота власти всё-таки оставалась в руках Аркадия, императрица не имела отношения к публичным актам императорского правления, её внешняя роль ограничивалась придворным церемониалом, но она ловко владела рычагами давления на мужа.

Евдоксия была сторонницей никейской веры, определённой на Первом Вселенском Соборе. Сначала она оказывала помощь (в том числе и деньгами) Константинопольской Церкви и покровительствовала Иоанну Златоусту, когда тот стал архиепископом Константинопольским. Пользуясь своим влиянием на императора, Евдоксия сумела осуществить ряд действий, направленных на укрепление христианства в империи (например, убедила мужа закрыть языческий храм в Газе, притом что Аркадий поначалу был против, опасаясь лишиться значительных для казны фискальных сборов).

После периода мирного и дружеского общения Евдоксии со Святителем наступило некоторое отчуждение, вызванное обличительными проповедями Иоанна Златоуста, в которых он высказывался против церемониальных придворных формальностей и этикета, называя их тщеславием. Это породило неприязнь к нему Евдоксии и особенно придворных дам, к мнению которых она прислушивалась. С императрицей Иоанн Златоуст вступил в конфликт и из-за её неумеренной роскоши и жадности. Он защищал от конфискации имущество вдовы и детей одного опального вельможи, а в храме, обличая в проповедях щегольские траты, недвусмысленно показывает глазами на саму императрицу. Архиепископ стал весьма непопулярной фигурой при дворе.

До избрания на Константинопольскую кафедру Иоанн Златоуст не обладал управленческим опытом, не имея в своих руках никакой власти. Возведенный в сан пресвитера, он не был правой рукой своего епископа в административном смысле. Правда, он был любим и уважаем епископом Флавианом, но оставался все время исключительно пастырем и проповедником, руководителем душ и учителем благочестия. В Константинополе он стал строгим епископом и требовал от подчиненного ему клира нравственной чистоты и исполнения церковных правил. Он восставал против пресмыкательства клириков перед богатыми и против их паразитизма. Он убеждал их довольствоваться теми средствами, которые дает им Церковь, и не бегать на пышные обеды богачей. Некоторым клирикам за порочную жизнь было даже запрещено служение. Он старался повлиять на бродячих монахов, которые своим недостойным поведением и попрошайничеством возбуждали презрение к самому монашеству. В Ефесе он низложил шесть тамошних епископов, купивших посвящение за деньги. Но, следует признать, борясь с нарушениями канонической дисциплины, Святитель Иоанн Златоуст иногда допускал излишний ригоризм, в частности, переходя границы своей епархии и наказывая тех епископов, которые не подчинялись ему.

Он был великим аскетом, до него казна церковная в Константинополе была наполовину пуста, а после него – полная, потому, что он не тратился на дорогие обеды, одежды и пиршества. Предшественник Иоанна Златоуста - Нектарий - был совсем другим человеком. Человек, принадлежавший к сенаторскому сословию Нектарий не думал отказываться от образа жизни, к которому привык по своему положению. Он любил пожить и охотно давал жить другим. За это он был любим клиром и обществом.

Иоанн Златоуст был добрым к гонимым еретикам – он их принимал, говорил, что еретиков не нужно гнать – их нужно вразумлять и помогать обрести истинную веру, за это его тоже кое-кто невзлюбил. В чувстве правоты своего дела и незапятнанной чистоты своей личности он был одинок в Константинополе, имел против себя все имущие и властные классы, а на своей стороне лишь любовь народа, бедных и небольшого избранного кружка преданных лиц, родственных ему по духу.

Это было время, когда забылась первоначальная простота христианских общин, особенно здесь, в величайшем и богатейшем городе мира, рядом с блистательным императорским двором. Почти никого уже не удивляло, что голодный нищий и пиршествующий богач формально суть братья во Христе, а на деле от одного до другого как от земли до неба. Мало кого смущала далекая от аскезы жизнь иных христианских пастырей. Надо сказать, ситуация в этой церкви царила страшная - всё продавалось и покупалось: епископство, священство, диаконство, дары Святого Духа. Необходимость каждого нового епископа покупать голоса для своего избрания выливалась в обратную необходимость вернуть затраченные средства.

Деятельность Иоанна Златоуста вызывала противодействие и недовольство не только в Константинополе, но и в других областях. Вражда к архиепископу Константинопольскому прорывалась не раз. И столкновение с императрицею было только поводом для взрыва. Враги у Иоанна Златоуста были везде. Прежде всего в среде клира, особенно среди бродячих монахов. Затем при дворе и среди богатых. Нашлись предатели среди епископата, во главе их стоял Феофил Александрийский. Он был архиепископом Александрийским и после смерти Нектария хотел протащить на Константинопольскую кафедру своего ставленника, но не получилось. С моральной точки зрения он был, что говорится, сомнительной личностью. Став архиепископом, Феофил в жёсткой форме требовал покорности от епископов, а непослушных подвергал тюремному заключению или изгнанию. Для поддержания своей власти Феофил создал сеть осведомителей, имел также шпионов при императорском дворе в Константинополе; умело подкупал императорских чиновников. За единовластие в двух сферах одновременно — светской и духовной — Феофил получил отнюдь не почётное звание христианского фараона.

Выстроив таким образом свою власть в Египте и в Ливии, Феофил желал распространить свои полномочия на всю территорию Восточной Римской империи, по аналогии с папой в Риме, чья епархия охватывала всю Западную Римскую империю.

Наконец, выдвинув ряд обвинений, противники архиепископа с санкции императора Аркадия и Евдоксии в 403 году созвали собор, который получили название «Собор под «Дубом» (от имени загородного императорского дворца "Дуб" возле Халкидона, где этот собор происходил), на котором архиепископ был заочно осужден и затем выслан из Константинополя в Вифинию (в этой области расположена и Никея). Однако Иоанн Златоуст пользовался значительной поддержкой народа и в городе прошли массовые акции протеста. А вскоре в Константинополе произошло землетрясение, которое настолько напугало суеверную императрицу, что находившийся в ссылке архиепископ был вызван в столицу и восстановлен в прежней должности. Блаженный Феодорит Кирский так описывает эти события в «Церковной истории»: «Однако зависть не перенесла блеска его любомудрия, но, воспользовавшись свойственными ей средствами, лишила царствующий город или, лучше, всю вселенную его слова и мысли. Дошедши до этой части повествования, я и сам не знаю, что чувствую, ибо, намереваясь рассказывать о причиненной Иоанну обиде, стыжусь другой доблести обидчиков и потому попытаюсь скрыть имена их. Движимые различными враждебными побуждениями, эти люди не захотели смотреть на молниеносную добродетель мужа. Они нашли каких-то жалких обвинителей и, видя клеветы их явными, составили далеко от города заседание и произнесли приговор. А император, веря им как иереям, приказал Иоанну удалиться из города. Поэтому Иоанн и не слыхал обвинений, и не произнесши оправдания, так как бы действительно был обличен в том, в чем обвинили его, нашёлся принужденным оставить город и переселился в лежавший при устье Понта Иерон. Так называют это портовое местечко. Но в ту ночь случилось величайшее землетрясение, и поражённая страхом императрица чуть свет отправила к изгнаннику послов с просьбой, чтобы он, как можно скорее, возвратился в столицу, и сохранил город от опасности. За этими послами отправлены потом другие, а после этих опять другие, так что послы рассеялись по всему Босфору. Когда же узнал о том православный народ, то совершенно покрыл судами устье Пропонтиды, ибо все с зажжёнными восковыми светильниками вышли навстречу епископу».

Иоанн Златоуст вернулся в столицу. Отношения с императрицей наладились. В «Второй беседе по возвращению из первой ссылки" архиепископ так отозвался о Евдоксии: «Я удалился и в уединении заботился о ваших делах, в одиночестве размышлял о ссылке. Вдруг, в позднее время, в первый же день эта боголюбивейшая [императрица] присылает письмо, в котором заключались такие слова [здесь нужно привести самые слова её]: “Да не подумает твоя святость, что я знала о случившемся; я неповинна в крови твоей; люди злые и развращенные устроили эти козни; моих же слез свидетель Бог, Которому я священствую”... Вспомнила, вспомнила она и о детях и о крещении. “Я помню, что твоими руками крещены мои дети”. Это писала царица. Между тем священники все по ненависти не знали даже места, где я остановился; а она, – скажу поистине удивительное, – страшась, как бы за своё дитя, везде обходила, не лично, но собственным отрядом воинов, потому что она тоже не знала места, где я находился. Она всюду посылала, беспокоясь, чтобы пастырь не был коварно захвачен и убит, чтобы не потерять добычи. “Об этом только стараюсь я со своей стороны; того только домогаюсь, чтобы они не преодолели”. Враги везде обходили, расставляя сети, чтобы поймать и схватить меня в свои руки. А она умоляла и касалась колен царских, стараясь сделать и мужа своего участником в этой ловитве. Как Авраам убеждал Сарру, так она – мужа. “Мы потеряли священника, но возвратим его; у нас нет надежды удержаться на престоле, если не возвратим его; мне невозможно иметь общение с кем-то из совершивших это”, – говорила она, проливая слезы, умоляя Бога, употребляя все меры. И вы знаете, с какой благосклонностью она приняла нас, как обнимала, как бы собственные члены, и говорила, как вместе с вами и она беспокоилась. Эти слова не сокрылись от вашей признательности, потому что вы имеете в ней матерь церквей, питательнецу монахов, покровительницу святых, опору бедных. Её хвала становится хвалою Богу, венцом церквей. Говорить ли о пламенной ее любви? Сказать ли о доброжелательстве ко мне? Вчера, в поздний вечер, она прислала ко мне с такими словами: “скажите ему: молитва моя исполнилась; я достигла желаемого; я увенчана лучше, нежели диадемой; я восприняла священника, возвратила главу телу, кормчего кораблю, пастыря пастве, жениха брачному чертогу».

Но конфликт c императорским двором вскоре опять разгорелся. Через несколько месяцев константинопольским префектом прямо напротив собора Святой Софии была установлена серебряная статуя Евдоксии на порфирной колонне (чего не удостаивалась до неё ни одна императрица) и устроены по этому поводу всенародные празднества. В ответ архиепископ произнёс в храме проповедь, в которой намекал, что видит в происходящем проявления язычества. После этого эпизода уязвлённая Евдоксия отказалась каким-либо образом общаться с одним из главных священнослужителей империи и ревностно следила за тем, чтобы контактов с ним не имел и её муж. Можно легко понять императрицу: она искренне считала (и совершенно обоснованно), что только что спасла Иоанна Златоуста от унижения и ссылки - и вот она благодарность! На следующий год ранней весной Аркадий запретил архиепископу служение в его церкви.

Состоялся новый собор, новый суд. Против Святителя было выдвинуто обвинение в самом факте его возвращения без отмены предыдущего соборного приговора. За это по четвёртому правилу Антиохийского собора следует лишение прав, если бы даже приговор был несправедлив. Епископы вторично осудили Иоанна Златоуста. 24 июня 404 года он снова был сослан, теперь уже на самую окраину империи в Армению.

Но надо отметить, что Иоанн Златоуст нередко упоминал о врагах своих, называя их нарушителями церковного мира, но никогда не приписывал своих бедствий собственно императрице.

Ссылка и кончина

В день отправки арестанта в дальний путь через Малую Азию ему разрешили прощание с близкими людьми. При прощании он завещал друзьям быть покорным власти его преемника. Просил их лишь не подписываться под актами, его осуждающими. Народная толпа в это время осаждала здания, примыкающие к Святой Софии. Святителя потайными ходами вывели и увезли. Вскоре обманутые и озлобленные низы учинили месть. Неведомо кто подложил огонь под самую кафедру Софийского храма. И вся блестящая по тогдашнему времени базилика и соседние дворец и Сенат оказались объятыми пламенем, который не смогли остановить. Все было за три часа превращено в развалины. Погибло много античных украшений в Сенате.

Через неделю после того, как из Константинополя увезли Иоанна Златоуста, на его место был поставлен брат покойного Нектария (который был архиепископом перед Иоанном) 80-летний старик Арсакий. Но он в следующем же году скончался. На место Арсакия был назначен из столичных пресвитеров враг Иоанна Аттик, который приступил к радикальной чистке всех сторонников Святителя. Все такие епископы и клирики были низложены. Даже все давшие им приют подверглись конфискации имущества и многие были отправлены в ссылку.

По изгнании Иоанна Златоуста его приверженцы во множестве бежали в Рим и там были дружелюбно приняты. Это были священники и епископы не только из Константинополя, но и из Фессалоники и с Востока, до Месопотамии включительно. Когда Иоанн Златоуст был незаслуженно обвинен в злоупотреблениях, а затем выслан из Константинополя, отцы Иоанн Кассиан Римлянин и Герман отправились на Запад искать поддержки у Папы Иннокентия I. Константинопольский клир снабдил их особым посланием, которое они и передали по назначению. Сам Иоанн тоже обратился за помощью к Папе. В Церкви возник раскол. Римский понтифик горячо заступился за опального архиепископа, пытаясь спасти его, и даже частично прервал общение с тремя патриаршими кафедрами на Востоке: Константинопольской, Александрийской и Антиохийской. Более того, раскол вышел за границы Церкви и принял уже политический характер: император Западной Римской империи Гонорий был недоволен отказом своего брата императора Аркадия папе Римскому по поводу судьбы Иоанна Златоуста и направил ему письмо, в котором упрекал Аркадия за преследования архиепископа.

Видимо, сам император Аркадий понял свою ошибку, но, поскольку дело обернулось таким образом, будто клирики желали защитить честь императрицы, и потому организовали судилище и ссылку, досталось той, кто едва ли имел к приговору хоть какое-то отношение. Невольно потакая тем, кто желал сделать императрицу крайней, император резко выговорил Евдоксии по этому поводу. Императрица тяжело переживала размолвку с мужем и ссылку Иоанна Златоуста и даже заболела. Она умерла в 406 году.

Β дороге через Малую Азию струсившие местные епископы прятались, боясь оказать даже простую вежливость и помощь арестанту. Никто нигде, ни в Анкире (сейчас - Анкара), ни в Кесарии Каппадокийской (столица провинции Каппадокия), его не повидал и не помог избавиться от желудочных болей, которыми он страдал. Вот как он описывает своё бедственное состояние в письме к Феодоре: «Между тем, несмотря на болезнь, я должен был ехать и день и ночь, томимый зноем, измождаемый невозможностью заснуть, погибая от отсутствия самых необходимых предметов и недостатка людей, которые могли бы оказать помощь. Даже участь каторжников и острожников не так тяжела, как то, что мы вытерпели и до сих пор терпим. Наконец-то уже и едва-едва добрался я до Кесарии, как мореход после бури в тихую пристань. Правда, пристань эта не в состоянии вознаградить зла, причиненного бурею: так предшествовавшее время сокрушило нас раз и навсегда! При всём том, прибыв в Кесарию, я несколько ожил, потому что пью здесь чистую воду, потому что ем не затхлый и не пересохший хлеб, потому что моюсь уже не в обломках бочек, а нашел баню, какая бы она там ни была, потому что, наконец, мне дозволили лечь в постель. Можно было бы рассказать и более этого, но, чтобы не обременить твою память, я ограничусь сказанным и прибавлю одно только, что ты должна своими упреками не давать покоя тем, кто нас любит, за то, что и при таком множестве приверженцев, несмотря на такую силу их, нам не оказали даже того снисхождения, какое оказывают преступникам, чтобы поселить нас в каком-нибудь более спокойном и близком месте, что, несмотря на расстроенное состояние нашего здоровья и на страх, наводимый там повсюду исаврийцами, нам отказали даже в этой скромной и ничего не стоящей милости».

Привезли Иоанна Златоуста в Кукуз, глухое селение в Малой Армении. Местное население, по преданию, дружественно и почётно отнеслось к гонимому Святителю. Да и местная администрация не пресекала потока писем к нему и из столицы и из родных антиохийских пределов. Однако жить здесь было достаточно опасно из-за постоянных набегов исаврийцев, (народа, жившего прежде в Малой Азии). Это положение Иоанн Златоуст описывал в письме к епископу Елпидию: «Мы никак не можем установиться на одном месте, но живём то в Кукузе, то в Арависсе, то в каком-либо ущелье, или где-нибудь в пустыне: до такой степени всюду здесь царствуют смятение и тревога. Огонь и железо пожирают всё – и людей, и жилища; целые города истребляются окончательно вместе со всем народонаселением, и гонимые постоянно новыми и новыми тревожными слухами, мы каждый день переселяемся из одного места в другое, испытывая таким образом своего рода новый мучительный вид ссылочной жизни и ежедневно ожидая смерти. Даже запершись теперь в крепости, как в тюрьме, мы не можем быть совершенно спокойны, потому что исаврийцы смело нападают и на подобного рода места. К этому приключилась еще с нами жестокая болезнь, и хотя труднейший период её в настоящее время мы кое-как миновали, но следы её еще чувствуем. Наконец, все это время мы были как будто бы заключены на каком-нибудь острове, заброшенном среди непроходимого моря: так трудно было нам встретить приезжего откуда-либо; опасение этих ужасов загородило все дороги к нам».

Находясь в ссылке, Святитель старался укрепить своих последователей. В своих письмах (их сохранилось 245) епископам и друзьям он утешал страдающих, наставлял и поддерживал своих приверженцев. Всю зиму 406 года он был болезнью прикован к постели. Но враги не унимались. Переписка Иоанна Златоуста с Папой и с епископами сильно тревожила его константинопольских врагов. Они просили императора Аркадия убрать опального архиепископа из Кукуз, ставших очень известными, и сослать в местечко более глухое и отдаленное. Из столицы пришёл приказ перевести его в глухой Пифиунт (ныне Пицунда в Абхазии).

Истощённый болезнями опальный архиепископ в сопровождении конвоя три месяца в дождь и зной совершал свой последний переход, подвергаясь издевательствам и жестокому обращению стражей. В Команах силы оставили его и со словами «Слава Богу за всё!» он скончался 14 сентября 407 года. Император Аркадий умер через год.

Святитель Иоанн Златоуст был погребён в Команах Понтийских, на территории современной Абхазии. В этом селении в течение 32 лет гроб с мощами Святителя находился в церкви святого мученика Василиска.

В 434 году архиепископом Константинопольским был утверждён Прокл. Это был порядочный человек, ученик Иоанна Златоуста, который в своё время рукоположил Прокла сначала в сан диакона, а затем в сан пресвитера. В 438 году при императоре Феодосии II стараниями Прокла останки Иоанна Златоуста были с почестями перенесены в Константинополь и с торжеством, при иллюминации Босфора, положены в храм святых Апостолов рядом с другими иерархами Константинополя. Сам император, сын Аркадия и Евдоксии, шёл впереди процессии и публично перед гробом изгнанника попросил прощение за грехи своих родителей. Позже, в ходе Четвёртого крестового похода в 1204 году крестоносцы штурмом овладели византийской столицей и разграбили её, разрушив много храмов и убив множество православных христиан. Мощи Святителя были похищены и вывезены из Константинополя в Рим, и лишь 2004 году по решению папы Иоанна Павла II были возвращены Константинопольской Церкви и хранятся теперь в Соборе Святого Георгия в Стамбуле.